1

Эти давние события начинались в далёком уральском городе Серове.

Ранним утром в субботу по заведенному порядку Семён Малышев спешил в горком, где служил шофером.

- Ты что, не в курсе? - остановил его вахтер на входе в здание. -Первого взяли!

- Как взяли? - недоуменно произнёс он.

- А так, взяли - и всё! – выдохнул вахтёр.

Малышев как раз и возил первого секретаря горкома партии Степана Александровича Архипова.

Теперь шофер стоял в растерянности. Он потоптался с ноги на ногу.

- Дай ключ от гаража, - попросил вахтера Малышев, - я посмотрю машину.

- Чего её смотреть? - огорошил тот. – Топай домой, отдыхай. Жди, когда вызовут.

Малышев, ничего не ответив, вышел из горкома.

Почувствовал, как учащенно забилось сердце. В голову назойливо полезли худые мысли. В его городе, как и повсюду в стране, шла «чистка» партии. «Может, завтра и меня заберут, - уныло размышлял он. - А за что? Найдут за что! Если Архипов загремел, скажут, и водителя надо прибрать, наверное, чего-нибудь знает. А что я знаю? Окромя своей машины, ничего. Куда пошёл Архипов, с кем, о чём говорил - не моё дело. Да и зачем мне знать?».

Так, рассуждая сам с собой, брёл Семён по однообразным неуютным улицам Серова. Погруженный в думы, он не ответил на приветствия двух знакомых, те с опаской посмотрели ему вслед: «Чего это с ним?».

Дурные предчувствия Семёна не оправдались. Но за месяц-полтора всё руководство горкома было арестовано. Шофёра Малышева к великой его радости не тронули. В покое также оставили бухгалтера, уборщицу и одного из помощников первого секретаря.

- Я знаю, что это Бог отвел от тебя беду за страдания нашей семьи! – сказала Семёну мать - Елизавета Карповна. - Слава ему! Хоть бы благодарственный молебен Господу заказать. Да где? Церкви все позакрывала новая власть...

Сын недавно вступил в партию и к словам матери отнесся иронично, даже хотел подшутить над ней, но сдержался. Считал, что просто повезло! Все же, имея чуткую душу, вспомнил - они с мамашей претерпели всякие лишения.

Смутно возникли очертания деревни Яганово на вятской земле, где он родился в доме деда Лаврентия. Столь же отдаленно, пожалуй, больше со слов матери, чем из собственной памяти, забрезжил облик отца именем Григорий. Из царской армии он приехал в отцовскую избу в короткий отпуск. Больше Сёма уже никогда не видел родителя. Зато появилась на свет сестрёнка Катя.

Внуки почему-то злили деда.

Суровый до жестокости, он промышлял выделкой коровьих и овечьих кож в оборудованной для того бане. По причине, о которой молчал, Лаврентий недолюбливал невестку, не скрывал неприязни к Елизавете. Говорил ей и внукам: «Свалились на мою голову, нахлебники!».

И то сказать, дед тащил на себе ещё младшего сына и двух дочерей. Потеря Григория, хоть извещение так и не пришло, ещё более взвинчивала деда. Тяжко было Лаврентию со всей этой обузой.

Однажды, вспыхнув из-за какой-то мелочи, дед выгнал невестку с внуками. Обиженные странники добрались до соседнего села, где у Елизаветы жила одинокая знакомая. Она и приютила солдатскую вдову.

Мысли о хлебе насущном терзали Елизавету днём и ночью. Стучала во дворы зажиточных мужиков, брала любую работу: и дворы скотные чистила, и полы мыла, и белье стирала, утирая набегавшие слёзы. Когда Сёма подрос и окончил три класса школы в селе, надумала вдова искать лучшую долю. Втроем переехали в Серов, где Елизавета пошла в дворники, её семье предоставили отдельную комнатку.

Быстро пролетало время. И вот сын уже подсоблял ей во всём. После семилетки батрачил у подрядчика, хоть и невелик был заработок, всё же помогал семье. Через год с большим трудом по рекомендации знакомого доменщика он устроился рабочим на Надеждинский Металлургический завод, созданный ещё в 1896 году.

Семён был счастлив!

Так бывает счастлив бездомный и голодный , который обрёл-то, наконец, кров и пищу. Кругом безработица свирепствовала, а у него место на заводе.

Пареньку, видя его усердие, предложили пойти на курсы шоферов тут же на комбинате. Поучился, получил права. Несколько лет крутил баранку на своём же предприятии, пока не забрали в горком.

И вдруг эта «чистка»!

Тревога не оставляла Малышева. Но все устроилось неожиданно и, как нельзя, лучше. Ему предложили пост директора отделения Глававтотранссбыта в Серове.

В июне 1941-го исполнялось два года, как он занимал руководящую должность и заочно учился в институте в Свердловске.

2

… Окна квартиры, где жили Семён и мать, смотрели во двор школы. Сестра Екатерина к тому времени уехала учиться в институт в Свердловск. На рассвете, пока еще не ушла ночная прохлада, Семён выскочил на спортивную площадку у школы, сделал зарядку, пробежку, а дома принял холодный душ. Выпив чашку чаю, он пешком пошёл на работу.

Было воскресенье, но Малышев каждый выходной хотя бы на час являлся на службу, проверял, вовремя ли выходили машины на линию, работали по «скользящему графику».

На проходной дежурил пожилой охранник Михаил Иванович Огурцов. Думая, что тот не слышит, Малышев вслух сказал:

- Не спит охрана, это мне приятно! Значит, машины никто не угнал, запчасти целы, бензин не слили. Люблю во всём порядок, а вт разгильдяйства я не терплю. Не спит охрана – это хорошо!

И обернулся к охраннику:

- Доброе утро, Михаил Иванович!

- И вам, товарищ директор, желаю добра и здравия, желаю от всей души. Слышал, как вы рассуждали про охрану. Хитрого в нашем деле нет. А вот чтобы уснуть! В такую ночь разве уснёшь? Мороз по коже, как подумаю, так и не по себе…

- А что такое? Чем вас, Михаил Иванович, ночь перепугала? – не удержался директор.

- Разве вы не слышали, Семён Григорьевич? – удивился охранник.

- О чём я должен был услышать? – в свою очередь удивился Малышев. – Я не знаю…

- Сегодня ночью немец начал войну! Вас уже два раза спрашивали.

- Войну-у-у… - недоуменно протянул Малышев. – Не может быть! Недавно сам товарищ Сталин, я слушал его выступление по радио, говорил, что мир у нас с Германией, что мы – друзья. Торгуем, опытом обмениваемся, тосты произносим. Что, мол, они никогда не пойдут на нас, и Гитлер заявлял о твёрдом мире…

- Семён Григорьевич, их, немцев не поймёшь, они народ лукавый, - не утерпел Огурцов. – Улыбаются, горячо пожимают руку, а за пазухой держат большой камень, чтобы в удобный момент нам лоб рассечь да опрокинуть в яму. Мне отец говорил, он с немцем воевал в Первую мировую, знал их повадки, так что я передаю без обмана…

Семён почувствовал противный холодок в затылке, и, прибавив шагу, почти бегом влетел в кабинет. Вовсю звонил телефон, он взял трубку, услышал незнакомый женский голос: «Семён Григорьевич завтра в 8 часов 30 минут вы должны в полной готовности явиться в воинскую часть для отправки на фронт».

Звонили из военкомата.

- На фронт? Как? Что за сроки! А кому передать дела?

Но в ответ - гудки.

Директор спешно отозвал с отдыха замов, показал им шифрограмму, поступившую из области, готовил приказы, распоряжения. В этой суете позвонил домой: «Мама, собери мне поесть с собой чего-нибудь, завтра меня вызывают на фронт!»

И повесил трубку, ничего не объясняя.

Когда Семён вернулся домой, Елизавета Карповна заплакала сразу у двери.

- Да что такое? - причитала она. - Пошла в магазин, а там хоть шаром покати. Вчера всё было, а сегодня, кроме хлеба, соли и консервов, ничего. Как дальше жить?

- Война, мама, война! - говорил Семен. - Но ты не расстраивайся. Думаю, она будет недолго, и всё образуется. Разобьём гадов фашистских, вернусь, мама, с победой.

- Да я знаю, что война, - всхлипывала Елизавета Карповна. – Ой, страшная беда! Я включила утром радио, попала как раз на речь Молотова, у меня даже и ноги подкосились. Молотов говорил, что на нас напали германские войска, повсюду бомбят, разрушают, убивают. Господи, что же творится? Он ещё сказал, что наши города обстреливали с территорий Румынии и Финляндии. Молотов вспомнил про Наполеона, что он потерпел крах в России, сказал, что и Гитлеру будет такая же дорога…

- Тут вспомнишь и Суворова, и Кутузова, - вставил Семён.

- Я тебе когда-то говорила, - всхлипывая, вспомнила Елизавета Карповна. – Твой отец, Григорий Лаврентьевич, погиб на Империалистической под Ковно. Его убили в атаке. Извещения о смерти мы не получали - не знаю, почему. Как погиб Гриша, мне рассказал его однополчанин Сергей, из той же деревни Яганово. Он вместе с твоим отцом шёл в атаку. Самого его тоже ранили, пришел домой покалеченным…

Мать опять заплакала.

Семен успокаивал её, как мог.

- Нет, не хочу я, чтобы и ты, как Гриша, погиб, - обронила Елизавета Карповна. - Возьми вот образок Спасителя, надень, он тебя будет хранить. Да не противься ты, да и не говори никому. Знаю, что тебе открыто нельзя носить образок, но ради меня возьми…

И мать надела ему образок.

Елизавета Карповна перевела дух, опять обратилась к сыну:

- Обещай, что никогда не снимешь образок!

- Обещаю, мама, обещаю, - ответил Семён. – Ты знаешь, я слово держу.

…Утром 23 июня 1941 года, на второй день войны, Малышев уже был в расположении воинской части, здесь же, в Серове. Его назначили начальником отделения ГСМ (горюче-смазочных материалов) артиллерийского полка, который готовился к отбытию на фронт. Через день, под вечер, всех, вчера еще гражданских лиц, расставили строем и вручили медальоны. Семену особенно стало неприятно и тревожно, когда он взял в ладонь свой. В нём хранился его домашний адрес. Вспомнил слова матери, её плач, и у самого чуть ли не навернулись слёзы.

Три дня отвёл командир полка Кутенко на погрузку боевой техники и имущества в железнодорожный эшелон. 27 июня все было размещено на платформах, личный состав - в теплушках. В ночь выехали в сторону Москвы. Полк входил в резерв Главного командования и был отнесен к 29-й армии Центрального фронта.

Перед отъездом, вечером, Малышев, выполняя просьбу товарищей, подошёл к командиру Кутенко:

- Товарищ полковник, разрешите обратиться?

Командир кивнул:

-Давай, обращайся.

- Можно узнать, когда нам выдадут личное оружие? – спросил Малышев громко, чтобы все слышали. – Это не только меня волнует.

Полковник Александр Иванович Кутенко, круглолицый, светловолосый крепыш лет тридцати пяти на вид, чуть заметно усмехнулся, но строго, с оттенком иронии, спросил:

- Зачем оно вам сейчас, старший лейтенант Малышев? Ворон, что ли, стрелять по дороге? Вот когда к делу приступим, тогда и получите!

Так и отравились воевать: солдаты - без винтовок, офицеры – без пистолетов…

3

То, что эшелон идёт на фронт, в теплушках почувствовали, когда Москва была далеко позади. Все чаще немецкие самолёты с чёрными жирными крестами на крыльях кружили над составом с Урала, лениво сбрасывали бомбы. С воём и гулом они долетали до земли, взрывались, поднимая столбы пыли и комья дерна на железнодорожных откосах.

Ближе к фронту днём всё-таки старались не ехать. Пережидали на маленьких станциях. Рабочие и мобилизованные из населения успели вырыть специальные укрытия. Туда загоняли воинский эшелон вместе с локомотивом, забрасывали нарубленными ольховыми деревьям и еловыми ветками, так что с самолёта трудно было различить состав. Ну, а с наступлением темноты паровоз выводил платформы и вагоны из укрытия и начинал гнать на всех парах.

В пасмурное утро начала июля, откатив дверь теплушки, Малышев прочитал покосившуюся надпись на старинном здании из темно-красного кирпича: «Ст. Смоленск-Товарная».

« Приехали! - крикнул он, оборачиваясь к товарищам в вагон. – Вон и девицы нас встречают на станции Смоленск. Выходи!».

Но никто не спешил, солдаты понимали, что старший лейтенант пошутил.

Только весёлый розовощёкий красноармеец отозвался:

- Товарищ командир, придержите одну, я сейчас мигом…

В теплушке раздался дружный смех.

Это был и на самом деле Смоленск. Слева и справа на всех путях, насколько их мог охватить взгляд, стояли эшелоны с военными и техникой. Людские голоса сливались в гул, иногда слышались крики, резкие команды. Светились огоньки папирос и самокруток, в воздухе плыл запах костра.

Солдаты из уральского эшелона высыпали на междупутье, а с другой стороны подпирал откос. Неожиданно зарокотал самолёт, от леса отделилась точка, она быстро росла. Не было сомнения: приближался немецкий стервятник. Кто-то из солдат открыл по нему стрельбу из крупнокалиберного пулемёта.

- Ложись под вагоны! - заорал во всю глотку командир роты капитан Иванов.

Но его приказ опоздал - уже началась паника.

Самолет, поравнявшись с уральским эшелоном, стал поливать с бортов беспрерывным пулемётным огнём. Кто-то побежал в лес, кто-то - по междупутью, кто-то старался забраться в теплушку, кто-то под вагоны…

Малышев, как бы машинально, подчиняясь инстинкту самосохранения, нырнул под колесную пару вагона. И почти тут же по концам шпал и по откосу с противным шипением протанцевали пули фашистского самолёта.

- Тьфу - ты! - Семен сплюнул липкую слюну и вытер холодный пот со лба.

Вражеский стервятник улетел так же неожиданно, как и прилетел, обозначив для уральцев своим появлением первое боевое крещение. Три солдата из полка были убиты. Их похоронили неподалеку, на горочке, за железнодорожными путями.

Часа через три после налета состав перегнали на станцию Красный Бор в нескольких километрах от Смоленска. Поступил приказ: «Выгружайся!» Загремели борта платформ, загудели моторы тяжелых двигателей, эшелон ожил, как потревоженный муравейник.

- Вот теперь начнется житуха! - обронил Семен, подходя к земляку из Серова Осипу Васюкову.

Тот был старшим пулеметчиком в соседней роте.

- Слышь, Ося, ты давай не теряйся, - продолжал Малышев. - И я тоже не буду теряться. Вместе держаться лучше!

Осип по-доброму посмотрел на Малышева.

- Не волнуйся, начальник, - пошутил Васюков, хотя у него был усталый вид. - Никуда не денусь. Можешь на меня рассчитывать. Серовские ребята - не х…вские…

Малышев рассмеялся.

Колонна, куда вошёл и уральский полк, двинулась по минскому шоссе в сторону Витебска. Самолёты фашистов продолжали налеты, выводили из строя то одну пушку, то другую. Технику невозможно было подготовить к бою.

На 224-м километре от Москвы, под Вязьмой, всем подразделениям полка, наконец-то, выдали личное оружие, пополнили боеприпасы. Самое время остановиться, окопаться, вступить в схватку с фашистами, чего так хотели уральцы.

Но лавина отступления, будто мощная штормовая волна, накрыла полк и понесла в страшном потоке назад на восток. Отчасти неразбериха охватила и командование 29-й армии. В соединениях толком не знали, где штаб армии, между подразделениями плохо действовала связь; командиры дивизий слабо ориентировались, куда им следовать, потому что приказы опаздывали, а обстановка менялась с часу на час.

В беспорядке отступления военные смешались с гражданским населением. Шли , сорванные с родных мест дети, женщины, старики…

И среди них – солдаты и офицеры Уральского полка.

4

Голодные, изможденные, брели они в сторону Москвы. На обочинах стонали раненные и искалеченные, но их не всегда подбирали. Мёртвых не успевали похоронить.

И над всем этим безмерным горем, над этой длинной очередью людей в неизвестность стоял беспрерывный гул фашистских самолётов, страшный вой бомб, зловеще кружила Смерть…

Малышев уже потерял из виду Осипа Васюкова, затерявшегося в потоке отступавших, да и других товарищей по полку не видел вокруг. Отделение горюче-смазочных материалов, которым он командовал, шло рядом, сзади.

На свой страх и риск Семён, воспользовавшись перерывом между фашистскими бомбежками, свернул с шоссе и, пройдя по лесу, оказался на малой грунтовой дороге. Она шла параллельно большаку. Здесь тоже хватало техники и людей, но не в таком масштабе, как на минском шоссе.

Приглядевшись, старший лейтенант заметил машину, это был «ГАЗ-АА», называемый в просторечье полуторкой. Около неё и в кабине никого не было.

Малышев приказал своему отделению: «Отдых!».

А сам подошёл к машине, встал на колесо, заглянул в кузов. Там лежали деревянные ящики с надписями: «Химимущество». Ключ зажигания торчал в замке. Малышев попробовал завести, машина не заводилась. Он поднял капот и довольно быстро нашел причину неисправности - засорилась подача горючего. Устранил её, опять включил зажигание, полуторка затарахтела. Тут же, откуда -то, наверное, из кустов, подбежали солдаты неизвестной части, человек семь...

- Молодец! - похлопал Малышева по плечу один из них, старшина. - Выруливай на дорогу!

Они забрались в кузов, туда же села и часть бойцов из его отделение ГСМ.

Семён взялся за руль и поехал.

Продвигаться на машине, когда тракт забит людьми и транспортом, было не легче, чем пешком. Ехали, понятное дело, с приключениями. Всё же Малышев довел полуторку до Соловьевской переправы под Ярцевом.

Переправа имела стратегическое значение. Самолёты и артиллерия врага держали её на прицеле. Через речку Воп можно было перебраться только по резиновому мосту. И по красной от людской крови воде…

На вторые сутки, ночью, когда немцы меньше бомбили, полуторка переправилась через речку. У деревни Жилино, в окрестностях Вязьмы, машину остановил военный патруль и предложил поставить её в укрытие.

Утром, идя на построение, Семен увидел стоящего в стороне своего замполка по технической части майора Санникова, и, не помня себя от радости, бросился к нему.

- Товарищ майор, товарищ майор! - только и твердил, как будто забыл все другие слова.

Санников широко улыбнулся, протянул руку:

- Рад, Малышев, рад! - крепко пожал его ладонь. – Всё в порядке. Наши собираются...

Майор был прав.

Более двухсот бойцов и офицеров полка, кто какими путями, подтянулись к деревне Жилино. Среди них цел и невредимый и Осип Васюков, ему Семен обрадовался не меньше, чем Санникову. Правда, бойцы были без техники, без оружия. Даже землянку выкопать и выстлать бревенчатый накат не нашлось инструмента - лопат, ломов, пил и топоров.

Санников успокаивал, чтобы не роптали.

На третьи сутки полк получил всё необходимое: оружие, боевую технику и всё остальное, что нужно для наступления. Через две недели полк был готов к бою.

В конце июля 1941 года командир Александр Кутенко получил приказ: «Занять огневые рубежи в районе города Ельня».

5

Бочки с бензином и горюче-смазочными материалами, загруженные в кузов, на ухабах стукались друг о друга, издавая глухие непродолжительные звуки. Две машины, в кабине одной был Малышев, шли в Ельню. За поворотом проселочной дороги их остановил полковой регулировщик.

- Разворачивайся на Ржев! - прокричал он.

Малышев вышел из кабины.

- Что такое? У меня приказ на Ельню, - достал из кармана гимнастерки предписание из штаба.

- Устарел уже твой приказ, - регулировщик показал другой. – Давай двигай с машинами на Федоровский тракт…

- Ясно, товарищ регулировщик, - козырнул Малышев и отошёл к машинам.

Достал из полевой сумки карту и стал изучать новый маршрут. Федоровский тракт вел в город Зубцов. Но из данных разведки Семён знал, что несколько дней назад Зубцов взяли немцы.

Куда же ехать - прямо им в лапы?

Что-то непонятное.

Да и его напарник, а им теперь был Осип Васюков ( Малышев упросил замполита полка перевести земляка в своё подразделение) тоже засомневался.

Развернувшись и отъехав назад настолько, чтобы регулировщика не было видно, Семён решил подождать майора Санникова, знал: скоро должна следовать его машина. И на самом деле, «козелок» замполка запылил по проселку. Старший лейтенант проголосовал. Майор вышел к нему. Малышев высказал опасения насчёт Зубцова.

Александр Иванович отвел начальника отделения ГСМ на обочину.

- Видишь, Семён, опыта у нас пока никакого, - заговорил Санников, - а немцы, ты сам знаешь, всю Европу раком поставили. Так что, когда сомневаешься, это неплохо, надо действовать наверняка. В Зубцове, я тебя заверяю, стоят наши войска. Но какая получилась ситуация? Там ребята, после того как выбили немцев, кинулись на завод - спирт не был вывезен, ну и на радостях за взятие Зубцова выпили крепко. Немцы узнали про то, опять пошли атакой, взяли город. Ночью их пришлось с большими усилиями выбивать из города. Сколько там потеряли людей!

Майор тяжело вздохнул.

- На войне нельзя быть беспечным, - заключил Александр Иванович. – Ты, Малышев, помни об этом! Иначе – поражение, иначе смерть, причём смерть и твоих подчинённых…

- Да, согласен! – сказал старший лейтенант.

Семён замолчал, а потом с благодарностью взглянул на Санникова.

- Спасибо, товарищ майор, поворачиваю на Ржев, - взял под козырёк.

Федоровский тракт шел вдоль передовой. Днем оттуда до водителей машин долетали раскаты, похожие на раскаты грома, а ночью над горизонтом стояло огромное зарево, очертания его причудливо менялись, напоминая то северное сияние, то пожар. К вечеру следующего дня полк прибыл в район Ржева, в пределы Калининского фронта, им командовал генерал-полковник Иван Степанович Конев, недавно сюда назначенный.

Родом он из вологодской земли, простой в общении, был комиссаром в гражданскую войну, воевал в Монголии, да и с фашистами провёл не один бой в Смоленском сражении. Так что генерал знал врага в лицо.

С новым назначением Ивана Степановича Конева (после его командования Западным фронтом и поражения наших войск под Вязьмой в начале октября 1941 года) Главное командование связывало реализацию стратегических задач на Калининском фронте.

Уральский полк получил боевое задание: прорвать оборону немцев под Ржевом, углубиться в тыл противника и освободить деревню Рябинка.

6

В полночь по тревоге подняли все службы полка. В соединении с другими подразделениями 29-й армии уральцы пошли на прорыв передовых позиций вражеского фронта. Фашисты не ожидали мощного ночного натиска Красной армии и в полной панике стали отступать, бросая машины, пушки, танки, боеприпасы, продовольственные запасы.

Наши батареи, отстреляв по одной позиции, быстро переходили в другое место, и оттуда опять открывали огонь.

Малышев с бойцами отделения едва успевал на своих машинах подвозить боеприпасы к пушкам.

- Не жалей, Семён, снарядов, - торопил его командир артиллерийского расчета Фёдор Елохов. - Давай больше, угостим фрицев! А тебе вон подарок за это, у немцев нашли…

И командир передал Малышеву ящик с ручкой. Семён кинул его в кузов, а уж потом, после боя, рассмотрел: там оказался отличный набор инструментов для ремонта автомобилей.

Одновременно с прорывом в центре вражеского фронта части Красной Армии отодвигали оборону немцев на флангах, а полк Кутенко пошёл в наступление, продвинулся на двенадцать километров вперед, занял с малыми потерями деревню Рябинка.

В ту штурмовую ночь, ещё за несколько недель до контрнаступления Красной армии под Москвой, уральский полк и другие соединения Калининского фронта доказали, что советский солдат, несмотря на позор вынужденного временного отступления, не деморализован, не сломлен духовно, а готов и способен громить жестокого врага, жертвуя всем, даже жизнью.

Жизнью-то, пожалуй, в первую очередь!

Командир отделения Иван Кудерин (он был из соседнего с уральцами полка), когда вышли к деревне Русино, оценил обстановку и понял: нельзя её освободить, пока действует укрепленный дзот, оттуда фашисты поливали округу из крупнокалиберных пулеметов.

Дзот стоял на холме, при входе в деревню. Забрезжил рассвет, и немцы, различив русских, открыли стрельбу.

- Я туда подползу, - сказал Иван товарищам, натягивая на бушлат белый халат, - попробую накрыть гранатой. Если захлебнутся, поднимайтесь…

Иван пополз, окуная лицо в снег, когда становилось жарко, полз, приближаясь к черному зеву дзота.

Уже был близко, уже видел горячие рыла пулеметов, уже зажал в ладони две гранаты, приподнялся, размахнулся, с большим усилием метнул...

Гранаты полетели в тёмный дзот.

В тот же миг что-то вонзилось Ивану в руку, судорога потрясла всё тело - пуля пробила кисть, струя крови брызнула на снег…

Скуластое лицо Кудерина перекосила боль.

Фашисты, похоже, обнаружили Ивана в бинокль и прицельно стреляли по нему, ранил, наверняка, снайпер. Но и брошенные гранаты сработали: взрыв взметнул снег и землю у амбразуры.

Иван оторвал кусок от халата, кое-как забинтовал руку, ждал, что будет дальше.

После взрыва гранат, следуя приказу ротного, наши бойцы поднялись и цепью побежали в атаку. Вдруг из амбразуры, будто жуткий зверь, залаял пулемет, несколько атакующих упали, а за ними на снег легла и вся цепь.

Жар охватил Ивана, обида и злость закрутили в груди, он тупо посмотрел на черную амбразуру, до которой было десяток-другой метров, и, прижав к боку правую раненую руку, пополз вперёд.

С каждым метром продвижения вперёд Иван все больше укреплялся в своём решении. Странно, но на душе у него стало легко, почему-то отступил страх смерти, будто какой-то голос говорил: «Ты никогда не умрёшь».

Кудерин чуть изменил маршрут, взял зигзагом в сторону, так, что его не видели из дзота. Перед амбразурой Иван встал, расстегнул бушлат и с криком: «Смерть фашистам!» - лег на два торчащих дула.

Пулеметы щёлкнули несколько раз, но горячая кровь Ивана залила стволы.

Дзот замолчал!

Цепь поднялась со снега, бойцы с криками «Ура» ринулась за ротным, который с простреленной грудью лежал на амбразуре уже бездыханный.

В упорном бою, который шёл около трех часов, немцев выбили из Русина и погнали в сторону Ржева.

7

Вскоре, после завершения наступательной операции, в расположение уральского полка прибыло высокое начальство - командующий Калининским фронтом И.С. Конев.

Личный состав был выстроен для встречи с генерал-полковником.

- Товарищи офицеры и солдаты, - обратился он к строю. – Поздравляю всех вас с Победой! Ночное наступление и бой вы провели умело, без больших потерь. Взяты пленные, добыты большие трофеи. Я всегда верил, что солдат Красной армии, наш русский солдат, несмотря на временные неудачи и отступление, не сломлен ни морально, ни физически. Дух его крепок! Он готов, а главное – способен громить коварного врага, что вы и доказали этой ночью. Фашистам одна дорога: «цурюк», бежать назад, как когда-то бежал Наполеон, посрамлённый русской армией…

Генерал перевёл дыхание и продолжал:

- Товарищи, в ночном бою произошёл первый случай на Калининском фронте, старший лейтенант Иван Кудерин, командир роты, совершил подвиг пожертвования. Он закрыл собой пулемёты фашистского дзота у деревни Русино, чем обеспечил успех атаки роты. Да, это вынужденная мера, никто не приказывал ему это сделать. Он сам так решил, сам отдал себе приказ. Поэтому я как солдат и генерал преклоняюсь перед подвигом офицера. Я дал поручение подготовить документы о присвоении ему звания Героя Советского Союза. Посмертно!

- Обстановка вокруг Ржева, товарищи офицеры и солдаты, продолжает оставаться тяжелой, - вернулся Иван Степанович к текущему моменту. – Но она не безнадёжная. Мы собираем силы для решающего удара. Прошу не расслабляться, враг ещё очень силён. Но мы всё равно победим!

- Вперед, за Родину, за великого Сталина! Смерть фашистским извергам!

Строй прокричал троекратное - «Ура!».

Спустя год, Кудерину присвоили посмертно звание Героя Советского Союза.

Но уже в день, когда он погиб, слух о поступке Ивана облетел фронт, солдаты и офицеры передавали рассказ о нём из уст в уста. И едва ли не каждый сознавал: рано или поздно и он, может быть, должен принести себя в жертву Родине, если того потребуют обстоятельства.

Но предвидеть фронтовые обстоятельства было невозможно даже на завтрашний день. Всё менялось по часам и минутам.

В ночном рейде наши войска захватили не только боевые трофеи, но и пленили немало немцев. В землянке, куда заглянул Малышев, шёл допрос одного из них.

- Верно ли, что солдаты и офицеры давали Гитлеру письменную присягу не сойти с места под Ржевом? - спросил переводчик фашистского офицера.

- Так точно! – ответил тот по-немецки. – Каждый офицер и солдат ставил личную подпись под данной присягой, их собирали и отправляли самолётом в Берлин.

Семёну стало не по себе.

Подумать только - «ни с места»!

Как будто для Гитлера исконно русская тверская земля - личная собственность. «Ну, мы вам покажем - «ни с места!» - закипал в душе Семён.

Он, конечно, не знал, что необычная присяга, впервые введенная Гитлером в его армии под Ржевом, была вынужденной мерой. Фашистам любой ценой надо было удержать «ржевский плацдарм», что давало возможность готовить удар за ударом по Москве.

А перед Красной армией стояла задача выбить отсюда врага. Ожесточенные усилия с обеих сторон нарастали. В страшном котле гибло и мирное население.

Фашисты свирепствовали в деревнях и сёлах, в окрестностях Ржева. В деревне Леоново, обвинив поголовно всех в связях с партизанами, каратели загнали детей, стариков, женщин в землянки, а дома подожгли. В разгар пожара всех людей вывели из землянок, положили на снег и из автоматов расстреляли…

В живых никого не осталось...

На окраине Ржева новые хозяева огородили сараи бывшей заготконторы. Некоторые были без крыш, прежде там содержали скот для убоя. Сюда изо дня в день привозили невинных, захваченных в селах и деревнях, мучили их, издевались, не давали пищи и воды…

Это был первый концлагерь, устроенный немцами на занятой территории Советского Союза.

Фашисты оказались хуже диких зверей.

8

В ответ на ночной рейд наших войск немцы усилили налеты авиации. В небе они имели явное преимущество в начальный, самый тяжёлый для страны, период войны.

Фашисты старались, если Красная армия получала какой-то успех, тут же подавить его с воздуха.

Не доезжая до деревни Павлиново, уральский полк занял позиции на опушке леса. Рядом с этим местом, вдалеке по просёлочной дороге двигалось большое немецкое соединение. Похоже, фашисты и не подозревали, что их ждёт засада.

Нельзя было упустить такой случай!

Артиллерийские расчеты уральского полка приготовились к бою и практически в упор стали расстреливать вражескую колонну. Под воздушными волнами взрывов пушечных снарядов взлетали машины, пушки, походные кухни, убитые враги.

Начальник отделения ГСМ Малышев и его подчинённые обеспечивали подвоз снарядов на позиции артиллеристов. Каждый снаряд весил 43 килограмма, а там, где машина не проходила, таскали снаряды на себе.

Теперь же, когда Семён собственными глазами видел, как артиллеристы громили колонну, снаряды казались легче пушинки. Откуда только бралась сила в руках и спине!

Вскоре в небе загудели фашистские самолёты.

- Откатывай пушки, укрывай, маскируй, - торопил командир полка Кутенко. - Давай, ребята, давай живей!

Всё пришло в движение.

Но самолёты уже пикировали на позиции полка и с рёвом сбрасывали груз, несущий разрушение и смерть.

Семён видел, как их полковой повар Дмитрий Тараненко спешно собирал полковую кухню, откатывал её с товарищами в кусты. «Надо бы ему помочь», - подумал Малышев и уже хотел побежать по выручку Дмитрию. Вдруг - вой, грохот; прямое попадание бомбы на куски разнесло полевую кухню, в нескольких метрах лежали останки Тараненко, повара разорвало пополам.

Семёна непроизвольно затошнило от того, что увидел, он что-то закричал, попятился в глубину леса.

Когда пришёл в себя, открутил крышку фляжки, глотнул обжигающего спирта. Стало легче.

… Как сталь накаляется на огне горна, так накалялась схватка Красной Армии с фашистами на рубеже между селами Ножкино и Кокошкино, в том самом месте, где в Волгу впадает небольшая речка Симка. Здесь наши войска готовили прорыв через Волгу и штурм Ржева. Немцы понимали, что небольшой участок нельзя упустить. Несколько раз он переходил из рук в руки. Бои не затихали даже ночами.

Казалось, сама земля уже скоро не выдержит огневой нагрузки, будто её взяли за края и трясли с такой силой, что с неё всё летело – камни, деревья, дома…

Люди, как ни странно, выдерживали.

Им беспрерывно подвозили боеприпасы, продовольствие.

Сюда вела одна «ниточка». В городе Андреаполе, пока его не заняли немцы, располагался дивизионный обменный пункт, откуда доставляли все необходимое для фронта. Путь шёл до города Нелидово, а оттуда - в окрестности Ржева.

В обиходе «ниточку» называли «Нелидовский коридор».

Солдаты-шофёры ругали этот коридор: «Бог создал небо и землю, - злословили они, - а чёрт - калининские дороги» …

Но ездили - куда денешься!

Ездил постоянно по «коридору» и Малышев со своими подчинёнными.

… Ближе к Нелидову - местность болотистая, снег подтаивал, с дороги не свернешь. Под началом Семёна - три машины «ЗИС» на резиновом ходу, под завязку нагруженные снарядами. Слева и справа - чахлый лесок, топи.

Вдруг над дорогой появился немецкий разведчик «Фокке-Вульф» с бронированным днищем, его и из крупнокалиберного пулемета не пробьёшь.

- У, зараза! – погрозил самолёту кулаком Малышев, приспустив стекло на дверце. - Только тебя и не хватало...

- До леса бы дотянуть, - тоскливо выдохнул Осип Васюков.

Он подучился на водителя и неизменно служил в напарниках у Малышева.

- Недалеко уже, - шептал Васюков. - Там под деревьями укрылись бы!

Разведчик пролетел над машинами так низко, что сквозь надвижной иллюминатор можно было различить самодовольную красную рожу пилота.

Семён и ему погрозил.

- Теперь жди подарка, - сказал он и крепко выругался.

К счастью, до леса они успели доехать. Малышев приказал расставить машины на триста-четыреста метров друг от друга под самыми высокими деревьями. Здесь росли очень высокие ели - под пятьдесят метров. Сделали нехитрую маскировку. А сами ушли дальше вглубь, проваливаясь в снег, в небольшие оттаявшие болотца. Они слышали, как прилетевший немец сбрасывал бомбы. Потом всё затихло.

Вышли из лесной глубины промокшие, вылили воду из разбухших валенок, сменили мокрые портянки на сухие. И несказанно радовались тому, что машины остались невредимыми. Поехали дальше.

В другой раз они тоже подверглись налёту, но опять обошлось без потерь.

Видимо, фашисты очень жаждали перекрыть «Нелидовский коридор», чтобы ослабить подготовку к штурму укреплений Ржева, которую вели наши войска.

Враги осуществили свой замысел. Через несколько месяцев на западе они заняли часть «Нелидовского коридора». Уральский полк под городом Белый фактически оказался в окружении.

Александр Кутенко выстроил личный состав, объяснил положение. И приказал:

« Дадим «последнюю музыку!»

По вражеским точкам, координаты которых передала полковая разведка, выпустили все оставшиеся снаряды. После этого боевую технику оставили в лесу, замаскировали, замки с пушек сняли и зарыли в землю.

Командир полка принял решение вести личный состав в район Владимирского тупика, оттуда организованным порядком прорвать немецкий фронт и выйти к своим.

9

Откуда фашисты узнали про замысел командира полка Александра Ивановича Кутенко сказать трудно. Но то, что узнали, - однозначно. Когда полк вышел на намеченный участок прорыва фронта, на бойцов обрушился шквальный огонь: рвались снаряды от пушек, мины, осыпал град пуль…

Падали убитые, стонали раненые.

Малышева тоже чем-то обожгло, он потерял сознание.

Когда Семен очнулся, то увидел, что лежит среди трупов однополчан. Болела шея. Провёл по ней ладонью - на руке кровь, из носа - кровь. С трудом пополз, плохо соображая, куда. Постепенно сознание вернулось. Обрадовался, что не ранен - пуля задела кожу на шее. Но, похоже, его контузило.

«Нет, я жив, - говорил сам себе Семён, - не ранен, кровь от сорванной кожи. Ладанка мамы, наверное, спасла. Мама молилась за меня – я знаю, теперь я знаю…».

К Малышеву, сидящему на земле, подошёл красноармеец.

- В ловушку мы попали, товарищ старший лейтенант, - хрипло проговорил он. – Кто-то выдал нас с потрохами…

- А не знаешь, командир полка жив? Начальник штаба Киселёв где? - спросил его Семён. – А наш майор Сальников?

- Никого не видел, - ответил боец, - они были в другой группе.

Кто смог перейти линию фронта - осталось неизвестным.

Малышев начинал понимать - это предательство.

Но кем оно было совершено? По какой причине?

Так и осталось тайной!

В глубину леса подтягивались уцелевшие из окрестностей деревни Лесоразработка. Собралось четырнадцать бойцов - всё, что осталось от группы полка. Малышев оказался среди них старшим по званию и принял на себя командирские обязанности. Он, разумеется, не мог знать, что фашисты предприняли активное наступление на «Нелидовский коридор», что в окружение попал не только их полк, попали также части 41-й, 22-й и 39-й армий Калининского фронта.

Снабжение наших частей, оставшихся под Ржевом, было заблокировано.

В лесу уральцы устроили шалаши, где и ночевали. Собирали ягоды, грибы. Иногда к ним прибивались такие же окруженцы из других полков, раненые, голодные, но помочь им было нечем. Некоторые уходили, некоторые оставались.

Как-то ранним утром над опушкой леса, над полем и опять над опушкой прокружил немецкий самолет. После него округа белела сброшенными листовками. Немцы предлагали русским солдатам и офицерам выходить из лесов, расселяться в деревнях, за что обещали всяческие блага, а после войны - отпустить к своим родным.

У некоторых после того, как они прочитали листовки, глаза загорелись. В их числе был и Васюков. Семён застал его, когда тот с усиленным вниманием читал «послание фашистов».

- Ты чего, Осип? - удивился Малышев. - Неужели веришь ихней брехне? Разве не понял, кто они? Прикинулись волки тихими овечками…

Васюков не ожидал, что Малышев заметит, как он читает. Аккуратно сложил листовку и бережно спрятал в нагрудный карман гимнастерки. Извинительно улыбнулся.

- Не верю, а просто так взял на память, - покосился на Семёна. – Может, после войны буду показывать детям и внукам как вещественное доказательство того, что мы пережили…

- Смотри у меня! - Семен шутливо, будто школьнику, погрозил пальцем.

Разве узнаешь, что творится на душе у человека? Да и сам человек, не раз и не два перекрученный страшной войной, уже был совершенно не тем, кем уходил под Москву из далеких уральских предгорий.

И кто ему судья?

Эти вопросы, как тяжелые камни на шее, придавили на следующее утро Семёна. На поверке Осипа Васюкова не было.

Земляк исчез!

Никто не видел, когда и куда он ушёл. Можно было только догадаться, только предположить, что Васюков клюнул на листовку фашистов.

И на самом деле - клюнул, захотел искать милости у врага. Но приманка - она и есть приманка. Обещанных благ Васюкову никто не дал - его отправили в тот первый концлагерь на месте бывшей скотобойни на окраине Ржева. При появлении начальника концлагеря Васюков бросился ему в ноги и стал просить себе особого положения, потому что добровольно сдался.

Начальник брезгливо крикнул: «Уберите эту собаку!».

И охранник лагеря тут же на виду у всех пристрелил Васюкова…

10

Не умереть с голоду - вот сверхзадача для уральцев.

Несколько человек из отряда добрели до опушки леса, откуда вдалеке были различимы крыши домов. Солдаты захотели хоть немного накопать картошки, залегли, ждали до глубокой ночи. Под тёмным покровом они проникли на ближайшую усадьбу. Как будто подошли-то тихо, а когда стали копать, зашумели.

В одном из домов находился немецкий комендантский взвод.

Услышав какую-то возню на картофельных грядах, немцы выстрелили из ракетницы, и зависшая «лампа» осветила участок. Фашисты открыли стрельбу из автоматов. Трое солдат не вернулись на опушку, скорее всего, погибли.

А в вещмешке у Малышева лежало всего две картофелины. Цена была ужасной: три смерти за две картофелины!

Шёл второй месяц, как бойцы из уральского полка скитались в лесных просторах, простиравшихся вокруг райцентра Оленино, добывали ягоды и грибы, благо их в то лето уродилось на славу. Малышев втайне благодарил Бога (образ, надетый матерью, он не снимал) за то, что солдаты не сломались морально.

Балагур Женя Елагин, который отбился от своей части и пристал к уральцам, поднимал настроение товарищам.

- Мужики, вот я читал во фронтовой газете, это правда, - начал Женя, - что в Калинин прорвался наш танк, расстрелял охрану возле немецкой комендатуры, смял их пушки, немцы не могли поверить, что советский танк. А когда опомнились, танк-то - прямым ходом по мосту через Волгу и на Клин. Они давай по нему лупить из пушек, а поздно. Едет, значит, танк дальше, а тут по нему уже с нашей стороны начали палить, думали, что танк немецкий. Когда разглядели звезды на башне, то прекратили огонь. Остановился танк, подбежали наши бойцы. Паренёк открыл люк, снял шлем. Красноармейцы спросили: «Эй, ребята, вы откуда?». А паренёк им в ответ: «С того света, хлопцы! С того света, из самого ада…»

- Не врешь, Женя? - спрашивали бойцы.

- Да как же я могу врать, - уверял Елагин, - такое придумать невозможно. Было такое на самом деле!

Окруженцы построили себе стан в чащобе. Подступы к нему охраняли, выставляя дозор. Как зеницу ока, они берегли огонь - спичек не было. Огонь держали в банке из-под консервов, постоянно подливали туда топливо, фитиль горел круглые сутки. Когда уходили куда-то надолго все вместе, огонь обязательно брали с собой. По одному из стана никто не выходил, обязательно по двое-трое.

Не оставляли попыток раздобыть продовольствие.

Одна из таких попыток едва не стоила жизни Семёну Малышеву. В середине сентября, около девяти вечера, когда моросил мелкий дождь, бойцы направились к деревне Черная. Эту деревню Семён проезжал, когда возил снаряды по «Нелидовскому коридору». Тьма стояла, в трех шагах ничего не видно. Бойцы остались на опушке леса, а Семён, взяв с собой двоих солдат, пошёл к деревне, от леса – километра полтора.

Подошли к огородам.

Солдаты остались у изгороди. А Семен потихоньку приблизился к дому, во дворе которого горел свет. Увидел двух женщин. Одна доила корову, другая делала что-то в доме. Заметил ещё и старушку, вероятно, это была их мать. Малышев постучал в окно.

- Ой, кто это стучит? – испугалась молодая крестьянка.

- Не бойтесь, мы - свои, - тихо отозвался Малышев. – Я из окружения.

Молодуха подошла, открыла окно и поняла, что он, действительно, окруженец: истощен, обессилен, оборван.

- Есть ли в деревне немцы? - спросил Малышев.

- Есть, их человек пять-шесть, - ответила крестьянка, - но много полицаев и предателей.

- Дайте нам еды, - попросил Семён.

Она отошла, быстро вернулась, подала Малышеву вещмешок, наполненный картошкой, и буханку теплого домашнего хлеба.

- Вот, возьмите, но будьте осторожны,- предупредила женщина. - Посреди деревни, на улице, на виселице повешены два сельских партизана…

Малышев кивнул в знак благодарности за картошку и хлеб, за предупреждение.

- Не найдутся ли у вас хоть какие-то старые сапоги? - опять обратился он к ней.

- Сапог нет, - ответила молодуха, - а ботинки могу дать…

В тот момент по улице проходили полицаи, до них долетели обрывки разговора.

- Кто тут? - громко крикнул один из полицаев.

Малышев отскочил от окна в сторону огорода, на всякий случай достал пистолет и снял с предохранителя. Полицай дал очередь из автомата. Малышев, как бы машинально, а может, предупреждая, что его голыми руками не возьмешь, тоже выстрелил.

На выстрелы подоспели другие полицаи, а также фашисты, бывшие в деревне, они стали окружать двор и часть огорода. Семён, вжавшись в землю между картофельными грядами, затаился. Страшная мысль кружила в голове: «Зарыть быстрее удостоверение офицера и партийный билет, попадись с документами им в руки - сразу расстреляют». «Но ведь, - рассуждал Семён, - без документов и к своим нельзя вернуться, будешь неполноценным, ущербным …».

Цепь полицаев оказалась ближе ко двору, а Малышев вне её, буквально метра на три. Они стягивали кольцо вокруг дома и двора. Семён встал, пригнулся, под шум начавшегося дождя добрался до изгороди, перелез через неё, передохнул минут десять и поковылял к опушке.

Так он ушел от верной смерти.

Двое солдат, когда услышали выстрелы, убежали, думали, что Малышев погиб. Остальные ждали командира в лесу.

Хлеб и картошка, добытые с такой опасностью, были для отряда великим праздником.

11

В конце сентября уральцы встретили в лесу другую группу окруженцев и объединились с ней в один отряд. У тех было оружие и продукты.

Теперь отряд насчитывал тридцать пять бойцов. Создали группу разведки. По её данным отряд громил обозы фашистов, забирал боеприпасы и продовольствие, освобождал от карателей и полицаев населённые пункты.

Слух о лесных партизанах как об избавителях от ненавистных фашистов ходил по всей округе.

… Рано выпал первый снежок, обрядил поля, луга и перелески в чистую, щемящую сердце красоту, как будто не было на свете войны, народного горя, пролитой крови.

Большой риск идти по свежей пороше. Но Малышев не хотел отменять намеченную операцию, надеясь, что их следы заметёт следующая пороша.

Подошли к деревне Загорье – двадцать четыре бойца. Разведка доложила: в населенном пункте находятся десять фашистов и двадцать полицаев из русских. В крайнем доме жил староста, на совести которого было много злодеяний.

К нему и пошли.

Стучать не пришлось, ибо староста Никита Поликанов, грузный, краснорожий, как будто ждал кого, был настороже. А, может, и ждал - разве скажет?

Малышев негромко проговорил под окном:

- Открывай, Никита, мы пришли.

- Иду, иду, - отозвался староста уже в сенях.

- За продуктами, - пояснил командир, - тебя не тронем, не поднимай шума…

- Всё равно тише, тише, - попросил староста, - а то, может, за мной следят…

- Тебе немцы доверяют, - возразил Малышев. – Как они могут за тобой следить? Нам нужны продукты!

- Я всегда с душой к партизанам, - заверил староста, - мигом принесу, чем богат.

Поликанов вынес и передал партизанам картошку, хлеб, бочонок мёду.

- Оружие у тебя есть? – повернулся к нему командир.

- Есть, новый немецкий автомат и патроны, - не скрыл староста.

- Принеси и сдай, - приказал Малышев.

Никита вынес автомат, патроны. Было заметно, что он неохотно расстаётся с оружием.

Долго задерживаться у дома старосты было опасно.

Малышев размышлял, как поступить с ним. Разведка докладывала, что по доносам Поликанова от рук фашистов погибло много односельчан и партизан.

- Пойдешь с нами, - приказал Малышев Поликанову.

- Обещали не трогать! - напомнил староста.

Малышев не ответил. Жену и дочь Поликанова солдаты оставили в покое. Уходя, Малышев поставил у дома двух автоматчиков, чтобы жена не подняла переполох.

Отряд двинулся к лесу.

Когда пришли на опушку, староста догадался о своей участи. Он начал всхлипывать, просил отпустить, заверял, что искупит вину, обещал снабжать отряд продуктами. Жалко было смотреть на Никиту Поликанова - предателя Родины.

Но и отпустить его партизаны не имели права - слишком много жизней невинных людей числилось за ним. К тому же, он вполне мог натравить карателей на партизанский отряд.

- По твоим доносам, предатель Поликанов, которые ты отсылал в фашистскую комендатуру в Ржев, - сказал Малышев, - расстреляли пять семей, в семьях были и дети. Неужели у тебя не дрогнуло сердце? А сколько деревенских ты выдал за связь с партизанами!

Поликанову нечем было оправдаться.

Старосту казнили.

12

Проводя боевые операции в тылу немцев, командир отряда не терял надежды прорваться через фашистскую линию фронта и выйти к регулярным частям Красной армии.

В декабре была предпринята такая попытка. Но она оказалась неудачной. Ночью отряд шёл по просёлочной дороге и попал на заминированный участок, несколько бойцов погибло.

Следующую попытку прорыва определили через местности, которые назывались Бельский Мох и Свижское болото. Малышев послал группу бойцов, чтобы определили и проверили маршрут, приготовили всё необходимое для перехода. На это потребовалось несколько дней.

Под вечер, когда с неба падали редкие снежинки, в землянку к Малышеву вошёл рядовой Евгений Елагин, тот самый балагур.

- Товарищ командир, ваше задание выполнено, - доложил он. – Маршрут прошли, всё проверили. В болоте настелили брёвна, проложили лежнёвку, подморозило, можно по ней переходить, как по твёрдой дороге. Всё надёжно!

- Объявляю благодарность, - сказал Малышев. – Молодцы!

В густых сумерках отряд построился в два ряда и взял курс на Свижское болото. Впереди, в отрыве, шла небольшая группа разведчиков. Через некоторое время один из группы вернулся и доложил Малышеву, что разведка обнаружила фашистское охранение. Ясно, что идти на столкновение с фашистами не имело смысла.

- Продолжайте наблюдение за немцами, - распорядился Малышев, - а отряд пока заляжет здесь. Обстановку докладывайте.

Пришлось бойцам лечь прямо в болото, которое хотя и замёрзло, но не везде настолько глубоко, чтобы выдержать вес человеческого тела. Одежда у некоторых бойцов, пока они лежали в ожидании данных разведки, промокла.

Наконец, гонец из группы пришёл и сообщил, что немецкое охранение ушло восвояси, можно начать переход на противоположную сторону Свижского болота.

С большими предосторожностями отряд двинулся по обозначенному маршруту.

Казалось, время замерло, минуты тянулись нестерпимо долго, так всем хотелось быстрее попасть на другую сторону.

Неожиданно на боевом охранении нашей линии шедшие по болоту услышали русский голос: «Стой! Кто идет?»

Окруженцы наперебой начали кричать от великой радости.

Семён Малышев встал на колени и заплакал. Слёзы текли по щекам, попадали в рот - теплые, соленые. Семён не утирал их, не в силах сказать ни слова. Наконец-то, он - среди своих!

Из этого состояние его вывел подошедший красноармеец.

- Дедушка, а ты чего плачешь? – спросил он Малышева.

- Я не дедушка, - ответил Семён. – Мне всего двадцать пять лет. А плачу я от большой радости!

А в эти минуты в Серове его матушка Елизавета Карповна сидела у окна и плакала. На столе перед ней стояла фотография Семёна. На днях она получила извещение, что Семён пропал без вести.

- Господи, за что мне такое наказание? - причитала она. – Даже не знаю, где могилка сына. Не знаю, где могилка Гриши, не знаю, где могилка Семёна. Ой, горюшко ты моё, горе!

Пропавший же, пройдя необходимую проверку в Подольске под Москвой, был отпущен в отпуск. И ехал домой в тамбуре свердловского поезда, поскольку другого места не было.

Приехав в Серов, с вокзала пешком дошёл до дома.

Елизавета Карповна, открыв дверь, отшатнулась.

- Что такое? Неужто привидение? – вырвалось у неё.

- Здравствуй, мама, - шагнул к ней Семён, будто вернулся из другой жизни.

- Семён, ты ли? – всё ещё не верила мать. – Неделю назад прислали, что пропал без вести, а вчера на тебя пришла похоронка, вон на столе лежит...

- Я живой, мама, я живой, - радостно твердил Семён. – Я вернулся из Ржева, я вернулся из ада…

P. S. В повести использования воспоминания и дневниковые записи бойцов и офицеров, воевавших на Калининском фронте в 1941-1943 годах.

2019-2025 гг.  ТВЕРЬ-ВОЛОГДА

Наш канал
на
Дзен

Вверх

Комментариев: