1

Бархан лежал на земле в небольшом углублении, укрывшись ветками деревьев, срезанными вражескими выстрелами. На открытой местности – «открытке» – под просмотром летавших дронов, которые наблюдали сверху за каждым его движением... Он не впервой на задании, опыта набрался за два года на СВО, успел получить ранение, отлежаться в госпитале, и вот опять вернулся «на передок», к своим. Пошёл добровольцем, хоть годами немолод, и многие отговаривали: здоровье и силы уже не те. А он просто не смог безучастно смотреть по телевизору на разрушенный Артёмовск – там жили когда-то дед Иван Тимофеевич и баба Галя, предки по материнской линии.

...Сброс! Где-то совсем рядом мина рванула... Под взрывной волной тело в землю ещё глубже вжалось – так бы в нору какую и занырнуть... После взрыва дым рассеивался медленно – жара стояла совсем не майская, сухая почва пылью взвилась, забила лёгкие, припорошила лицо, заскрипела на зубах. В голове у Бархана шумело, и он прикрыл веки, проваливаясь то ли в полусон, то ли в беспамятство. Руки судорожно вцепились в траву, а в сознании мелькали причудливые картины. В мутном предрассветном небе мерещилась покойная мать, пытавшаяся защитить его от очередных дронов, дед и бабушка. Глядя откуда-то сверху, они будто звали его с собой, беззвучно шевеля губами и призывно взмахивая руками... Потом привиделся откуда-то появившийся автомобиль – привычная на войне «буханка» скорой помощи, с красным крестом, цифрой «03» и буквой «Z» на двери. Рослые санитары с носилками разговаривали между собой на родном ему туркменском языке, почему-то называя его, раненого, не позывным Бархан, а настоящим именем – Ашир.  Молоденькая медсестричка с почти детским лицом произнесла ласково: Алик, как звала его жена и близкие родственники... Бородатый врач в забрызганном кровью белом халате, склонившись, обратился по-русски: «Бархан, ты с нами?».

Он не знал. Он чувствовал: рядом есть кто-то ещё, но век было не поднять. С трудом перевёл внутренний взгляд от бороды врача в сторону внезапно раздавшегося злого, тревожащего неприятного хохота. На него смотрела, вибрируя в воздухе, безобразная обезьянья морда... Стало страшно, и Бархан обратился к Богу, мысленно повторяя знакомые мусульманские молитвы-дуа. Но гадкий призрак не исчезал. Собрав всю волю, едва слышным шёпотом Бархан проговорил: «Забирайте, если пришли за мной... Если нет, помогите выбраться». Или он это подумал? Его никто не слышал... Видимо, не дождавшись ответа, медперсонал исчез вместе с машиной, которая оставила на твёрдом сером небе только следы от колёс, а в лёгких Бархана – запах гари от выхлопной трубы. Растворилась в сумеречном свете и обезьяна, унеся свой облезлый хвост куда-то за горизонт... Мозг снова накрыла темнота.

...Время шло, сколько – он не знал. Вынырнув из забытья, Бархан со стоном пошевелился. Болело всё тело, кровь от осколков запеклась на камуфляже. Надоедливые зелёные мухи облепили кровавые отметины на ногах... Но предрассветные кошмары оставили, реальность возвращалась. И он уцепился за единственную спасительную мысль: всё, пора выползать из укрытия, и пока есть силы надо пробираться к своим... Где они, свои, в какой стороне? Надо сосредоточиться. Итак, наконец определился он, я недалеко от Клещеевки, это село под Бахмутом в Донецкой области. Бархан помнил: раньше здесь действовал водозабор, который поставлял воду в посёлок Опытное и в Бахмут. В советское время этот город назывался Артёмовск, а в соседней Клещеевке среди нарядных палисадников жили больше полутысячи человек, работали магазины, был медпункт, библиотека, клуб, школа... Сейчас не осталось почти ничего. Вблизи только разрушенные до основания здания, выгоревшие деревья да редкие кустики... Бои за Клещеевку идут с ноября двадцать второго года, в военных сводках говорят: «Это важный укрепрайон, ключ к Бахмуту». И правда, ведь расстояние до него небольшое, около десяти километров. Несколько раз уже село переходило из рук в руки. Наши штурмом занимали дом за домом, зачищали территорию от хохлов, отбивая их контратаки, но потом на руины вновь прорывался противник. И вот, в мае двадцать четвёртого – новая наша попытка отбить Клещеевку. А он, Бархан, и с ним ещё двое парней должны были заранее в условленной точке соединиться со второй группой штурмовиков и ждать сигнала к атаке...

2

К тринадцатому мая его штурмовая группа была готова: три человека и сопровождающий. В два ночи на четырнадцатое все они были одеты, экипированы, взяли автоматы, захватили пайки на три-четыре дня. На машине их повезли ближе к точке сбора: в четыре утра нужно прибыть в назначенное место. Вот машина, протрясясь на ухабах, остановилась, дальше предстояло передвигаться пешком. Их группу из троих бойцов сопровождал немолодой опытный солдат, многое повидавший на войне, с позывным Мачета. Его задача – скрытно довести до точки и вернуться назад за очередной группой «штурмов».

Шли долго. Впереди Мачета – шустрый, приметливый, осторожный. За ним старший группы, Чёрный, потом – Сокол, последний, замыкающий – он сам, Бархан. Здесь, на фронте, каких только позывных не было у солдат, да они сами их и придумывали ещё во время прохождения боевой подготовки перед отправкой в часть. Немало было «волков», «тигров» и «медведей». Командиры, бывало, посмеивались над такой «звериной» командой. Ашир перебрал много имён и названий, но больше всего ему понравилось это: Бархан. Ему с детства помнились подвижные песчаные холмы, что образовались в пустыне под действием ветра – живые, неуловимо изменчивые, послушные ветрам, вечные... Маленький Ашир любил фантазировать, представляя себя мелкой сухой песчинкой, передвигающейся в бурю вместе с барханами по бескрайнему песчаному морю Каракумов. Кара-Кум по-туркменски означает «чёрные пески». Чёрные, как время...

 Когда-то Ашир жил в оазисах Махтум-Кули, но это было так давно, да и на родину в Туркмению он не ездил уже несколько лет. Родители умерли, в родном селении остались жить старший и младший брат с семьями, и они всегда рады ему, долгожданному гостю. Только виделись они друг с другом в последнее время нечасто.

Судьба забросила Ашира в Россию ещё при СССР, когда страна была большой и земля общей, а границы между социалистическими республиками существовали больше на карте и, скорее, соединяли соседние области и народы, чем разделяли. Он был призван в Советскую Армию, служил водителем в батальоне обеспечения в Омском танковом военном училище. Предлагали Аширу остаться на сверхсрочную или поступить в училище, выучиться на офицера – нет, не остался, уволился через положенные два года, съездил домой... Потом в Москву отправился, хотел в институт поступить – не прошёл по конкурсу. Отучился в техникуме, где и встретил свою любовь, миловидную Леночку из воронежских краёв. Пожили они с нею семьёй некоторое время в Москве, а потом переехали из шумной столицы в Придонье, в село Александровку – на родину жены, там и обосновались. Теперь две их взрослые дочки живут в Воронеже, а внуки уже школьники... Только вот сейчас он – не Алик, как звали по-домашнему в России, и не Ашир, как по-прежнему называют братья в Туркмении. Здесь, под Клещеевкой, он – Бархан. А там, далеко, пусть ждут его... 

Тогда, четырнадцатого ночью, отпустив машину, они вчетвером, стараясь ничем не выдавать своего перемещения, в ночной тьме двинулись в сторону передовой. Через три километра в неприметном месте соединились с другими бойцами нескольких таких же групп «штурмов», что ожидали их. Шёпотом перебросились парой фраз и вышли дальше в том же порядке: Мачета, Чёрный, Сокол, Бархан. За ними поднялись и остальные. Когда небо начало уже светлеть, перешли через железную дорогу. Здесь, у переезда, сопровождавший Мачета оставил группу, далее в пути их должна была провожать своя российская «птичка» – беспилотный летательный аппарат, который корректировал передвижение штурмовиков с помощью оператора-дроновода, здесь, на войне, его по-свойски называли «птичник». Клещеевка, просматривавшаяся впереди, ещё лежала в предутреннем тумане. «Туман войны, – подумал Бархан. – Туман это сейчас хорошо...». В разрушенном селе закрепиться негде, а противник начеку. Главное было подойти ближе незамеченными.

Спустя полчаса при поддержке артиллерии начался штурм. «Арта» работала чётко, мощный обстрел облегчал продвижение штурмовых групп, сохраняя жизни бойцов. В рации трещали переговоры, корректировка наблюдателя с помощью «птички» помогала грамотно перемещаться: рывками, метр за метром, от посечённого осколками ствола к небольшой ложбине, от неё – к уцелевшему одинокому кусту, от остатков забора – к разрушенной стене ближайшего дома...

С такими же, как он сам, десантниками-штурмовиками Бархан упорно двигался вперёд, к заданному вражескому опорному пункту – «опорнику». Противник отступал, бросая убитых и раненых. Ещё бросок – и группа заняла нужную точку – господствующую высоту. Этот опорник из-за сильного перепада высот был важен для дальнейшего наступления. Плохо было то, что отвоёванная позиция была отлично «пристреляна» врагом. Сейчас он спустился вниз, отступил к селу, однако сильные обстрелы со стороны железной дороги продолжились. Казалось, и бешеное упорство, и боекомплект врага – «бк» – неистощимы. Группа Бархана попыталась закрепиться на занятом рубеже, но шквальный миномётный огонь не давал и головы поднять. Сокола ранило осколком в руку. Бархан поспешил ему на помощь и, споткнувшись, со всего хода нарвался на железки, валявшиеся кругом – остатки от натовской разгромленной, развороченной бронетехники. Сильно распорол ногу в районе сухожилия и колена, пронзительная боль не давала двигаться. Значит, придётся эвакуироваться обоим... «Птичник»-оператор указал короткий и менее опасный путь к батальонному медпункту. Оттуда раненых направили в госпиталь. К счастью, обоих быстро поставили на ноги. Перелома кости у Бархана не было, колено подлечили, опухоль сошла, боль поутихла. 23 мая он снова вернулся на позицию к своим.

3

22 мая, по сводкам Минобороны, Клещеевку освободили. Надо было двигаться дальше, выдавливать противника, который закрепился за железной дорогой. 25 мая Бархан направился к месту сбора штурмов из других подразделений с новым сопровождающим с позывным Будённый.

– В последний раз нас Мачета сопровождал, а где он? – обратился Бархан к Будённому.

– Нет Мачеты, погиб он недавно, тело нашли на второй день после обстрела. Слава Богу, нашли, отправили на родину... Такие дела.

Они с Будённым вспоминали погибшего добрыми словами, жалея о потере, и понимая, что и сами могут в любой миг оказаться на месте Мачеты под внезапным артобстрелом или стать целью дрона-камикадзе – война...

