|
13.06.2015 г. ОСТРЫЕ УГЛЫ ПРИБЕРЕЖЁМ ДЛЯ ЗОИЛОВ
Ну, разве, что не согласен, будто, раз «круглый стол», то у него по определению нет «острых углов». Или отыскивать «острые углы» - самоцель? И, если разговор созидательный, творческий, союзный, так ли обязательно пикироваться? Сильная сторона – подключение к разговору не только критиков (Вячеслав Лютый, Виктор Бараков, Андрей Смолин), но и учёных (Нина Ягодинцева, Андрей Тимофеев, Григорий Блехман), не говоря про писателей (Николай Дорошенко, Светлана Замлелова). Настоящая симфония состоит, порой, из «несовместимых» малых частей. Но услышав целое, мы ахаем: гармония, совершенство, чудо. Сочетание разных по роду занятий, стилю, характеру и мировидению авторов – приём благотворный, тем более в таком жёстком деле как критика. Каждый ведь сказал что-то сугубо своё, что совпало или не совпало с чужим, но, в любом случае, заставило задуматься и сопоставить, а не ржаветь с чувством собственной «обронзовелости». Нина Ягодинцева задала высокий философский тон. И просвещённое сословие ожидает уже «консенсуса» с «понятливой» властью. Как бы не так, когда это у нас власть, литературу, критику и народ связывал + («плюс»)? На 100 процентов - Никогда! Разве что в литературных утопиях Ефремова. Бывали редкие периоды совпадения интересов большинства. Когда? Обругают, конечно (те, кто во все времена созвучен не власти, а собственным комплексам), - при товарище Сталине. И опять же не все 30 лет. А сразу после 1936-го. Когда Демьян Бедный (Придворов) с его пародией на русских «Богатырей» был задвинут на заслуженные задворки. До этого правила не литература и не критика, а булгаковская «МАСООЛИТика». Кто не пережил, вошёл в хрестоматии, кто пережил – взыскуют доныне. Вячеслав Лютый – живой пример жёсткого и остро-многогранного критика, каких так недостаёт сегодня. Григорий Блехман лаконичен, тактичен и точен. Андрей Смолин подметил лукавство вопроса о «середине 2014 года». Я тоже. Уверен, «злободневность во главе угла» способна превознести автора до вершин публицистики, но и напрочь выхолостить лит-начин, оставив, в итоге, лишь тающий след давно уж неактуальных скороспелок. Увы, корни гнилых процессов на Украине хлёстким слогом не «отрыть» и, тем паче, не «зарыть». Нарочито «ныряя в злобу дня», «судя здесь и сейчас», - рискуешь, батенька, «ухнуть в свисток» сплющенной конъюнктуры и поверхностной заказухи «а ля Ем. Ярославский (Губельман)»: волкогоновщины и сванидзятины… А люди вздохнут: «О, чижика съел». Жалко! Процессы-то запущены были не в 1991-м. И вовсе не паном Бандерой. И даже не давноушлым «историком» Грушевским. Всё началось (а вернее, и тогда лишь продолжилось, но с ярошным ускорением) во времена униатства - с середины 16 века, когда иезуитские коллегии, внедряясь по градам и весям Польши, Русского Литовского княжества, Белой Руси, Галичины, Подолии, Окраинным (Украинным) уделам, за пару поколений «переформатировали» склад и дух русского человека - Там. Но это отдельная и долгая история. Не зная её, невозможно понять, как старобытного фантазёра Грушевского произвели в «культовые идеологи» Вселенского Украинства. «Культовый»… О, нам ещё предстоит осознать и взвесить плоды пресловутого «культового бума» - жалкого дубликат-суррогата культурной революции! Я не про дебильное слово «культовый», хотя для современной «не-привитой» культуры оно подобно СПИДу. Ибо «пипл», который хавает всё, непременно среагирует на «культовый» роман, фильм, хит. А в итоге безнадёжно отравит свой ещё неокрепший или уже подорванный культурный «иммунитет». Конечно, случается, обзовут «культовыми» и Шолохова с Шекспиром. Но, не в пример чаще - ядовитые катышки типа г-на Сорокина и без оттенков серой миссис Джеймс. Так, «культово» подравнивается гениальное под всё прочее на «г». Я всё-таки про другой «культ». Про новейший опыт скорейшего «признания» забытых и запрещённых имён. Отринем засушенное и избитое типа «Архипелага» с «Живаго». Массовая манипуляция путём сплошной теле-канализации была успешно обкатана, когда «Взглядовской» помпой конца 1980-х раздули мистическое чудо-юдо по имени «Мастер и Маргарита». В итоге, сложнейшего автора, которого при жизни травили г-да Литовские-Авербахи-Мейерхольды, их же «перестроечные клоны-1980» превратили то ли в жупел «анти-православия», то ли в «волынку западнического либерализма». Вопрос: а стал бы товарищ Сталин слушать чужую волынку «16 раз подряд», как это произошло с премьерой «Дней Турбиных»… Виктор Бараков не только теоретик, всегда подчёркивающий божественную сущность художественного таланта, сверяющего свои творения и шаги с небесным текстом, но и редкий практик. Та «вологодская плотина», которая при его участии сдерживает лавину лит-блогеров, графоманов, коммерческих «профи», – это же урок и прикладной КРИТИКИ «на кулаках». Увы, в нашей истории слишком часто ставили на графомана и «профессионала». Тот же Булгарин с «Иваном Выжигиным»… - О, это был, как есть, профессионал! - А Пушкин с «Евгением Онегиным»? - Фи, так себе, любитель. («По-нашему» - дилетант). - Критерий? - А «выжигинские» тиражи на порядок обгоняли «Онегинские». «На голубом глазу» тогдашние критики, соколовы и архангельские 1830-х, камлали, что это «в порядке вещей», порядок же, как известно, незыблем, а авторитет (бенкендорфов) непререкаем. Только где теперь Выжигин, а где – Онегин? С другой стороны, можно ведь довыжигать и до другой крайности – неприятия «лёгкого жанра». Ранняя тревога! Андрей Тимофеев весьма своевременно напоминает о недопустимости высокомерного отношения критиков, авторов и читателей к беллетристам. Так точно, беллетристика – это вам не второсортный жанр, а просто жанр художественной литературы. И лучшие его образцы превосходят порой «реалистические эпопеи» и «высокоидейные саги». Вот и крайне требовательный к художественной составляющей Николай Дорошенко, как бы в дополнение, приводит Честертона. А что такое проза Честертона? Детектив или приключения? Эссеистика или интеллектуальный бестселлер? Юмор или сатира? Полно! Ибо ясно же, сколь выше честертоновский отец Браун акунинской матушки Пелагии - подружки Фандорина. Но опять же, всем ли ясно? А вот это уже задачка для критика. На высокой честертоновской волне вполне риторичен и следующий вопрос: мол, кто бы возражал, появись новый «Остров сокровищ»? Ещё бы! К повести Стивенсона и определения-то не подберёшь: что это? Просто ёмкая миниатюра? Просто детская литература? Просто авантюрный роман? Или просто экспериментальная композиция с элементами мениппеи?.. Нет, нет и нет! Просто «Остров сокровищ». Просто выдающееся произведение мировой литературы. Как и - «Айвенго», «Собака Баскервиллей», «Зверобой», «Пятнадцатилетний капитан», «Всадник без головы», «Граф Монте-Кристо», «Аленький цветочек», «Каменный цветок», «Конёк-Горбунок», «Принц и нищий», «Николай Негорев», «Книга джунглей», «Потоп», «Подлиповцы», «Республика ШКИД», «Похождения бравого солдата Швейка», «Максимка», «Одиссея капитана Блада», «Человек-невидимка»», «Человек-амфибия», «Алые паруса», «Повесть о Ходже Насреддине», «Вратарь республики», «Потоп», «Россия молодая», «Анна Ярославна, королева Франции», «Чингисхан», «Дерсу Узала», «Ратоборцы», «Дорогой чести», «Битва железных канцлеров», «Судьба барабанщика», «Тайна двух океанов», «Незнайка на Луне», «451 градус по Фаренгейту», «Конец вечности», «Трудно быть богом», «Час быка», «Старик Хоттабыч», «Королевство Кривых зеркал», «Путь к причалу», «Два капитана», «Сын полка», «Волшебник Изумрудного города», «Продавец приключений», «Девочка с Земли», «Мой генерал», «Алитет уходит в горы», «Сон в начале тумана», «Злой дух Ямбуя», «72 градуса ниже нуля», «Территория», «Белый Бим Чёрное ухо», «Деревенский детектив»... Так что границы условны. И есть примеры, когда на как бы беллетристике «подлавливали и опускали». 20 лет не минуло, как из омута забуды выловлен был Всеволод Владимирович Крестовский (1840-1895). «Крючок» для удочки нарекли «Петербургские тайны» (удачный, кстати, сериал). Так, на манер Эжена Сю, киношники переиначили «легковесный» роман Крестовского «Петербургские трущобы». Видимо, это было удобно для кого-то: из многопланового литератора вылепить чисто «коммерческого сочинителя одного-единственного более-менее приличного романа». И за «дымовой завесой» как-то так, без всякой критики, заметьте, остались, забылись, испарились его же: дилогия «Кровавый пуф. Хроника о новом Смутном времени Государства Российского», трилогия «Жид идёт»; тома публицистики («Петербургские типы», «Петербургские золотопромышленники», «Двадцать месяцев в действующей армии: 1877-1878»); песни «Владимирка», «Под душистою ветвью сирени», «Прости, на вечную разлуку», баллада «Ванька-ключник»… Но где опять же границы, критерии? Они крайне зыбки. Поэтому стоит согласиться со Светланой Замлеловой, что «Хорошая русская литература это не обязательно почвенничество». А для подкрепления - несколько критических отзывов об одной маленькой книжке. «В наше время, когда крепостное право отошло в область предания и чесать пяток на сон грядущий уже некому, подобные «сказы» могут оказать значительную услугу» («Дело», 1882, № 6, отд. II, стр. 101—102). «Автор придумал развлечение — рассказывать сказки, или сказы, как он их (вероятно, для большей важности) называет… Вы невольно думаете, что если русские мастера, при необразованности, таковы, то что же из них выйдет, если им преподать из арифметики четыре правила сложения, и невольно парите высоко-высоко над Европой, превознося русские таланты и вернопреданность и припевая: ай люли — се тре жули!» («Отечественные записки», 1882, № 6, отд. II, стр. 257). «Этот рассказ принадлежит к числу таких, где русский человек затыкает за пояс иностранца» («Голос», 1882, № 152, 8 июня). «Русский человек у себя дома превращается в существо низшего порядка, преображается в забитого, безличного, чувствующего свое ничтожество рабочего, который безропотно идет своей серенькой, неприглядной полоской, не зная, куда его бросит горькая доля... И в такой-то обстановке неведомо затеривается русский гений... (Герой) не только не разумеет ясно выгод своих, но и не очень чувствителен к варварскому обхождению с ним. Что вас возмущает в этом обхождении, то не возбуждает в (герое) негодования, вызывая разве временами весьма слабый протест. Словом, совсем как подобает людям низшей, недоразвившейся породы» («Новое время», 1882, № 2224, 30 мая). «Вся сказка как будто предназначена на поддержку теории г. Аксакова о сверхъестественных способностях нашего народа, не нуждающегося в западной цивилизации, — и вместе с тем заключает в себе весьма злую и меткую сатиру на эту же самую теорию» («Вестник Европы», 1882, № 7, обложка). Вы, конечно, догадались: всё это критическая реакция на выход гениального «Левши». Шедевр Лескова громили со всех сторон. Западнические «либерал-демократы» обличали автора в махровом национализме. Почвеннические «консерваторы-славянофилы» дубасили за клеветнический и мрачный пасквиль на русский народ. Худо-бедно несчастного «Левшу» подержал один-единственный «Вестник Европы» - к слову говоря, весьма либеральный орган. Да и напечатали первыми опять же умеренно-либеральный западник А.С. Суворин и образцовый либерал М.М. Стасюлевич (хотя какие они «либералы» в сравнении нынешними либерастами)? Притом, что «Левша» не Западом дышит и не «почвой» померяется. Это просто Загадка. То есть Литература. Остальное всё – игра, от лукавого. И верхний рецензентский ряд решительно доказывает это! Но никому не стало стыдно. Писали-то когда? И кто? Узнали же теперь. Мы. Всё как всегда! И даже не хотели, как лучше… Ещё враждебней встречен был «Очарованный странник», который послужил обрыву многолетнего сотрудничества Н.С. Лескова с М.Н. Катковым. А почти непогрешимый Н.К. Михайловский, по сути, отказал повести в художественных достоинствах. Приведённые имена и издания никак не отнесёшь к разряду «заурядных». Чего уж говорить про которые без кавычек? Увы, то, что выдает себя за «почвенничество» («патриотизм»), далеко не всегда им является. И, наоборот, тот, кого крушит иной «почвенник», может в следующем веке стать бесспорным классиком… уже не «русофильства/русофобства»… но Русского Слова и Мировой Литературы. Тогда как его зубодробительных критиков забудут или «тактично замолчат» их имена, как это сделал Б.Я. Бухштаб в вышеприведённых цитатах. Кто? Высший судия (критик) – Время и Народ. Да, критик должен был зубастым. Но и помнить: острота хорошо, но объективность лучше. Будучи преданным родной «почве», не забывай про «кулика». Иначе недолго и заболотиться. Ещё один «бородатый» вывод: критик в лучших и добросовестных откровениях становится не просто художником, но и в чём-то со-творцом своего «героя». Писатель же, если он честно и серьезно размышляет о своём ремесле, почти всегда выходит на уровень классного критика. И одно другому не помеха. К сожалению, имеется пунктик вне времени: платных и штатных критиканов всегда было и будет больше, чем Критиков. Отчаиваться не стоит. Бывало и похуже. «У нас нет литературы. Я повторяю это с восторгом, с наслаждением, ибо в сей истине вижу залог наших будущих успехов». Так резюмировал 180 лет назад состояние русской словесности Виссарион Белинский. Но ведь сейчас всё хуже, потому как совсем ещё недавно была у нас великая (величайшая) литература, и вдруг бац: «у нас нет литературы», одно сплошное «ребячество»… Во всяком случае, на «признанном уровне». Причём, этих уровней признанности очень (слишком) много. «Ново-западники», «ново-славянофилы», «ново-язычники», «ново-троцкисты», «ново-декаденты (или просто постмодернисты)», «ново-богословы» (на 90 % из «старо-атеистов»), «русо-пэны» (вместо просто старых пеньков), «вечные реалисты», «увечные эстеты», «дефективщики», «дамы с перьями»… И практически всех отличает крайняя непримиримость и бескрайняя агрессивность в отношении к инорЯдцам. Звучит, может быть, карикатурно, но примерно так видит литературный процесс России тот, ради кого эти ряды «стараются», - Читатель. Нас вечно губят бесконечные перепады: сегодня в моде один «кумир», его отдельно взятые наши мозговладельцы и хвалят (а хавло-пипл преданно подпевает); попал в немилость – под те же децибелы лупят (а пипл массированно топчет и макает). Стрелка флюгера перевернулась – и по новой, точно не было брызг и слюней. Просто так заведено, а я как все. Тот же «Неистовый Виссарион» из породы страстных, противоречивых натур, к коим неприменимы мерки однозначности. Искренне, мощно и зачастую гениально отстаивал он свои убеждения. Смертельно больной чахоткой, Белинский действительно неистово трудился и сделал максимально много для того, чтобы «сборище» хороших писателей осознало себя Большой Литературой, увидев общее направление, личное место, столбовую стрелку развития... Он, собственно, и был идеолог, равно как теоретик и практик, соборного, нового (невиданного ещё у нас) проекта «Великая русская литература». Объёмы работы тех «светильников разума» потрясают: за дюжину лет Виссарион Григорьевич оставил десяток пухлых томов. Юный Добролюбов к 25 годам написал немногим меньше, как и Писарев (утонувший в 28)… И ведь не графомания то была. А высокой пробы полновесные камни в здание фундамента отечественной литературы и её неотъемлемого департамента Критики. И это была Критика, какой не имела ни одна европейская страна, да и не обзавелись поныне, в том числе и мы. Дежурно-слащавые реверансы или заказные киллерские шпыни исподтишка – это не критика, это смесь корпоративной лести с клановым зоильством. Дай Бог, чтобы «круглый стол» сплотил, увидел, нашёл и повёл. А острые углы прибережём для зоилов. |
|
