Владимир Иванович Переверзев
Владимир Переверзев родился 14 марта 1947 года в Орле. Окончил Воронежский государственный университет. Долгое время работал на Сахалине редактором Дальневосточного книжного издательства. Как поэт и публицист заявил о себе с конца 1970-х годов, широко публикуясь в коллективных сборниках, альманахах и антологиях. В 1984 году в Южно-Сахалинске вышла первая книга стихотворений Владимира Переверзева «Дом и дорога», в 1986 году в Орле – книга художественной публицистики «Россия в одном районе», в 2006 году – книга стихотворений, очерков и прозы «Паломничество в пустыню». Последние 15 лет Владимир Переверзев работал редактором в Орловской государственной телерадиокомпании, где им было выпущено более 300 прекрасных телепередач. Он являлся неоднократным лауреатом различных орловских и общероссийских конкурсов тележурналистов. Умер 25 марта 2009 года.

КАМЕННАЯ КНИГА
Из немоты, из глухоты, из чрева
Земли, которой правда не нужна,
Она встаёт — без нежности, без гнева,
Безумье справа и безумье слева —
Загадочны чужие письмена.

Я знаю, эта книга превратится
В сосну, в ручей, в покатые холмы
И в странницу, и в чистую страницу,
И в никому не ведомую птицу,
И в молнию, разящую из тьмы.

Не дай прожить пустынником, природа!
Дай прочитать холмы и письмена,
Где в каждом камне — продолженье рода,
Где каждый знак — на языке народа,
Где каждый злак родного небосвода
Касается,
        где каждый стяг — страна.

* * *
Костры сухой ботвы
              горят на грядках,
Опалены садовые кусты.
Поэзия!
         В осенних беспорядках,
Я знаю, виновата только ты.

Я думал, это птицы вереницей
Проплыли надо мной наискосок,
А это ты колдуешь над страницей,
Как школьница готовит свой урок.

Я думал, это осень пролетела,
Вот также и горчит она,
                    и жжет,—
А это ты свое святое дело
Вершишь, как стая
         дальний перелет.

И — на губах соленый привкус крови
И тот наисладчайший горький дым.
Горите все надежды, все любови,
Все суеверья пламенем одним!

Я запалю заветную страницу,
Поэзия, у твоего костра.
Все перемелется и — возродится,
Чтоб жизнь была
по-прежнему остра.

* * *
В недобрый час нахлынет вьюга
Раскосой дикою ордой,
С тобой, как бывшая подруга,
Она расплатится с лихвой.

Нахлынут — никуда не деться —
Бессонница, луна, сова...
О, где ты, юность,
        где ты, детство?
Какие странные слова!

Под хлопанье дверей подъездных,
Под лязганье железных крыш
Ты ужаснешься — и ни с места!
Окоченеешь, замолчишь.

Фонарь (а улица клубится!)
Раскачивается вкривь и вкось,
Как бы больная бьется птица,
Когда взлететь не удалось.

Лицо, залепленное снегом,
Уж не похоже на твое —
Ты тоже станешь печенегом,
Сев на коня, схватив копье,

Свои дела покончив разом,
Навек забыв родную речь
И навсегда отбросив разум,
Который незачем беречь.

***
Один мотив у любви и печали,
У жизни и смерти.

Лето в конце, осень в начале,
Письмо в конверте.

Мало тебе славы и света,
Небесной сини.

Истина под ногами где-то,
В траве полыни.

***
Февральский снег темнее к ночи,
Зато светлее небосвод.
Когда заснет последний кочет,
Звезда зеленая взойдет.

Она осветит лес еловый
И тени тающих снегов,
И в бедной рощице лиловой
Полоску узкую следов.

Ты там заблудишься, быть может,
Состаришься и станешь сед.
Что из того? Тебе поможет
Твоей звезды спокойный свет.

Среди других теней невидим,
Но узнаваем и знаком,
С тобой заговорит Овидий
Тебе понятным языком.

В минуту полночи победной,
В час ослепительной звезды
Водою темной, заповедной
Наполнятся твои следы.

***
Два слова светятся вдали,
Которым люди верят слепо.
Одно — у неба для земли,
Другое — у земли для неба.

Сквозь время, сквозь угарный чад
Душа торопится живая,
А в ней два голоса звучат,
Друг друга не перебивая.

Ты станешь падалью, не строй
Иллюзий, но — построит птаха
(Допустим, ласточка) гнездо
Из собственной слюны и праха.

Пусть время обратится вспять,
Но человек огнем и кровью
Добудет истину опять
И назовет ее любовью.

* * *
Тенью русской словесности,
Отголоском чужого мгновенья
В нищете и безвестности
Умирает мое поколенье.

Ни войны вроде не было,
Ни беды - так, одни передряги,
А деваться-то некуда,
Кроме белой бумаги.
2004

* * *
          Николаю Тарасову
Забыв друзей и сам себя забыв,
Я жил на острове какое-то мгновенье.
Всю ночь шел дождь, и это был мотив
Не для романа – для стихотворенья.
Всю ночь шел дождь, и это был размер,
С которым можно было бы смириться
Или поспорить, или обратиться
К другому – к снегопаду, например.
Но я-то жил под пение дождя,
Под голос и пронзительный, и страстный,
Сначала сладкий, горький погодя,
Под ненадежный шум его напрасный.
Казалось мне, что только для меня
Всю ночь играла музыка чужая.
Всю ночь шел дождь, к прекрасному маня
И на мгновенье жизнь опережая.
Как призрак, наваждение... Как вождь
Иных племен, незнаемых от века,
Так долго шел тот сахалинский дождь,
Что стал уже подобьем человека.
Пора домой, пора идти домой.
Давно пора найти себе жилище,
Где голоса родные, Боже мой,
Вдруг оживят любое пепелище.
Здесь тоже дождь, мерцающий и редкий,
Как твой привет, старик, издалека.
Кленовый лист дрожит на голой ветке,
Да не сорвет его моя рука.
Всю ночь шел дождь. Наверно, потому
Всю ночь шел дождь, что музыка играла,
Когда ко мне и к другу моему
Всю ночь шел дождь, под утро тихо стало.
Нет, не сейчас - когда-нибудь потом
Мы тоже станем не дождем, так снегом.
Нам дом земля и небо тоже дом,
Как хорошо на землю падать с неба.
Не снегом, так огнем! Летишь во тьму,
И светом вся озарена дорога.
Чем дальше мы уходим от порога,
Тем ближе будем к дому своему.

СТРЕКОЗА
Взгляд и крылья серафима,
Вся в клубах огня и дыма,
Провидением томима,
Прилетела стрекоза.
Ах, продлись хоть на мгновенье
Это странное виденье –
Золотое оперенье,
Разноцветные глаза.
Что за нею вырастает?
Xто над кронами витает?
Тьму со светом обручает
И теряется во мгле?
Где трепещет каждый атом
В поле, ужасом объятом,
В океане бесноватом,
В небесах и на земле.
Чей засушенный листочек
Бьется между клейких почек?
Что за облик, что за почерк
Проступают из древес?
Смотрят в небо вяз и ясень,
Лист рябины желт и красен.
Только вымолвишь – прекрасен! –
Глядь, а он уже исчез.
Сновиденья, упованья,
Грезы, разочарованья,
Обольщенья и страданья
Чем ни дальше, тем видней.
Белым облачком былого,
Грустным вальсом Льва Толстого,
Тенью века золотого
Все кружатся меж ветвей.
Ах, кого там бьют с размаху?
Кто там стонет, рвет рубаху?
Чью там голову на плаху
Положили палачи?
Золотое оперенье...
Где ты, чудное мгновенье?
Родина, долготерпенье,
Ни креста и ни свечи.
Что ни спрячешь за спиною,
Жизнь моя, побудь со мною.
С неизбывною виною
Чем покажешься в конце?
Я не знаю... Флейтой, скрипкой?
Женщиной? Тюремной пыткой?
Иль загадочной улыбкой
На заплаканном лице?
Дни твои так долго длятся,
Сны твои так сладко снятся,
Трепещат, шуршат, сребрятся
В пропастях добра и зла
Над годами и над нами
И над нашими трудами,
Над зелеными прудами
Твои легкие крыла.

***
Чьи ангелы там пролетели,
Едва обозначив маршрут?
Они уж на этой неделе,
Наверное, в рай попадут.
Привычен им путь, хоть не близок,
Над лесом, над топью болот.
Как сер, как убийственно низок
Остался без них небосвод.
Как странно, леса да трясины,
Да серое небо кругом.
Уже половина России,
Как вихрь, пронеслась за окном.
Уже за окном, за вагоном,
За поездом, – где? Не догнать! –
Промчались избушка с поклоном,
Церквушка, да черная гать.
А ты и не сделал ни шагу,
Лишь только мелькала окрест
Земля, не попав на бумагу,
Из этих заброшенных мест.
Мелькали, мелькали, мелькали
Глухих километров столбы
Как спутники русской печали
И русские знаки судьбы.
Огромные дыбились ели,
Продутые ветром насквозь,
И трубы старинные пели,
Чуть сердце не оборвалось.
На самом глухом километре
Одна прокричала труба,
Что родина – это бессмертье,
Что родина – это судьба.
Что если смотреть, не мигая,
Сквозь эту болотную мгу,
Почудится, верно, другая
Россия на том берегу.
У ней в рукавах по жар-птице
И в синих цветах сарафан,
С которым, наверно, сравнится
Один мировой океан.
У ней драгоценный кокошник
И русые косы у ней, –
У той, что не топит, не крошит,
Не душит своих сыновей.

АКВАРЕЛЬ
Размазан вечер, как слеза,
И дождь идет, и злой
Свет фонаря слепит в глаза
Цыганскою иглой.
А дальше ночь, а дальше мрак.
Какой там свет луны!
Лишь хруст шагов, да лай собак,
Да камни-валуны.
Кто там стоит, укрыт плащом,
И курит на ветру?
Зачем затеял он с дождем
Нелепую игру?
О чем он думает в глуши
Своих ночных затей,
Когда в округе ни души –
Хотя б один злодей?
В такие ночи никому
Не велено гулять,
В такие ночи одному
Опасно так стоять.
Но, страх и трепет затая,
Ты остаешься там,
Чтоб только книгу бытия
Прочесть не по складам.
И вот навзрыд и наугад
Выходят из глубин
То тень от дерева, то взгляд,
Исполненный любви.
И нету силы никакой
Убрать из головы
Ни шум дождя, ни ветра вой,
Ни шелесты травы.

* * *
Всем богам на удивленье
Катит вечности река.
Без эпохи Возрожденья
Наши средние века.

Инквизиторские лапы
Не видны для дураков.
Просто фетровые шляпы
Вместо белых колпаков.
1975

* * *
Столбовым измучен набегом, -
Ночь ли черная, белый день, -
Крепко спит, занесенный снегом,
Край потемкинских деревень.

Не слыхать ведра у колодца
Ни под окнами - чьи шаги.
Редко-редко дымок завьется...
Кто там? Что? Не видать не зги.

Сгнил давно сарай вместе с сеном.
Покосился опять плетень.
Крепко спит, занесенный снегом,
Край потемкинских деревень.
1976

АПРЕЛЬ
Здорово, дружище апрель,
В глазах твоих стынет капель.
Апрель, я тебя понимаю,
Ещё далеко до мая,
Давай с тобой выпьем, апрель!

Мы с тобой ровесники,
Мастера-ремесленники,
Мы навеки связаны
Сказкой нерассказанной.

Мы с тобой сообщники,
Черти-полуночники.
По ночам слетаемся,
Мучаемся, маемся.

Наше имя-отчество –
Ночь и одиночество.
Отчество, отечество...
Где же человечество?

Сбросим на колени
Пепел голубой,
Наше поколение –
Мы с тобой.
1967

* * *
Открыть окно апрельской ночью
И школьной ручкой написать,
Что на ветвях тумана клочья
Как после бури паруса.

И дать простор воображенью,
Нарисовать одним мазком
Не сад – а кораблекрушенье,
Не сад – фрегат на дне морском.

Как он лежит в зелёной глуби,
И вдруг покажется тогда:
Не погубила - так погубит
Тебя весенняя вода.

О, дать простор воображенью
И знать уже наверняка,
Что вот ещё одно движенье -
И волны хлынут из окна.
1969

* * *
Мой молчаливый ледоход!
Я на мосту. В кармане булка.
Трамвай звенит из переулка,
И солнце красное встаёт.

Каким же чудом я узнал,
Что лёд проснулся на рассвете,
Что на мосту собрались дети,
В руках у каждого - штурвал?

Нам было видно: ледоход,
Как пароход, уходит в море.
Но ледоход растает вскоре,
А пароход отыщет порт.

Итак, да здравствует игра
До слёз, до головокруженья!
Да здравствует воображенье,
Что мир пронзает как игла!

Земля над бездною висит
Как яблоко, и голос чей-то –
Не твоего ль дыханья флейта?–
В зеленой кроне шелестит.
1968

* * *
Я забыл слова простой
Тополиной сказки той,
Улица, где я родился,
Называлась Пуховой.

Неказиста и мала
Эта улица была,
В лёгком пухе тополином
Серебрилась и плыла.

Плыл наш домик вырезной
Между летом и весной,
Тополя звенели чисто
Изумлённою листвой.

Плыл наш домик без руля,
Далека была земля,
Пух струился тополиный,
Словно след от корабля.
1968


Комментариев:

Вернуться на главную