|
* * *
Как хорошо забыть ключи,
сидеть под дверью кротко, –
сверчок сознания, сверчи,
сквозь темень околотка.
И делать нечего в плену
застывшей круговерти –
берёшь на плечи глубину
и вес небесной тверди,
берёшь на сердце остриё
звезды, скользнувшей кратко,
и одиночество твоё –
прозрение, догадка…
* * *
Коснусь тебя – и где-то в вышине
услышу тайный всплеск прикосновенья,
а встретимся глазами – и верней
духовных струн далёкое волненье…
Размолвимся ли, сердцем говорим –
на небе это всё звучит, на небе,
и будто бы симфонии творим
в земной печали о насущном хлебе.
Но совершается на небесах
не каждый брак, – в оркестре вертикалей
не хлопай дверью, ибо на часах
нам вечную любовь предначертали…
* * *
От страха тебя потерять
мне в голову лезет дурное –
бескрайняя снежная гладь,
полярная ночь надо мною.
Как хилое деревце, я
в недвижных снегах утопаю –
пустые до неба края,
и ночь невозвратно глухая.
* * *
Хочется спать –
день и ночь напролёт,
словно медведь
под валежником белым,
долгим дыханием
выплавив лёд
в уединении
оцепенелом…
Выспаться так
в ледяной скорлупе,
чтобы весну
угадать с полуслова –
острые запахи дёрна,
капель,
гул в нежных в кронах
огня голубого…
* * *
Какие мне снились кошмары –
взрывалось внутри вороньё,
сердечные знали радары,
что предал ты имя моё.
И мертвенно небо ветшало –
во снах, как бумажная мгла,
и, сбив простыню, я бежала,
но всё же успеть не могла.
ЯНВАРЬ
Хорошо, что природа в аскезе,
тощий абрис снежком принакрыв,
не поёт ни о чём и не грезит,
постигая наш горький разрыв.
Расцветут, словно пышные трели,
небеса, сотворяя весну,
и, быть может, в пасхальном апреле
я без боли тебя помяну.
* * *
Ах ты, вольница жгучих равнин,
разметала твоя справедливость,
словно полчище, смерч-исполин,
то, о чём ты годами молилась.
По-казачьи – рубить сгоряча,
даже в боли не ведая мщенья,
но настигнет тебя невзначай –
ясный полдень любви и прощенья.
* * *
Разломы в мире, и у нас разлом,
и кто-то скажет – поделом!
* * *
Что видно в забытых душой небесах,
покуда мы все лицедеи?
И сколько чистейшей любви на весах
стяжаем, годами скудея:
кому помогли – наяву, не во снах –
без самодовольства и лести?
Что весит душа на небесных весах –
вы душу попробуйте взвесьте…
* * *
Плещет в сердце бездонность печали
и смиренья великий покой,
отгремели шторма, отзвучали
страсти горной кипучей рекой.
«Суета и томление духа!» –
повторяешь о каждом ты дне,
но звезда в небесах не потухла,
хоть и горек твой опыт вполне.
НА ЛИТУРГИИ
Ниспадают тишайшие реки –
из-под купола прямо в сердца,
и омыты стоят человеки
от гнетущего чувства свинца.
Как люблю Литургийное чудо
и крутой поворот этих рек,
что возносят нас мирно отсюда
под молитвенным трепетом век.
* * *
Незримо веет сквозь меня, легка,
река покоя, тишины река.
О, как не помешать, дыша навстречь,
Великой Тишине свободно течь?
|
РАННЯЯ ВЕСНА
Мой друг, так морозно и слёзно
сияньем повергла весна,
и всё между нами серьёзно:
ты – мной, я тобой прощена.
Пульсирует солнце вселенной,
и снежные дебри тихи,
читаю тебе сокровенно
я птичьи следы, как стихи.
По насту, слегка голубому –
смиренная хвоя сосны,
и всё-то у нас по-другому
в обрушенной бездне весны.
Прекрасны снегирь и синица,
и леса хрустальная вязь,
и смотрит любовь как черница,
с дыханием стужи слиясь. СУЕВЕРИЕ
Умерить сердце шумными делами –
пойти, поехать, чужакам звонить,
и о великой тайне между нами
в холодном межеумье позабыть.
Чтоб суеты обманные манёвры,
потешный авангард, крикливый бой –
от зависти ползучей и от ссоры,
быть может, защитили нас с тобой.
Туземцем пляшет грубый мегаполис,
и прячу я заветные слова,
как тот дикарь, что, смутно беспокоясь,
не называет в страхе божества.
НАДЕЖДА
Так велика весной надежда –
она повсюду и во всём,
и брезжит вдохновенно нежно
земной реальности фантом.
Автомобили и трамваи,
стекло ослепшее, асфальт
парят, свеченье развивая
в таинственные доли ватт.
Забыв кабальные маршруты
и рельсов мертвенную сталь,
встречают мир цветущей смуты,
живого изумрудья даль.
Так велика весной надежда –
витает маленький трамвай
средь тучных трав и где-то между
лохматых солнц…
И ты взлетай!
* * *
Разъято небо над тобой –
миры чудесных глаз
глядят из бездны голубой
на жизнь твою сейчас.
И не слукавить уж никак
среди лучей святых,
но можно сделать верный шаг
слепой душе – до них.
Ну а затем, куда бы путь
ни вёл ты во плоти,
той светозарной тайной пусть
управятся пути!
ЧИТАЯ ЖУРНАЛ
Не суета, мой друг, не суета ли –
темнить, когда и так мы все устали
от темноты, что ломится извне?
Рябит в глазах, и слипшиеся строчки
без знака запятой, вопроса, точки, –
что борозды в придонной глубине.
Так автор хочет жестом ерундовым
казаться авангардным, стоумовым –
и кажется. Но не тебе и мне.
* * *
Набежали балаболки – балаболят, балаболят,
выражения их колки, но, пожалуй, и не боле.
* * *
Крепись и уповай, готовый ко всему,
открыты небеса, но рябью застит очи,
сквозь танец облаков, индиговую тьму
ты вряд ли различишь пунктиры и отточья.
Крепись и уповай, будь сердцем храбрый лев
и агнец в тот же миг лицом невозмутимый,
готовься ко всему, себя преодолев, –
так примешь Благодать и бой неотвратимый…
* * *
Твои целую раны,
набрякшие бинты,
солдатик, брат названый,
велико страждешь ты.
Горит в железном круге
земли родной судьба, –
огонь за нас, за други,
ты принял на себя,
подставил эти плечи,
закрыл, как ПВО…
И подвиг твой – навечно,
нет истинней его!
* * *
Сколько нужно любви, чтобы вылечить раны,
молчаливые скорби, охриплую боль?
Сколько огненных слёз и молитв неустанных
претворить по-евангельски в добрую соль?
Сколько нужно ещё русских судеб и жизней,
чтобы чёрные бездны проклятий унять,
доверяясь земной и Небесной Отчизне,
уходить воевать, уходить воевать?!
|