Владимир ПОДЛУЗСКИЙ (Сыктывкар)
Зарницы Майдана

В ноябре 1971-го, как раз в канун Ракетных войск и артиллерии, в Запорожскую артбригаду из Мулинской учебки, прославленной в «Повторении пройденного» Сергея Баруздина, привезли свежеиспечённых сержантов, блестяще подготовленных и готовых на всё. После полугода жесточайшей муштры «линейка» показалась солдатским раем. Уютный военный городок: удобные казармы, санчасть, магазин, кафе, летний кинотеатр, библиотека. Туда я и ринулся при первой же возможности. И был ошарашен. Весь огромный книжный фонд блистал одной украинской литературой. К потолку убегали золотые и серебряные корешки со змейками малознакомых имен. Не Пушкина и даже не Гоголя.

Библиотекарша, мило улыбаясь, посоветовала для начала взять «Повiю» Панаса Мырного. Мол, с нею я быстро освою рiдну мову. В переводе повiя – гулящая. Выходило, что в 18 лет самое время начинать читать про проституток. Особенно в армии.

Разводящему в карауле подолгу делать нечего, и вытащенная из противогазной сумки книжка скрашивала томительные часы между сменами.

Где-то с сотой страницы я  уже без напряга проглатывал роман, даже не замечая  далеко не мирного языка. Вскоре  в Ленкомнате батареи стал почитытать и запорожскую молодёжку, лихо пересыпанную украинской речью. Фельетоны почему-то тут печатали только на мове. Даже местные новости по телевизору зачастую передавали на языке  Тараса. Район, естественно, тоже назывался Шевченковским. Часть стояла на улице с очень украинским именем. Зато на конверте мы писали свой обратный адрес –  проспект Ленина. Выходило, что Ильич был лишь конспиративным прикрытием, а на самом деле везде царствовал Тарас Григорьевич со своими идейными наследниками.

И это был город,  буквально боготворивший тогдашнего генсека Брежнева, отметившегося в краю сразу после войны в качестве первого секретаря обкома и оставившего у многих чернобривых дивчин  очень глубокие воспоминания. Замполиты иногда приводили усатых дебёлых дядек, и они  горделиво размовляли про то, как  восстанавливали  вместе с дорогим Леонидом Ильичом «Запорожсталь» и Днепрогэс.

Военная жизнь текла размеренно, если бы однажды мы не проснулись с ощущением перемен. Промыв глаза, казарма вдруг заметила отсутствие портрета  киевского партийного вождя Петра Шелеста. Дежурный по дивизиону и его дневальные пожимали плечами: ничого не бачили! Вождь прошелестел и канул в историю. В увольнении я потом прослышал, что незадачливого партбосса убрали за то, что подмахнул националистическую книжонку «Рiдна Украина», сварганенную в Одессе.

Впрочем, в армейской библиотеке ничего не изменилось. Молодёжка по-прежнему тискала фельетоны на мове. Офицеры, как прежде, в основном были украинцы с лёгкой примесью молдаван и одесских евреев. Вторые пьянствовали, а третьи часто распускали руки. Например, двугодичник Виктор Павлович, вечно какой-то осоловевший, любил в карауле угощать солдат шомполом и отборным матом. Лишь командир дивизиона Николай Погорелов, недавно получивший Красную Звезду за Прагу,  не забывал своей русскости. Умел пошутить и  при случае посмеяться вместе с пушкарями. Однажды, страшно извиняясь, намекнул моему другу Коле Самсоненко, брянскому сержанту, чтобы  тот попросил родителей прислать  маринованных грибочков.  Комдива мы за глаза звали дедом и очень любили. Мне он напоминал лермонтовского  Максима Максимовича. Подполковник после чехословацкой весны прихрамывал, а командир бригады на строевом смотре орал  на него в микрофон перед всей частью: «Погорелов, не тяни ногу!»

Сержанты в дивизионе в большинстве были славяне. Минимум треть – хохлы, любившие ёрничать,пришивать-перешивать новые лычки, привинчивать чужие значки типа «Лучший разведчик», а к дембелю украшать форму разными финтифлюшками, подобно Попандополе из знаменитого фильма. Офицеры их за это звали Петлюрами.

За ночным порядком в нашей батарее следил от имени не знаю уж кого суровый, немного лысоватый сержант, которого все звали Максимычем. Хохол из Изюма. Видно, его призвали за полчаса до рубежных 27 лет. Настолько он был стар по сравнению с остальными младшими командирами. Излюбленным  воспитательным приёмом  его было ударить провинившегося с высоты своего роста о пол туалета, на который предварительно наливалась вода. Под экзекуцию частенько попадал один упрямый  и совершенно нескладный грузин, не признающий никаких уставов. Он, ковыляя, отползал и очень скоро брался за старое.

Солдаты всё чаще оказывались местные. Некоторые  лицезрели родные вишнёвые садочки за забором артбригады. Создавалось впечатление, что Запорожский военкомат по колдоговору подрядился комплектовать  местным призывником нашу часть, словно хортицкий кош доекатерининских времён.

Чем больше шла ползучая  «украинизация» советской части, между прочим, одного из трёх лучших соединений Одесского округа, тем ниже в нём становилась дисциплина. Несение караула, как известно, выполнение боевой задачи. Кому как. У моих однополчан от каждого караула оставались очень хорошие и, я бы сказал, сытные впечатления.

Начну с  караула при самой части. Много чего мы  там охраняли. И технику, и разные объекты. Единственно, где чётко соблюдался Устав, у знамени. Может потому, что смена караула происходила в штабе, на глазах дежурного по гарнизону. А тот не всегда был офицером нашей части. Мог спокойно и на губу отправить.

В этом карауле мы по установившемуся ритуалу вволю отъедались булок. Один из «стариков» вечерком брал вещмешок и шёл, перемахнув забор, на соседний хлебокомбинат. Там под крики женщин тащил с конвейера сдобные вкусности и с тёплыми ещё трофеями возвращался в караулку. Однажды не вытерпевший регулярных грабежей директор завода пришёл на собрание в часть и слёзно умолял не обирать предприятие. Мол, приходите, мы угостим,

Но давайте без наглости. Бравые артиллеристы и ухом не вели.

Вы думаете, нас плохо кормили? Как бы не так. Вряд ли во всём округе ещё можно было сыскать  такую кухню с пирожными по дням рождения и солёными арбузами зимой.  

Тем не менее, в караулах  постоянно появлялись коробки с мороженым и копчёной рыбкой с хладокомбината, мешки со свежими кавунами с ближних от склада ГСМ баштанов. Удивительно, что при всех жалобах штатских властей  военная прокуратура и бровью не шевельнула. Может потому, что командир бригады, конечно, хохол, вскоре добившийся перевода её в ранг дивизии и сам ставший генералом, приходился зятем члену Политбюро, родившемуся, вестимо, на Украине.

В своё время она гордилась, что так называемый  клан Брежнева вышел из Днепропетровщины. Теперь по тайным законам бытия история повторяется в фарсе. Многие «деятели» хунты тоже из поднепровских благодатных мест.

Запорожье город большой, красивый, расцвеченный  вывесками на двух языках и лозунгами только на мове. Как будто агитпроп обращался исключительно к породистым казакам и дородным казачкам. Неоновые витиеватые картинки мы машинально просматривали очень ранним утром, шествуя в городскую баню, чтобы успеть смыть солдатский пот до наплыва горожан. С некоторой опаской топали мимо череды серых, цвета старых портянок, мрачных зданий Службы державной  безпеки, куда нынче СБУ любит бросать пророссийских журналистов. Из кованых  почти крепостных ворот иногда вылетала кавалькада чёрных «Волг» с сиреневыми вертушками. Видать, за настоящими шпионами, которых, как нам сообщали контрразведчики, тогда в городе трёхсот предприятий союзного значения, брали по несколько десятков в год.

В  городе  легендарных Сечи и Днепрогэса, я думаю,  хорошо развивалась украинская литература.Это я понял из заседаний литобъединения при областном Доме печати, где восседали депутаты Верхсовета и Герои Соцтруда. Достаточно назвать Павло Загребельного и Натана Рыбака. Маститые письменники встретили довольно приветливо. В меру хвалили мои стихи. Охотно в пример читали хохлацкие вирши. Я говорил по-русски, а хозяева по-украински. Мы прекрасно понимали друг друга, хотя и барьеры  были, но я их по молодости не чувствовал.  

Как-то  после одного из редких заседаний, которые мне разрешал посещать замполит капитан Шматко, издали показали вальяжного  курчавого товарища, пробурчав, чтобы тот не услышал: “Аграновский». Я кивнул. Имя  всё равно тогда мне было не знакомо. А по запорожским коридорам уже бродил журналист номер один Советского Союза и принюхивался к самой жареной теме – будущим мемуарам Брежнева, став потом соавтором «Возрождения» и, говорят, весьма богатым человеком с ежегодным изданием его книжек в награду за «записанные» брежневские мемуары.

Была хорошая традиция водить всю нашу часть 9 Мая в театр имени Щорса, который в самостийное время переименовали в более незалежное имя. А вот памятник в брянской Унече, откуда  этот герой гражданской войны начал восхождение в бессмертие, остался и, ухоженный, высится в центре крупного железнодорожного узла, откуда раньше вел путь на Харьков и Донецк, а потом рельсы соседи со своей стороны убрали.

Так вот в год состоявшейся отставки Шелеста советских артиллеристов попотчевали весьма популярной пьесой «А зори здесь тихие». Всё было бы гарно, но спектакль шёл на украинском и уже часто независимые в мыслях горцы в погонах откровенно скучали, тщетно пытаясь всмотреться в ножки актрис, прикрытые юбками  цвета хаки. А командир бригады в парадной форме, блистая орденами,  одиноко восседал в «царской» ложе и будто бы  со стороны любовался своей статью и могуществом. Хоть портрет пиши!

На огромном заднике сцены вспыхивали и гасли звёздочки, символизирующие смерть васильевских героинь. Сейчас мне те вспышки кажутся зарницами приближающегося Майдана. Будто не  героические девчонки военной поры погибали на подмостках запорожского театра, а  сама советская эпоха гасила свои звёзды над украинской землёй, поливаемой живительной днепровской водой, собранной в сотнях русских и белорусских речек. В том числе и карасёвой Стечны в моём брянском селе Рохманово.         

Искусство  осторожно начинало обслуживать затаившихся наследников идеи незалежности. Не зря солдатам в спину на улицах Запорожья иногда шептали с дулей в кармане: «Оккупанты». Не внуки ли тех шептунов сегодня стоят у прицелов «Градов» и «Ураганов», пристреливаясь к кварталам Донецка и Луганска. Неужто среди них и вояки из некогда моей легендарной бригады, где служил капитан Флёров, впервые ударивший из «Катюш» по фашистам в районе Орши. Бригады, которая до сих пор носит на своём  боевом знамени славные советские ордена с профилями Суворова и Хмельницкого. Наверное, полководцам нынче стыдно от проделок современных незалежных артиллеристов.

И по-прежнему военный городок, обильно усаженный розами с шипами, огибает улица Уральская, выходящая на Донецкий шлях. И до сих пор на моей казарме красуется  слово Чебаркуль, где в сорок первом часть формировалась. Вот так внезапно на малом клочке  заповедной, воспетой Гоголем земли, облизываемой рыжими дымами «Запорожстали», сошлись Россия, Украина и даже уральский городок с пришлым из космоса загадочным метеоритом. И эти связи не разорвать никаким «Градом».

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную