Начал работу литературный портал «Слово» Свершилось! Команда Национальной литературной премии «Слово» запускает одноимённый литературный портал. Команда проекта Национальной литературной премии «Слово» |
||||
Александр КОРАБЛЁВ
Кораблев Александр Александрович - филолог, литературный критик, писатель, поэт, редактор, педагог. Профессор Донецкого государственного университета, представитель Донецкой филологической школы. Руководитель литературных объединений «Логос» и «Сквозняк» в Горловке и Вольного филологического общества в Донецке. Редактор литературных журналов «Родомысл», «Дикое поле» О ЦЕЛОСТНОСТИ ТВОРЧЕСКОГО БЫТИЯ Написать книгу легко. В самом деле, почему бы ее не написать, если есть о чем. Понадобится умение, ум, увлеченность, но даже это не обязательно. Если есть потребность, она поможет, а несовершенства стиля станут признаками подлинности. Так пишут политики и артисты, экономисты и юристы, психологи и врачи, журналисты и филологи, домохозяйки и пенсионеры. И многие имеют читателей. Написать художественную книгу тоже несложно, но в этом случае существенно повышается роль воображения: оно должно быть творческим, живым, конструктивным. Таких сочинений тоже не счесть. Они имеют разный успех и по разным причинам, как собственным (тема, слог, опыт), так и внешним (имя, маркетинг, критика). От минимального литературного успеха к максимальному много ступеней творческой стратификации, и художественных опытов давно уже в избытке, чтобы выводить из них теоретические закономерности, в числе которых самая интригующая: как достичь вершины? Вершина – это классика, канон («Парнас»), виртуальное вневременное пространство, в котором собраны высшие поэтические достижения человечества всех времен и народов. Понятно, что у каждого классика своя тропа на вершину, хотя вначале он некоторое время следует чужим путем, за своим учителем, как Данте за Вергилием. «Учитель» в таком понимании – это тот, кто избавляет от напрасных блужданий и указывает направление, сокращая «опыты быстротекущей жизни». Собственный же путь определен личным призванием и сопряжен с личностными изменениями, поэтому он неповторим как творческий, но повторим как образцовый. Сопоставляя вершинные произведения, теоретики литературы отмечают их сходства, но замечают и различия, из чего выводится двоякое заключение: своеобразие доказывает, что универсального алгоритма, по которому создается шедевр, нет и быть не может, однако сходство указывает, что уникальность творчества тоже не абсолютна – это следствие некоторой закономерности. При всех неизбежных индивидуальных особенностях художественное творение, как и сам человек, обладает какой-то внутренней мерой, предопределяющей соотношение целого и его частей. Теоретики, мыслящие в этом направлении, полагают, что универсальный принцип художественности все-таки существует. * * * Классическое произведение, если максимально отвлечься от его частностей, представляет не просто некоторое целое, состоящее из взаимосвязанных частей, а воплощенную целостность, в которой целое проявляется в каждой из своих частей. Такая книга не просто пишется – она рождается. «Прекрасное – трудно», - говорили древние. Но бремя это легко, если творчество органично. Автор в таком положении не сочиняет, а осуществляет свой текст, позволяет ему возникнуть и способствует его адекватному и наилучшему осуществлению. Это трудность особого рода – явить то, что уже есть. Явить так, чтобы явленное стало чудом – новой жизнью. Классическое произведение появляется в мире так же, как появляется растение, животное или человек. Оно возникает в авторском сознании сразу как целое, как первоединство своих возможностей – как «семя», «семема», «смысл», «идея»… Не будучи органическим явлением, оно осуществляется по законам природной органики: от зачатия и вынашивания до рождения и умирания. Но, являясь по своему происхождению духовной сущностью, оно содержит потенциал бессмертия. Целостность соприродна – как форма специфической текстовой телесности, которая выражается в системных соотношениях как внутри отдельных произведений, так и во взаимодействии их с миром, социумом и другими произведениями искусства. В то же время целостность иноприродна, и в этом качестве она несистемна, обнаруживаясь как бытийное всеединство, сущностная тождественность и всепроникающее родство. Целостность произведения проявляется на элементарных уровнях – как соотношения идей, образов и знаков, на полях системных множеств – как взаимодействия художественной концепции, художественного мира и художественного текста, на планах металогических соответствий – как взаимовосполнение религиозного, художественного и научного знания. В сфере религиозных представлений целостность проявляется как соборность; в области научных соотношений она определяется как фрактальность; в плане художественного сознания целостность выражается в сотворении соприродных и мироподобных моделей, гармонизирующих сознание и бытие человека. Последовательно и всесторонне активированная целостность – в религии, искусстве и науке – формирует целостное мировоззрение, о котором осознанно и декларативно, как о насущной жизненной задаче возвещали выдающиеся русские философы – В.С. Соловьев1 , П.А. Флоренский2 , Н.А. Бердяев3 , М.М. Бахтин4 и др. и основательно размышляли отечественные теоретики литературы – тот же М.М. Бахтин, С.Т. Вайман5 , С.С. Аверинцев6 , М.М. Гиршман7 , В.В. Федоров8 , В.И. Тюпа9 , И.А. Есаулов10 и др.11 * * * Согласно формуле М.М. Гиршмана, в динамике органической целостности различимы три стадии: «первоначальное единство, саморазвивающееся обособление и обращенность друг к другу»12 . Так растет дерево: из крохотного желудя вырастает огромный дуб, сначала – пробивается к свету целеустремленный росток, из него формируется мощный ствол, затем – разнонаправленные ветви, а на них листья и новые желуди. Так, в сущности, осуществляется все живое, недаром мировое древо – излюбленный образ мировой жизни, ее архетип. Художественное произведение – одна из реализаций этих закономерностей. Среди многих типологий художественности наиболее естественны, по-видимому, те, которые представляют исторические вариации мировой целостности. Классический вариант целостности – «полнота бытия», воплощенная в гармонии ее внутренних противоположностей (стволовое единство корней и кроны, сквозная циркуляция энергий и смыслов). Неклассический вариант целостности – разделение первоначального единства на отдельные направления (ответвления), где доминирует одна из возможностей, определяющая собой остальные и доводимая до образцовой крайности. Постклассический вариант целостности – внешне бессистемная множественность (листва), но внутренне пронизанная теми же смысловыми и энергийными токами, так что даже при видимой разрозненности и бессвязности этих разновидностей искусства, обобщенно называемых «постмодернизмом», у них общие истоки с классическим и неклассическим творчеством и общая продуктивная основа (корневая система). * * * Типология целостности (классическая, неклассическая, постклассическая) условно оценочна, хотя априорно полагается, что в любой форме может быть достигнута любая степень художественности.Исторически сложилось (а время по-прежнему считается самым объективным критерием), что высшими духовно-художественными достижениями признаны классики классических эпох – универсальные для человечества и матричные для национальных культур: Данте, Гете, Пушкин… Уклонения от образцовой целостности, осознаваемой как явление предустановленной гармонии, оцениваются двояко: как художественные патологии (согласно известной максиме «классического классика» Гете:«Классическое – это здоровое, романтическое – больное»13 ) и как иная классика, образцово являющая дисгармонию.В истории русской литературы эти художественные принципы эпохально и аксиологически противопоставлены как Золотой и Серебряный века. Последующие именования литературных периодов («Бронзовый», «Медный» и др.) как бы заведомо устанавливают сниженный ценностный диапазон, хотя ни парадигма, ни метод, ни стратегия не предопределяют творческий успех или неуспех. Как показывает история искусства, любая форма может стать гениальным воплощением, доказывая свою творческую необходимость. Проблема в другом: не любой творческий опыт достигает степени художественной целостности. Целостность – не единственный, но один из самых исконных, естественных и существенных определений художественной ценности – эстетический эквивалент жизненности. Целостность совмещает противоположности вдохновенного (манического, романтического, символического и т.п.) и сознательного (миметического, реалистического, натуралистического и т.п.) творчества. Целостность вдохновенна, потому что зарождается, направляется и корректируется внутренней, властной, жизнеутверждающей силой, но она же требует от художника знания, опыта и устремленности к целям, превосходящим земную прагматику, хотя и не исключает ее. Определяя идеальную меру творения, целостность предопределяет и самого автора, преображая его в творца. Теоретическое разделение автора на «идеального» («автор-идея», «автор-творец») и «реального» («биографический автор», «автор-скриптор») вплоть до «смерти» (теоретического уничижения) одного или другого, в целостности обретает утраченное двуединство. Следуя принципу целостности, автор стремится реализовать зароненную в него идею, согласуясь с ней сущностно, в актах творческого бытия. Захваченный этим процессом, автор раскрывается как личность и возвышается над собой как сверхличность. Автор раздвоен между активным и пассивным творящими началами и осуществляется в создаваемом произведении как целостность, обретающая себя в иноприродной частности. Например, Пушкин в романе «Евгений Онегин» осуществляет себя как творец поэтического мира, но и как герой, представляющий собой этот мир как его сущностную частность, и как взаимоотношения главного героя с другими героями, и как повествователь, который незримо, но словесно означивает этот мир и предопределяет читательское восприятие. Пушкин как бы переселяет себя из телесного бытия в текстовое, благодаря чему его перевоплощенная духовная сущность обретает специфическое – эстетическое – бессмертие: «Нет, весь я не умру – душа в заветной лире / Мой прах переживет и тленья убежит»14 . Пушкинское «весь я не умру» подразумевает не только продолжение личностного инобытия в словесной форме, но и сверхличное существование, продолжающееся в сознании читающего общества, а также и не читающего, но почитающего. Работает тот же принцип целостности, приравнивающий и делающий «равнодостойными» несоизмеримо разные величины – личность, народ, человечество. Пророческое, гармоничное, целостное творчество Пушкина, утвердившееся еще при жизни поэта как центр, средоточие, «солнце» национального самосознания, как сущностно-поэтическое изъяснение русскости, утверждается в его посмертном существовании и как целостное выражение «всемирности и всечеловечности»15 . Современникам и последователям Пушкина было ясно: он создавал не просто произведения, он создавал литературу, нацию, культуру. В его творчестве виделись начала будущих форм, форматов и направлений: «В Пушкине кроются все семена и зачатки, из которых развились потом все роды и виды искусства во всех наших художниках, как в Аристотеле крылись семена, зародыши и намеки почти на все последовавшие ветви знания и науки»16 .Он и сам был семенем русской литературы, ее самобытным началом, ее желудем, содержащим историческое будущее русской литературы. * * * О Пушкине вдохновенно и, может быть, проникновеннее других современников отзывался Гоголь, называя его истинно русским человеком («Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа»17 ) и истинно русским поэтом («Пушкин дан был миру на то, чтобы доказать собою, что такое сам поэт, и ничего больше»18 ). Делая обзор отечественной поэзии в «Выбранных местах из переписки с друзьями» и, более откровенно, но и сокровенно, в «Мертвых душах», указывая на исключительность значения и назначения Пушкина в русской культуре, Гоголь неожиданно низводит его с возведенного им же пьедестала: «нельзя повторять Пушкина. Нет, не Пушкин и никто другой должен стать теперь в образец нам: другие уже времена пришли»19 .Может показаться, что верный ученик и продолжатель себя прочит на место учителя, но Гоголь ясно формулирует: «не Пушкин и никто другой». Во-первых, Гоголь следует заповеди: «Не сотвори себе кумира» (Исх. 20:4).У каждого, кто чувствует в себе призвание, своя программа, и Пушкин для них – пример ее исполнения, но не призыв к повторению уже исполненного. Об этом же, но уже в другом веке, обращаясь к своим последователям, выскажется Владимир Высоцкий, поэт пушкинского типа, в песне «Чужая колея»: «Эй вы, задние, делай как я! /Это значит – не надо за мной»20 . Во-вторых, воздавая Пушкину должное, Гогольосмысливал его все-таки в единстве с другими поэтами. Как и Владимир Одоевский, назвавший поэта «Солнцем русской поэзии», Гоголь ясно видел центричность пушкинской миссии, различая в ней «чрезвычайность» не только свойств, но и местоположения. Пушкин в его обзоре не противопоставлен поэтам своего круга, а сопоставлен с ними и соотнесен. Если он – «Солнце», то вместе с ними он – «Солнечная система». Вместе они образуют совокупное целое, в котором проявляется их соборная целостность. Так формируются и другие парадигмы – поэтические, философские, научные и т.д. Например, орбиты поэта Блока, философа Соловьева, теоретикаБахтина… Чем глубже потенциал, тем шире ареал. В-третьих, у Гоголя были основания полагать, что Пушкин недостаточно целостен как творческая личность, что поэт и человек в нем слишком разделены, но главное – поэт не видит проблемы в этой разделенности. Наоборот, он констатирует эту раздельность как объективное и неустранимое различие поэтической (божественной)и человеческой природы: в состоянии творческого служения поэт оказывается посредником между мирами, жрецом, но в остальное время он обычный человек – «и меж детей ничтожных мира, / Быть может, всех ничтожней он»21 . Для зрелого Гоголя, осознавшего дело души превыше литературного дела22 , такое попустительство к себе должно было представляться опасным соблазном, уклоняющим от истинной жизненной цели.Гоголь не отменял Пушкина, напротив, он его возносил на небывалую высоту, но именно на такой высоте яснее была видна необходимость восполнения искусства жизнью. Вызывая в обществе возмущение и разноречия, он перенаправлял русскую литературу – от сущностных ориентиров к бытийным. «Пушкинское» направление, как было объявлено, сменилось «гоголевским». Литературные споры XIX века между «эстетами» и «демократами» и между «западниками» и «славянофилами», раскалывающие русское общество по вертикали и по горизонтали, по линиям духовно-нравственных устремлений, делали его, вопреки опасениям власти, более устойчивым, пока сохранялся паритет конфликтующих сторон.С точки зрения целостного воззрения,идейные конфликты воспринимаются как закономерные процессы формирования осознанной социальной гармонии. Борьба за свободу, против самодержавия, на которую пылко отозвался и молодой Пушкин («Пока свободою горим…»23 ), легко перерождается в борьбу за новое самодержавие и, соответственно, против всяческих вольностей. И зрелый Пушкин внятно выразил иное, гармоничноепонимание свободы: Иная, лучшая потребна мне свобода: Такую свободу («иную», «лучшую»)принял от Пушкина и передал далее Александр Блок: «Пушкин! Тайную свободу / Пели мы вослед тебе!»25 А в «Пушкинской речи», уже прощаясь с жизнью, он завещал поэтам помнить о гармонии: «Гармония есть согласие мировых сил, порядок мировой жизни. <…>Поэт – сын гармонии; и ему дана какая-то роль в мировой культуре. <…> Нельзя сопротивляться могуществу гармонии, внесенной в мир поэтом; борьба с нею превышает и личные и соединенные человеческие силы»26 . Закономерно, что провозвестник целостного мировоззрения и критик отвлеченных начал Владимир Соловьев, с философских позиций поддержавший гоголевскую концепцию пушкинского творчества («Пушкинская поэзия есть поэзия по существу и по преимуществу…»27 ), сочувственно отозвался одиссертации главного идеолога русских литературных демократовН.Г. Чернышевского. Не потому, что был согласен с его рассуждениями, и не потому, что отдает предпочтение демократической тенденции. Его критерий – всеединство, которое может быть ложным или истинным.«Чистое искусство», как оно ни прекрасно, эстетически неполноценно, потому что дистанцировано от своей «нечистой» противоположности. Но так же и «демократическое искусство», устремленное к внешним целям, как бы ни было практично и полезно, тоже ущербно. Соловьев поясняет: «Ложное, отрицательное единство подавляет или поглощает входящие в него элементы и само оказывается, таким образом, пустотою; истинное единство сохраняет и усиливает свои элементы, осуществляясь в них как полнота бытия»28 . Динамика целостного становления, ее закономерная эволюция требует от мыслителей, художников, учителей чуткого понимания потребностей эпохи – не только личностной «истории вочеловечения», но и общественной – от сущностного первоединства к бытийным самоопределениям и далее, к сложному, системному, взаимообращенному единству. В ХХ веке, в революционные годы изменения социального уклада, философ и филолог М.М. Бахтин определяет историческую необходимость целостного мировоззрения как единство науки, искусства и жизни29 . Короткий, полуторастраничный, императивный бахтинский текст, указывающий заглавием на основное звено проблемы– «Искусство и ответственность», теперь воспринимается как декларация целостного бытия, провозглашенная в знаменательный исторический момент: Россия, 1919-й год, гражданская война. Время раскола, разрывы различных связей, отвлеченная философия взрывается смыслами обнаженного бытия. Проходит сто лет – и снова история ставит шекспировские вопросы, и не только личные, возникающие в каждом, кто не лишен чести и совести («быть или не быть?»), но и общие, предопределяющие бытие или небытие общества, страны, мира. И снова риск распада пробуждает инстинкт целостности, и снова горят подмостки, требуя гибели всерьез. ПРИМЕЧАНИЯ: 1 Соловьев В.С. Критика отвлеченных начал // Соловьев В.С. Собр. соч.: В 10 т. – 2-е изд. – СПб.: Книгоиздательское Товарищество «Просвещение», 1911-1914. – Т.2. – [1911. – С. 3-397. 2 Флоренский П.А. Столп и утверждение Истины: Опыт православной теодицеи в двенадцати письмах. – М.: Путь, 1914. – 812 с. 3 Бердяев Н.А. Смысл творчества // Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества. – М.: Правда, 1989. – С.254-580. 4 Бахтин М.М. Искусство и ответственность // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М.: Искусство, 1979. – С.5-6. 5 Вайман С.Т. Мерцающие смыслы. – М.: Наследие, 1999. – 398 с. 6 Аверинцев С. Собрание сочинений: София–Логос. Словарь. – К.: Дух i лiтера, 2006. – 912 с. 7 Гиршман М.М. Литературное произведение: Теория художественной целостности. – 2-е изд., доп. – М.: Языки славянских культур, 2007. – 560 с. 8 Федоров В.В. Проблемы поэтического бытия. – Донецк: ДонНУ, 2008. – 492 с. 9 Тюпа В.И. Художественность литературного произведения. Вопросы типологии. – Красноярск: Изд. Красноярского университета, 1987. – 224 с. 10 Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе. – Петрозаводск: Издательство Петрозаводского университета, 1995. –288 с. 11 Кораблев А.А. Поэтика словесного творчества: Системология целостности. – Донецк: ДонНУ, 2001. – 224 с. 12 Гиршман М.М. Литературное произведение… – С.46. 13 Гете И.В. Собр. соч.: В 10 т. – Т. 10. – М.: Художественная литература, 1980. – С.427. 14 Пушкин А.С. «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...» // Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10 т. – Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977-1979. – Т.3. – 1977.– С. 340. 15 Достоевский Ф.М. Пушкин (Очерк) Произнесено 8 июня в заседании Общества любителейроссийской словесности // Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 15 т.– СПб: Наука, Ленинградское отд., 1988-1996. - Т. 14. – 1995. - С.440. 16 Гончаров И.А. Лучше поздно, чем никогда: (Критические заметки) // Гончаров И.А. Собр. соч.: В 8 т. — М.: ГИХЛ, 1952-1955. – Т.8. – 1955. – С.77. 17 Гоголь Н.В. Несколько слов о Пушкине // Гоголь Н.В. Полн. собр. соч.: В 14 т. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937-1952. – Т.8. – 1952. – С. 50. 18 Гоголь Н.В. В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность // Гоголь Н.В. Полн. собр. соч.: В 14 т. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937-1952. – Т.8. – 1952. – С.381. 19 Гоголь Н.В. В чем же наконец существо русской поэзии… – С.407. 20 Высоцкий В.С. Собр. соч.: В 11 т. – СПб.: Амфора, 2012. — Т. 7. – С.74. 21 Пушкин А.С. Поэт: («Пока не требует поэта...») // Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977-1979. – Т. 3. – 1977. – С.23. 22 Гоголь Н.В. Четыре письма к разным лицам по поводу «Мертвых душ» // Гоголь Н.В. Полн. собр. соч.: В 14 т. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937-1952. – Т. 8. – 1952. – С.299. 23 Пушкин А.С.К Чаадаеву: («Любви, надежды, тихой славы...») // Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. – Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977-1979. – Т.1. – 1977. – С.307. 24 Пушкин А.С. Из Пиндемонти: ( «Не дорого ценю я громкие права...») // Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. – Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977-1979. – Т. 3. – 1977. – С.336. 25 Блок А.А. Пушкинскому Дому // Блок А.А. Собр. соч.: В 8 т. - М.-Л.: ГИХЛ, 1960-1963. – Т.3. – 1960. – С. 377. 26 Блок А.А. О назначении поэта // Блок А.А. Собр. соч.: В 8 т. - М.-Л.: ГИХЛ, 1960-1963. – Т.6. – 1962. – С. 161, 162, 162. 27 Соловьев В.С. Значение поэзии в стихотворениях Пушкина // Пушкин в русской философской критике: Конец XIX – первая половина XX в. – М.: Книга, 1990. – С.43. 28 Соловьев В.С. Первый шаг к положительной эстетике // Соловьев В.С. Соч.: В 2 т. – М.: Мысль, 1988. – Т. 2. – С.552. 29 Бахтин М.М. Искусство и ответственность… – С.5-6 |
||||
|
|
||||
| Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-" |
||||
|
|
||||
|
|
||||
|
|
||||
