| |
МИР
Свежих сил преисполнен и духа,
наливается жизнью, как плод, –
этот мир, где война и разруха
всё ж орудуют – наоборот.
И никто не узнает, как трудно,
сколько тайных космических сил
нужно в милости ежесекундной,
чтобы Мир – это званье носил.
* * *
Как шерсть зелёного ягнёнка –
здесь одеяние земли,
и тонко, изумлённо тонко
деревья руки вознесли.
Листок и лепесток шелковы,
и реет ангел чистоты
в пролесья нежные обновы,
золототканые мечты.
Сквозь дикой яблони румянец,
прибрежной пасторали глянец
летит благоуханный свет
фиалкам ласковым в ответ.
И тонко, изумлённо тонко
деревья руки вознесли.
Как шерсть зелёного ягнёнка –
здесь одеяние земли…
* * *
Возможно ль без трагических судеб,
жестокого надрыва, долгой боли?
Вот поле золотое, мирный хлеб,
и хочется дышать как это поле:
поют лучи – ответствует оно,
лишь неба благодатное угодье,
и столько силы укоренено
в его вселенской тайне плодородья...
А что поэт? Не может без страстей,
и плод его насквозь отравлен ими.
Но ты молчи и только небо пей,
колосьями склоняясь золотыми…
СТЕПЬ
Ни красивых красот, ни высоких высот –
только жухлые травы да память,
только рыжая степь да казацкая крепь,
только ветра горячая замять…
И пригрезится снег, половецкий набег
да железная чёрная сеча,
ни цветущих дворов, ни раздольных хоров –
свист и скрежет, и стон человечий…
УНЫНИЕ
Нет слёз. Нет слов. И для кого
природа стала фоном пышным?
Всё – декорация всего
и выглядит тотально лишним.
ВЕСТЬ
Из глубин бытия – с высоты –
тихий взгляд посылаешь мне ты,
тихий взгляд над землёй горевой.
Смерти нет – ты герой.
Ты живой.
* * *
Вот небо, вот земля –
какие шутки, брат?
И цедят тополя
смолистый аромат.
И жизни строгий дух
горчит, извечно свеж,
врачуя наш недуг
насмешливых невеж.
И строгость та легка,
и горечь та чиста,
как милости река,
как слёзы у Креста.
* * *
В холодном поднебесье – океане
энергий необузданных, стремнин,
не выискать несокрушимой грани,
прозрачен ты для бури и один.
Подбрасывает к звёздам, топит глухо
и гонит волны сквозь живую плоть –
стихия за стихией в битве духа…
И руку подаёт тебе Господь.
* * *
Закудрявились бурые тополи,
золотая лоза ивняка,
и в берёзовом нежном акрополе
поселились, кружа, облака.
В полых водах летят отражения,
лишь тростник уцепился за лёд,
всюду рифмы для ока, сближения,
всюду стройность, гармония, взлёт.
Птичья музыка, ясная, дружная,
в венценосный вплетается свет,
будто не было голоса вьюжного,
будто тьмы на земле вовсе нет.
* * *
Куда растёшь ты, дерево души,
ветвями шевеля нетерпеливо,
топорщась в самой царственной тиши,
у почвы каменея молчаливо?
Ты буйствуешь, терзая нежный свод,
древесные узлы крутя на память,
и слёзы льёт небесный Садовод –
не в силах кривизны твоей исправить…
* * *
Эти тонкие побеги,
эти ломкие штрихи,
облака поющей неги,
звон медовый у реки,
где шмели в своём гареме
пьют фиалок аромат,
и легко уносит время,
словно облачко, наш сад…
* * *
Всё любовь, всё дыханье, всё трепет –
выткан мир из тончайших лучей,
и листвы ослепительный лепет
знать не знает своих палачей –
тех, кто хочет земное творенье,
всякой жизни священную нить,
златотканое это горенье
разорвать вместе с нами, казнить.
* * *
Мой сад, где ограды пробиты
и бродит стадами сирень,
с утра захватили бандиты
и делят его целый день.
Бесчинство хрипя нарастает,
умолкли дрозды, соловьи,
лишь пухом лебяжьим спадает
цвет яблонь и пышной айвы.
И вот уж до неба заборы,
за каждым – пристанище пса.
Не в толк им зелёные хоры
и предков моих голоса…
2009
ПОДСОЛНУХИ
Лопоухи они, конопаты –
деревенские наши ребята,
возмужали и – солнцу навстречу,
будто войско на жаркую сечу…
* * *
О, древнего ящера око
сквозь тучи – закатный зрачок,
глядишь по-рептильи жестоко
на наш человечий мирок.
Выходят два кровные брата
сражаться, на верную смерть.
И, кажется, ты виновато,
продолжив на это смотреть.
|
* * *
Успеешь ли за скоростью светил
и пляскою сезонов круговой,
их блеском, что снега позолотил,
проталины дернины луговой?
Природа пролетает мимо нас,
а медленное сердце смотрит сны,
где лунный расплывается анфас
за полчаса до огненной весны…
* * *
Неважно, кто ты есть такой
среди земных годин,
серёзный носишь непокой,
что ты особый, не такой –
неповторим, один.
Мечтаешь – выбыв налегке,
чтоб мир приял черты,
чтоб в нежном облаке, реке,
берёзе трепетной, строке
был ты – вовеки ты!
* * *
Всё неправда – минуту спустя,
время движется, смыслы крутя.
Не расскажет вчерашняя шутка,
как темно стало сердцу и жутко.
Будет плач, будет радость заутра,
и опять всё изменится круто…
Но дано упование всё ж –
и дыханье молитвы не ложь!
* * *
Не слаб огонь мой, не силён
и вне предметности времён
разумен, в меру зрящ
и малость говорящ.
Но даже с этим огоньком
я вижу ложь. О как знаком
язык двойной, змеиный,
не знающий повинной!..
* * *
Прихлынет к сердцу и отхлынет
любви таинственный прибой.
Снегами, ливнями отныне
заплакан день наперебой…
Что толку в горестной остуде –
хоть песней, словом надыши,
другого времени не будет
для обретения души…
СВЕТ
Великий луч, живое изваянье,
такой необоримый и прямой,
пронзил сиюминутные деянья,
столь горестно запутанные мной.
И вот стою в потоке излученья,
и сколько нужно выстоять – невесть,
и огненного неба истеченье
велит смотреть на жизнь свою – как есть.
* * *
Спрячь меня, закутай, осень,
в шелест невесомых дней…
Всё мы что-то нудим, просим,
не становимся скромней,
а ведь только-то и надо –
до конца дарить теплом,
в тихой жертве листопада,
в ломком свете золотом.
И легка твоя повадка,
неотмирен тёплый звук:
льётся шелест – без остатка,
пред лицом смертельных вьюг.
ЭЛЕКТРИЧКА
Просвистела, пронизала
вихрем холода, тревоги,
безымянностью вокзала,
бесприютностью дороги.
* * *
Затаилась жизнь внутри
молчаливо, неподвижно, –
что ты там ни говори,
а её почти не слышно.
И вселенская метель
тянет свой виток протяжный…
Затаилась жизнь теперь, –
так бывало не однажды.
УТЕШЕНИЕ
Беспомощен ты в скорби, как малютка,
от гибели совсем недалеко,
но льётся утешенье в сердце чутко –
небесное святое молоко.
И горы благоденствия земного
не властвуют отныне над тобой,
подарка ты не требуешь иного
в высокой колыбели золотой…
* * *
Ты говори. Я существую,
пока со мной ты говоришь,
где небо вьюжится, рискуя
упасть с оледенелых крыш.
Ты говори. Мне нужно очень
ловить живую эту связь:
я сон, что зацепился ночью
за кроны, словно ткань виясь.
Ты говори. Вдыхая чутко,
целуя голоса полёт,
иду сквозь боль по первопутку,
я существую – здесь, я – вот.
* * *
В пустой вселенной, облачности тусклой
потерян, одиночеством распят –
найдёшь себя, протягивая чувство
любви – живую ось координат.
* * *
Летит снежок – и дерзостно, и кротко:
чело присыпал церкви золотое
и плечи-скаты, женственно-лебяжьи,
о вкрадчивая снежная походка,
ты, и в глаза небесною слезою
вторгаясь, убеляешь чувства так же…
Летит снежок безропотно-свободно
душе навстречу, что летит – подобно!
* * *
Ни медали твои, ни дипломы
не составят правдивый итог,
но – невидимых мыслей изломы
и поступков отчаянный смог.
Ни друзей молодые восторги,
ни капризной удачи виток
не расскажут о главном итоге,
засекречен покуда итог.
Копит сердце живые скрижали,
неподкупную тайну скребя:
знаки гнева, любви и печали –
что в итоге составит тебя.
* * *
Мы ходим здесь по облакам,
прокладывая тропы
сквозь чудно рухнувшие к нам
пуховые сугробы.
Сбылась мечта, но путь непрост
и в облаках пуховых –
по пояс, в человечий рост
заснеженных покоях.
* * *
По Тебе душа моя томится
и, сама не ведая того,
чутко ищет, вглядываясь в лица,
дуновенье света – Твоего…
* * *
Всё просто на земле широкой, просто –
любить, любить до самого погоста
шатровых сосен дебри меховые
и белых храмов солнечные выи,
протяжных волн гремучие узоры
и в дымке кристаллические горы,
и знак, что на крыле уносит птица,
и лица, человеческие лица. |
