PROPOSITO, О ПТИЧКАХ
Легче жить, в своих уверенной правах,
Канарейке на Канарских островах,
Попугайчику на острове Бали,
Коноплянке среди русской конопли.
Ведь в Европе, где разводят кресс-салат,
Канарейки за решётками сидят,
Попугайчики научены болтать
И подброшенные зёрнышки глотать.
И завидуют они в своём тепле
Коноплянке, что засела в конопле
И не хочет в трансплантическом раю
Нарко вылечить зависимость свою.
Что там свистнул попугайчик на кольце?
Образ мира изменяется в лице –
На планету, что от зол изнемогла,
Тень вороньего надвинулась крыла.
В недрах жадно добывается уран,
Взрыв природный раздувает ураган,
Бьют орудья, учат новеньких солдат…
Жалко птичку – только пёрышки летят!

Propsito – кстати (итал.)

***
Русь, как льдина северная, тает.
Где оклад краям её хрустальным?
Если жизнь в народе угасает,
Неуместно слыть оригинальным.
Новой жизнью многое размыто,
Кроме боли великодержавной,
Посреди расхищенного быта
Лишь взрыватель действует исправно.
Пусть, сверкая пёстрою половой,
Догорает западное чванство,
Но смотри, страна, зарёю новой
Вновь Китай встаёт и мусульманство!
Ладят стрелы, разбивают станы,
На Востоке, Севере и Юге
Загляни за древние курганы –
Есть ли братья крестные в округе?
Пусть они хмельны или беспутны,
Вечность братьев метит не случайно,
Как и ты, под небом бесприютны
Беларусь и певчая Украйна.
Как без них ты справишься с облавой
На твоё посконное крестьянство,
Станешь грозной, царственной державой,
Величавой матерью славянства?

***
Журналы, книги, рукописей пачки,
Ночной башмак, растоптанный буклет –
Сгрузить бы это в мусорные тачки,
Чтоб не плясать по комнате балет.
Вот Мериме – о чувствах кабальеро,
Кирпич Дюма – из жизни двух Диан,
А под столом – трёхтомник тёмно-серый:
Роман мадам Авроры Дюдеван.
Когда б влюбиться в галльские прононсы
И вдохновенно подлинник прочесть,
Могли б ожить великие альфонсы,
Тут, несомненно, образы их есть.
Всю жизнь в мадам любви сверкала искра,
Но лучше б ей описывать притон,
Чем глупый рай, где мантия магистра
Напоминает ангельский хитон…
А на развале грустная Наташа
Всем предлагает пёстрый «Нотр-Дам»:
– Вы мне сюда несите книжки ваши,
Я, может быть, неплохо их продам!..
Она клянет мужей своих обманы,
Что и в других случались временах.
Подкину ей слезливые романы,
Написанные женщиной в штанах.

ИСТОРИЯ, ПОСВЯЩЁННАЯ ДЖ. БОККАЧЧО

Данте молча бродил по Равенне,
Но застыли в проёме ворот
Донны, бросив шитьё на колени:
«Посмотрите-ка, Данте идёт!
Правда ли то, что, как дух, по желанью,
Он свободно спускается в ад,
И врагов своих видя страданья,
Всем об этом рассказывать рад?..»
Данте был в своей славе не волен,
Незаметно прислушавшись, он,
Усмехаясь, остался доволен
Благочестьем и ужасом донн.

***
Листья тронуты охрой осенней,
Стали пёстрыми краски земли,
Над мельканьем бегущих селений
Туч безмолвных стоят корабли,
А, порой, проплывают в разломах
Оголённых, пустых площадей,
Очертания лиц незнакомых,
Не похожих на лица людей.
Может быть, это вовсе не люди?
И поймёшь очевидное вдруг:
Искаженье Божественной сути
Изменило и лица вокруг.

Но, любя созерцанья работу,
С берегов, где полощут бельё,
Я смотрю на студёную воду,
Словно чувствуя волю её.
Ей потопа всемирного мало,
И грозит обратиться в кошмар
Завихренье девятого вала,
Устремлённое в солнечный шар.

***
Россия, вот моя тетрадь,
Тобой дарованные строки,
Ещё, как струны, перебрать
Хочу я вешние потоки.
Хочу за облаком бежать,
В озёрной прятаться осоке
И, вслушиваясь, провожать
Гром затихающий, глубокий.

Благословляю русский дом!
Долины, травы и полесья
И пусть грозит сухим перстом
Кащей, взмывая в поднебесье.
Ведь, знанье древнее храня,
Беглянкой, злату не покорной,
Могу я в озеро огня
Преобразить свой плат узорный.
Я понимаю речь зарниц
И ту, журчащую, как воды,
На языке древес и птиц
Немую тайнопись природы.
Подземных рек я чую ток,
А тот, кто клавишей готовой
Стучит, вымучивая слог…
Я не из тех,
я знаю Слово!