На это задание командир послал Бархана одного, без группы. Разные мысли кружились в его голове: почему так? Может, некого было направить из опытных бойцов, или другие «штурма» в это время выполняли какие-то иные непростые задачи... Шли с Будённым по обочине дороги в полном снаряжении. Повреждённая нога снова заныла, Бархан захромал и принял обезболивающее, стало чуть легче. Сопровождавший забеспокоился, доложил по рации:

– Бархану плохо с ногой, что делать?

– Бери на плечи и неси его к месту сам, замены ему сейчас нет, потом ждите дальнейших распоряжений, – отрезал командир.

– Не волнуйся, я дойду, – успокоил Бархан Будённого.

Путь продолжили. Добрались до разбитого моста, рядом с ним остановились ненадолго, отдохнули. Укрытием послужила небольшая яма, где как раз могли разместиться два человека. Пора было расходиться. Будённый, православный, на обратную дорогу прошептал выученную ещё в детстве молитву «Отче наш»; Бархан, мусульманин – свои молитвы-дуа, прося защиты у Аллаха... Помолившись, приобнялись, простились. Дальше Бархан пошёл один. Миновал развалины школы, вдоль дороги везде – разбитая военная техника: обгорелая самоходка, танк с оторванной башней, брошенное оружие... Увидел совсем целый АКМ, подумал: забрать надо будет на обратном пути.

 До переезда через «железку» его провожал свой коптер. «Иди полем, – поступила команда сверху; двинулся к полю. – Быстрее, быстрее, иначе заметит противник», – предостерегала рация. Бархан попробовал ускориться, но не очень-то получалось. Пришлось вновь проглотить обезболивающее и, припадая на ногу, он торопливо заковылял дальше, привыкая к выбранному темпу, настраивая себя на внимание к пути, обходя препятствия. Последовала очередная команда: «Теперь лучше перемещаться через огороды наискосок, потом вокруг пруда, а дальше метров четыреста придётся идти по открытке».

На пути наткнулся на неубранные трупы солдат в зимней ещё форме одежды. «Неужели наши?..» – промелькнула горькая мысль. Нет, по шевронам определил: укропы, фашисты. «Допрыгались, доскакались, майданутые, теперь валяетесь, лето на носу, а не нужны вы никому... Хоть бы скорее наша победа», – закончил он с надеждой, которая придавала силы. Бархан добрался уже до середины большого огорода, рядом совсем – вишнёвый сад, хрупкие взрослые деревца да тоненькие побеги молодняка маленькими кустиками торчат над зелёной травой... Поступила команда отдохнуть. Было три часа дня.

Бархан присел на землю, положив автомат под рукою, помассировал ногу и приклонился к ещё гибкому блестящему корой стволику. Вспомнил дом деда Ивана в Артёмовске на улице Петровской, его ухоженный сад, радовавший плодами детвору. Под окном рос раскидистый орех, рядом большая груша, а ещё яблони, вишни, крыжовник, смородина... Вкус крупных вишен помнился с детства. Сейчас на месте дома – одни развалины, а кладбище, где покоились дед и бабка, заминировано украми, к родным могилам не подойти...

– Смотри внимательно, наши идут к тебе, не прими за хохлов в зашоре, – предупредил оператор. И правда, слева приближалась небольшая группа, он уже смутно различал ребят: двое, трое... Им оставалось до Бархана с десяток метров, как вдруг затрещала рация: «Все на отход! Все на отход!..» – начался обстрел. Дальнейшая судьба тех парней осталась Бархану неизвестна. Кто они и из какой были роты, почему направлялись к нему и какое конкретно задание поставил бы перед ними командир после встречи? Всё скрыли разрывы мин...

И вот теперь Бархан лежал один с автоматом под защитой молодых порослей вишни, наспех прикрывшись сухими ветками и подобранной рядом прошлогодней травой. Сверху висели коптеры противника. Выбраться было невозможно: вдоль железной дороги курсировал здоровенный дрон «Баба-Яга», с правой стороны густым роем кучковались хищные коптеры-камикадзе. Похоже, сегодня ему не уйти.

Украинская «Баба-Яга» – дрон самый противный, с тепловизором, с его помощью определяется, где какой вид техники находится и отслеживается расположение наших подразделений, на вооружении имеет до четырёх мин, управляется через американскую спутниковую сеть «Старлинк». Очень трудно найти и поразить наземный центр управления этим чудовищем. Да, всё это Бархан знал давно: ему известно и про скорость до сорока километров в час, и про общее время полёта двадцать пять минут, и про грузоподъёмность до шестидесяти килограммов... Но наши птичники при помощи тепловизоров на расстоянии в шесть километров всё-таки врага обнаружили. Дрон ослепили прожектором, открыли огонь по нему. Нет, мимо... «Баба-Яга» всё кружит и кружит где-то рядом. Бархан замер, стараясь не шевелиться. Так пришлось лежать до утра.

4

Утром Бархан включил рацию, сухими губами проговорил:

– Командир, я Бархан, кто слышит меня, ответьте...

 Несколько минут рация молчала. Наконец, раздался ответ:

–Ты живой?

– Живой, только нога болит и сердце сбоит. И пока не могу перемещаться – нахожусь под наблюдением коптеров. Да, и вот что: за мной не надо никого посылать, только угробим ребят...

– Ну, попробуй выбраться сам.

– Хорошо, постараюсь, – и Бархан отключил рацию.

Коптеры кружили целый день. Не слышалось характерного шума от пропеллера «Бабы-Яги», но других дронов было несколько десятков. На смену улетевшим прилетали новые...

