Букетик одуванчиков

Утром за завтраком Максим Сергеевич Трушин успел поругаться с женой. Не так, чтоб очень сильно, но настроение было испорчено. Нахмурившись, он бежал на работу (трудился Максим Сергеевич завхозом в одном торговом предприятии) и кутался в легкую курточку, продуваемую всеми ветрами.

Весна в этом году затянулась: апрель теплом не радовал, да и май выдался холодный и ветреный. Даже листья на деревьях распускались как-то нехотя, словно не хотели мерзнуть. А из цветов на клумбах да газонах пока желтели лишь пятачки нетребовательных одуванчиков. В последние несколько дней стало немного теплее, но погода всё равно менялась, как в калейдоскопе: день могла стоять жара под тридцать, а назавтра снова ветер и холод — не знаешь, что надевать утром.

— Сергеич, ты чего такой смурной сегодня? — спросил Трушина, когда тот пришел на работу, заведующий складом и его приятель Михалыч.

— Та-а... — Максим Сергеевич махнул рукой. — С женой маленько поругались.

— Чего не поделили?

— Да ну её! Я ж тебе говорил, что мы в июне на Алтай собрались, в Белокуриху. Путевки уже оплатили, в общем, деньжат-то не шибко. Да и с кредитом за машину ещё не расплатились. А она заявляет сегодня утром: «Я себе там платьице одно присмотрела, охота гардероб к лету немножко обновить». Ты представляешь? Хочется ей, видите ли! Я пива лишний раз выпить боюсь — экономлю, а она платьица себе присматривает.

— Чего, дорогое сильно? — участливо спросил завскладом.

— Да не в этом дело, Михалыч! Просто надо же думать, ёлки-палки! Ей что, ходить не в чем? Шкафы полнёхоньки... Да и не девочка, чтоб обновки каждое лето покупать. Куда старое-то девать? Выкидывать, что ли? Я вон удочку себе хотел семиметровую взять, да и то сижу, не вякаю — понимаю, что не время пока. А ей платье подавай... Да и в сентябре у нас с ней двадцать пять лет уже будет... совместной жизни-то... Серебряная свадьба, бляха-муха! Она уж заикалась, что отметить хочет, ресторан, гости, туда-сюда... А это же тоже деньги, и немалые! Ну и... поругались, короче, из-за этого платьица, будь оно неладно.

— Да ладно, ты шибко-то тоже не заводись. Чего нервы себе трепать? Бог с ней, пусть купит. Они бабы все такие, им без этих обновок жизнь не жизнь. И у меня такая же. Тоже постоянно то одно, то другое: то юбочку, то кофточку, то туфельки... Тут с ними бесполезно бороться. Себе дороже...

— Да я это понимаю, не первый год, как говорится... Но сегодня, прям, злость взяла! Я ж говорю — в другое какое время, так на здоровье, покупай ты себе это платье, но сейчас-то не того...

— Ладно... Плюнь да разотри.

— А вот ты знаешь, Михалыч, не хочу плевать! Вот уже как-то на принцип охота, чтоб неповадно было, чтоб думала маленько наперёд.

— Ну, дело твоё. Только нервы трепать, опять же.

— А ничего... Может, оно того и стоит. А то взяли моду, а мы молчим вечно. — И Максим Сергеевич энергично махнул рукой, словно ставя жирную точку в разговоре и утверждаясь в своей решимости.

И когда после работы он ехал домой в троллейбусе, то понимал, что утрешний неоконченный разговор с женой неизбежно придется завершать сейчас, вечером. Уступать Максим Сергеевич не хотел, поэтому всю дорогу накручивал себя, распалял, мысленно обращаясь к супруге: «Нет, дорогуша, хватит! Думать надо, а не только деньгами швыряться. А то избаловал я тебя, похоже».

Впрочем, его жена Светлана деньгами никогда особо и не швырялась, тут он был к ней несправедлив, но в данный момент это было для него не принципиально. Главное, что он решил настоять на своем и поставить вопрос ребром — или «платьице», или... Тут он ещё не решил. Может, скажет так: «Если ты себе это платье покупаешь, то я себе удочку беру!» И всё! Плевать на деньги. Может, тогда и передумает.

Выйдя на своей остановке, Максим Сергеевич быстрым решительным шагом пошел по аллейке в сторону дома. Он был сосредоточен на своих мыслях и по сторонам не смотрел, поэтому, когда дорогу ему преградили, вздрогнул от неожиданности и резко остановился.

Перед ним стояли две девочки, на вид — лет двенадцать или тринадцать. Самые обычные девочки, ничего особенного.

— Здравствуйте! — сказала одна, широко улыбаясь. — Дяденька, это вам.

И она протянула Трушину небольшой букетик желтых одуванчиков. При этом взгляд её голубых глаз был так прост и открыт, и не таил в себе никакого подвоха, что «дяденька» как-то растерялся и удивленно переспросил:

— Мне?

— Вам! — энергично и радостно подтвердила вторая.

Девочка, державшая цветы, вручила Максиму Сергеевичу букетик, и они с подружкой сразу же убежали.

Трушин стоял и глядел на желтые цветочки. Хлипкие стебельки не держали яркие бутончики, и те как-то трогательно и беззащитно клонились на бок. Максим Сергеевич улыбнулся. Он посмотрел по сторонам в поисках вручивших ему цветы девочек, но тех уже нигде не было.

«Гм, — хмыкнул про себя Трушин. — Занятно... Сроду мне никто цветов вот так не дарил». Ему вспомнилась улыбка девочки, давшей ему цветы, — открытая и бесхитростная, какая-то добрая и очень позитивная, как стало модно говорить в последнее время. И глаза... Такие же, как и улыбка... Чистые, открытые... Максим Сергеевич снова усмехнулся. Где-то внутри ему стало хорошо-хорошо, а по затылку почему-то побежали мурашки: с ним такое иногда бывало, когда на душе делалось покойно и тепло.

— Ой, вам тоже цветы подарили? — вырвал его из задумчивости женский голос.

Он поднял голову — мимо проходила молодая женщина, в руках у неё был такой же желтый букетик.

— Ага, — радостно кивнул Максим Сергеевич.

— И мне, — женщина весело помахала своими одуванчиками.

Трушин подумал, что, наверное, в данный момент выглядит глуповато, стоя посреди аллеи, поэтому постарался спрятать улыбку и не спеша пошел дальше. Через несколько шагов в голову стали возвращаться мысли о жене: «Да бог с ним, с этим платьем. Пусть берет, делов-то на копейку, — думал Максим Сергеевич, не торопясь шагая по узкой аллейке. До дома оставалось метров сто, не больше. — У неё тоже радости-то в жизни не шибко много, а так, наверное, и вправду ей веселее. Ладно уж, пусть побалует себя, проживём как-нибудь».

Размышляя таким образом, он дошел до своего подъезда. Желтый букетик к этому времени совсем поник, и нести его в квартиру не было смысла, но выбрасывать цветочки в урну Максиму Сергеевичу почему-то было жалко. Он отошел в сторонку и аккуратно положил их на траву возле раскидистого куста сирени, росшего на газоне под окнами. Взгляд его упал на набиравшие силу сиреневые соцветия. Воровато оглянувшись по сторонам, — нет ли кого — он быстро сломил несколько веток и прошмыгнул в подъезд.

Жена была уже дома. Когда она открыла дверь, он не стал сразу входить — стоял на лестничной клетке и широко улыбался, держа руку за спиной, а в его глазах светилась неподдельная радость.

— Ты чего? — нахмурила брови жена. — Дерябнул где-то?

Трушин отрицательно помотал головой и вынул из-за спины букет сирени.

— Светик, это тебе! — протянул он руку, не переставая улыбаться.

Жена раскрыла рот от удивления:

— А чего у нас сегодня?

— Ни-че-го, — произнес по слогам муж.

Спиртным от него и вправду не пахло. Светлана взяла букет и неуверенно улыбнулась в ответ:

— Ну, спасибо, конечно, раз так...

Она прошла на кухню, налила воду в литровую банку и поставила в неё веточки, источающие волшебный аромат. Максим Сергеевич переоделся в домашнее, спокойно поцеловал жену в щеку, чем немало её удивил, и сел перед телевизором.

Через некоторое время она позвала его ужинать.

— Знаешь, я сегодня прикинула... — сказала мужу Светлана, отрезая кусок оставшегося с утра манника. — Ладно, не буду пока это платье брать.

— А чего так? — вскинув брови, бодро возразил Трушин. — Бери, если хочешь, мне не жалко.

Та удивленно посмотрела на него.

— Ты же против был.

— Та-а... Когда это было...

— Так... утром.

— Забудь!

— Нет, я всё же пока повременю. Лучше на осень деньги придержать, чтобы свадьбу серебряную отметить.

— Ну как знаешь...

Трушин отхлебнул сладкого чая и посмотрел в окно. Погода наладилась, и в вечернем небе ярко светило клонящееся к горизонту солнце. Взгляд Максима Сергеевича упал на веточки сирени, стоявшие в банке на подоконнике. Улыбнувшись кончиками губ, он непонятно к чему подумал: «А хорошо, всё-таки… Хо-ро-шо!»

Миссия

В кабинете генерального директора небольшого периферийного завода «Агроспецтехмаш» обсуждался выход на пенсию главного инженера Фоминых Андрея Григорьевича. Кроме гендиректора были: его заместитель по производству, начальник отдела кадров, ну и сам, как говорится, виновник торжества.

— Андрей Григорьевич, может, ещё на полгодика задержишься, а? — начальственным басом спросил генеральный, задумчиво постукивая пальцами по заявлению Фоминых, которое лежало перед ним на столе.

Главный инженер, не глядя на директора, хмуро покачал головой:

— Нет, Роман Фёдорович, извините, но... И так пять лет уже задерживаюсь. Жена всю плешь проела, хватит, говорит, работать, о здоровье лучше подумай. Так что... нет, всё...

Первый раз заявление на пенсию он написал действительно пять лет назад, как только исполнилось шестьдесят. Но тогда на него буквально навалились со всех сторон: «Андрей Григорьевич, дорогой, ну кто работать-то будет? Сам же знаешь, толкового инженера сейчас днём с огнём не сыщешь. На кого ты нас бросаешь? Ну поработай ещё маленько!» С тех пор это «маленько» так и тянулось. Поддаваясь на уговоры, Фоминых раз за разом оттягивал выход на заслуженный отдых. Однако сейчас решился — всё, хватит! Наработался. Пусть где хотят, там и ищут новые кадры, а ему хоть на старости лет охота в своё удовольствие пожить: сад-огород, рыбалка, внуки, да и просто не мотаться каждый день на работу ни свет ни заря, вставать не по будильнику, а когда самому хочется, — это тоже дорогого стоит.

— Андрей Григорьевич, полгода, не больше, — подключился к уговорам начальник отдела кадров. — Мы как раз тут человечка одного присмотрели, вроде толковый, но, сами понимаете, нашей специфики не знает, а вы бы как раз за это время поднатаскали его, в курс дела ввели, а потом уж мы вас, как говорится, с помпой, со всеми почестями и проводили бы на заслуженный отдых.

— Нет, — снова упрямо мотнул головой Фоминых. — Пускай, вон... — он кивнул на зама по производству, сидящего напротив него, — Борис Николаевич натаскивает. Да и мастер есть, механики, так что... Разберётся, что к чему, если толковый.

Борис Николаевич, зам по производству, вертел в руках авторучку и, насупив брови, глядел в окно, за которым свежо зеленел недавно распустившийся тополь.

— Андрей Григорьевич, давай так договоримся... — наконец перевёл он взгляд на главного инженера. — Как в армии говорят — дембельский аккорд! — При этих словах он довольно громко хлопнул ладонью себя по ляжке. — Сам знаешь, дробеструйную камеру ставить собираемся, а подрядчик в Питере. По интернету, по телефону — это всё не то, надо своими руками, как говорится, пощупать, опытным глазом посмотреть, а опытней тебя у нас тут никого нету. Так вот давай так — камеру поставь, а потом уж и на пенсию иди, а? Вот такой вот дембельский аккорд получится!

Фоминых поёрзал на стуле.

— Борис Николаевич, дробеструйка — дело небыстрое, тут за неделю не управишься.

— Ну да, за неделю не управишься, но за месяц-то-полтора можно! Ну неужели для тебя это принципиально? Пять лет ждал, а ещё месяц не подождёшь?

— Не, — Андрей Григорьевич скептически усмехнулся, — и за месяц-полтора не получится, тут месяца три, как минимум, уйдёт. Ну, два, от силы, и то, если всё без сучка и задоринки будет, а у нас, сами знаете, сроду так не бывало.

— Ну ёлки-палки, ну пусть два месяца, ну, Андрей Григорьевич! Ну я ж говорю — дембельский аккорд! Такую жирную точку поставишь! А? В Питер в командировку слетаешь, посмотришь там всё сам, настропалишь подрядчика, вживую обсудите все детали, чтоб, как ты говоришь, без сучка и задоринки вышло. Соглашайся! Ну сам же понимаешь, не справимся без тебя. Пока новый главный инженер в курс дела войдёт, пока то да сё — время жалко, столько денег потеряем. А тут — такую память после себя оставишь! Каждый божий день добрым словом вспоминать тебя будем.

— Да это не просто дембельский аккорд, — снова раздался бас генерального, — это целая миссия! — Он внушительно потряс в воздухе раскрытой ладонью. — Андрей Григорьевич, кто ж ещё кроме тебя с такой задачей справится? Да никто!

Три пары глаз с надеждой смотрели на Фоминых. А тот, при упоминании о возможной поездке в Санкт-Петербург, призадумался. В принципе, было бы неплохо напоследок прокатиться в северную столицу за казённый счёт. А то, вон, сам генеральный, да и тот же зам по производству регулярно на всякие там выставки-форумы мотаются, а он — тот, на ком, по большому счёту, всё на заводе и держится, сидит тут безвылазно, как каторжный... «А так, может, в Эрмитаж сходить, в крепость Петропавловскую, ещё куда-нибудь... — прищурившись, прикидывал в уме Андрей Григорьевич. — Попросить дней, чтоб с запасом было, чтоб на всё хватило: и с подрядчиком дела порешать, и на культурную программу. Куда они денутся, сколько попрошу, столько и дадут. Сам-то потом навряд ли туда выберусь». И ещё порадовало слух красивое и значительное слово «миссия». Фоминых не был слишком уж честолюбивым человеком, но тот факт, что эту самую миссию просят выполнить именно его, ощущение собственной значимости и определённой незаменимости всё же потешило самолюбие. «Миссия... — повторил он про себя. — Они ж и вправду без меня тут чего-нибудь напортачат. Как пить дать. А дробеструйка заводу нужна, ой как нужна. С ней возможности другие открываются. Если я её сейчас поставлю — на самом деле великое дело им сделаю. Точно добром помнить будут». Снова поёрзав на стуле, Андрей Григорьевич облизнул губы и кивнул:

— Ладно. Согласен.

Последний раз Фоминых летал на самолёте лет двадцать, если не больше, назад, поэтому в преддверии командировки он изрядно волновался. В аэропорт, расположенный в областном центре, приехал часа за три до вылета, боясь где-нибудь заблудиться, не успеть, что-нибудь сделать не так и отстать от рейса. Но всё прошло благополучно. Поднявшись по трапу, Андрей Григорьевич предъявил улыбчивой стюардессе свой билет, и та показала ему его место — в середине салона, слева, второе от иллюминатора. Соседние места были ещё не заняты. Фоминых положил на багажную полку дорожную сумку, сел в своё кресло и облегчённо выдохнул.

И так вышло, что обеими попутчиками Андрея Григорьевича оказались женщины. Первой подошла та, чьё место было по правую руку от него, у прохода. Обычная дама средних лет, ничего особенного. Сев, она сразу же пристегнула ремень, раскрыла какой-то журнал и углубилась в чтение.

А когда салон был практически полон, подошла и вторая спутница Фоминых. И вот тут Андрей Григорьевич несколько взволновался и даже как-то оробел. Дело в том, что видеть подобный тип женщин вживую ему ещё не доводилось. По телевизору, на картинках — да, но вживую — нет.

Подошедшая скользнула ленивым взглядом поверх голов других пассажиров, пробралась к своему месту, села, положила на колени небольшую сумочку (Фоминых вспомнил, что где-то слышал, будто такие зовутся клатчами) и направила взгляд в иллюминатор. А Андрей Григорьевич стал незаметно разглядывать свою новую соседку.

Наверное, её можно было назвать красивой, но... люди сами по себе такими не бывают, и Фоминых, глядя на свою вторую спутницу, сразу вспомнил манекен, который не так давно разглядывал, ожидая супругу в торговом центре.

Возраст её был, судя по всему, около тридцати. К тонкой талии и крутым бёдрам — что, надо сказать, встречается и в живой природе, — прилагалась грудь как минимум четвёртого размера. Впрочем, Андрей Григорьевич не особо разбирался в подобных вещах, но почему-то при виде бюста соседки в голову ему пришла именно эта цифра. Пепельного цвета волосы были заплетены в несколько тугих кос, начинавшихся прямо ото лба и лежавших на плечах толстыми змеями; пухлые губки (этакая а-ля уточка, но в меру) придавали лицу чуть капризное выражение; кожа с ровным светло-шоколадным загаром походила на кукольную — такая же гладкая и такая же на вид пластмассовая, без малейших намёков на морщины; носик маленький, аккуратненький, чуть-чуть курносенький, на переносице небольшая лангетка, прилепленная полоской прозрачного лейкопластыря, видимо, после ринопластики; длинные, круто загнутые кверху ресницы напоминали крошечные опахала, а разрез глаз... впрочем, может, глаза у неё были раскосыми от рождения, но, глядя на всё остальное, в это верилось уже с трудом. Одета девушка была в белую футболку с длинными рукавами, широким вырезом вокруг шеи и непонятными иностранными словами на груди, на ногах — потёртые голубые джинсы с довольно большими рваными дырами на коленях, сквозь которые виднелась загорелая кожа ног.

После того, как самолёт набрал высоту, соседка Фоминых справа откинула спинку кресла, убрала журнал и закрыла глаза, а та, что сидела слева, достала из клатча смартфон в чехле, густо усыпанном стразами, и стала неспешно цокать по экрану длинным ногтем, разрисованным мелкими цветастыми узорами. При этом она время от времени, словно собираясь с мыслями, откидывала голову назад и задумчиво смотрела в иллюминатор на розовые рассветные облака, медленно проплывавшие под самолётом.

Главный инженер завода «Агроспецтехмаш» никогда не страдал от излишнего любопытства, а уж тем более заглядывать кому-то через плечо — это и вовсе было не его. Но тут Андрею Григорьевичу стало просто жуть как интересно, что же делает в своём телефоне его соседка. Он как мог сильнее вдавил себя в спинку кресла и скосил глаза влево, стараясь незаметно заглянуть в экран смартфона. Увидев страничку известной соцсети, Фоминых несколько успокоил свою совесть: «Ладно, это не частная переписка, а, так сказать, публичное пространство, хоть и в интернете, так что, если чего-нибудь и подгляжу, то нестрашно».

Чтобы не выдать свой интерес, Андрей Григорьевич старался держать голову ровно. Косить при этом глазами было крайне неудобно, они уставали, но он всё же сумел рассмотреть заголовок сообщения: «Моя миссия». «Ну-ка, ну-ка...» — увидев знакомое слово, Фоминых заинтересовался ещё сильнее и прищурился, стараясь прочесть мелкий шрифт.

 «Девочки, наконец-то я сделала себе нос, — было напечатано на экране. — Я ждала этого полтора года и, как только пришло письмо от доктора, что у него на меня есть время, я тут же всё бросила и полетела. И вот моя мечта осуществилась, и я уже лечу обратно». Фоминых поднял глаза на нос соседки, которая в эту минуту с лёгкой задумчивостью смотрела в самолётное окно. Потом она опять перевела взгляд на экран и снова стала цокать по нему ногтем: «Да, это была моя мечта. Знаете, девочки, каждый человек должен иметь какую-то мечту, к которой надо стремиться. Но как узнать, о чём мечтать? Ведь если какая-нибудь женщина ничего слаще морковки в своей жизни не видела, то как она узнает, что есть в этом мире что-то другое, о чём можно мечтать? Поэтому я показываю вам, девочки, на своём примере, к чему можно стремиться, о чём можно мечтать. Например, встретить Новый год на Бали, съездить на шоппинг в Милан, сделать себе новый нос, глаза, губы и много чего ещё. И в этом я вижу свою миссию здесь, на земле. Да, девочки, если хотите, то это моя миссия — показать вам, к чему можно стремиться...»

Перестав читать, Фоминых снова посмотрел на свою попутчицу и вздохнул: его миссия, та, с которой он сам летел в командировку, показалась Андрею Григорьевичу заурядной и крайне прозаической.

Семнадцать дел

Напротив ворот женского монастыря, скрипнув подвеской, остановился грязный серый УАЗик с синей полосой на бортах. В жёлтом свете фар, высветивших закрытую калитку, мельтешили капельки занудливого осеннего дождя. С переднего пассажирского сиденья из машины вышел высокий крепкий мужчина в штатском. Поглубже натянув кепку, он поднял воротник куртки, открыл заднюю правую дверцу и произнёс:

— Выходите, не бойтесь.

На дорогу, внимательно глядя себе под ноги, осторожно вышла женщина средних лет и сразу же раскрыла над головой зонт. За ней из УАЗика выбрался ещё один мужчина, в форме полицейского с капитанскими погонами на плечах.

Тот, что был в штатском, стараясь не наткнуться на спицы зонта, чуть склонил к женщине голову:

— Значит, делаем, как договорились. Сейчас вы посмотрите на мужчин, которых мы вам предъявим, и, если среди них будет тот, кто выхватил у вас сумочку, вы нам на него укажете. Пока без протокола. Вы же запомнили того? Главное — не бойтесь. Хорошо?

Женщина кивнула:

— Хорошо.

Капитан накинул на голову капюшон форменной куртки и с сомнением произнёс:

— Не знаю, Михалыч, мне кажется, зря мы сюда приехали.

— Зря, не зря, но проверить надо. Да и надо же вообще с чего-то начинать. Вот с этих гавриков и начнём. Мало ли... Давай стучи.

Полицейский в форме подошёл к калитке и затарабанил по ней кулаком. Вскоре дверь отворилась.

— Чего надо? — хмуро спросил всклокоченный бородатый старик, служивший при монастыре сторожем. Увидев перед собой представителя закона, отступил в сторону. — А-а... милиция пожаловала...

— Игуменью зови, — приказал старику капитан. — Скажи, дело есть. Да только — эй! слышь! — прямиком к ней, и больше никому ни слова, что мы приехали! Понял?

— Понял, понял... — пробормотал сторож и, повернувшись, исчез в темноте.

Через несколько минут из калитки вышла низенькая пожилая женщина, одетая с ног до головы в чёрное. Поверх монашеской рясы на ней был накинут целлофановый дождевик.

— Здравствуйте, матушка, — вышел на первый план полицейский в штатском. По всей видимости, он был у приехавших за старшего. — Нам бы ваших постояльцев посмотреть. Не возражаете?

— Доброго здоровья, — произнесла монахиня и чуть заметно поклонилась одной головой. — А ежели возражаю, так уедете?

Полицейский сдержано засмеялся.

— Ну... вы ж не возражаете?

— А чего стряслось?

— Да тут вот... — Мужчина переступил с ноги на ногу. — У женщины одной сумочку из рук вырвали. Вдруг, кто из ваших, мало ли...

— Ну что ж, смотрите. Если кто из наших, прятать не будем. Вам сюда их позвать или сами пройдёте?

— Лучше сюда.

Игуменья повернулась к старику-сторожу:

— Николай, сходи, позови всех сюда.

— Подождите, — остановил старика полицейский. — С вами наш сотрудник пойдёт. На всякий случай. Чтоб никто там по дороге случайно не потерялся. — Он посмотрел на того, который был в форме. — Юра, сходи с ним. Сюда всех приведёте, но пусть стоят за воротами, и ты там за ними приглядывай. А сюда, на улицу, по одному потом пусть выходят. По очереди. А то толпой всех смотреть толку меньше будет.

Кивнув, капитан ушёл вместе со сторожем, игуменья осталась у калитки, а полицейский в штатском, закурив, вернулся к УАЗику.

— Скажите, — женщина, приехавшая с полицией, поёжилась и почти совсем опустила себе на голову зонт, закрываясь им от ветра, — а что тут мужчины делают? Здесь ведь женский монастырь.

— Что делают? — переспросил полицейский, затягиваясь сигаретой. — Живут, вот и всё. Под тип как приблудные. Вроде как деваться им больше некуда. Бомжи всякие, уголовники бывшие, пьяницы... А эти, — он мотнул головой в сторону игуменьи, — их не гонят. Подкармливают, одежду кое?какую дают, которую обычные прихожане в церковь монастырскую приносят. Ну и те, конечно, не просто живут, а работают. Тут же бабки одни. Монахини-то. Старенькие, сами не могут тяжёлую работу делать. Вот. А эти им, значит, снег зимой чистят, землю под огород копают, ремонтируют чего-нибудь, когда надо, тяжести таскают. В общем, всё, что для монастыря нужно. Живут они, понятное дело, отдельно. Там у них домик свой есть, на отшибе, за заборчиком. Получается, вроде бы как при монастыре, но в то же время сами по себе.

— Понятно, — кивнула женщина. — И вы думаете, кто-то из них мог пойти на это? Я имею в виду кражу.

— Ну а почему бы и нет? Контингент ещё тот, поэтому проверить надо. Пару раз мы у них тут беглых находили, с колонии-поселения убегали.

— А сколько их тут?

— Да по-разному, когда как. Летом меньше, зимой больше. Бывает, что человек пять, а иной раз и двадцать пять наберётся.

Через пару-тройку минут с той стороны ворот послышался разнобой мужских голосов. Кто-то кому-то что-то выговаривал, кто-то ругался, но громче всех был слышен голос капитана, требовавший тишины и порядка.

Полицейский в штатском вошёл во двор, что-то сказал там, потом вернулся к потерпевшей.

— Ну всё, давайте начнём. Только внимательней, пожалуйста. Не торопитесь, не волнуйтесь, они вас не видят, так что... Юра, давай! — крикнул он.

И из калитки по одному стали выходить «постояльцы» женского монастыря. Один, второй, третий... Потерпевшая внимательно смотрела на каждого, но всякий раз отрицательно мотала головой.

Моросящий дождь не унимался, а плотно укрытое облаками небо делало осеннюю черноту непроглядной и мрачной.

Седьмой, восьмой, девятый... Возраст у многих было трудно определить. Заросшие, бородатые, просто небритые, худые, с одутловатыми лицами, у многих тюремные татуировки на руках, одеты кто во что горазд. С хмурыми, но чаще просто безразличными лицами, они один за другим выходили за ворота монастыря, послушно вставали в свет фар и ждали дальнейшей команды.

Но женщина каждый раз говорила: «Нет, не он». Полицейский в штатском снова просил её не торопиться, смотреть внимательней, но та лишь мотала головой: «Нет, не этот».

Одиннадцатый, двенадцатый, тринадцатый... Пока они выходили, монахиня, ни на кого не глядя, стояла в стороне и молча перебирала чётки. Шестнадцатый, семнадцатый. За семнадцатым из ворот вышел капитан.

— Ну всё, больше нету.

Тот, что был в штатском, ещё раз посмотрел на потерпевшую:

— Точно нет среди них вашего? Вы уверены?

— Нет, нету. Уверена, — кивнула женщина. — Тот моложе был и одет лучше.

— Ну что ж. Отрицательный результат — тоже результат. Садитесь в машину, сейчас обратно поедем.

Женщина с капитаном забрались на заднее сиденье, а тот, что был за старшего, подошёл к игуменье.

— Ну всё, матушка. Спасибо вам. Извините, что потревожили так поздно, но, сами понимаете, — служба. Дело расследуем, так что... Надо всё проверить.

Монахиня чуть заметно улыбнулась и кивнула:

— Я понимаю.

Полицейский собрался уже было уходить, но вдруг снова повернулся к игуменье:

— Матушка, вопрос можно? Ну, а всё-таки, зачем вы их всех тут у себя привечаете? Я ж знаю, они тут у вас и пьют, и дерутся, и всякое бывает. Вас-то, понятное дело, не трогают, но контингент-то ведь ещё тот, — повторил он слова, ранее сказанные потерпевшей. — Ну держали бы двух-трёх как работников и всё. А то вон сколько мы их насчитали — семнадцать человек! Зачем столько?

Монахиня задумчиво пожала худыми плечами и глянула снизу-вверх на полицейского:

— Не знаю. Может, затем, чтоб у тебя, милок, на семнадцать дел меньше было?

Поселенов Алексей Николаевич - член СП России. Родился в 1969 году в городе Кемерово. Окончил Кемеровский госуниверситет, по образованию юрист.
Автор двух книг прозы, книги стихов, публковался в журналах "Дальний Восток", "Сура", "Москва", "Бийский вестник", "Огни Кузбасса", "Начало века", в коллективных сборниках и альманахах.
Проживает в г.Кемерово

Вверх

Комментариев: