| |
ПУСТЬ ОСТАНЕТСЯ ВСЁ, КАК СЕГОДНЯ...
ГУРЗУФ
Где дремлет Аю-Даг в лесном уборе,
А скалы охраняют в бухту вход,
Где Пушкин воспевал стихию моря
И правил чёлн сквозь выветренный грот,
Куда за щедрой творческою пищей
Стремились живописец и актёр,
А от друзей,– в укромное жилище, –
Создатель трёх тоскующих сестёр,
Где каждым маем щедро, неизменно,
Придав корягам старым юный вид,
Пахучей густо-розовою пеной
Багряник над округою чудит,
Где ласковые волны не иссякли,
И вечен лунно-бархатный закат,
Там, в каменной
татарской
бедной сакле,
Отец родился век тому назад…
МОРЕ – МАГНИТ
Это море-магнит
в зыбких снах навещало,
чтобы ширью сразить
в яви жаркого дня
и кульбитом дельфинов сказать – ожидало,
много тягостных лет ожидало меня!
Ныне я, наслаждаясь кавказскою негой,
тихой ласкою волн, что пушинки нежней,
видом чаек морских,
гомонящих над брегом,
не пугаясь людей, не чураясь людей,
знаю: гены во мне будят дух ветерана,
для которого свет от контузии мерк,
помнят гены отца,
кто сквозь щель Инкермана
свой израненный торс в море Чёрное вверг!
Вверил крымской волне изнемогшее тело,
но живая вода вдруг прибавила сил.
Словно сказочный джинн
управлял им умело –
но к линкору доплыл он, к линкору доплыл!
Пусть Кавказ, а не Крым
оживил то, что тлело,
что в душе опустилось на самое дно…
Берега их роднит, не имея предела,
море, море одно, только море одно!..
ЗАБЫТОЕ
Изредка скучаю по тебе
и себе – поза-позавчерашней, –
на канате выпляски домашней,
но неодомашненной в борьбе
с вечною нехваткою всего:
нежности, кефира, неба, платья,
но случались редкие объятья –
и рождались дети оттого…
Падал недокрученный карниз,
спор переряжался ссорой разом,
отпрыск добивал подбитым глазом
под долбёж бетховенских «Элиз».
Книги – на полу и на окне,
псины лай в невыспавшемся доме.
Всё, пожалуй. Нет, ещё припомню –
ты варил с проклятьем кофе мне…
* * *
Осень. Грачи. Качели.
В жарких лучах овраги.
На листвяной постели
Греют бока дворняги.
Негой зазывной, майской
Светятся ноябрины,
Золотом птицы райской
Выстлано дно лощины…
В этой весне обманной
Пальцы опять сомкнулись –
Тропкою Левитана
В прошлое мы вернулись.
Снова порыв полёта,
Снова согреты плечи –
То ли приснилось что-то,
То ли случилось нечто…
Память твердит: бывали
Мы в запределье счастья.
Солнечность этой дали
Тучи разрыва застят…
Ступим же в реку дважды,
Волнам доверясь грозным!..
Зная: от жгучей жажды
Не откреститься. Поздно.
ОСЕНЬ
Грядёт четвёртый акт сезонной драмы,
Помеченный ремаркой: «Снова осень».
Меняет декорации поспешно
Рабочий сцены – злой по пьяни ветер,
Пристраивая хмурую завесу,
Окрашивая в серый и багровый
ненужные лазурь и изумруд.
И костюмер, подвластный режиссёру –
ненастной и промозглой непогоде,
переодел в пальто, плащи и куртки,
придав единостилие зонтами,
востребованный пьесою состав.
И мы идём, послушные актёры,
вершить своё бессмысленное действо –
бродить вдвоём под дождиком сыпучим,
ногами загребать охапки листьев
на вымерших гектарах зоопарка,
где спит зверьё пока в вольерах летних,
лениво положив на лапы морды,
не удостоив взглядами двуногих.
И лишь горилла критиком угрюмым
внимательно за нами наблюдает
и понимает многое, бесспорно,
откусывая бережно банан.
* * *
Рыжелицая осень-красотка,
Огневую надев киноварь,
Пела гимн, – и нежданная нотка
Обратила предзимье в сентябрь.
Ослепила касанием ярким
Позабывших о тёмных очках
И открыла дорожным гулякам
Беззаботных шатаний размах…
Нам, пристывшим, – подарок желанный:
Вся протяжная улица – кров!
Новь асфальтная – путь богоданный,
Благодать горькодымья костров…
Горсть лучей – перелётным бродягам,
Подаянье «калифам на час»…
Но уже недовольно и нагло
Туча целит прищуренный глаз…
Дождик жмёт веселящимся скерцо,
Предвкушая бравурный финал...
Лист катальпы – отброшенным сердцем, –
Покружив, на дорогу упал...
* * *
Прозрением или проклятьем
Ничтожа греховный порыв,
Мы сами разжали объятье,
Друг друга умом отпустив.
Усталые, ждали покоя,
Склоняясь к решеньям благим –
И снова, за столиком, двое,
Средь юности бойкой сидим…
Сплетаемся – только глазами,
Не руша запретный порог.
Мы учимся зваться друзьями,
Затверженный помня урок.
Но так быстролётна упряжка
Минут, разносящих поврозь!
Пустеет кофейная чашка…
Кивок… эскалатор… мороз…
О ДВОИХ ПОЁТ МАЛЕЖИК…
Новогодней ёлки глянец –
Бус, хрустальных Белоснежек…
Пригласи меня на танец:
О двоих поёт Малежик!
В такт высоким обертонам
Поведи в круженье смело,
И побудь слегка влюблённым –
Вдруг не всё перегорело?..
Пусть шаги почти на месте
Не приблизят нас к искусству,
Но от века танец вместе –
Самый краткий доступ к чувству…
Наше тесное объятье –
Пережитой бури скерцо.
Ощутить хочу опять я
Токи пульса, тоны сердца…
Ну а вдруг вернётся снова
То, чего не напророчишь –
Обаяние былого…
Ведь и ты того же хочешь?..
* * *
Между сонно дышащих деревьев
Светят ниткой жемчуга на шее
Звёзды – украшением неярким
Тёмно-голубой июньской ночи.
А лица небесного не видно:
Скрылось где-то над чужим балконом,
Подарив простор воображенью.
* * *
Скачут блики по блочной стене…
Изумрудных травинок игра…
Светозарностью Клода Моне
Пропитались угодья двора.
Осень исподволь, робко желтит
Пышнокудрость берёзок и лип,
Воздух зыбко и нервно дрожит,
Расточителен солнечный нимб.
Напоён предоктябрьский чертог
Суетой эфемерных частиц,
Ткач-паук от трудов изнемог
Да мельканья невидимых спиц…
И открыт неприкрашенный клад
Средоточья земной лепоты
Нам, потратившим пристальный взгляд
На извечного мира черты, –
И познавшим на выдохе лет,
Что гармонии вечна пора,
Но недолог рассеянный свет
Проходного, как осень, двора…
СЕСТРЕ
Долгий день обескровив
Утомительным жаром,
Солнце катится в море
Огнедышащим шаром.
А сварливые волны,
В полдень истово шкваля,
Вдруг котёнком покорным
Наши ступни объяли.
И дыхание горных,
Лесом сдобренных склонов,
Лёгких сжатые створы
Расправляет озоном…
Сидя близ кромки водной,
Отодвинем утраты –
Мы в созвучье с заходом,
Мы в согласье с закатом.
Мы в гармонии Божьей
С неподкупной природой –
Ах, сестра, мы ведь тоже
В ожиданье захода!
Но не думай о дате
Жизнь сметающей вести –
В этот миг благодати
Мы так счастливы вместе!..
* * *
«Всё проходит, и это пройдёт...»
Царь Соломон
Пригрезился опять разбег столетья,
Где выпукло приметен каждый час:
Тогда мы были в зрелости – как дети,
Поскольку мир вращался ради нас...
«Рай в шалаше» царил в хрущёвке прямо –
И не давила холодом зима,
А за стеной тихонько пела мама
В счастливом угасании ума...
Ты не молился, я не «кипятилась», –
Безмерно к миру внешнему глухи, –
Но радужной каймой земля светилась,
Рвались из жерла принтера стихи...
Склонённое лицо славянской лепки
Зеркалилось в глуби восточных глаз...
В ту пору наши створы были крепки,
И «выдох» жёг насквозь, как в первый раз!
Но как теперь, на финишной конечной,
Признать библейской мудрости оплот:
Любовь – не вечна, даже жизнь – не вечна...
И это всё – пройдёт...
пройдёт...
пройдёт...
ПОЭТ
И.К.
«…Я утром должен быть уверен,
что с вами днём увижусь я.
А.С. Пушкин
Он из тех, кто страннее странного –
Не касаясь земного, низкого,
Из рассвета придёт туманного
С торбой, полной зерна и «вискаса».
Седовласый, в пальто захоженном,
Смотрит он в небеса и под ноги –
Только строки да твари божии
Равно любы ему и дороги!
День сегодняшний, рифмой встреченный –
Неотступной работы мужество…
Позади горький хмель и женщины,
Впереди – час прогулки дружеской!
Взгляд его – как души свечение –
Сотни, тысячи раз проверено…
Каждый день – и никак не менее! –
Я должна в этом быть уверена!..
ТЕБЕ
Ты – у меня, я – у тебя –
до ветхой старости,
До неуверенных шагов
жизнеусталости....
Тебе – доверчивость моя –
и злоязычие...
В твоих руках «я – это я»,
сломав приличия!..
С тобой – запетое кляня,
в открытьях плавая,
Не поменяла бы коня на переправе я!..
В тебе – небесное с земным
едино сходится...
Строке молюсь с тобой одним –
и Богородице…
С тобой – полёты и ходьба –
по снам и лужицам…
Ты – у меня, я – у тебя –
да не разрушится!..
* * *
Кольца лет не расцветят улыбки,
У красавицы бывшей – вдвойне!
Хороши только старые скрипки,
Только старые вина в цене...
Краски слов переменчиво-зыбки,
И открылось осеннее мне:
Хороши только старые скрипки,
Только старые вина в цене...
ПУСТЬ ОСТАНЕТСЯ…
Памяти дочери Юлии
«…Остановись, мгновенье!..»
Гёте. «Фауст»
Лиловеют созвучья бегоний,
Дух цветенья всевластвует тут,
По расщелинам стенки белёной
Алой стайкою розы ползут...
А плодов не рождавшая прежде,
Пустоцветна который уж год,
Наливается соком черешня,
Свесив пурпурный первый приплод!
Благодать после бури воскресла:
И отмытая светлая высь,
И трава, и плетёные кресла,
И щебечущий гомон – слились!..
Царство лиственных, вечнозелёных...
Сад небесный, эдемский – точь-в-точь!..
Древокружевом лик осенённый –
В гамаке прикорнувшая дочь...
Так весны распахнувшейся много
И таким ароматом дышу,
Что, надеждой ведомая к Богу,
О застывшем мгновенье прошу.
Я молю милосердья Господня:
Пусть недужье изгонится прочь,
Но останется всё, как сегодня:
Небо. Сад. Дух медовый. И дочь...
|
ПЕРОМ И КИСТЬЮ ГЕНИЯ...
СМОЛЯНКИ
Серия портретов Д. Левицкого
О, милые искусницы, прекрасные смолянки!
Галантного столетия немеркнущий восторг:
Актёрки-лицедейки вы, танцорки-музыкантки,
Почти уже покинувшие Смольного порог!
Пастушки и валькирии, сильфиды неземные,
Лукавые служаночки, затейники кулис...
Пройдёт немного времени – вас роли ждут иные:
Гостей заморских радовать и царствующих лиц!
Во фрейлинах блистательных научитесь вы скоро
Плести интриги светские, прясть заговоров нить!
Изящнейшими ручками в дворцовых коридорах
Дела не слишком женские, опасные творить!
Вы станете хозяйками роскошных бальных залов
И многих осчастливите, любовью одаря...
Наперсницами будете князей и генералов,
А кто-то фавориткою всесильного царя!
Ну а пока вы замерли в позициях балетных
И в книксенах почтительных прекрасных юных тел,
Чтоб вас художник мастерски в пленительных портретах
Полётом кисти гения навек запечатлел!
ПУШКИНСКИЙ ТАЛИСМАН
«Храни меня, мой талисман…»
А.С.Пушкин
В бликующей смолистой сени,
Грядой Ай-Петри оплетён,
По диабазовым ступеням
Он сходит к синей ласке волн.
Мостки... Озёра... Башни... Шпили…
Британской готики венец…
Под купол двух столетий былью
Наполнен сумрачный дворец,
Куда жар искреннего слова
И страстно-неуёмный пыл
К ногам графини Воронцовой
Влюблённый Пушкин приносил!
Предания жестокой драмы…
Стон разлучившихся сердец…
Горячность дерзкой эпиграммы:
«Полумилорд, полукупец…»
Но юность вправе заблуждаться:
Граф был сопернику не рад,
Но глас Поэта мог прерваться,
Будь муж холодный дуэлянт!..
Пусть всё минуло, – залы, фризы
Впитали дух щемящих тайн…
Гранёный перстень – дар Элизы…
«Храни меня, мой талисман...»
ЛЕРМОНТОВ В ТАМАНИ
Распах лиловой дымки Крыма…
Лазури гладь… Маяк… Закат…
Часы, катящиеся мимо,
Угарный дух таманских хат…
Глухая мазанка на круче –
Сквозняк в разбившемся окне…
Гонимый скукою поручик …
Напев, летящий к вышине…
Убогого слепого очи…
Босой «ундины» манкий взор…
Опасность тайн ушедшей ночи…
Неосторожный разговор…
Порыв страстей неутолённых –
Лодчонки утлой шаткий борт…
Борьба двух тел ожесточённых!
Победы яростный аккорд!..
Нехитрых судеб разрушенье…
Щекочущему риску дань…
Предощущение рожденья
Грядущей повести «Тамань»!..
Предвосхищение работы
На белом поле – до утра…
Слов филигранные полёты
Под скрип гусиного пера!
ТОЛСТОЙ В СЕВАСТОПОЛЕ
Повозкою почтовой
По стынущей грязи –
Так юнкера Толстого
В Тавриду привезли.
И унтер-фейервейкер
Шагнул в людской хаос:
Угрюмых пленных реки
И раненых обоз…
Нёс город неубитый
Смешенья горький смак –
Нарядных улиц плиты –
И грязный бивуак…
Взметённые в час смертный
Хоругви-образа,
Сестрицы милосердной
Славянские глаза…
Ряды крутых ступеней,
Прошивших горный склон –
И в грозном отдаленье –
Четвёртый бастион…
Землянки и редуты,
Чугунных ядер вой…
Былинные минуты
Запомнил граф Толстой!
Под пение фугасов
Он пробовал «стило»,
И соль его рассказов
О том, что войны – зло!
О тех дерзал поведать,
Кто стойкостью силён
И в Крымской непобедной
Отнюдь не побеждён!..
Потомки провиденье
Должны благодарить:
Смерч адского сраженья
Мог гения убить!
Ведь, ладя в бой мортиру,
Отважный бомбардир
Ещё не знал, что миру
Создаст «Войну и мир»!
НЕИЗВЕСТНАЯ
И.Крамской
Из серой мглы виденьем дерзким
Она возникла как мираж…
Лишь на мгновение на Невском
Приостановлен экипаж…
Бровей восточных полукружья,
Припухших губ надменный склад
И, как защита и оружье, –
Презрительно-печальный взгляд.
Уж не толстовская ли Анна,
Решившись на последний шаг?
Какая боль и что за рана
Сквозит в агатовых глазах?..
Актриса, жертва ли порока,
Сокрывшая тоску и грех,
Она – предвосхищенье Блока
И Неизвестная – для всех!
И сколько не искал бы зритель
Ответа на немой вопрос,
Но имя в горнюю обитель
Крамской неназванным унёс.
«МАРИНЫ» АЙВАЗОВСКОГО
Марины — картины морской тематики
Палаццо с лоджией старинной:
Холл. Пост.
Сине-жемчужные «марины».
Свет. Холст.
Пейзажей утренняя россыпь:
Кисть. Взгляд.
Рассвет. Пурпурные утёсы.
Штиль. Гладь.
Зыбь на подсвеченном сапфире:
Блеск жжёт.
Луна в притихнувшем надмирье –
Страж вод.
Накаты грозные морские:
Вал волн.
Борцы с разбуженной стихией.
Плот… Чёлн.
Победно-флотские походы.
Рейд. Бриг.
Снарядом вспененные воды.
Шквал брызг.
Разлом турецкой канонерки –
Сквозь хмарь.
Судов горящих фейерверки.
Жар. Гарь.
Лик неоконченной картины –
Сил всплеск!..
Певец непознанной махины…
Храм… Крест.
СЕРОВ В АБРАМЦЕВЕ
Портрет жены — О.Трубниковой
Его питали трав июльских трепет,
Абрамцева неспешной жизни склад,
Наставник кисти – мэтр великий – Репин
И Мамонтов – радушный меценат,
Да девушки, украсившие лето,
Когда, впервые счастлив, он творил:
Прославив двух в блистательных портретах,
Он третью не в картине полюбил.
Ему претили шумные кокетки,
Он создал идеал во всём иной:
Неяркой, между броских – незаметной,
Единственной, что виделась женой.
Он в ней ценил прозрачность Боттичелли,
Воздушность хрупкой девичьей красы
И кротость глаз, которые сумели
Держать в ладу семейные весы.
В работе – как в мучительной неволе:
Вчера портрет – и завтра вновь портрет –
Он был храним любовью тихой Лёли,
Негромкой музы юношеских лет.
ДЕВОЧКА НА ФОНЕ ПЕРСИДСКОГО КОВРА
М.Врубель. Портрет Маши Дахнович
Девочка в завесе пёстрого шатра,
Ты и беззащитна и уже мудра…
Чудом появилась – принесли ветра
Из восточной сказки на узор ковра…
Сказочник принцессу призрачных миров
Роскошью окутал пурпурных ковров,
В жемчуг ожерелья и в шелка одел –
Но зажечь весельем так и не сумел!
Руки слишком тонки – роз не удержать,
Робкому ребёнку мира не понять!
Красота пугает – с нею сложно жить,
Правду постигая – счастья не сложить!
Образ твой наметив, но недосказав,
Он, художник, встретил вещие глаза!
Демон ли парящий, Лебедь, Волховá –
Светятся очами грёзы волшебства!
МАРК ШАГАЛ
Неуступчивой кисти избранник,
Холст верша под раввинский молебен,
Жил Шагал, – «очарованный странник»,
Околдованный витебским Небом.
Мир земной был ему мал и узок,
Потому-то в эфире ночами
Он парил вольно об руку с Музой –
Тихой Беллой – покорно-печальной…
Населяли его небосводы
Циркачи, флейты, маги и скрипки…
Только там – луч пьянящей свободы
И не скованной горем улыбки!
Только там – миг «еврейского счастья»
Долетал до вершин самых главных.
Он творил Небо собственной властью
И ему в этом не было равных!
ПОРТРЕТУ АХМАТОВОЙ
Кисти Натана Альтмана
Пророчицей – дельфийскою сивиллой –
Она свою предчувствует судьбу,
В которой, как печать на белом лбу, –
Гоненье, поклоненье и могила!
А видит явь смертельного удара
Над тем, кто прежде ею был любим,
Неотвратимость расставанья с ним
И силу словотворческого дара!
Она – почти классическая муза –
Оправлена в кубизм и авангард;
Серебряного века аромат
В естественности этого союза!
И кисть, и слово, встретившись, совпали –
Конгениален образу портрет!
Не поэтесса – дышит в ней Поэт,
Чьё имя веком вписано в скрижали!
ПОСЛЕДНИЙ ПРИЮТ ГРИНА
Грин посвятил «Алые паруса» жене Нине
Незатейливый дом саманный
У гряды старокрымских скал…
Белый домик, где юнга странный
Свой конечный обрёл причал.
Сад, в повители буйнотравной, –
Полусонных мечтаний стан, –
Ароматной рождал отравой
Миражи сумасбродных стран…
Сквозь подбитые ветром шторы
Проливалось тепло щедрей…
Грин прощально глядел на горы
Через солнечность летних дней.
Неуёмный полёт фантаста –
И аскета суровый быт:
Полустёртая шкура барса…
Стол… Будильник… Свеча горит…
А в углу, на сукне старинном,
Обрамлённый хранит квадрат
Счастья ждущей Ассоли – Нины –
Затуманенно-чистый взгляд.
И.В.ЦВЕТАЕВ
Отец М.И.Цветаевой, профессор,
основатель московского Музея
изящных искусств
(ГМИИ им. А.С. Пушкина)
Хоть в жизни два оставил следа –
Поэта-дочь и свой музей –
Ни сам он славы не изведал,
Ни лавров дочери своей.
Его любимому творенью,
С чем слился он почти в одно,
По непонятному решенью
Вдруг имя Пушкина дано!
Да! Пушкин – «наше всё!»,
Глас звонкий,
Недостижимый идеал!
Но ведь музей-то на Волхонке
Не он – Цветаев создавал!
Не он, отыскивая слепки,
Европу вкруг исколесил,
Останки ваз античной лепки
Вторым дыханьем оживил!
Не Пушкин, от трудов истаяв,
Исполнив, – года не прожил!
Всё это он – Иван Цветаев –
На всплеске выгоревших сил!
Дарить Поэту бы названья
Всех лучших улиц, площадей…
Цветаеву ж – его созданье,
Его заветное – Музей!..
ВОЛОШИН В КОКТЕБЕЛЕ
Сердоликовый брег,
Ропот волн – и Волошин…
Край богемных утех
Без него невозможен.
«Коктебельских сюит»
Лиловатые дали,
Свет Тавриды сквозит
В строчках вещей печали…
Стоугольности скал
Чётким абрисом вторя,
Крымских гор аксакал,
Макс – навеки у моря.
Врач враждующих сил
В странном «доме-вертепе»,
Милость Бога просил
И для «тех», и для «этих».
Он таланты сбирал,
Хрупкий дар согревая,
И полёт предсказал
Той, чьё имя – «морская»…
Здесь, у краешка вод,
Где лазурь – и дельфины,
Мне явил небосвод
Гордый профиль Марины.
КУПРИН В БАЛАКЛАВЕ
С террасы каменной гряды
Куприн влюблялся в Балаклаву:
За пядь земную у воды
Хотел отдать перо и славу,
За глади бухт в огранке гор,
Замысловатый ход пролива,
За нежность волн, и в буйный шторм
Катящих к берегу лениво…
За килькой пахнущий причал,
За кофе в греческой кантине
И за людей, каких не знал
До этих пор в столичной «тине»:
Немногословных рыбаков,
Трудяг, чьё «да» надёжней стали,
Чей Бог – невиданный улов
В сетях трепещущей кефали…
Построить дом… взлелеять сад…
Жить только здесь –
до смертной точки!
Но звал «Очаков», как набат –
И гневом выкричались строчки!..
Для неугодных – путь один:
Запрет… Судебные расправы!..
Но дышит вечностью Куприн
На постаменте Балаклавы…
ПАУСТОВСКИЙ В КРЫМУ
«...Земля, омытая одним из самых
праздничных морей земного шара…»
«Жить нужно странствуя»
К.Паустовский
«Жить нужно странствуя» –
Он странствовал по Крыму,
Не мысля без Тавриды жизнь уже!
И ту, что называл женой любимой,
Нарёк татарокрымским – «Хатидже».
Волошиным и Грином очарован,
Пешком всю Киммерию исходил,
У духов бесконечных горных склонов
Взыскуя для творенья новых сил!
Он Крым любил… Каштаны и орехи…
Душистый воздух дач… Самшит в цвету…
Приметные таврические вехи,
Сливаясь в поэтичную мечту,
Вели в его негромкие рассказы,
Где море… бриз… песчинки… синева…
Край открывали мастерские фразы
И слитые с природою слова…
Он уезжал – и снова возвращался…
В Крым посвящал возлюбленных…
друзей…
И Черным морем каждый раз «крещался» –
«Одним из самых праздничных морей»!
Подборку прислал Дмитрий Ханин
|