Небольшой беспилотник – трудная цель для ПВО и комплексов РЭБ, но его можно сбить любым стрелковым оружием: хоть дробовиком, хоть автоматом или пулемётом. Он, Бархан, и сам это делал. Но сегодня их слишком много, одному сражаться с роем дронов не под силу, надо затаиться и лежать. Обнаружив себя, можно погибнуть, а сейчас даже дотянуться до автомата нельзя: это уже заметное движение. Он видел: сверху наблюдение за ним продолжалось...

Под вечер Бархан принял решение уходить. «Надо выбираться, не смерти же здесь, под вишнями, ждать, – сказал он сам себе. – Рискну... Риск, говорят, благородное дело», – и потянулся к автомату. Вдруг опять коптер завис прямо над ним. Заметил или нет? Минут десять висел, разглядывал, изучал, гад, не давал двигаться... Улетел. Пока небо чистое, без дронов – задача добраться до защищённого места. Он взглянул вверх и поразился: там, в гаснущей закатной высоте бесшумно мелькали птицы, настоящие! И откуда они здесь, эти шустрые ласточки вместо коптеров? Знак подают ему спасительный или просто от испуга устремляются в безопасное место? «Нет, это мне знак свыше, помощь неба», – решил Бархан. Казалось, живые стремительные птахи своими лёгкими движениями, самим полётом, узкими крыльями с тёмными и гладкими перьями, всем своим крохотным существом предупреждали Бархана об опасности. Если б ласточки умели говорить, то, наверное, крикнули бы ему с высоты: «Уходи сейчас, прямо в эту секунду, не мешкай или будет поздно». В этом птичьем полёте, вольно расчерчивающем небо, было что-то мистическое...

«Вставай, беги!», – приказал себе Бархан и поднялся, как смог, во весь рост. Сунул два магазина под бронежилет, поднял с земли автомат и, конечно, не побежал, но поспешил со всей возможной для него скоростью, напряжённо прислушиваясь и оглядываясь вокруг. Временами пробовал двигаться перебежками. Пробежал небольшой участок, присел, осмотрелся... Так и преодолевал то два-три, а то и несколько десятков метров: когда тридцать, когда пятьдесят...

Однако недолго небо оставалось чистым. После очередной перебежки вверху снова показался коптер. Бархан оглянулся: укрытия нет, почти рядом – почерневший труп, вокруг только совсем мелкий кустарник, поросль чуть выше колен, открытая местность... Бархан упал рядом с мертвецом лицом вниз, заткнув ладонью нос, чтобы не дышать смрадом от давно разложившегося тела.

Приблизился неприятно громкий звук «Бабы-Яги». Четыре её боеприпаса уже висят прямо над головой, он чувствует это позвоночником... Похоже, он обнаружен, а бежать некуда. Что делать? Попробовать рвануть наудачу? – он медленно подтянул к себе руку с автоматом. Нет, поздно, сброс!..

Взрывной волной Бархана отшвырнуло в сторону от трупа, разбитый автомат с покривившимся стволом выскочил из его корявых пальцев и, пролетев над мертвецом, оказался в нескольких метрах, осколки осыпали оба тела – живое и мёртвое... Не успел он опомниться от первого удара – второй разрыв, теперь слева, возле ног. Бархану показалось, что одну его ногу оторвало, и она отлетела в сторону. Повернулся взглянуть, что там – резкая боль затуманила сознание; у колена и ниже, на голени выступила кровь... «Опять та же нога», – как-то отстранённо, будто не о себе, подумал он, уткнувшись лицом в колкую траву, окутанный взметённой пылью, всё теснее прижимаясь к тёплой и рыхлой земле.

Боясь пошевелиться, лежал долго. Наконец, почти совсем стемнело. Но проклятые дроны видят и в темноте, когда ты передвигаешься почти вслепую, наощупь. Впрочем, думать об этом некогда. Собравшись с силами, Бархан медленно пополз вниз по склону. Хотя внизу тоже открытое пространство, коптеру легко добить раненого и там... Стоп. Что-то непонятное удерживает его за рукав... Зацепился, что ли, за пенёк? Нет, за камень. Вынужденная заминка заставила Бархана осмотреться. Вот неподалёку дерево, круто наклонённое к земле, покрытое молодой ещё не увядшей листвой. Туда скорее, под толстым стволом, быть может, удастся укрыться, выжить... «Это, кажется, ещё один знак», – подумал Бархан и направился к нежданному укрытию. Он и молился, и просил Аллаха о помощи, и верил в то, что будет услышан... Несколько долгих минут, десяток длинных метров. В почти полной темноте он дополз, наконец, до сломанного бомбёжками вяза, спрятался под ним, лёг лицом к небу. Подумал: охотящимся за ним дронам трудно будет разглядеть цель под большим стволом, а он сможет видеть сквозь ветки, что и как...

И «Баба-Яга», ночная страшилка, не заставила себя долго ждать, зависла совсем рядом. Настырный её пронзительный звук наводил страх. Похоже, это был тот самый квадрокоптер, что сбросил недавно две бомбы на Бархана. Ему казалось, что он видит ещё две, оставшиеся от тех четырёх, которые нёс трёхметровый дрон... Металл тускло поблёскивал в лунном свете, Затаиться!.. Почти не дышать... На маленькой скорости коптер направился к дереву.

Покрытые листвой ветки вяза не дают возможности вражескому дроноводу чётко увидеть цель сверху, определить контуры, чтобы точным ударом добить раненого. Однако от удара он не отказывается. Смертоносный боеприпас срывается с дрона и падает рядом с Барханом, но ...не разрывается. Следом летит и последний. Внутри всё сжалось: рванёт или нет?.. И эта мина тоже просто тяжело плюхается с высоты и застревает в почве. Теперь Бархан совсем уверен в том, что его, раненого, еле живого – оберегают свыше.

«Яга» отдалилась, но её сменили другие, более мелкие дроны-наблюдатели, потом в нескольких метрах от него последовал миномётный прилёт, совсем рядом – второй... Он оставался под вязом. Никакого более надёжного укрытия рядом нет, да и возможно ли бежать, когда и пошевелиться больно? Будь что будет, решил Бархан. И продолжал лежать неподвижно, а над головой его устрашающе кружили вражьи беспилотники: и квадрокоптеры с четырьмя пропеллерами и с большой грузоподъёмностью, оснащённые минами-кассетниками, и меньшего размера однороторные FPV, и ещё непонятно какие, неизвестные ему дроны-убийцы...

Разные мысли и видения появляются у людей в испытаниях. Бархану больше не было страшно. Ему казалась, что на небе над ним повисла зыбкая серебристая пелена, и что она оберегает его от неприятеля, не даёт очередному дрону открыть маленькие створки специального окошка для сброса боеприпасов... Коптеры начали постепенно, один за другим, исчезать из поля его видимости. Может, решили, что цель уничтожена, а может быть, отправились на поиски очередной жертвы.

Болела нога, посечённая острыми железными осколками. Обезболивающего больше не было, аптечка с автоматом остались на месте первого взрыва. Но, как бы то ни было, пора двигаться. Главное сейчас – найти другое, более безопасное место. Отдаляясь от вяза, сохранившего ему жизнь, Бархан запутался в каких-то сетях. Откуда они здесь? С трудом избавился от препятствия и снова пополз, надеясь оказаться подальше от обстрела. Медленно, как медленно!.. Соберись, не раскисай...

То ли воронка, то ли яма встретилась на пути – решил залезть, укрыться и передохнуть, хотя сил выползти оттуда, казалось, уже не осталось. Напоследок оглянулся на спасительное дерево, увидел: над ним – коптеры. Несколько снарядов взорвались на том самом месте, где только недавно прятался он сам. Всё, устал. Укрывшись ветками и травой, Бархан погрузился в чуткий сон.

 Только, казалось ему, закрыл глаза, как опять откуда ни возьмись показалась обезьяна, ещё страшнее, чем в первый раз. От чудища хотелось спрятаться под кровать, но на ней лежал человек, окутанный дымом или туманом. Бархан на туркменском позвал мать:

– Энем, энем, помоги!..

Казалось, само имя матери успокаивает, охраняя его от бед. Но спокойствия не наступало. Открыв глаза, Бархан смотрел в небо. До рассвета было далеко.

5

С рассветом он выполз из укрытия. Куда дальше? Солнце поднималось всё выше. Май месяц в этом году был очень жаркий. Земля ждала дождя, но его всё не было. Бархану хотелось пить, о еде не думалось. Он вспомнил освобождённый Артёмовск. Как за водой по улице Циолковского ездили на мотоблоке, отремонтированном Колей Курским, «Сталкер» его позывной. Мастер был! Сварочный аппарат себе заказал, волонтёры привезли. Повозился, приспособил бочку на прицеп мотоблока и доставлял воду в часть. Жив пусть будет Коля Сталкер, давно с ним не виделись... Вспомнился и «Гарик» из Уфы, что получил «Орден Мужества» за спасение товарищей в бою. А решительный «Батя», тот вообще лёг на гранату, чем спас шестерых человек. И сам остался жив, правда весь израненный – бронежилет спас от смерти. Бархан с ним встретился потом в госпитале, вместе лежали, хоть и в разных палатах.

Небо было чистое, беспилотников не наблюдалось. Бархан, с трудом выбравшись из ямы, отполз в сторону. Увидел траншею, вырытую противником, трупы врагов, брошенные при отступлении или, скорее, при бегстве под натиском наших штурмовиков. По траншее пополз под уклон, вниз. Она была не очень глубокая, сверху просматривалась коптерами, но пока их заметно не было. Через несколько метров наткнулся на леску. Неужели растяжка? Он замер, оглянулся по сторонам. Действительно, в двух метрах от него, чуть выше висела на ветке поваленного дерева граната. Бархан с трудом достал из кармана маленький раскладной ножик, который всегда носил при себе – без него никак, это первая помощь в экстренных ситуациях. Осторожно отрезал леску, закрепил, обезвредив ловушку. Граната повисла над головой, её можно было достать рукой, если приподняться над траншеей. Силы были на исходе. Ни еды, ни воды, ни своих рядом... Подняться во весь рост он не мог, надо ползти. Бархана потянуло в сон, глаза непроизвольно закрылись, он задремал. Эту непродолжительную дремоту прервал шум пропеллеров близких коптеров, выискивающих добычу.

Солнце светило всё ярче, подступала жара, не давая дышать, пот струился по грязному лицу, щипал глаза, зелёные мухи облепили запёкшуюся кровь на ранах и камуфляже. Он включил рацию, прочно висевшую на шее, уцелевшую от взрывов мин:

– Командир, я на открытке, подскажи, куда ползти дальше?

Тишина, он снова выходит на связь. Снова молчание... Наконец, ответ:

– Барс на связи, Барс на связи. Ты где?

– Лежу в укрытии, атаковала ведьма, вернее, «Баба-Яга», – поправил себя Бархан, – снаряды сбросила.

– Что за мины?

– Восьмидесятки.

– Что с тобой?

– Ранило в ноги, идти не могу. Левая почти без движения, правой двигаю с трудом, но могу ползти, руками себе помогаю...

– Хорошо. Постарайся выползти из опасного места. Как будет меньше коптеров, пришлю санитаров на помощь.

– Нет, ребят посылать не надо, это верная гибель. Пока меня не заметили, попробую выползти.

Он отключил рацию, на душе стало легче. Его услышали, знают, что живой. А зря рисковать парнями не надо: дроны летят один за одним...

Бархан ещё полежал на земле, не зная, что предпринять в эту минуту, куда двигаться дальше. А выползать надо – местность просматривается со всех сторон, в мелкой траншее долго не отлежишься, скоро «птицы» налетят. Вдоль железной дороги послышались миномётные прилёты. Подумал: заметили. Куда ползти? Назад, к тому самому дереву, где прятался от коптеров и где остался жив. Пригнувшись к земле, опираясь на подобранную кривую палку и на больное колено, он двинулся, с передышкой и осторожностью, к знакомому месту.

 Вот и наклонённый ствол недобитого израненного вяза. Неожиданно почти рядом обнаружилась ночью потерянная аптечка. Бархан достал обезболивающее, сделал себе укол, стало легче. Воды бы ещё, но её не было... Дотянулся рукой до валявшейся неподалёку незнакомой сумки с надписью: «Самара». «Должно быть, сумка от наших осталась, у хохлов самарских нет», – подумал он и открыл боковой карман: две пачки сигарет. Он не курил, открывать остальные отделения не стал, оставил сумку под деревом.

На горизонте железная дорога, переезд. Дорога к Артёмовску, другого пути здесь нет. Туда надо двинуть, через переезд, пока не заметили коптеры. Опираясь на палку, попытался стать на ступню одной ноги – получилось, сделал несколько неуклюжих шагов, присел, осмотрелся. Впереди показались двое мужиков, они сидели на брёвнах с ружьями, направленными стволами вверх. Их почему-то не трогали коптеры, летящие гружёнными в сторону Артёмовска. Пустые коптеры летели обратно, тоже над этими мужиками. Кто они? Не понять: мародёры, укропы? А может, и местные. Решил включить рацию:

– Бархан на связи.

– Барс слушает.

– Впереди в нескольких метрах два мужика с ружьями, к ним подходят два подростка в защитной форме. Кто они непонятно, подскажи, что делать?

– Проходи возле них спокойно, не бойся. Иди дальше через переезд.

По сторонам лежала скошенная трава. Неясно было, кто косил, и почему коптеры не беспокоят этих людей?

Приблизившись поближе, опираясь на палку Бархан окликнул незнакомцев:

– Ребята, вы с какого подразделения? Эгей!..

В ответ – тишина. Мужики молча ходили по грудам разбросанных железок вокруг разбитого квадроцикла и сгоревшей машины. На бугре стоял легковой автомобиль, на котором, видимо, и приехали незнакомцы. Бархану оставалось до них с десяток метров – добрести или допрыгать... Сил за двое суток убавилось много, болело всё тело, мучила жажда. Может, дадут напиться? А вдруг помогут? Или нет? Странно, что на них не сбрасывают снаряды коптеры... Он позвал ещё раз, но опять никто не откликнулся, эти двое даже не повернулись. Бархан, обессилев, опустился на землю, его клонило в сон. Он всё же наделся, что к нему подойдут, наверняка слышали зов... Но никто не подошёл. Вскоре, зафырчав, автомобиль с незнакомцами уехал.

Солнце припекало, словно в середине лета. Немного отлежавшись, Бархан дополз до квадроцикла, потом до сгоревшей машины, увидел у капота труп без руки, рядом с ним автомат. Забрав автомат, осторожно двинулся к обрыву, ползком спустился вниз. Бронежилет сдавливал тело, каска с оборванным крепёжным ремнём мешала поворачивать голову. С усилием он стащил бронежилет, рядом с ним положил снятую каску, с собою взял только автомат и рацию и пополз дальше через груду мёртвых тел. Да, много здесь убитых нациков... Жалости к ним никакой не было, с печалью вспоминались свои убитые и раненые ребята – те, что стали родными на войне.

Снова зажужжали коптеры. При подлёте их приходилось прижиматься плотнее к земле, неподвижно лежать, выжидая тишины и чистого неба, потом осторожно осматриваться. Противно жужжали и назойливые мухи. Атакующие насекомые лезли на окровавленные места пыльной формы, на грязные руки, на потное лицо... Рывок!.. отдых. Ещё рывок!.. снова лицом к земле.

Так Бархан прополз метров сто, а может, и больше. Ему казалось, что уже несколько километров. Вот и железнодорожный переезд перед ним, но у него не пара рельсовая, а две пары. Целых четыре штуки! И где брать силы, чтобы преодолеть эти барьеры?

Он подождал, посмотрел вверх – небо чистое. Приподнялся, опираясь на палку, встал на одну ногу и двинулся вперёд, подтаскивая вторую, которую едва чувствовал. Быстрее, командовал он себе. Непослушная нога якорем тащилась по рельсам, цепляясь за всякую неровность...  Всё, перебрался, теперь снова надо в укрытие, отдохнуть. Рядом в кустах валялась железная бочка. Туда, за бочку, другой защиты нет... Привалился бочком, вдыхая запах мазута и разогретого металла.

Два снаряда разорвались почти рядом, в два прилёта. Заметили или нет? Может, и случайность. Прислушался – вроде, тихо. Надо двигаться дальше. Впереди посадка и широкая дорога к Артёмовску. Ещё несколько десятков метров позади, снова отдых. Прилётов больше не было, значит, не заметили. Включил рацию:

– Командир, коптеры мешают двигаться, не могу подняться, только ползком... Что дальше делать?

– Что видишь впереди?

– Метрах в ста – разбитая машина.

– Хорошо. Ползи к ней, это верный путь, ты молодец!.. до связи.

Сто метров по «открытк»е – это не стометровка на уроке физкультуры, когда ты молод, полон сил и здоровья, когда промчал дистанцию за тринадцать секунд – и получи пять с плюсом. Здесь метры показались почти непосильно трудными. Вот, наконец, и промежуточный финиш, пора сообщить командиру:

– Приём, я около разбитой машины...

– Что видишь впереди?

– Дальше наваленная куча брёвен.

– Ползи туда, там рядом дорога. Двигайся вдоль обочины, помощь будет...

В рации слышны параллельные разговоры о многих «трёхсотых» среди наших солдат, о посланных на помощь мотоциклистах...

6

К своим, к своим, дальше и дальше от вражеских дронов!.. Ползи, осталось совсем немного. Вот куча брёвен, теперь вдоль обочины... Слава Аллаху, жив.

Бархан медленно передвигался почти по краю дороги, размышляя об услышанном по рации и читая молитвы. Больше полз, отталкиваясь коленом здоровой ноги и подтягивая тело на руках, иногда вставал и шёл, согнувшись и опираясь на палку. За сгоревшей посадкой было поле, засеянное люцерной. Густая высокая трава поднялась от земли. «Скоро можно будет косить её на корм скоту, – подумал он. – Кто-то же сеял её, значит, будут и убирать. Наша трава. Земля эта наша и трава наша, сочная и пахучая... Нашим и косить». Туда бы скорее добраться, к люцерне, к надёжной защите от беспилотников... С передышками, преодолевая боль, метр за метром он приближался к родной траве.

 Опять ворвался в сознание сильный звук, жужжание коптера. Надо уходить в сторону – заметил, гад!.. Бархан перекатился боком на несколько метров, затаился, лёжа на спине. Казалось, внутри всё сжалось, замерло дыхание, сердцебиение усилилось... Прилёт! совсем недалеко. Второй прилёт... Успел ещё раз перекатиться под обгоревшие кусты. Будут бомбить, по-другому никак. Хохлам не жалко снарядов, щедро поступающих из Европы и Америки. Вот он, сверху, дрон-камикадзе, ищет цель. Или уже нашёл?.. А цель – он сам, Бархан. Будет прямая атака на объект. Коптер завис над раненым – ждёт команды оператора или сигнала установленной программы для атаки. Сейчас сбросит взрывчатку и самоуничтожится. Дрон набрал скорость, сделал круг над ожидающим смертельного удара Барханом и... взорвался в воздухе. По какой причине взорвался? Хотелось думать, что подбили наши солдаты. А может, вышел из строя сам? Нет, сбили наши!.. С чувством удовлетворения у Бархана вырвалось:

– Так тебе и надо, гад летучий!

Снова в путь... Сколько же убитых вокруг! Вот опять траншея. Спрятаться? Нет, трупный запах разложившихся тел отталкивал, находиться рядом казалось невыносимым. Кто они, эти погибшие, никому не нужные трупы – «захисники», «оборонци», фашисты из бывшего братского народа?.. Теперь – они враги, «живая сила противника»... Правда, теперь уже сила мёртвая. Подберут их потом наши, отправят «небратьев» восвояси... «Такие же они люди, как мы, или не такие? Нет, не такие, – думал Бархан, минуя территорию тления. – Эти уже сколько раз показали свою жестокость, дикую ненависть к России, к русским – и к языку, и к людям... Недаром «вагнеровцы» не берут их в плен, остальные подразделения тоже уже перестали брать, потому и много трупов. Их трупов... Так и должно быть».

Бархан видел кающихся пленных украинцев. Нет, нельзя им верить, всё врут да изворачиваются, морды хитрые, предательские... Кому не воевать, тот и не воюет или сдаётся в плен, бежит в первые дни свои на фронте. А эти без жалости наших пленных увечат, измываются, бьют нещадно и военных, и мирных, стреляют куда попало пока есть чем, куражатся, пока не попадут в кольцо, а потом уже, в плену – все оказываются «повара» да «санитары». Разные мысли посещали Бархана. Он знал: никогда ему не забыть ужасную реальность войны, в которой он жил уже не первый год, что во сне будут являться ему эти обугленные городские многоэтажки и разгромленные деревенские подворья, где совсем ещё недавно жили люди, что будут преследовать память страшные позы и лица погибших, и этот особый тошнотворно-сладковатый запах мёртвых, и зуд противных зелёных мух, и невыносимая жара. Изведанное самим и неизведанное, рассказанное товарищами кружилось к голове, пока он брёл к своим. Здесь, на фронте всё являлось и понималось по-другому, более чувствительно. И чего только не передумаешь, когда жизнь на волоске... Куда-то теряется, отходит страх. При первом обстреле, конечно, – вспомнил он, – очень сильно боялся, а потом привык, не так страшно стало: укрывайся, не зевай, убегай от смерти – и всё. Самый тяжкий день – вчерашний, 26 мая. Можно сказать, целые сутки на него смерть охотилась. А сегодня уже двадцать седьмое, и он не убит, а только ранен, и помощь близка... Значит, это для него второй день рождения.

7

Бархан дополз до вырытого квадратного окопа. Яма была чистая. Здесь можно переждать, отдохнуть. Пролетающий коптер не увидит спрятавшегося. Долго отсиживаться, конечно, некогда, надо стремиться вперёд, ближе к своим, но наблюдать отсюда удобно. Вон, подальше, с противоположной стороны дороги на обочине укроповский грузовик остановился, двое вылезли из кабины, осматривают местность, руками машут. Вдруг быстро заскочили в машину и набрали скорость. Послышался взрыв, второй, третий... «Ага, вторичная детонация. Неудачная у них поездка», – спокойно подумал Бархан. Облако дыма рассеялось, над пылающим грузовиком завиднелись коптеры с прикреплёнными бутылками. Что бы это могло быть? Скорее всего, ядохимикаты, в сторону Артёмовска летят... людей травить. Оттуда уже пустые обычно возвращаются, без бутылок.

Всё, пора двигаться. Бархан выполз из окопа. Вот уже позади осталось поле с люцерной, до которого он так и не добрался, обошёл сбоку, а впереди – выгоревшие кустарники, поваленные разрывами мин деревья. Прислонившись к обугленному стволу, он слышит звуки дрона-камикадзе и одновременно – голоса спасателей:

– Бархан, отзовись! Ты где?..

Молодые здоровые парни бегут спасать его, раненого – такого же, как они, своего. Так же и он торопился не раз другим на помощь... Оправданный риск, но иногда очень высока бывает опасность. Хорошее правило: сам погибай, а товарища выручай. Суворов так сказал, давно уже, великий человек был, мудрый, людей берёг... И Бархан знал: это «погибай» – не просто так произнесено, не ради красного словца. Ведь на войне спасти товарища удаётся чаще всего только рискуя собственной жизнью. Ему жалко их, этих парней, что идут к нему на помощь: вдруг умрут из-за него – ни за что. Кто такой он в этом мире, чтобы ради него рисковать жизнями людей? Им, молодым, ещё жить да жить, любиться, семью заводить... А я видел и жизнь, и смерть, скоро уже шестьдесят стукнет, у меня и дети, и внуки, а у них – всё пока впереди, всё должно быть у них впереди!.. Нет, не стою я того, чтоб погибли эти ребята, не стою. Хотелось снова крикнуть:

– Командир, не посылай ребят, верни их назад! Я сам доберусь! – Крикнуть и в рацию, и в небо, которое, казалось, переживает и за него, и за солдат-спасателей, что спешили на помощь старому солдату, в страшном месиве войны... Всё это мгновенно пронеслось в его сознании, и Бархан, не обращая внимания на шум коптера, приподнялся на ноги, опёрся на палку и, хромая, с трудом вышел на дорогу.  Знал, что надо отзываться, иначе спасатели могут не найти его:

– Эй, ребята, я здесь!..

– Быстрее шагай к нам!

Бархан быстрее не мог, но сделал навстречу им несколько шагов, стараясь не упасть от боли и бессилия. «Сейчас будет прилёт, –  подумал он, – сверху дрон, что делать?» Два высоченных санитара и снайпер с винтовкой в руках уже бежали ему на помощь. Они просто вырвали застывшее тело Бархана из земли своими сильными руками и, ухватив подмышки, потащили в укрытие, приказав ему:

– Надо быстрее, давай, как можешь, помогай передвигаться!

Он отталкивался одной ногой как мог, палка была отброшена, она только мешала передвижению. Снайпер прикрывал бегущих сзади. Отбежали на несколько метров – и вот, прилёт в то место, где только что стоял неподвижно Бархан. Успели, молодцы... Но расслабляться некогда, рванулись дальше. Почти полкилометра позади... Сверху за передвижением следила уже своя «птичка», подсказывала:

– Давайте слева по тропинке, к разбитому мосту, там привал.

Опять голос командира:

– Прячьтесь!.. Камикадзе!

Все вчетвером залегли в кустах. Пить хотелось страшно, но воды у спасателей не было, и Бархан терпел. Терпеть было легко: теперь он был не один, рядом свои... Душа теплела. А вражеский дрон, покружив, взорвался в воздухе неподалёку – наши подстрелили.

Немного отдохнув, по узкой тропинке Бархана потащили дальше. Передвигались не быстро: вокруг мины, приходилось соблюдать осторожность... Перебрались по разрушенному мосту через речку Бахмутку. Здесь было уже почти безопасно, да и бомбили намного меньше: это уже наши, вновь отвоёванные окрестности Клещеевки. Правда, все они – как на ладони, «открытка» она и есть открытка, никакой лесопосадки рядом...

Когда добрались до первой линии своих, уже смеркалось, заканчивался третий день испытаний раненого Бархана.

– Воды, – наконец, прохрипел он, оказавшись в расположении своих. Полторашка с водой – как спасение... Первый глоток с трудом обмочил сухое горло, он закашлялся...

Дальше пошли уже медленнее, с передышкой, теперь открытой угрозы не было. Бархан, так же отталкиваясь одной ногой, помогал санитарам тащить своё тело в медчасть. Впереди его ждал госпиталь, а потом новые испытания, но теперь мысли о смерти отступили далеко. «Вот, живой я, уже хорошо... – думал он. – Вроде, жизнь моя по сравнению с вечностью песчинка, но и она что-то значит... Вон, сколько людей рядом, а сколько других жизней соприкоснулись с моей за два года... «Бархан, отзовись, ты где?!», – кричали эти ребята там, у дороги, когда искали меня, когда волокли на себе под угрозой коптера. Спасибо, братцы, не оставили тогда, и сейчас тоже помогают... И живы все, кого послали за мною, никто не ранен, слава Аллаху... Вот и теперь идут они рядом со мною, почти несут меня – эти санитары со снайпером, парни-спасатели с уставшими лицами – мои спасители, ставшие друзьями... Мы вместе, вместе. А дальше – будь что будет».

К печати рекомендовал Вячеслав Лютый

Комментариев:

Вверх