Авторская рубрика Михаила ПОПОВА (г. Москва)

ДНЕВНИК (БЕЗ ДАТ)

Далее >>>

«»»

Внезапно позвонил Сталин. Невозможно не узнать -  он!!! Его голос!!!  Я, естественно, ошеломлен, издаю отдельные звуки – а, э, о!
- У меня к вам один вопрос товарищ Попов.
- А… э… это вы?
- Скажите, Мандельштам  гений?
- Вы живой? Но как?! И откуда…
- Повторяю вопрос, Мандельштам гений?
- Я… вернее… то есть, есть что-то, откуда вы…
- Я еще раз повторяю вопрос, Мандельштам гений?
- Я хотел бы… о другом, о…
- О чем другом?
- О жизни, о смерти…
В трубке разочаровано помолчали.
- Ну вот, и вы не спасли Мандельштама.
Гудки.
 
«»»

Персидский царь Ксеркс готовился переправиться  из Азии в Европу, чтобы приструнить распоясавшихся греков, и доказать, что их победа при Марафоне была случайностью.   Для этой цели был построен огромный понтонный мост, но налетевшая буря разметала  переправу. Царь разъярился и велел выгнать на берег несколько тысяч воинов с кнутами. Им было приказано «выпороть» непокорное море.
Этот факт известен многим и служит одним из самых ярких примеров  монаршего идиотизма. Но почему-то забывают о том, что когда после «порки»  мост был восстановлен, то море вело себя как шелковое, и армия персидского царя переправилась в Грецию без единой потери.
Всемирная метеорологическая организация после 2005 года    исключила имя Катрина из списка имен, которые можно давать ураганам. Как ураган назовешь, так он себя и поведет.  И чем тип  мышления современных метеорологов отличается от типа мышления Ксеркса?

«»»

Песня рождается из вскрика индивидуальной души подхваченной  волною народной тоски или радости. Кажется, Вагнер.

«»»

Галлилей был наказан вовсе не за то, что проповедовал свою гелиоцентрическую систему, воспринятую от Коперника. Многие в церкви  и даже сам папа в принципе, прищурив один глаз, с Галилеем соглашались. Его просили только не поносить публично и шумно систему Птолемеевскую, как официально принятую церковью, у которой еще оставались уважаемые сторонники.  То есть, его уговаривали  - веди себя толерантно. Не за научную смелость пострадал, а за нарушение  общественно-научных приличий.

«»»

Многие считают, что со временем человек изменится внешне, и очень сильно. На руке будет не больше трех пальцев, хватит, чтобы нажимать кнопки и клавиши, огромная голова…  Один умник даже сказал, что видит первые изменения. Мы, то есть наше поколение, подойдя к двери, на звонок давим указательным пальцем, а вот уже наши внуки, большим. Он теперь чаще используется в работе с клавиатурой мобильного телефона.
Не знаю, не знаю, маловато информации для серьезных выводов. Впрочем, я и сам сделал одно наблюдение – современные мухи не пугаются движения курсора на компьютерном экране.  Все начинается с мух? 

«»»

Опять о персидском царе.  Прочитал – не у кого-нибудь,  у  Герцена: во время бури, придворные Ксеркса, чтобы освободить  корабль государя от лишнего груза, по очереди, поклонившись монарху, бросались в бушующую пучину.  Вообще-то, можно было ожидать, что Герцен  расценит этот факт, как пример самой густопсовой азиатчины.  А он, наоборот,  видел  пример несомненного благородства. По его мнению, эти поступки являют не меньшую гражданственную жертвенность, чем поведение спартанцев у Фермопильского похода. И в том и в другом случае был пример самопожертвования ради идеи своего государства. В личности царя был воплощен смысл персидской государственности. Хорошо это или плохо воплощен, другой вопрос.  Лично я, доведись жить в те времена, выбрал бы Персеполь, а не Спарту

«»»

В ногах правды нет, правда в руках.  Палач

«»»

Дерьмовый Дарвин заявил:
Мартышка – предок человека,
И этот обезьянофил
Перл девятнадцатого века!

При всем том похоронен Чарльз Дарвин в Вестминстерском аббатстве. То есть и сам был согласен, и разрешили.

«»»

Люди начинают петь, когда им не о чем говорить.

«»»

Большинство больших современных народов можно уподобить борщу. Например, русские сварены в котле истории из разных  этнических продуктов. Обычно называют славян, татар, угро-финнов. Но у поварихи-истории был очевидно выверенный рецепт; она бросила  котел не все,  что было на разделочном столе, а лишь столько, сколько требовалось для приготовления задуманного блюда. Кое-что  осталось валяться в сторонке. Поэтому нынешние национально возбужденные  представители татарского, марийского, мордовского и иных народов, похожи  на картошку, капусту,  морковку которые взялись бы настаивать  на своей непричастности к сваренному общему  борщу.  Путь этноса чаще ведет в котел, а не из котла. Ведь не говорят: поскреби татарина, найдешь русского. Но особенно забавно смотрится в данном контексте свекла украинского национализма.

«»»

Талантливый человек, талантлив во всем.  Еще с детства помню историю о том, как Пушкин не отличался в Лицее по математической части. «Все у вас Пушкин равняется нулю», якобы говорил ему учитель.
Достоевский был офицером инженерных войск. Как-то ему дали задание  спроектировать план крепости. Он начертил. План хороший, но с одним недостатком. Проектировщик не предусмотрел в этой крепости ворот. Говорят, из-за этого пришлось Достоевскому уйти в отставку.
Лев Троцкий, будучи в сибирской ссылке, устроился в бакалейную лавку. Вел счета. Но очень скоро был оттуда изгнан, потому что в отчете перепутал  фунты и пуды.

«»»

Книга о вкусной, но здоровой пище.

«»»

«Кадры решают все». Братья Люмьер.
 

«»»

Во время учебы в Литинституте я вместе с несколькими товарищами подрабатывал на Останкинском молочном комбинате, мы «наводили» молоко. То есть, из импортного сухого, делали отечественное жидкое.
Цех был двухэтажным.  На втором этаже мы  вспарывали мешки, и сыпали порошок в толстую круглую трубу, по ней порошок  полз вертикально вниз на встречу с горячей водой. Наш мастер, очень толстая и женщина, в первый же день предупредила нас, что труба все время должна быть полной, иначе – кошмар, там, на первом этаже произойдет технологический кошмар.  И мы полгода работали  подгоняемые этим мистическим страхом.  Когда уровень сухого молока в трубе слишком понижался, мы начинали носиться как угорелые, орать друг на друга,  полосовать ножами бумажные мешки, чихать в клубах молочного дыма. Очень  страшно было увидеть  зияющую дыру там внизу. А потом  выяснилось, что бояться нечего. На первом этаже стоит  многотонная  ванна, и если пару минут ее и не кормить сухим молоком, то ничего  особенно страшного не произойдет. Убиваться не надо, даже покурить сходить можно. Мистический страх пропал. Процесс «наведения» десакрализовался. Мы вступили в век просвещения.  Работали дальше как свободные люди. Правда, выяснилось, что  качество молока, выпускаемого в нашу смену, стало значительно хуже, все время были какие-то проблемы с жирностью. 

«»»

Год примерно 1984. Место действия  - скверик возле особняка Большого Союза. Посреди тогда, как, впрочем, и  сейчас бюст Льва Николаевича Толстого. Тогда во флигелях, обнимавших сквер, не было как нынче бесконечных  непонятных ресторанов, а располагались творческие подразделения писательской корпорации,  иностранная комиссия и т.д.
Что за сборище тогда имело место, не помню, но писателей, и особенно из  республик роилось там много. Какой-нибудь пленум. Я только что вышел из журнала «Дружба народов» и стал свидетелем такой сцены. В тени Льва Толстого прохаживаются Чингиз Айтматов и Олжас Сулейменов.  В сторонке стоит стайка писателей из Средней Азии. Классики дефилируют туда, потом обратно, остальные искоса и уважительно поглядывают в их сторону. Классики ведут, видимо, какой-то важный или даже глубокий разговор.  Миновали группу простых писателей, почтительно вытянувших головы,  Олжас Сулейменов завел руку за спину, и бесшумно щелкнул пальцами. От группы простых писателей тут же отделился один человек в очках, и сгорбившись, на полусогнутых подсеменил к паре классиков. Олжас Сулейменов показал Айтматову на него, и сделал снисходительно рекомендующий жест. Автор «Буранного полустанка» протянул  в сторону подоспевшего  правую руку. Простой писатель  принял ее на сложенные  ладони и  уважительно облобызал.
«Аз и Я», подумал я.

«»»

Время работает против всех.

«»»

Почтение к классике. Современный английский прозаик Дж. Барнс в своей книге «Нечего бояться» удивляется, что можно «… находить смешными грубые шутки Шекспира (хотя некоторые театралы неутомимо хохочут над ними)».  Признаться, испытал большое облегчение. Мне бывает тоскливо  и неловко, когда мировой лидер драматургии принимается смешить почтеннейшую публику. Да, в его времена нравы были грубее, и грубее должны были быть комические приемы. Но речь тут не о том, что юмор больше связан со своим временем и стареет заметнее остальных видов литературы. Речь о том, как трудно бывает признаться - кое-что в святынях твоей культуры как бы  бережешь от своей же трезвой оценки, ввиду воспитанности, по традиции.  Меня всегда раздражала у Достоевского слащавая, сюсюкающая нота, часто вплетающаяся в повествование. «А я – то вас и не поцелую» - Грушенька. Тошнотворненько.  Вся эта «Неточка», «Двойник»…  Все время кажется, что  усевшаяся муха сучит лапками.
И это, разумеется, при том, что Достоевский для  меня… ну, и так далее.

«»»

Судьбоносные книги. Развитие личности очевидно происходит не плавно, а ступенчато, рывками.  Не знаю, сколько тут диалектики, переходов количества в качество, какова роль  простой биологической готовности – отросли все необходимые нейроны в голове. Могу отметить  про себя: во время каникул каких-то летних прочитал «Деревню», «Скучную историю», «Запечатленного ангела»,  «Шум и ярость», «Домой возврата нет» и сделался иным человеком.   Причем, совершенно не факт, что на кого-то другого  эти тексты произвели бы такое же действие, даже если бы этот «другой» находился бы  в той же стадии созревания. Более того, я и сам все равно претерпел бы этот скачок  взросления, перерождение, если бы нарвался в тот летний месяц, скажем,  на «Пана», «Фиесту», «Прощай оружие» и «Крейцерову сонату».  Интересно, в какой бы степени я был бы  другой. Как в большой истории есть «осевое время», так и в истории отдельной личности оно тоже возникает. После этого душа на длительное время покрывается как бы оперением, и любые тексты стекают по нему,  почти не смачивая. Собственно, и до наступления суперчитательского момента, психика очень хорошо защищена от литературных проникновений.  Школьная программа никогда не бывает «современной», то есть, предлагаемой вовремя. «Мертвые души» обычно вменяются душам еще толком и не родившимся, по крайней мере, в читательском смысле.   А если в «осевой»  момент под рукой окажется  какая-нибудь дребедень типа Мураками, или Коэльо? Или вообще книга писателя Вертибутылкина. А кто-то и вообще без всяких книжек обходится.

«»»

Не проходите мимо нарушителей общественного порядка. Присоединяйтесь к ним!

«»»

Когда человек скандалит, он не чувствует себя одиноким.

«»»

Девочка на шару.

«»»

Мою первую любовь звали Наташа Сехина. Она была самая симпатичная, раскрепощенная девочка в нашем шестом »А», отличница, с умеренно, но уже волнующе определившимися формами. Я робел в сторонке, старался произвести на нее впечатление всеми теми глупыми мальчишескими способами, что всем известны. Мечтал спасти ее от хулиганов.  Еще она пела. И когда я увидел ее на сцене районного клуба, где она фантастически талантливо исполняла  тогдашний супершлягер «Хмуриться не надо Лада!», я понял, что погиб. Никогда, ни за что я не посмею к ней подойти, так и сгину, сгорая в стороне,  и глядя как за ней увиваются более решительные парни. Доходило но нервного расстройства, я бесшумно рыдал ночами. Помощь пришла с неожиданной стороны. Во время школьной линейки. Наташа была, естественно, председателем совета отряда у нас в классе. И вот она марширует  - отхрипел горн, развеваются флаги – к принимающему парад, и звонким, отвратительно  искренним голосом рапортует что-то «Председателю совета дружины докладывает председатель совета отряда!».  Ни тогда, ни потом я не был диссидентом, но в тот момент что-то тошнотворное  почувствовалось мне в этой старательности и страстности  Наташи Сехиной. И уже  вечером того же дня мне был овсе равно, кто  несет ее портфель из школы.

«»»

Еще об истории. Когда-то давно,  до нашей эры на территории современной Румынии жили  даки.  У них были свои боги, и среди них выделялся главный бог – Салмоксис. Интересно его происхождение. Оказывается, бог этот был родом из людей. В свое время работал рабом у Платона. Потом получил вольную и отправился на север. Такого ума набрался от хозяина, что показался дакам  просто богом. 

«»»

Иоанн Златоуст  в конце жизни собирался посетить город Питиунт (современная Пицунда). Умер в дороге, не дойдя несколько километров до того места, где располагается писательский дом творчества.

«»»

Баптисты считают, что креститься человек должен по достижении 18 лет, важен сознательный выбор.  Может быть, и  лечить человека от, скажем, порока сердца,  можно лишь по после достижения им совершеннолетия и с его согласия. Мне казалось это возражение очень остроумным, пока не узнал, что  в прежние времена и у нас, православных очень часто крещение откладывалось, пока человек не подрастет, а то и ждали пока он сам не попроситься, чтобы его крестили.

«»»

Писание иконопись, писание А. Кураева – дьяконопись.

«»»

Алкоголь, стихи и женщины
Навсегда и намертво повенчаны,
И не надо обвинять поэта,
Если любит он подлец все это.

«»»

«Цена вопроса». «Завалили трупами». «Лишняя кровь». Не буду вдаваться в цифровую часть вопроса. Слишком большой разброс оценок. Тут вопрос веры. Кто-то верит, что за каждого немца заплачено полутора русскими жизнями, кто-то верит что десятью. Не только верит, но и хочет в это верить. 
Вспоминается 1990 год. Делегация «молодых российских лидеров» в Штаты. Беседа с молодыми американскими лидерами. О войне, о потерях. Место подходящее – Вест-Пойнт. Привычно поносили Сталина, привычно все кивали, и мы и они, конечно, людоед. И тут один из наших делегатов, сдуру, наверно, заметил, что в Америке во время Гражданской войны  тоже кровушка лилась водицею,  дай Бог. Один рейд генерала Шермана, чего стоит. И тут один из молодых американских лидеров, по фамилии Парачини, прямо заорал на нашего «историка» - это была борьба  с рабством! о какой «лишней крови» можно здесь говорить! Из этого кровопролития выросла современная свободная Америка.

«»»

Неудобную религию придумали индусы.
Насколько я понял – главный приз в  индуизме, и религиях с ним афелированных -  гарантия смерти. Если будешь себя очень хорошо вести, то рано или поздно тебе будет даровано право вырваться из круга перевоплощений и навсегда, надежно исчезнуть.
Ну, а вдруг все же правы христиане, и смерть не окончательна, и граждане воскресают. В своих телах, как и обещается. Забавно будут выглядеть в данном случае последователи восточных учений. Человек за время долгого своего отлынивания от нормального, стандартного воскресения, побывавший в телах коровы, дуба, блохи, цветка, крокодила, царицы Савской, Марадоны, Геббельса,  Александра Матросова, святого отшельника, все же оказывается на том свете. В каком же теле, или одновременно во всех сразу? Трудно сказать, будет ли ему комфортнее, чем обыкновенному, однотельному  воскресанту.

«»»

К Будде, когда он проповедовал, прилетали даже некоторые боги из любопытства и в знак уважения. Поскольку христианский Бог не прилетал, буддисты делают безупречный логический вывод – его и не существует.
Бурятский поэт Сергей Тумуров, как-то во время рядового разговора, вдруг вильнувшего в сторону теологии, покровительственно и успокаивающе заметил мне, что Будда признает Христа, пусть себе, и христианам нечего волноваться, ничем особенно скверным их вера не считается, ее спокойно, без брезгливости терпят.  Я не сразу нашелся что возразить, и подходящий ответ обрел даже не на лестнице, а уже в троллейбусе. Смысл ответа был таков:  Будда всего лишь человек, то есть тварь, он сотворен, а кто творец тут уж понятно. И претензии Будды покровительствовать в данном случае даже забавны. Это все равно, если бы Д Артаньян начал высказываться по поводу Александра Дюма. Писателишко-то, мол, легковесный, и т.д.
Тумуров, выслушав меня при следующей встрече, снисходительно улыбнулся, он продолжал жалеть и меня и христианство.
 «»»
Человек настолько свободен, насколько может позволить себе дурной вкус.
Свобода на Западе – признать над собой те законы, которые кажутся законными, а у нас свободным считает себя человек, могущий себе позволить быть свободным от законов. Или ввести свои собственные личные законы.

«»»

Чудовищные снегопады. На площади трех вокзалов, работает многочисленная снегоуборочная техника, громоздят настоящие горы. Мне нужно войти в метро, а передо мною Альпы, я заморочен толкотней в снегу. И вдруг рядом голос – «Автобус до двери». Воистину спрос рождает предложение,  целых несколько секунд я весело пережевывал эту капиталистическую мысль, пока не понял: это зазывала, и на самом деле он предлагает ехать в Тверь. От трех вокзалов стартуют автобусы  в самые разные города.

«»»

Мне очень нравится английская парадоксальная поэзия – Эдвард Лир и др. Однажды подумал  - почему бы самому не попробовать. Доморощенные лимерики:

Как-то раз мы с шалавою Клавою
Занялись и всерьез, Окуджавою.
Пели ровно два дня,
Только корм не в коня,
Ведь шалава осталась шалавою.

И еще:

Как-то раз на Черкизовском рынке
Подрались сорок три украинки.
Что ты не говори,
Только все сорок три
На простом не поместятся ринге.

Доморощенность налицо, у англичан последняя строка должна повторять первую, а у меня не повторяет и не будет повторять впредь.

«»»

Сестра моей тещи тетя Дуся на старости лет  заболела духовной жаждой. Почитывает какие-то самострочные эзотерические книжки. Человек она тихий, деликатный, скромный, мухи, естественно, не обидит. И тут, собирая смородину, спрашивает с той стороны куста «Миша, видишь ли ты ауру». Пока я соображал, как ответить, не обидев  старушку, она пустилась в пересказ измышлений какой-то  Анастасии. Мол, свет и тьма дополняют друг друга. Очень неприятно июльским днем на своем дачном участке  рядом с кустом спелой смородины обнаружить развесистый куст манихейства. Что сказать аккуратной скромной бабушке обуреваемой духовным томлением? Что  некий альбигойский рыцарь за такие слова под видом Коровьева был вынужден восемьсот лет отслужить у сатаны? Что настоящие манихеи использовали два способа умервщления  плоти, дабы вырвать дух из телесного плена. Постились очень тщательно, но при этом несколько раз в год  собирались в темных  подвалах целыми  толпами и предавались круглосуточному пьяному или наркотизированному блуду, не разбирая, кто с кем. Мать с сыном, дед с внучкой. Вот, что надо бы спросить у тети Дуси, как бы ей понравилось, что ее муж Володя, с которым она прожила сорок лет, пару раз в год будет, налакавшись текилы, уестествлять любимую ее внучку Ирочку.
 «Ты что не согласен?» - спрашивает меня  тетя Дуся, видя, что медлю с ответом. Нет, я не смог как герой хорошего американского сериала доктор Хаус, опустить на землю духовно взорлившуюю старушку. Пробормотал, что не понимаю почему, я должен видеть какую-то ауру, и понес переполненную смородиной миску в дом. Пусть думает, что я не в теме, хотя мне, такому начитанному и  неприятно, что она так думает.

«»»

«Дураки» и «негодяи». «Дураки» это члены труппы «Кривого зеркала», петросяновская, высмеянная линия в современной юмористике. Я ее тоже не стану защищать, что дебильно, то дебильно. Но есть здесь нюанс, о котором не упомянуть было бы нечестно. Петросяновцы, не знаю сознательно, или так уж у них само собой получается, представляют систему персонажей, которые глупей зрителей. Зритель им подсознательно благодарен за это, людям нравятся  те, кто готов дать над собой поржать, и валит на их концерты. 
«Камеди клаб» работает по-другому. Они скорее вымогают смех, хотя часто и у них бывает  смешно.  Все, кто попал в число приглашенных, очень хорошо помнят, что приглашение это – билет на членство в элите, самой продвинутой компании.    Они гарантировано будут хохотать, что им не изобрази, потому что им приятно оттого, что их выделили  этим приглашением.  Если тебе не смешно, все равно смейся, иначе сочтут что ты отстой.

«»»

Когда я учился уже в третьем классе, мама отправила меня как большого в поликлинику и строго проинструктировала: сначала надо зайти в регистратуру. Я боялся и до сих пор не люблю стоматологов, но тогда, помниться, в этом походе меня смущало не то, что могут у меня натворить  злыми железками во рту, а проблема словесная. Слово «регистратура» до такой степени было за гранью мира привычных мне предметов, что я не в силах был удержать его в фокусе своей сознания в отчетливых очертаниях, и оно плавало где-то вокруг смутное и угрожающее. И тут проходя мимо магазина, я увидел на вывеске слово «Кулинария».  По степени бессмысленности для меня оно примерно равнялось «регистратуре». Я остановился перед ним и долго стоял в мучительном отупении. Я понимал, что мне с зубами не сюда. Но я хорошо помнил суть ситуации: мне надо в гости к бессмысленному слову, и вот оно, явно бессмысленое, передо мной. Минут десять я был обуреваемый очень специфическими терзаниями, а потом расплакался и пошел домой.  Можно подумать, что так я замаскировал свой страх перед зубным врачом, но я и тогда и теперь знаю, что точно нет. Меня мучила не медицина, а филология. Тогда  я зародился как сочинитель. Не с первым стихотворением, проклюнувшимся года через полтора, а тогда, оказавшись в  непонятном пространстве между двумя демонами «регистратурой» и «кулинарией».

«»»

Разговор москаля и хохла:  - Кто ковал могущество нашей родины? – Зозуля кувала.

«»»

С 1982 года, когда я пришел на преддипломную практику в журнал «Литературная учеба», я езжу по разного рода  литературным совещаниям, конкурсам, фестивалям. Сами собой составились определенные наблюдения по этой части. Временами попадались люди и способные, но я в данном случае  о графоманах. Долго я считал, что существует два основных типа неталантливых авторов. С обоими я столкнулся еще во время первой поездки в том же 1982 году на астраханское, кустовое совещание. Представители первого типа, будучи распатронены на обсуждении, встают в позу: да и не очень-то мне все это и нужно, я стихи пописывал для развлечения, а на самом деле я художник, режиссер и т.д.  Помню даже фамилию первого графомана, выступившего с таким заявлением – В. Прохожий. 
Второй тип,  наоборот, отвечает агрессией на критику: ничего вы не понимаете, кто вы такие, чтобы судить о моих стихах! Уходит крепко хлопнув дверью.
Долгие годы я считал, что выработал универсальную схему, как правило, никакие вновь встречающиеся графоманы не выходили  за ее пределы. Но недавно  побывал на заседании поэтического собрания, где моя уверенность, что я знаю о психологии графомана в общем все, поколебалась. Слушал я слушал молодых поэтов, и в конце попытался мягко, но честно сформулировать свое отношение к услышанному. Как-то, говорю, молодые люди, не стройно все у вас, и рифмованные стихи толком не зарифмованы, и свободные, как-то слишком свободны от ярких образов и оригинальных мыслей не видно. Говорю, и  замечаю, что у слушающих нет  привычной реакции на неприятные слова. Никто не замыкается с отрешенным лицом, никто не краснеет, ожидая момента рвануться в контратаку. Все веселятся.
В чем дело?    Растолковать  в чем дело, взялась приятная, хоть и в очках с толстыми стеклами, девушка лет двадцати двух. Замечательно, что речь ее была снисходительной, она говорила немного сверху вниз, но как бы с человеком все же не до конца потерявшим шансы прозреть. Смысл был вот в чем: не надо слишком доверяться словам. Слова, в общем, ненадежный, грубый материал.  Текст тщится заменить жизнь. Жизнь важнее текста. Важно не слово, а  то, что за словом. Вы видите недостатки текста, а на самом деле вам предъявлена мера того, до какой степени реальная, подлинная жизнь может быть явлена в тексте. Вы мечтаете о совершенной башне из слов, а мы хотим прикоснуться к подлинной, свободной от языковых условностей жизни. 
Очень симпатичные ребята.   С ними было интереснее, чем  с угрюмыми, похмельными, косноязычными, и как-то не слишком умными в обычном разговоре старыми поэтами. С этими часто морально нечистоплотными, несчастными в браке, задавленными квартирным вопросом дядьками и тетками, пусть и пишущими иногда неплохие тексты. 
Жаль только, что у этих симпатичных интересных ребят стишки были сплошь  дрянные.

«»»

Если у тебя есть жребий – брось его!

«»»

Отсутствие стилистических ошибок не есть стиль.

«»»

Когда я жил в Белорусском поселке и учился там на электрика в совхозе-техникуме, то, конечно же, часто ходил в кино в местный клуб. Будучи  начитанным молодым человеком, я разумеется с презрением относился к эстетическим запросам  поселковой и техникумовской молодежи. Помниться, как-то  взял в местной библиотеке первый том Гамсуна из черного двухтомника, и обнаружил на первой странице романа «Голод» сердито выведенное  синим химическим карандашом слово «Шыза». Тогда  я горько усмехнулся, испытывая острое чувство превосходства над отсталым белорусским хлопцем, теперь же думаю -  то была здоровая народная реакция на конкретный текст.
Так вот – кино. Фильмы привозили разные. На ура шли, понятно,  ленты о войне, о любви (как правило, иностранной)  и комедии. «В бой идут одни старики», «И дождь смывает все следы», «Операция «Ы».  Ну, и индийские… Фильмы сложные, пусть даже и явно хорошие, деревенская молодежь  70-ых не принимала. Помню историю с «Солярисом». Уже нагрузившийся киномеханик последнюю часть фильма пустил вверх ногами, и никто в зале, быстро пустевшем, не додумался до того, чтобы свистнуть. Никто, понятно, никакого пиетета перед именем Тарковского не испытывал, но что-то похожее на смутное уважением по отношению к сложному и непонятному, испытывали все.
И вот однажды привезли «Ромео и Джульетту» Дзефирелли. Семнадцатилетние белорусские хлопчики и дзявчынки смотрели на практически сверстников своих веронских …  Реакция была сильная. Я помню выражение лиц вываливавшей после сеанса публики. У тех, кто по привычке закуривал, тряслись руки, глаза шальные, смесь восторга и смутного испуга. Потрясло, явно потрясло. Мой одногруппник Толик Гордиевский, растеряно матерился, встряхивая ошарашенной башкой.
На следующий день привезли знаменитую «Есению», фильм-зародыш, от которого произошли все последующие  рабыни Изауры, и просто Марии. Успех был огромный, публика разбредалась из клуба в ласковом сладостном упоении. Я – у меня же вкус, я «Степного волка» уже прочел – все к тому же Толику с вопросом про вчерашнее. Мол, разве вчерашний фильмец был хуже. Будущий электрик, досадливо пожевал фильтр сигареты, и отмахнулся, как от неприятной, уже полузабытой истории - да, ладно, чего про это сейчас.

«»»

Остался один, сделался прав.

«»»

Тяжело в мученье, легко в раю

«»»

Сколько я сказал такого, чего не думаю!

«»»

По многу раз на дню приходится слышать, мол, жизнь закручивает такие сюжеты, что никакая Агата не додумается.  Чтобы согласиться  с этой глупостью, надо согласиться с тем, что у Жизни есть какая-то специальная творческая воля, что она субъект,  что ей не все равно как нагромождать триллионы фактов, которые составляют ее, Жизни, движение, что она может желать впечатлить какого-то отдельного  гражданина  слагаемым ею узором событий.  Это глаз отдельного наблюдающего человека, переживающего движение жизни человека,  соотносит с собою какой-то набор фактов какую-то их очередность, и осознает как сюжет. Двух разных людей спрашивают «Как дойти к церкви?». 1 -  Пойдете до булочной, потом мимо кафе-бара, потом мимо колбасной лавки и увидите. 2  -  Мимо аптеки, мимо зубоврачебного кабинета,  мимо психдиспансера. И оба прокладывают  советуемый маршрут по одной и той же улице.

«»»

Получилось так, что я в юности почти одновременно прочитал «Красное и  черное» и «Тихий Дон». Но осталось странное ощущение. Приключения Жюльена Сореля мне были как-то что ли ближе, чем  бурные события  жизни Григория Мелехова.  То, что переживал и  думал Сорель, это было «про меня», а Григория, хотя ему доставалось во сто крат круче, чем французику-гордецу, я наблюдал как бы со стороны.  Жизнь провинциального французского городка и Парижа первой половины 19 века, казалась мне менее экзотичной, чем жизнь казачьего хутора перед революцией. Последняя была с каким-то этнографическим привкусом.  Хотя я жил в то время в маленьком поселке, среди самого натурального простого народа, вокруг шумели  сельские свадьбы, и я пил самогонку украденную с взрослых столов, полол картошку, то и дело разъезжал на бричках запряженных самыми натуральными лошадьми, сердце у меня билось именно в тот момент, когда Жюльен лез по освещенной луной лестнице в спальню мадмуазель де ла Моль, а не в тот момент, когда Григорий говорит Аксинье «сучка не захочет, кобель не вскочит».  И дело явно не в том, что заграничное культурнее.  «Тихий Дон», при всей гениальности, при том даже, что писался почти на век позже французского романа, написан  про жизнь, уходящую в трагический тупик. Гибель крестьянства-христианства.  Последние слезы об этой жизни будут надрывно доплаканы у нас в «деревенской прозе». «Красное и черное»,  строится на оформляющихся архетипах городского сознания. И для самого Стендаля эстетический идеал уже заменил христианский и народный.
В 70-е годы городское население в СССР впервые превысило сельское. Слишком прямолинейное объяснение.

«»»

Если тебе вредят, значит ты существуешь.

«»»

Хорош только мертвый журналист. В том смысле, что если убили, значит писал правду.

«»»

Писатель Иван Ефремов рассказывал в своих воспоминаниях о таком факте. Во время Гражданской  войны, он где-то под Новороссийском сражаясь за красных, подвергся атаке соответственно белых. Сидел  под прикрытием стены  полуобрушившегося дома и постреливал в сторону пытавшихся подобраться поближе беляков. Ефремов был тогда совсем молодым парнем, романтически настроенным, с тягой к приключениям, и за пазухой у него была книжка Хаггарда «Копи царя Соломона». В любой свободный от перестрелки момент он открывал ее и жадно читал. Для него события, происходившие в книге, были намного реальнее и интереснее сегодняшней перестрелки. А наступавшие беляки воспринимались как  досадное препятствие увлекательному чтению.
Как-то, ко мне обратился писатель Сергей Панасян, и попросил, чтобы я подписал для его сына роман «Цитадель». Не часто ко мне обращались с такими просьбами, и  я конечно, охотно… А где твой сынок, спрашиваю. В Чечне, выясняется, сидит на блок-посту, уже полгода. Скука страшная.  «Цитадель» роман про тамплиеров, 12 век, Гроб Господень, уйма всяческих приключений и мрачных тайн. Но на мой тогдашний взгляд, все эти крестоносные прибамбасы  не стоили в реальном исчислении и одной минуты  на реальном блок-посту в грязи, холоде  под реальными чеченскими пулями.   Книжка уплыла на Кавказ, хочется верить, что она скрасила тоскливые часы однообразной жизни сыну Панасяна. И надеюсь, что не настолько она хорошо написана, чтобы он за чтением ее забыл о выполнении своих прямых воинских обязанностей.

«»»

Сколько лет я ждал, когда какой-нибудь киногерой скажет, целясь во врага: «это не бизнес, это личное». Вчера это произошло. Большое облегчение.

«»»

Салман Рушди написал оскорбительную для очень большого  количества людей книгу.  Этот момент обычно опускают в разговоре о его судьбе. Мол, как тяжко она сложилась, ему приходится скрываться теперь всю жизнь, после объявления соответствующей фетвы  высшим иранским духовенством.  Я конечно не на стороне тех, кто в данном случае начинает подсчитывать деньги потраченные английским правительством на сбережение для мировой культуры этого автора. Автор даровитый, это очевидно, но, допустим, был бы он абсолютным графоманом, стоил бы он таких забот? Если текст совершенно ничтожен в художественном отношении, не стала бы защита автора, защитой исключительно оскорбления нанесенного «Корану»?
И еще такой вопрос: а имеет ли право Салман Рушди прибегать  к защите  английских спецслужб, если он и сам понимает, что оскорбил чувства миллионов людей?  Ладно, у нас свобода творчества, ты не смог удержаться от того чтобы поиздевался над очень многими уважаемой книгой, «не продается вдохновенье», но за плоды вдохновения надо отвечать.  Ну не сидеть во всем известном месте в ожидании, когда приблизятся  с ножами, продолжить свою жизнь обычным порядком, а дальше - кисмет. Может быть, и не убьют.

«»»

Как-то раз на заводе Бадаева
Отыскался фрагмент Чаадаева,
Все кончалось на ять,
ничего не понять,
И нести непонятно куда его.

Как-то утром Хароновы дети
Порыбачить задумали в Лете,
В избу ломятся: «Тять!
Посмотри, что опять
Притащили китайские сети!»

«»»

Карикатуры на Магомета. Карикатуристы в чем-то основном очень похожи на Салмана Рушди.  Казалось бы тихие, культурные датчане, что  заставило этих воспитанных цивилизованных людей, нанести оскорбление целому миру ислама?  Почему отринута толерантность, политкорректность и все прочее? Объяснение очень простое – разговор вышел на более высокий уровень.  Карикатурист не смог удержать свое перо от рисования этих карикатур, а редактор не мог удержаться от печатания их в газете, потому что для них это был по сути религиозный, литургический акт. У мусульман есть пророк Мохаммед, у  просвещенных датчан есть свой бог  - Свобода Слова. И Бог этот требует службы по всей программе, вплоть до печатания оскорбительных рисунков про представителей  чуждой, неприемлемой религии.
Никто из них, конечно, не согласиться, что Свобода Слова именно Бог.  Бог это Кетцалькоатль, Зевс, Шива и прочие темные выдумки отсталых веков, а Свобода Слова это всего лишь Свобода Слова.  Но любому мало-мальски адекватному наблюдателю понятно, что СС это очередное языческое божество, которому поклоняется  цивилизованная  Европа. Культ есть, доктрина разработана, мученики в ассортименте – «работники «Шарли Эбдо» и т.д.  Когда они нарисовали карикатуры на наш подорванный над Синаем самолет, я на них даже не обиделся. Большее зло – те, кто купил журнал, чтобы позабавиться, позлорадствовать. Они заплатили по три евро за свое удовольствие. Журналисты-поганцы, хотя бы рискуют жизнью.

«»»

Интересно, как обиженные мусульмане пытались урезонивать распоясавшихся датских рисовальщиков. Основной аргумент: нельзя оскорблять таких людей великих, как Конфуций, Лао Цзы, Будда, Мохаммед, Христос. Они думали, что делают христианам приятное, не понимая, что наносят невольное оскорбление. Все, кроме Христа, именно что люди, обладающие, правда,  феноменальными качествами, а Он явление в принципе иного порядка, и в один ряд  эти имена запихивать неправильно.

«»»

Случилось оказаться в Молдавии. Редактор журнала «Наше поколение» проводил совещание молодых писателей. Являлись на сборища и писатели зрелые.  Среди регулярно присутствующих была приметная парочка. Полная пожилая дама и трогательно, по-товарищески  сопутствующий  ей мужчина  лет пятидесяти. Он поддерживал ее под локоток, усаживался рядом, они обменивались  мнениями на ушко. Было понятно, что они давние хорошие товарищи. Наконец   на каком-то приеме дама подошла, представилась студенткой Литинститута, училась у того же  достойного мастера  что и я, я Ал. Михайлова, только лет на двадцать раньше. Выразила намерение подарить мне книгу. Очень толстый роман, в котором она, «охватила все, и историю, и философию, и политику нашего времени, особенно историю от  древних времен, до наших дней». Глобальный роман. Пока она, дыша приличествующими ее возрасту духами излагала мне все это, тихо, мне пришлось даже склонить к ней свое ухо, ее трогательный спутник в другое ухо мне  быстро шептал: «Графомания, чистейшая, полнейшая графомания»

«»»

Я несколько раз отдыхал в Пицунде. Дом творчества там расположен на каком-то расстоянии от  рынка и винных магазинов, в двух, может быть, километрах.  Иногда везло с автобусом, но расписания он придерживался непонятного, поэтому чаще отправлялись за добычей мешком. Однажды мы с Виктором Мирославоичем Гуминским затарились «Лыхны» и альмагелем и уже отправились в обратный путь,  предвкушая тяжкую дорогу по жаре. И тут показалась гужевой экипаж. Черный поезженный рыдван, одна лошадь и один старик на козлах. Старый, по виду мудрый абхазец. Поездка до дома творчества стоила недешево, но было уж больно жарко, и мы решились  в виде исключения.   Я спросил возницу-аксакала мудро рассуждавшего, что встретить «хорошего человека, это подарок судьбы»,  глянув на абсолютно ясное небо, долго ли нас будет изводить эта сухая  жара. Он тоже поглядел на небо, но особым взглядом горского мудреца, и сказал: «Еще как минимум месяц». Мы высадились, он  уцокал в сторону Адлера. От проезжей части до собственно ворот дома творчества было метров тридцать. Так вот, мы не проделали и половины этого пути, как неизвестно откуда  выскочило на небо  черно-желтое облако и врезал сильнейший ливень, к в свой корпус мы вбежали совершенно мокрыми.

«»»

Берия окончательно разоблачен, но рифмы должны оставаться точными.

«»»

Путешественник похож на человека, перебегающего от компьютера к компьютеру в надежде отыскать другую Сеть.

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную