Юрий ПЕРМИНОВ (Омск)
О Петрове, который влюбился в градоначальницуНа улице не то мелкий дождик накрапывает, не то носится какая-то серая, холодная пыль, но как бы то ни было – малопривлекательная проза ненастья не разрушает жизнестойкой поэзии начинающегося утра: в частном секторе, в положенный час, раздухарился напропалую петух местного происхождения, а петух-то, городской даже, зря орать не станет – это к подъёму… Как хорошо, что нынче всякий человек имеет право уставиться в окно, а то и выйти без маски на балкон, где сумерки серые, точно прошлогодняя блушва, или где с тополиной на рябиновую ветку перепархивает, по-ребячьи непринуждённо радующаяся чистому утреннему свету, всегда приветливая омская ворона… Там тоже – живут. Живут, ещё и как. Но и внизу, в нескольких шагах от пятиэтажного шлакоблочного дома, где автор сего незамысловатого репортажа имеет счастье бытовать, в свой черёд стойко долгоденствует какое-нито «море житейское», хотя и огородики почти все заброшены, и мамаши со чадами редко заглядывают сюда, не говоря уже о патрульных из городского отдела полиции «Солнечный»… С некоторых пор полюбил я это дело – бывать на балконе и наблюдать, но больше – слушать, и очень хочется передать вам всем, дорогие братья и сестры, тот внутренний душевный подъём, что ощущается мной в эти минуты. Попробуйте прочитать с выражением. А ещё лучше что-то почувствовать, проникнуться… Собственно, долго пребывать на балконе, обдуваемом сибирскими ветрами, себе дороже, но и нельзя упускать счастливую возможность услышать задушевную беседу – честную, без парламентских шашней и аристократического выпендрёжа… Так вот, ещё с весны, под окнами нашего дома постройки 1969 г. (аккурат между вторым и третьим подъездом, но – со стороны уличного фасада) – действует почти круглосуточная «распивочная», куда местные мужики захаживают отвести душу от повседневных забот, не минуя притороченный прямо к дому лабаз одного из сетевых «ротвейлеров». Или заглянув к бабе Дусе, производящей первосортную, тройной очистки «вакцину»… И, что характерно: чем дольше ребята ведут разговоры, тем более углубляются с накатанной поверхности своего непритязательного бытия в самую почву многих известных вопросов отечественной классики, в том числе: «что делать?», «кто виноват?», «куда несёт нас рок событий?», «о чём шумите вы, народные витии?», «тварь я дрожащая или право имею?», «где же кружка?», «где оскорбленному есть чувству уголок?» (судя по всему, он здесь и находится…). Место – укромное: для сидения – крышка погреба, на полметра возвышающегося над уровнем травянистого покрова, для защиты от палящих лучей или дождя – осина, тополь и рябина. Такое вот соседство. Обочь малохоженного, но многолетнего тротуара есть и другие заросли, и, кстати, никто из жильцов дома в местный полицейский участок о «распивочной» не сигнализирует, видимо, не только во мне пробудилось стремление к просторам незамутнённого политическими экзерсисами, порой несвязного, но сердечного и откровенного разговора. Здесь – своё «Место встречи», для «глубинного» народа, куда так и не протоптана тропа ни активистов избирательных компаний, ни околоточного, дай Бог ему здоровья… Чем не приёмный пункт искренней, а не наигранной человеческой энергии? И ходить далеко не надо! – Всё в радиусе действия, так сказать... Со временем расскажу о многих здешних любителях пообщаться по-братски, а пока – немного сведений о владельце погреба Петрове, живущем в третьем подъезде, – человеке тонкой душевной, пока не запрещённой в России организации. О его личной драме. Правда, закрома нашего героя давно ничем не заполняются: хозяин охладел к любым видам продовольственных припасов ввиду невозможности иметь оные. Кстати, именно Петров подсчитал: чтобы оплатить – чтобы обеспечить один рабочий день какого-нибудь, к примеру, местного министра, фермеру, необходимо вырастить, собрать и реализовать пятьсот килограммов картофеля на одном из городских базаров. По ценам, которые держались до недавнего времени. Возможно, в эти расчёты и вкралась ошибка, но он-то, Петров, фермером никогда и не был, хотя два десятка лет назад достались ему в наследство от умершей тётки домик в деревне и старая кобыла. Ну да, картоху по весне посадил – если не на продажу, так на прокорм. А более – ничего, ибо сызмальства – городской, дачи отродясь не было, а потому и к земле особо не тянуло. Кобылу отдавать кому-то задаром – жалко, а за деньги её никто не брал (задаром – тоже), поэтому решил Петров какое-то время пожить в деревне, хотя бы до картофельного урожая, выставив наследство на продажу, ну и, как это бывает, запил горькую… Увы, в один из июньских дней 2001 г. Берта (так почему-то величали кобылу) – пропала, и надо сказать, что наш многолетний горожанин успел сердечно к ней привязаться… Два дня Петров ходил по чужим дворам – расспрашивал, но никто из аборигенов ничего толком не знал. Однако, как выяснилось, пока он был в запое, на окраине деревни гостили табором цыгане и, предположительно, они кобылу и увели. Трудно сказать, зачем им Берта, дряхлая, худющая и, главное, почти беззубая, понадобилась, но на третий день, на рассвете, животинка вернулась домой, еле таща за собой неказистую, как всякая местная дорога, телегу. А в ней – батюшки святы! – старый, но всё ещё исправный телевизор «Горизонт»; примерно, два десятка кило алюминиевой посуды, да ещё гобелен с репродуцированной на нём картиной И.И. Шишкина «Утро в сосновом лесу»… Как бы то ни было, а к вечеру, вконец измождённая цыганским (либо каким другим) пленом, Берта померла, а по её морде ещё какое-то время медленно стекала старческая слеза благодарности к человеку, в сущности, мало ей знакомому – за ту радость, каким светились его глаза всякий раз, когда встречались с её – полуслепыми, остывающими… С той поры Петров и не пьёт, а к погребу приходит «за компанию», отвести душу за житейскими разговорами. И ведь не сказать, что словам здесь просторно. Скорее, наоборот, да и о том всё толкуют, что никакими «планами» и «программами» не расписано, и даже власть в лице какого-нибудь чиновного ушкуйника, да, утюжат, но будто жалеючи (по душевной болезни, мол). Вот ешьте меня с кашей, а жизнь без таких разговоров не является тем, чем надо бы. Иногда между собой мужики сцепятся, но почём зря друг дружку ручными кувалдами не потчуют – словесно больше. Сказано же в Притчах Соломоновых: «Надёжнее язви от друга, нежели добровольные поцелуи врага». Здесь это понимают. И то, что никакие перепалки в социальных сетях не заменят честную мужскую драку за деревьями… Да, пьянство, конечно, до добра мало кого доводит, а сволочей здесь так и вовсе нет (все приходящие, в основном – из нашего и ближайших к нему домов, а потому народ, большей частью, знакомый). Вот и не поднимается рука бросить в них камень. Тем более, с балкона. Хотя и сквернословят, и мусор после себя оставляют… Петров, как здесь уже было сказано, давно не употребляет, а ведь тот ещё рысак: я вот уже тихо сижу (не только на балконе), а он всё по «девкам» бегает. Вернее, бегал, пока не влюбился, по его словам – в первый раз по-настоящему (на шестом десятке лет с приличным гаком). И в кого бы вы думали? – В нашу градоначальницу (вот вам крест, потому и фамилию Петрова настоящую не выдаю)! – С первого взгляда, когда он, шабаша со знакомыми таджиками на укладке образцово-показательного тротуара, мимолётно увидел её в компании с губернатором и другими чиновниками. Хотите верьте, хотите нет, но есть на белом свете мужчины, которые если полюбят – так насмерть. Вот и Петров – из этой же породы. И приходил-то он в здешнюю «распивочную», как мне сейчас кажется, не только затем, чтобы с мужиками пообщаться на темы житейские, но и потому, что всякий раз, по разным поводам, не стесняясь товарищей, выражал свои более чем тёплые чувства к Оксане Николаевне. – Ты на физию-то свою посмотри, – ухмылялись мужики. – Где ты, а где она… Ну, то есть, градоначальница. Хотя нельзя сказать, что Петрову не сочувствовали… Пусть и безответно любил, но – беззаветно. Радовался, гордился: наш мэр – женщина, красавица! А женщина, дескать, во все времена умела создавать дома комфортную для всех обстановку и атмосферу, вдохновляла мужчин на подвиги, раскрывала истинный потенциал в каждом из домочадцев, превращала алкоголика в успешного и семейного гражданина и т. д., и ежели перенести все эти достоинства на городское хозяйство, то в скором времени уже ни один, даже самый злобный критик, не посмеет сказать об Омске ничего худого. Да вы жён этих мужиков спросите, и они скажут, кто у них дома по струнке ходит… И вот приключилась самая настоящая человеческая драма: когда Петров узнал, что любимая им втайне от широкой общественности женщина, не досидев на посту мэра и одного срока, собралась в Госдуму, мир для него рухнул. Ему почему-то стало казаться, что это расставание – навсегда, а Петров только и грел своё сердце полаганием, что дышит со своей недостижимой возлюбленной одним воздухом, живёт с ней под одним небом (в эмоционально-сердечном смысле)… Да, Петров, обросший щетиной, похожий на Будулая, живущего на МРОТ, по-прежнему приходит к погребу, а мужики, на всякий случай, говорят: – Мы тут уже последнее закапали… И то верно: а вдруг – запьёт? – Другой-то кобылы, своей смертью спасшей его от запойного алкоголизма, в жизни Петрова уже не будет… – Да ты не журись, – успокаивают его приятели. – Сам прикинь: то финансами рулила, то градоначальницей порхала, а сейчас в депутатши подалась… Мечется баба, как Фанни Каплан по Путиловскому заводу, вот так же она и в замужестве себя вести будет… Но сердцу-то не прикажешь… Говорят, мужики письмо пишут Оксане Николаевне. Вот как встретятся у погреба, так и пишут. Дескать, милости просим, у нас тут можно запросто – без маски и по душам. Но о любви Петрова мужики пока не сообщают. Не решаются. Они только с виду такие – грубые, неотесанные, но каждому из них, при настоящих-то чувствах, хочется, чтобы отношения между мужчиной и женщиной без разных там актёрских пошлостей складывались. Тем более, никто из них никогда не имел привычки жениться на всём, что попадается под руку, а потом, не жалея портков и сандалий, давать дёру в неизвестном направлении. Нечего им там делать… Окунаться в глубины прелюбодеяния с посторонними женщинами наши мужики откажутся наотрез даже с аквалангом, так что с моралью у них куда лучше, нежели у тех, кто обучает оной из телеэфиров. Здесь, у погреба, как, может быть, нигде более, понимают, что общественная поддержка есть, в том числе, удовлетворение нравственных чувств человека, сила, удерживающая оного от безрассудства. А мы будем помнить: мысль А.С. Пушкина о том, что нет истины, где нет любви, применима ко всем сферам человеческой жизни. …Темно. Под моим балконом на сегодня всё выпито, но не всё поведано. Стало быть, увидятся ещё мужики, поговорят по душам, в товарищеских спорах разрабатывая этическую почву своих идеалов. По-другому у погреба не получается. Даже с похмелья… О том, как мужики мэра у погреба выбирали На том самом погребе... Только что за окном было одно чёрное, безнадёжно беспросветное, растворившее в себе все другие краски небо, и вот оно уже благодатно животворит незамутнённой ясностью распахнутого детского взора… Стало быть, утро… В полном соответствии с моими ранними хлопотами, на память приходят строки японского поэта Кавахигаси Хэкигото: Варю картошку. Это, кажется, у соседей снизу… Младенец – Нет, это уже Хэкигото… Ну а после завтрака надо бы «вернуться» к погребу, узнать, что же там происходит с безответной любовью Петрова к омской градоначальнице, уже уехавшей «в Москву, в Москву, в Москву!» Сиречь, в Госдуму… Правда, Оксана Николаевна обещала скоро вернуться. Дескать, соскучилась. Уверен – Петров тоже. Но не суть… Детский плач стих, правда, в квартире сверху недружелюбно залаял довольно молодой ещё пёс – да так басовито, словно его бабушка, действительно, согрешила с водолазом. Впрочем, собаки в нашем доме всегда жили, но раньше, большей частью, добрые к миру, их окружающему, а сейчас такое впечатление складывается, что и у нас, в посёлке Солнечном, поднабрали свежих, ещё мало обученных, но зато очень недокормленных кобелей. Ну вот, как сами знаете, где… Намедни один такой (натуральный) прокусил десницу своему хозяину, Антону Ивановичу, живущему в четвёртом подъезде, когда сей бывший юрист мясокомбината попытался отнять у «лучшего друга» кость с малоприметным куском мяса, которую пёс нагло стырил прямо из хозяйственной сумки с продуктами. Действительно, «бывали хуже времена, но…» Антон Иванович кровью не истёк, и ему даже не понадобились уколы от бешенства – потребовалась антиковидная вакцина. Дело в том, что кость с некоторым количеством говядины обошлась Антону Ивановичу в 320 руб., но ещё больше он любил ходить по музеям. Отсюда следует, прикинул имеющий льготы пострадавший, что стоимость выше охарактеризованной кости равна цене двух билетов на выставку «Спортивный характер»» в Омском областном музее изобразительных искусств им. М.А. Врубеля. Прикинул и пришёл к выводу: поход в магазин при таком раскладе может быть приравнен к посещению музея (наш собачник в культурных местах только с женой появляется), а бывать в учреждениях подобного рода пока не запретили, хотя «куар» и необходим, как скафандр водолазу. Но самое главное – никто там, в музее, некогда мясокомбинатовского юриста и его дражайшую половину не укусит, а мяса около костей всё равно немного… Между тем, Антон Иванович у погреба тоже иногда бывает: вечером побунтует вместе со своим псом насчёт дикорастущей в цене гречки (и прочего) около получаса, и – к телевизору, дескать, «Время покажет», а потом и на боковую. Поэтом можешь ты не быть, как говорится, а гражданином – ему и получаса за глаза; всё же куда больше, чем на утренние макароны и вынос бытового мусора. То есть, раньше – хватало, а после чудовищного коварства домашнего питомца Антон Иванович прямо-таки преобразился в плане гражданской активности: например, не далее как вчера около часа рассказывал нашему дворнику Ниязу, мечтающему поехать достраивать космодром «Восточный», про дихотомию власти и собственности, дескать, защитить украденное можно только административным ресурсом, которого у пса, конечно, отродясь не было… …Форточка на кухне открыта, и до меня долетают обрывки фраз и всевозможные звуки наступающего дня: – А судьи кто? Что там у них случилось – дело прошлое, одно известно: на заре «перестройки» юрист мясокомбината командовал добровольным отрядом народной дружины, местом дислокации которого был наш посёлок Солнечный. Так вот, говорят, что в один из тех дней Петров совершил не так чтобы и значительное по своим последствиям для общественной морали хулиганство, но – прямо на глазах у Антона Ивановича, и тот, в соответствии с инструкцией, доложил о случившемся околоточному. А слово, как известно, не картошка: выкопаешь – назад не посадишь… Последовала санкция: каждую субботу в течение полугода Петрова обязали ходить с повязкой дружинника по самым неосвещённым закоулкам посёлка, иначе-де определили бы его на пятнадцать суток… Впрочем, это столпы франкфуртской школы социологии (Маркузе, Адорно) убеждали своих последователей: «В дискуссиях не утруждайте себя аргументами: когда аргументов нет, переходите к оскорблениям», а у нашего погреба ничего такого не случается… Во всяком случае, когда там пересекались моционные тропы Антона Ивановича и Петрова, никаких взаимных фейерверков зубодробительных лексем и безрассудных чувств не возникало. Опять-таки, с моего балкона ничего не было слышно… Небольшое, почти лирическое отступление. Твёрдо убеждён в том, что мужики, собирающиеся у нашего погреба, всегда в состоянии интересоваться не одними трескучими и гремучими эффектами, но и вопросами общегородской жизни (далее тому будет подтверждение), т. е. такими вопросами, которые не сверкают мишурным блеском и не импонируют при первом взгляде на них. И вообще – смачная, мужицкая мысль чужда мелководья: у погреба нет места иллюзиям, выдумкам, досужей, праздной фантазии, ибо разговоры здесь (не за тридевять земель, не где-нибудь на Старой площади) строятся на почве строго реальной и душевно-критической, а потому очень многие вопросы сегодняшнего нашего бытия рассматриваются открыто, как пенсионные удостоверения контролёрами в общественном транспорте. Кстати, мне почему-то кажется, что именно здешние мужики, в отличие от обитателей кабинетов различных администраций, понимают безоговорочно: только процесс внутренней критики не даёт живому миросозерцанию возлечь на прокустово ложе неподвижности. …Никакого скандала не случилось и сегодня, когда Антон Иванович пришёл к погребу. Как раз в это время Петров сочувственно и молча наблюдал за тем, как мужики благоговейно крошили солёный огурец на заранее припасённый, но уже отживший свой краткий век предвыборный буклет с лощёными, как подбородки Гаргантюа, страницами. И хорошо, что народ ещё не дошёл до самого ответственного момента – разлития напитка по пластиковым стаканчикам, иначе могла произойти катастрофа. А всё потому, что покусанный ранее правдоруб, резким движением здоровой руки стянув с головы кепку, а затем, потерев, как лампу Алладин, почему-то всегда потеющую лысину, ошарашил мужиков сообщением: дескать, некая «омбудсвумен» заявила о намерении отдельных начальственных лиц замахнуться даже на такую незыблемую скрепу, как бухло. Дескать, QR-коды для входа в музеи, театры, бассейны, библиотеки и т. п. смешны с точки зрения стимулирования прививочной кампании, а вот если алкоголь запретят продавать без «куара», то, возможно, это окажет какое-то влияние на заболеваемость. Но замешательство длилось не долго… Вот говорят, что каждый нормальный россиянин обязательно должен включиться в кампанию по сокращению личных потребностей, а у нашего погреба уже давно включились и окончательно перешли на «вакцину» бабы Дуси, магазинную же – употреблять почти перестали. Опять же, сам Антон Иванович некогда и поведал мужикам, что если набрать в «Яндексе» фразу «Самогонные аппараты в Омске», то выскочит несколько сотен ссылок, и по одной из них бывшему юристу предложили укомплектованный скороваркой добротный аппарат из пищевой стали за 6150 руб. Производительность – 1,5 литра в час. При использовании лишь сахара и дрожжей себестоимость одного литра готовой продукции (70% содержания спирта) – 60 руб. В пересчете на сорокаградусную поллитру – всего 20 руб. (баба Дуся берёт в пять раз дороже)! Конечно, шесть с гаком «косарей» для каждого посетителя нашего погреба в отдельности – сумма почти неподъёмная, но сообща – почему не попробовать? И, что характерно, недавно в РФ определили ТОП-15 городов, население которых слишком любит горячительные напитки. Все перечислять не стоит (там на первом месте – Саратов (к своему стыду, с местными поэтами не знаком), на 11-м – культурная столица Санкт-Петербург, на 15-м – Краснодар), а вот Омска в списке нет! Стало быть, и «куары» нам в этом смысле не грозят. Наверное. Человеческий разум – штука безбрежная, и в нём могут возникать совершенно неожиданные флуктуации: когда мужики иссякли на хохмы, Петров, сверх всяких чаяний собравшихся у погреба, рубанул, что называется, с плеча: – В политике важны не намерения, а возможности. Стоящий ближе всех к нему дворник Нияз открыл было рот – настолько широко, будто ветхозаветный кит в ту пору, когда выбрасывал Иону из своего чрева, но давно обрусевшего мигранта опередил Антон Иванович: – А у тебя хотя бы намерения есть? – Ты о чём? – насторожился хозяин погреба, видимо, вспомнив свою давнюю полугодичную практику в народной дружине. – А чего тут не понять, – на лысине бывшего юриста выступили крупные, точно консервированные зёрна сахарной кукурузы, капли пота. – Оксана Николаевна – в Москву, а ты – в мэры! – Это ж надо каждый день одеваться соответствующе, носом не шмыгать, – задумался Петров. – Ага, в штаны из берёзовой коры, чтобы *опа не чесалась, не кусали комары… Иваныч, давай к нам! – не сдержался один из «погребников», работающий санитаром в психиатрической больнице. – Там тебя примут с улыбкой и пониманием, уложат на кушетку и внимательно выслушают. Ну какие у Петрова возможности? Он же не вакцинировался, его даже в библиотеку не пустят… – Ну так наливай!.. Штуки шутками, но Антон Иванович стоял на своём с убеждённостью горьковского Данко, он и помолодел будто. Главный аргумент: Петров, как ни крути, наш человек, хотя и не пьющий, да и преемственность какая-никакая имеется: даром что его любовь так и осталась неразделённой. И не сказать, чтобы наш юрист – трибун превосходный, но умеет посмотреть на собеседника честными глазами пожилого буцефала, списанного из цирка, и ему – веришь безотлагательно. И потом, если с ходу никому не верить, можно сразу же мчаться в ближайшую промтоварную лавку за белыми тапочками. Пока там «куары» не спрашивают. Да и пообещал инициатор выдвижения подготовить все документы. Он же юрист, хотя и в прошлом, а прошлым, как известно, можно объяснить и настоящее, и из этого объяснения извлечь положительные, практические выводы. Ну, все не все документы Антон Иванович оформит, а мужики в итоге загорелись его идеей, и впервые наши невзыскательные, но такие родные сердцу окрестности вздрогнули сердцеприимно от единодушного вскрика: «За Петрова!» (Со своей стороны, напомню, что фамилия изменена, так что нашего кандидата можно будет «вычислять» в любом претенденте на пост главы омской городской администрации.) …Последнее, что я услышал с балкона (жена пригласила уже на вечернюю котлету) – это уговор мужиков собраться через пару дней, дабы обсудить программу Петрова по оздоровлению города с акцентом на морально-культурные ценности (бюджет всё равно – не резиновый). Опять же, Антон Иванович обещал составить оную с учётом всех пожеланий, высказанных в этот день у погреба, и тех, что ещё прозвучат на неотторжимо «прямой линии» (дых в дых) с остальными жителями нашего посёлка. И что лично меня радует… В начале этой исключительно правдивой истории было употреблено слово «идиот», но ведь оно означает ещё и человека, живущего в отрыве от общественной жизни, не участвующего «в общем собрании граждан... и иных формах государственного и общественного демократического управления». Как видите, идиотов у нас, возле погреба, не водится. Здесь – люди. Умеющие ходить созидательными путями. Не только к бабе Дусе… …Бесчисленные звёзды, мелкие, будто алмазная пыль, тихо сияют в тёмно-синем небе. Предметы поселкового мира видимы, но как-то странно; причудливо и неясно рисуются их очертания. Придорожный куст принимает фантастические размеры, одинокий пень кажется бездомным псом, беззвучно воющим на луну… Так что до новой встречи, товарищи! Или господа. Как хотите. Как говорит баба Дуся, лишь бы не было войны, в том числе и её персональной – с околоточным. О том, как мужики петицией губернатора увещевалиНа балконе и, соответственно, в нашем Солнечном – зябко и волгло, будто в заброшенной бане, где однажды мне пришлось провести ночь по дороге от Карбызы до Муромцево (всё-таки есть, что вспомнить). Но, как всегда, надо мной – открытая миру длань вечного неба с отражаемыми в ней картинами земных календ… Ни звука – даже в «Долине нищих», как местный народ именует посад буржуев и чиновников, расположенный в паре километров от нашего пуэбло: именно оттуда медленно вырастает багровое, точно занавес в старом театре музкомедии, полотно всеми чаемого рассвета… Давеча объявили, что почти целую декаду можно не заморачиваться в отношении трудовых подвигов, но мужики наши, перманентно обсуждающие превратности бытия у погреба (аккурат под моим балконом), радоваться дням отдохновения, подозреваю, шибко и не станут: баба Дуся, торгующая животворной «вакциной», покупает сырьё (сахар, дрожжи) где-то в районе Ленинского рынка, до которого от Солнечного, ежели пешком, далековато будет. Гораздо ближе Китая, но – тем не менее… А сырьё-то, pro tempore, истощилось, чисто как «голубое топливо» в резервуарах некоторых западных стран. Почему пешком? – Так ведь росчерком пера отменили всем льготникам (в «нерабочие дни», с начала чуждого мужикам нашим «хэллоуина») бесплатный проезд в общественном транспорте, а баба Дуся передвигаться на дальние расстояния своим ходом – в любых смыслах – не желает. И то правда: ну какой российский пенсионер не любит заслуженно бесплатной езды! Только не подумайте, что это законное право наша энтузиастка перегонного куба и бражной колонны стяжала частной выгонкой первача – сорок пять лет трудового стажа на мясокомбинате (жиловщица, бригадир на участке обвалки, продвижение по профсоюзной линии) чего-нибудь должны были стоить и в нынешнее, «пандемийное» время, но, как говорят в народе, ждала сова галку, а выждала палку. Вот и выходит, что «малый бизнес» бабы Дуси, в каком-то смысле, наравне с другими оказался в западне кратковременного, надеемся, «лохдауна». Ну да чего уж там… …Говорят, что отдельные иноземные кинорежиссёры испытывает недостаток сюжетов и поэтому шибко страдают от того, что неблагодарные зрители начинают потихоньку их забывать. Но если бы они выучили русский язык, прекрасный и могучий, и периодически приходили к нашему погребу, их таланты засверкали бы новыми гранями алмазов (или антрацитов, кому как привидится), отражающими свет увлекательной жизни отдельной, но разносторонней группы омичей. Так что не будем прохлаждаться вокруг да около, и вновь отправимся в самое гостеприимное место нашего любимого города, как считает автор этих, незамутнённых фантазиями, строк. …Увы, наш постоянный герой, выступающий здесь под фамилией Петров, так и не представил документы в комиссию по апробации кандидатов в городничие (или как там её, комиссию, называют): не решился везти недокомплект – не хватало одной справки, от психиатра, что ли… Хотя и напутствовал Петрова бывший юрист Антон Иванович словами: «Джентльмену должны верить на слово!», но соискатель высокопоставленного бержера смалодушествовал: вышел из троллейбуса через две остановки, около часу повздыхал над хрустящим стаканом едва зелёного чая в местной забегаловке «Тандыр», да так и вернулся домой несолоно хлебавши… (Вот хотел же Нияз вместе с ним ехать, чтобы, так сказать, было кому сзади играть на баяне – общество не рекомендовало, мол, ты ещё свою новую метлу прихвати…) Конечно, разочарование мужиков было беспредельным, и они до полуночи выражали глубокую озабоченность по этому поводу, а именно – безапелляционно, словно публичные личности, привыкшие к рампам и овациям, распевали у погреба что-то вроде «Полнее ж, полнее забвения чашу!..» В каком-то смысле, Петрову подкургузил давний приятель, работающий санитаром в психиатрической больнице (сутки дежурит – двое дома), которого мы, не нарушая закона об ответственности за разглашение персональных данных, назовём Сидоровым. Да-да, именно этот забаутник предлагал (как бы то ни было, в юмористически-товарищеской форме) проверить «кукуху» Антону Ивановичу, когда бывший юрист мясокомбината выступил с нетривиальной инициативой делегировать Петрова на пост градоначальника. Очень уж запали в душу нашего несостоявшегося кандидата слова Сидорова про библиотеку, мол, какие такие возможности у простого мужика, разбитого, словно кувшин из пастернаковского перевода пьесы Клейста, безответной любовью к бывшей главе городской администрации, если ему доступ даже в «храм знаний» закрыт по причине отсутствия QR-кода, а в мэры-то представителю «глубинного» народа и с мылом не попасть… И, что характерно, именно Сидоров и обещал устроить приятелю, ранее изнурённому душевными страданиями, встречу с психиатром на предмет выдачи необходимого документа, но не дал воли своему слову. А ведь как многозначительно витийствовал Сидоров, объясняя значение данного документа: «Психическая составляющая – чрезвычайно важный компонент успеха, так как любая власть всегда строится и стоит на доверии к ней, на безусловной легитимности!» Недаром же во время объявленной «пандемии» по скупым сводкам минздрава обильно текут слезы статистиков о нехватке свободных коек и в психиатрических лечебницах… …Приятели, знамо, таким образом, как Сидоров, не поступают, да и была уже одна история, которая могла положить конец добрососедским отношениям вышепоименованных фигурантов нашего повествования, напрочь лишённого художественных и прочих вымыслов… Давно это было – в те времена, когда мясо на базаре по 3 руб. 50 коп за кило стоило, а Петров и Сидоров трудились токарями в ремонтно-механической мастерской, соответственно, мясокомбината. Оба – на одном и том же станке ДИП-200 («Догнать и Перегнать [Америку]»; токарно-винторезный универсальный, в серийном производстве освоен в 1932 г. и по сей день востребован). Будущий кандидат в мэры и нынешний санитар психиатрической больницы «делили» его посменно. Так вот, однажды из подшефного колхоза поступил заказ – изготовить пару каких-то замысловатых штуковин для тамошней свинофермы, что и поручили Петрову и Сидорову, поскольку производственное задание могло быть исполнено только на ДИП-200. А потом, уже на свиноферме, установили, что одна из мясокомбинатовских штуковин – бракованная, и поскольку именно Сидорова, а не Петрова, чаще всего заставали на рабочем месте в состоянии «продолжения банкета», то начальник мастерской к первому и обратился на общем собрании трудового коллектива: – Это с какого бодуна ты чудо такое сотворил? Но у Сидорова, помимо нескольких идиоматических выражений, оказалось якобы «железное алиби»: – Вы же знаете, что, когда я «закину», то завсегда – тютелька в тютельку! И поскольку это было правдой, «стрелки» перевели на Петрова, который, на самом деле, ничего не запарывал. А баба Дуся – тогда ещё Евдокия Павловна и уже профсоюзный (освобождённый) лидер мясокомбината, всё собрание просидевшая молча, как секретная подлодка в нейтральных водах, – несправедливо «зарубила» Петрову давно обещанную путёвку в артынскую турбазу. Репутация – дело такое. Сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст… Понятно, что приятельские отношения мясокомбинатовских токарей погасли, будто огни уехавшего цирка, но вездесущий Антон Иванович как председатель местной добровольной народной дружины всё-таки помирил их. Потом. Чем – уже и не вспомнить. Другое дело, что новую деталь всегда выточить можно, а нужную справку приобрести – не всякую. Даже по блату. Но вернёмся в сегодняшнее время, столь богатое на эклектику в плане антиковидных ограничений. Вот, к примеру, Антон Иванович «закодировался» исключительно для того, чтобы по музеям ходить, а тут новость подоспела, дескать, в Санкт-Петербурге охранник Эрмитажа подломил сопатку сыну какого-то банкира, который замешкался на входе в поисках QR-кода (не в тот карман штанов засунул, что ли). В музее этот вопиющий случай объяснили «общей нервозностью» на фоне нового режима работы. «Общая нервозность», о которой заявила администрация Эрмитажа, по мнению бывшего юриста мясокомбината, это самое мягкое и вежливое выражение, какое вообще можно было употребить в культурной столице, не прибегая к обесценной лексике… Правда, наши мужики пока уверены, что им ничего не сломают, пойди они в какой-нибудь местный музей, чай, не питерские банкиры… Вот они и негодуют сейчас у погреба: – Эти «куары» – как снег на голову! – возмущается дворник Нияз. – Или на задницу, если ориентация европейская, – острит ниже пандуса, кажется, Сидоров, принудительно вакцинированый. Да, точно – Сидоров… – Народ в цирк перестал ходить – с билетами по 1500 рублей на верхний ярус. Так в жизни всё такое же, только бесплатно. И сфотографироваться можно, – задумчиво начал было рассуждать Петров. …Даром что юрист на пенсии, а человек – решительный. Да, это снова про Антона Ивановича, не имеющего иммунологического образования, но умеющего перевести с закрытыми глазами, т. е. без словаря, не только «а pencil», но и некоторые другие английские слова и даже выражения. Ну и вообще, человек Антон Иванович – начитанный, с довольно ярко выраженной, в определённом смысле, нравственной позицией. Что особенно важно, учитывая тот факт, что современная гражданская мысль, чаще всего, не указывает идеалов и не служит тем огненным столпом, за которым люди, заблудившиеся в пустыне, могли бы идти к Земле Обетованной... Потому-то и не отчаялся наш летрадос, не смирился, как кто-нибудь другой на его месте, с малодушием Петрова – решил для себя, что никакой он не бывший, и предложил мужикам подписать, составленную им накануне, петицию на имя главы областной администрации. Цитирую текст, который вскоре обнаружили в своих почтовых ящиках жильцы нашего дома, ну и ваш, почтеннейшие читатели, покорный слуга: Омск, Красный путь, 1. Все четверо мужиков, собравшихся в тот вечер у погреба, дружно подписались (Петров, Сидоров, Нияз и, конечно, автор петиции), а это, согласитесь, не какой-нибудь там несанкционированный митинг – даже на очередь в Пенсионном фонде не потянет… …Антон Иванович, упрятав заявление в стародавнюю папку с тесёмками, поднял глаза кверху. Уж и не знаю, почему, но в это мгновение мне показалось, что в них есть что-то от Гамлета, каким он вышел бы у Шекспира, будь Уильям Джонович русским человеком: не «быть или не быть?», но – «была не была!» Правда, Антон Иванович тут же отвернулся, как мне показалось, огорчённо: потом удалось выяснить, что в письмо, из-за общественно-политического суеверия наших мужиков, не попала крайне важная, по мнению юриста, сентенция: «QR-код – это маркер сегрегации, делящий население страны по конкретному признаку, что однозначно нарушает Конституцию, где прямо сказано о недопустимости деления людей по какому-либо признаку». Да, Антон Иванович – он такой: когда на всю страну прогремело, что некая Ракова сканабеила 50 миллионов денег, сэкономленных на школьных учебниках, ему, никогда даже не нюхавшему табаку, захотелось закурить папиросу «Герцеговину Флор»… Конечно, «маркер сегрегации» – звучит ошеломляюще, но два «признака» в одном предложении – синтаксически неграмотно… Да и Сидоров (ох, уж этот Сидоров) горячо настаивал на том, что не следует излишне широко растекаться критической мыслью по эпистолярному древу, а мужики-де и так переусердствовали – иностранное слово «куар» в массовый обиход ввёл всё-таки не губернатор Омской области, он всего лишь утвердил оное во вверенных ему палестинах. Но вообще, мол, в свете одной из недавних конституционных поправок, а именно: «Государственным языком РФ на всей её территории является русский язык как язык государствообразующего народа, входящего в многонациональный союз равноправных народов», всякое ответственное лицо, употребляющее выражение «куар», поступает несколько опрометчиво… Ну, действительно, вот однажды прилетел в Пекин француз по фамилии Ге, но по Китаю пришлось ему путешествовать под другой, поскольку одноимённый китайский иероглиф передаёт звук, с которым лопается мочевой пузырь осла. А тут – «куар» да «куар», то есть, что-то воронье, бесцеремонное и, некоторым образом, даже кладбищенское… После полуночи в «Долине нищих» грохотали фейерверки. У кого-то кто-то родился. Там такое случается чаще обычного. Через пару часов проснулась дорогая супруга. Первые её слова: «Всю ночь твой Антон Иванович снился». А я говорю: – А ты чего, думаешь уже утро? Третий час всего… …Интересно, ответит ли губернатор мужикам? Примет ли к сведению их петицию? Обижаться вроде бы не на что. Ну, посмотрим. А у погреба ещё много интересного, смею полагать, случится. Так что ни с кем не прощаюсь. Даже с теми, кто решит проститься со мной. Всякое бывает… О том, как мужики в баню без «куара» ходилиВторой четверг ноября… Старый бездомный пёс, далеко не цвергшнауцер (по виду – почти ровесник первых выборов Владимира Владимировича), в отсутствие завсегдатаев, обнюхивал занесённый ночным снегом погреб, вероятно, в поисках какой-нито снеди… Увы, мужики у нас аккуратные – ничего из немудрёной закуски за собой не оставляют, чего, к сожалению, нельзя сказать в отношении порожней посуды. Но и та – не залёживается, поскольку заведомо числится в бюджете дворника Нияза под строкой «Дары природы»; и нельзя сказать, чтобы «санитару нашего двора» не хватало на плов по выходным, но этих самых выходных, с недавнего времени, стало больше… А вы знаете, что такое – второй четверг ноября? – День качества! Чего – так сразу и не понять, поскольку у того же Нияза в руках – довольно качественная, китайского производства лопата, а вот сам он – давно уже полностью российский, а не с половины, как одна известная омичам пивоваренная компания… Дальше что – пиджак, галстук? Ну, пиджаки и галстуки он даже в Халкабаде, откуда родом, не носил, а вот коротайка его сшита в одном из пенитенциарных учреждений Омска. Наша, стало быть, не китайская. Как влитая сидит, а хочется чуток попросторнее, но в управляющей компании лимиты, что ли, закончились… Лирическое отступление. Когда-то автор настоящих документальных репортажей рекомендовал Ниязу совершенствовать русский язык, читая стихи соответственно русских поэтов. Собственного сочинения предлагать не рискнул, посоветовал начинать с классики. Дворник прислушался и отправился в нашу поселковую библиотеку им. Н.А. Добролюбова. Там его хорошо знали, но не как читателя, и поэтому сильно удивились. Тем не менее, посовещавшись, выдали ему довольно объёмную книгу Сергея Михалкова, уж и не знаю – почему. И надо же было такому случиться, что в душу Ниязу, первым делом, запали строки из стихотворения «Джинсы»: «Только Пузикова Лада // Прошептала: – Иванов, //Что тебе на свете надо, // Кроме импортных штанов?» С тех пор Нияз импортные штаны презирал, но куда ж деваться… Язык, правда, освоил хорошо, лучше некоторых… …За что пьём, ребята?.. За качество чего? – Да, к погребу подошли двое, а через пару минут – ещё столько же, знакомые всё лица, но один из них читателям, вероятно, не известен, и не потому, что у него нет страниц в соцсетях, а по другой банальной причине – ранее, ни на авансцене погреба, ни около, он не появлялся. С весны, по крайней мере. Это Лёва Штуцер. Так-то он – Левонтий, и никакой не Штуцер. Остался в нашем городе после прохождения службы в строительном батальоне. Женатый, между прочим, человек, а не какой-нибудь там… Соседи, правда, рассказывали, что на днях к нему тётка в синей накидке с буквами приходила – переписывать в качестве единицы населения: достала планшет, и давай вопросы задавать: фамилия-имя-отчество, пол, регистрация, семейное положение? Лева отвечает, мол, русский он, Штуцер, а у тётки что-то красненькое выскакивает: – Точно Штуцер? Пришлось вспомнить настоящую фамилию («Ваша фиговина сама всё знает!»), а вот после утвердительного ответа на вопрос, женат ли он, снова нарисовался красный квадратик… Тётка и так и эдак в планшет пальцем тыкала, а там – всё то же… В итоге, махнула рукой, дескать, а и пусть, поблагодарила за исполнение гражданского долга и пошла, как есть, на этаж выше, где выявила одного «гоблина» по национальности, а студент-медик из 29-й металлическую дверь не открыл, объявив, что является бессимптомным носителем эозинофильного гастроэнтерита (аллергия на продукты питания). Побегав по лестничным пролётам, будучи раза два обозванной мошенницей, переписчица размяла суставы и в спортзал, наверное, в этот день уже не ходила… Нет, не случайно всероссийская перепись в 2002 г. показала, что замужних дам в России больше, чем женатых мужиков, а что покажет нынешняя – уже и не страшно. Так что Левонтий особо и не стал придираться к тётке – в паспорте штамп имеется, а всё прочее – завитушки… Штуцером Лёву прозвали ещё в армии – по фамилии капитана Штурхецкого, заместителя командира по политической части батальона, уроженца Мариуполя. Лёва звучное слово «Мариуполь», будучи тогда рядовым срочной службы, почему-то выговаривал с трудом, что сильно огорчало замполита, вообще не умевшего правильно произносить название родного города… Причём, походили они – Лева и зампотех – друг на друга, что странно (если не сказать больше), как два кирзовых сапога, естественно, с поправкой на возраст…Поэтому капитан Штурхецкий оставался Штурхецким, а рядового стройбата Левонтия (такое впечатление складывается, что родная фамилия забыта даже им) прозвали Штуцером. Была тогда у него невеста в родной Удмуртии, но он всё равно женился на омичке – Лиде из частного сектора, всем нам известной, которая не от одного жениха нос отворотила (то заикастый, то столицу Бурунди не знает), а тут – нате вам… Ранее Штуцер трудился в поселковой кочегарке, о которой никто давно ничего не слышал, а сейчас Левонтий всем рассказывает, что находится-де на «удалённом режиме», и поэтому, за мзду малую, убирает опавшие листья и снег во дворах «Долины нищих». И вот стоит он у погреба, ехидствует – слегка шепелявя, словно по старой сибирской привычке привязывал к зубу нитку и просил жену резко открыть дверь, а она промазала: – Што приуныли, шоколы? Ждёте, когда за петицию губернатору в гоштеприимный дом на улице Красного Пахаря отправят? Вот тогда и аукнуться вам шудороги шамореализации… (На Красного Пахаря, кто не знает, в Омске находится спецприемник для содержания лиц, подвергнутых административному аресту.) – Болтай, болтай, недалеко Валдай, – посоветовал Сидоров «удалёнщику», мол, ничего, всех зараз на конюшне не перепорешь… Мужики сурово насупились – Штуцер пришёл с пустыми руками, без амброзии, и только дворник Нияз, будто защищая Антона Ивановича, с нарочитой смиренностью произнёс: – Это мои племянники из Халкабада подсказали, к ним даже соседи советоваться ходят… Приятели были не в духе. В день Октябрьской революции – Сидоров, Петров и вездесущий дворник Нияз – отправились в общественную баню (традиция у них такая), а тамошний администратор намекнул заранее по телефону, что удостоверений личности в их заведении не спрашивают. Мужики – не будь дураками – раздобыли бумажный «куар» с данными на некоего Абрама Ивановича Кацнельсона (фамилия – более-менее – вымышлена) и отправились за лёгким паром. Сидоров прошёл, Петров – тоже, а вот Нияза всё-таки не пропустили. Во-первых, на Кацнельсона он уж точно не тянул, а во-вторых, «секьюрити» с администратором просто ошалели: ну вы бы, мол, ребята, не наглели так – по одному «куару», на принтере размноженному, да в баню, а где это вы узбека (Нияз – вылитый узбек, хотя и обрусевший) по фамилии Кацнельсон бачили? В общем, традиция «революционной» помывки оборвалась на входе… А Штуцер, будто не слыша пока ещё трезвого совета, продолжал свой монолог, уже не шепелявя, поскольку прожевал-таки чуингам, которым у него всегда были набиты карманы после визита в «Долину нищих»: – Вот зачем этим барыгам две кухни, скажите мне? Можно подумать, там варят щи и макароны по-флотски. Чтобы налить вискаря и распотрошить лобстера с хрустом французской булки, хватит и одной… А три туалета?.. Демонстративно достав из широких, не по буржуйской моде, штанин пачку сигарет – тех самых, которые любил бригадефюрер Вальтер Шеленберг, Штуцер прикурил, затянулся с видом человека, неизменно вкушающего морковный фреш по цене подержанных «Жигулей»: видимо, снегу в «Долине нищих» выпало нынче много… – Правильно, что нерабочие дни объявляли на восемь дней! Люди хоть привиться могли спокойно... А то ведь до чего дошло – вчера мою Лидку внучка спрашивает: «Бабушка, а ты теперь вакцина?», ну, Лидка сразу в осадок и выпала… Оказалось, внучку в торговый центр не пустили, сказали, чтобы со взрослыми, вакцинированными, приходила. Для безопасности. Ну, вы же знаете, мне некогда, хотя «куар» имеется – не липовый, а сын – по вахтам, невестка – на работе… – Штуцер, ты на каком юпитере живёшь? Пить нельзя пять дней – до, и пять дней – после! Восьми дней – мало, считать умеешь? Да, не случайно во всяком философствовании есть нерастворимая интенция, проявляющая себя особенно жгуче в наиболее ответственные периоды нашего бытия, внутри одного из которых мы, несомненно, и находимся. Это интенция правдоискательства, обнаруживаемая мной у всякого завсегдатая нашего околопогребного пространства. Правдоискательство – нравственная система всякого поселкового мужика, без которой вряд ли он жив даже при блестящих медицинских показателях… Левонтий понял, что душевного разговора не получается, и взял быка своего красноречия за рога новой, по его словам, гениальной идеи: – Вы же знаете, что у меня есть баня? – Ну… – настороженно гуднули мужики, хотя и правда: баня у Штуцера имеется – добротная и вместительная, он же в частном секторе живёт… – Хремастика, значит, следующая: вы все тут мужики отчаянные, а давайте мою баню объявим платно-общественной. Помощники-то мне нужны: охрана, уборка, за пивом для клиента сбегать, то-сё.. Брать за вход будем по-свойски… Только, чур, баня будет называться «У Штуцера». Зарегистрируемся как самозанятые… – Причина распространения короновируса – это пиво. Потому что всякий, кто хоть раз пил пиво, либо уже переболел, либо непременно заболеет, – ни к селу ни к городу обронил вечно фрондирующий Сидоров… – А «куриные коды»? – опасливо поинтересовался дворник Нияз. – Несознательного народу у нас ещё много, прогорим… – А ты, когда за Кацнельсона себя выдавал, был сознательным?! – деланно возмутился Левонтий, поняв, что мужики уже подхватили, точно инфекцию, его идею. – Сознательных будем впускать за полцены! Тем более, после прививки в бане мыться нельзя… И вот тут в разговор вмешался Антон Иванович – бывший юрист мясокомбината: – Друзья! Ждите здесь – я знаю, что делать! Один такой, примерно, случай уже был, где-то в Екатеринбурге, кажется… Необходимо на баню объявление повесить, обезопасить себя априори… Не менее часа мужики очищали крышку погреба от снега, «априори» гоношили закуску, обсуждали предполагаемую доходность замышляемого бизнеса, начиная забывать даже про Антона Ивановича, а он возьми да появись – возбуждённый и слегка торжественный: встал перед приятелями, как «лист перед травой», и зачитал фактическую бумагу собственного сочинения: Уведомление для посетителей (информация к размышлению) Положение насчёт отсутствия вакцинации по состоянию здоровья Антону Ивановичу, видимо, особенно пришлось по душе – он зачитал его с торжественной интонацией конферансье на концерте, посвящённом Дню работников органов безопасности РФ. И то сказать – понадобилась нашему юристу вешалка (пока в прихожую, за 650 руб.), а вакцина – противопоказана. Справка от врачей есть, а за ПЦР – 2000 руб. – вынь да покажи на входе в промтоварный. Пока сантехника ждал (фановая труба прохудилась – ещё 500 руб.), прошло 72 часа, срок ПЦР истёк… Но и без проблем с унитазом, всё едино – вешалку пришлось бы покупать более чем втридорога. Ну, это тот самый случай, когда у холопов чубы трещат… Хотел было Антон Иванович в свой личный оффшор метнуться, который в кладовке за банками с огурцами, но жена потом стала бы допытываться: где деньги взял?.. – А если нас в противозаконной деятельности всё-таки обвинят? – подал голос вакцинированный санитар Сидоров. – А если Монголия объявит незаконным выход Московского княжества из Золотой Орды, что Маша Захарова скажет? Попытка не пытка! – строго заметил Штуцер, уже забыв свои недавние насмехательства. – И потом, я слышал, что «куары» всё равно отменят. Через год, что ли. Когда омский «Иртыш» вновь обыграет барнаульское «Динамо»… – А если не обыграет? – кому принадлежал этот вопрос, никто уже не расслышал, и вскоре, отдав должное «посошку», мужики стали расходится – по одному, точно с явочной квартиры… Из окна второго этажа третьего подъезда выглянула баба Дуся: – Вы там держитесь! – эта фраза прозвучала на удивление искренне… …У вечернего погреба – тихо, а мне из окна – видно: из трубы, принадлежащей Штуцеру бани, идёт качественный такой, белый с бирюзовыми переливами, дымок (слава Богу, поддувало сажей не забито). Ноябрьский воздух бодрит, как технический спирт, настоянный на мандариновых корках… О личном и ДостоевскомДалее никого вводить в заблуждение не стану. Нет, за правдивость выше изложенного готов поручиться своей головой, животворно отягощённой всё теми же вопросами из русской классической литературы. Дело в том, что и сам, когда начинает утомлять вид сверху, спускаюсь к погребу Петрова, где давно уже ничего не хранится, хотя компетентные органы туда и не думали заглядывать. А пусть и заглянут, авось и хозяин узнает, что у него там завалялось… Нет, потреблять спиртные напитки я давненько никуда не хожу, а тянет и к погребу, то бишь, к незамутнённому публичной мутотой разговору. Вот мы с вами, допустим, умные, книжки пишем, а эти мужики, в основном, предпенсионного и пенсионного возраста, никогда ничего плохого не скажут о другом человеке и только, и кто из нас лучше? Они ни над кем не надмеваются, лишены той внутренней злости к ближнему, которая свойственна так называемому «правильному человеку», свысока взирающему на тех, кто для него, как ему думается, не ровня (ну да, вот и я – свысока, но в архитектурно-житейском смысле – с балкона третьего этажа, так это – другое). Выпивают, конечно, товарищи мои поселковые, но не стесняются открыто признавать свои недуги и грехи, да и к погребу мужики приходят, на что уже намекалось, не исключительно ради принятия «вакцины» бабы Дуси или чего другого, а за сердечным общением, хотя и никогда не признáются в этом друг другу. Водка (самогон, чача и т.п.) объединяет временно, и не иначе, а мужики дорожат этим общением (опять же, ни в чём не клянясь) не одно десятилетие. Вот и кто тут алкоголик? И все они – тоже мой «Солнечный» мир, которым живу, хотя сам я, возможно, для мужиков особенного интересу и не представляю: иногда стихи просят почитать, не с балкона, естественно, что, кстати говоря, не удивительно… Помню, приехал сам по себе, без путевки, без приглашения в Усть-Коксинский район (Республика Алтай) на отдых – приятель договорился с родственниками из села Теректа принять меня на постой. Так и селянам стихи читал, и в библиотеку райцентра пригласили, куда более ста человек пришло (жена подсчитала), а я вовсе никакое не «медийное лицо», не эстрадный глиномес, и знать меня там не знали, и даже в родном городе никто мою физиономию гламурными сифонами телеэфира не овевает… А в Усть-Коксе, на дверях библиотеки, всего «пиару» – одно только объявление и висело: «Встреча с поэтом…» Не мне судить, насколько громко было сказано, но мужики наши слушают охотно, шикая, если кто вставит что-нибудь невпопад. Так что за всю Россию говорить не берусь, но уверен, что в каждой сибирской деревне, или в такой вот городской окраине, как наша, живёт своё «солнце русской поэзии»: в той же Усть-Коксе из почти сотни слушателей половина оказалась местными поэтами. Так же откровенно скажу: в посёлке Солнечном вовсе не ваш покорный слуга, уважаемые читатели, ходит в этом звании (и слава Богу), а кто бы вы думали? – Дворник Нияз, научившийся за двадцать лет здешнего жительства не только на баяне играть, но и сочинять частушки на все случаи жизни (думается, помог и мой совет совершенствовать русский язык с помощью чтения стихов наших классиков). Нияза и на свадьбы раньше, когда они без живой русской музыки не обходились, приглашали, он и всех женщин из нашей управляющей компании исключительно в рифму поздравляет, да и мужики слушают его весело… А мне и отрадно – узбек, постигавший язык наш русской поэзией, верой и правдой, в меру своих сил и творческих способностей, служит великому Русскому Слову… …Недавно, в канун 200-летнего юбилея Фёдора Михайловича Достоевского, спустился я к погребу, а там – никого. Ну, это до поры до времени: вон та собака приветно и сигнально махнёт хвостом, дескать, «наши в городе», и вскоре кто-нибудь из мужиков обязательно появится (мы здесь друг друга чувствуем, даже не выглядывая из окон). Слышу, откуда-то из-за деревьев, ближе к забору, за которым так ничего с весны толком и не начали строить, доносятся плотницкие звуки… Подошёл поближе, а это – Нияз. Какие-то сани мастерит, что ли... К слову, наш обрусевший узбек гениального писателя и омского каторжанина глубоко уважает. Помнится, спросил он у меня с обидой в голосе: – Петрович, а на самом деле Достоевский назвал Омск гадким городишкой? Да, у нас так… Разбуди иного, более-менее начитанного омского интеллигента среди ночи, да попроси его процитировать что-нибудь из Достоевского, он, с большой степенью вероятности, выдаст именно этот фрагмент из письма писателя к брату Михаилу, хотя самого письма в глаза не видел, и о брате ничего не слышал. Ниязу, подумалось мне тогда, менее простительны подобные «секвестры»: – А ты знаешь, что там, в письме, дальше было? – «Если я узнал не Россию, так народ русский хорошо, и так хорошо, как, может быть, не многие знают его». Здесь, Нияз, в Омске. А ещё, дорогой товарищ, в нашем городе Фёдор Михайлович, не расставаясь с Евангелием, по его же словам, Христа понял, русского человека понял и почувствовал, что и сам он, Достоевский, русский, один из русского народа… – Аллах акбар… – только и выдохнул изумлённо дворник Нияз, и с тех пор «Записки из Мёртвого дома» – его настольная книга. Не только, полагаю. Но когда я заходил к нему в гости, то видел именно эту. Вообще, в Солнечном посёлке с именем Достоевского немало чего связано. К примеру, Лёва Штуцер, несколько лет назад латая батарею в библиотеке им. Н.А. Добролюбова (он ведь на все руки от скуки, разве я не говорил?), заинтересовался романом «Преступление и наказание». Вероятно, из-за названия, поскольку, по словам самого Левонтия, он мало что помнил из школьной программы по литературе, дескать, больше налегал на обществоведение. Всякое бывает. Роман, прочитанный в считанные дни, произвёл на Штуцера неизгладимое впечатление, особенно крепко засела в его сознание фраза Родиона Раскольникова: «Тварь я дрожащая или право имею?» Хотя убийство старухи-процентщицы наш кочегар, безусловно, осуждал, но с той самой тварью не хотел иметь ничего общего: «Весь вопрос в том, на что я право имею?..» Впрочем, ответа на него Левонтий не давал. Вслух, по крайней мере. Правда, с тех пор ни разу не пнул никакую собаку, а такое за ним раньше водилось… Интересно, что в наших биографиях – моей и Штуцера – есть немало общего: замполит, например, «Преступление и наказание»… Правда, у моего замполита другая фамилия была – Горбачёв, случается же такое. Тоже капитан, по прозвищу «Демократ», а тогда ни о каких демократах и слыхом не слыхивали, ну, если это не фигура речи была… Так вот, нашу призывную команду разместили в ожидании отправки к месту службы в кинозале Дома культуры железнодорожников им. Залмана Лобкова, и, чтобы никто не отвлекался на глупости, в течение суток будущим защитникам Родины демонстрировали один и тот же художественный фильм – «Преступление и наказание» по одноимённому роману Ф.М. Достоевского. Без перерывов. Понятно, что все реплики, монологи и мизансцены отложились в памяти навсегда. О самой службе – в Бурятской АССР – можно и в другой раз поведать, если таковой представится, но о замполите, если уж он заявлен в нашем повествовании, доброго слова не пожалею. Так-то он мужик нормальный был, но излишне суровый. Или нервный. Как заходил в казарму, так и начинал сразу орать: «Демократии у нас не будет! Всем клапана перекрою!». Потом строил роту и повторял то же самое, словно предчувствовал что-то – в относительно отдалённой перспективе. Отсюда и прозвище замполита – «Демократ». Помню, в одну из суббот, когда в клубе крутили кино, притащил капитан Горбачёв собственную бобину, и наш отдельный батальон связи в полном составе, на протяжении нескольких часов (почти как в ДК им. Лобкова) смотрел (вместо «Бриллиантовой руки») документальный фильм о целях и деяниях сионистов (вероятно, то самый, недавно внесённый в Федеральный список экстремистских материалов)… Кто знает, а вдруг, так и надо было, а то вот появилась у нас демократия, клапана раскрыли, порвали, а какая дальше мачмала забурлила, все и так знают… А тогда, в начале 1980-х, всякий раз, когда по казарме грозовым грохотом разносились вышеупомянутые словоформы, в моём, тогда ещё мало закалённом армейскими буднями, мозгу вспыхивала одна и та же, позднее захватившая и сознание Штуцера, фраза: «Тварь я дрожащая или право имею?» Но в то же время, будто по наитию, приходило понимание, что замполит зря орать не станет, делать ему, что ли, больше нечего… «Нет, Юра, у тебя есть одно только право – служить Родине согласно Уставу!» – это первое, что начинало звучать в голове после команды «вольно, разойдись!» Не всегда, правда, хорошо получалось – на гарнизонной гауптвахте меня всё-таки знали… Но вернёмся в наши дни… Да, а что Нияз мастерил-то?.. У нас тут грозят «куриные коды» в общественном транспорте ввести, да это и не новость, ежели на всероссийский масштаб перевести. Понятно, может и велосипед выручить, но предстоящая зима обещает быть суровой (если бы только зима…). Однако начальство совсем от корней оторвалось – забыло народную мудрость: «Голь на выдумки хитра». Так вот, дворник Нияз только на нашей, 4-й Любинской, улице знает несколько, прикормленных им, бесприютных собак, а потому благородно позаимствовал у кого-то материал для постройки саней, дескать, обойдёмся без автобусов. Да и с баней у мужиков ничего не выгорело – пока все разрешения получишь, глядишь, и «пандемия» накроется. Опять же, околоточный который месяц не в духе… Недолго наш обрусевшийй узбек в одиночку трудился – вот и Сидоров с Петровым подошли (в «Долине нищих» и нынче снегу вдосталь навалило, поэтому Штуцер – задержался). Вскоре и Антон Иванович со своим баскервилем появился (помирились, кажется) – глаза блестят загадочно (у юриста), вероятно, соображает насчёт какого-нибудь очередной декларации, которые, как можно было заметить, всегда точны и предельно конструктивны, и вроде бы не оставляют чиновникам ни малейшего, на здравый взгляд, шанса на недопонимание… Трудно сказать, что выйдет из этой затеи, возникшей, скорее, из внутреннего протеста свободолюбивых сердец, но бабу Дусю, глядишь, и свозят хотя бы раз другой на Ленинский рынок: в Омске никаких запретов на собачьи упряжки нет, а самих собак обещал приютить Штуцер. Думаю, решим и проблему с их питанием – юрист подскажет. Но к мужикам-то мы с Антоном Ивановичем не лезем с разными советами, у нас, чего уж там, из другого места руки растут. Мы займёмся вопросами идеологии дальнейших наших будней – в рамках одного коллектива, что Конституции не противоречит. – Пойдём, Иваныч, ко мне, – говорю, – у меня иван-чай остался, он отлично активизирует иммунную систему… Тоже ведь – старый приятель, хотя вначале мне посчастливилось обрести приятное знакомство с его женой. С будущей, отмечу справедливости ради: она, лет тридцать назад, когда я только поселился в Солнечном, жила в соседнем с моим домом, и номера у наших квартир были совершенно одинаковыми. Однажды, возвращаясь поздним вечером домой с творческого семинара, аз грешный домá и перепутал – долго пытался засунуть ключ в чужую замочную скважину, а потом дверь широко, на удивление, распахнулась. Ничего такого не случилось, просто мило поговорили: женщина интеллигентной оказалась, с юмором. А потом Аделаида Аркадьевна вышла замуж за Антона Ивановича, так же совершенно случайно перепутавшего дома (в отличие от меня – по рассеянности). Удивительная женщина всё-таки… Смотрю, как споро ладится работа, и вспоминаю своё первое «живое» впечатление от картины «Три богатыря» В.М. Васнецова в Третьяковской галерее, когда почувствовал как-то по-новому исходящую от неё энергию охранительного света… Антон Иванович соглашается на иван-чай, но предусмотрительно решает отвести собаку домой. Что ж, его право… …По-видимому, необходимо присовокупить, что «продолжение следует». Возможно. Надо бы уточнить у мужиков – куда? Так что я ещё вернусь к ним. Или на свой балкон. Возможно, завтра. Когда-нибудь – в последний раз. Ну и ладно. Храни вас Господь, мужики! ____________________ * Всё написанное не является вымыслом автора и имеет к реальной действительности прямое отношение. |
||||
Наш канал на Яндекс-Дзен
|
||||
| Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-" |
||||
|
|
||||
|
|
||||
