| |
* * *
Пустынный свет на звездных берегах…
Н. Рубцов
Зимы начало – первым мокрым снегом
Дворы и склоны вновь заметены,
И, словно нить надорванной струны,
Река поёт под судьбоносным брегом,
Где каждый шаг и каждая тропа
Своей живой историей овиты.
Такие здесь с холмов бывают виды,
Что, стоя возле старого столба,
Я вижу: в поле движется орда –
Темна, черна, люта, неисчислима,
А сквозь крыла взметнувшегося дыма
Горит звезда – светла и молода.
На брёвнах – кровь, в снегу кипит смола,
Влетают стрелы в башни городские,
Сквозь лязг взмывают возгласы людские.
О предки! Вам великая хвала
За то, что, еле выстояв в бою,
Из пепла трижды стены возводили,
Ведь было так: смерть в ратной битве или –
Смерть в лютом рабстве, не в своём краю.
А ныне – снег летит с небес, светясь.
За храмом – храм, почти на каждом склоне.
Проступит лик средь стен иль на колонне,
Веков ушедших укрепляя связь, –
Порхают в небе ангелы, служа.
Бесповоротны огненные круги:
В который раз в молитве иль в недуге,
Терзаясь, рвётся к Господу душа –
И вновь встречает окрылённый свет,
Застывший вдруг на миг среди строений,
Где слышен гул церковных песнопений
И где всему на всё один ответ.
Россия, Русь, мой выживший народ,
Храни себя! Уже нельзя иначе.
И не проси свершений иль удачи.
Известно всё, пожалуй, наперёд.
Всё повторится в пятый, в сотый раз:
Война и свет, спасенья и потери,
В десятый раз народ вернётся к вере.
Порхает снег – и молится о нас!
* * *
Дома в снегу. Молитвенно и тихо.
Лишь голоса взъерошенных синиц,
А под окном вчерашняя шутиха* –
Петарда чья-то – не пугает птиц.
Нет ни машин, ни чьих-то разговоров,
Легко, спокойно, словно нет беды.
Вдоль городских окраинных заборов
Едва заметны странные следы –
Собачьи или, может, даже лисьи.
Так город пуст, что от дорожной мглы
Тревожнее становятся вдруг мысли
Среди печной рассыпанной золы.
Над полыньёй вращаются просторы –
С речным дымком застывших чёрных вод.
А позади – сомнения и споры.
И впереди – лишь мглистый небосвод.
____________________
* старое название фейерверка, ракеты или петарды.
* * *
…Люблю дымка крылатого полёт:
он по-февральски терпок и возвышен,
когда на кроны придорожных вишен
ложится снег и налипает лёд;
когда и в сердце что-то вздрогнет вдруг
от невзначай пришедшего мотива;
когда зима немыслимо красива,
а в облаках луны мелькает круг;
когда снега вдали блестят огнём,
который то янтарен, то малинов;
когда морозной ночью исполинов
в столпах небесных мы распознаём;
когда увидеть хочется порой
во сне всё то, что скрыто во Вселенной.
Паря над миром тишиной нетленной,
меня крылом невидимым укрой,
мой Ангел! Ты и в стылой высоте,
и на ветвях цветной январской ели,
и в уходящей за холмы метели,
и в ледяной мерцающей воде.
* * *
Морозный воздух, как волна,
Плывёт с неведомых окраин.
Листва с тропинки сметена.
Осенний сад благоуханен.
Мерцают зябко фонари –
Под перелётным звёздным тленом.
На крыльях утренней зари
День тлеет в зареве степенном:
Светает… С бликами коры
Сплелись наплывы тонких линий,
На предрассветные дворы
Спорхнул едва заметный иней.
И, в небо взглядом проведя,
Простившись с выветренным летом,
Легко почувствовать себя
Ушедшим – и пришедшим светом…
* * *
Падает снег – от света...
В. Дронников
Порхает снег – и каменистый брод
Бурлит, свои слова перебирая:
Вдаль унеслась осенних уток стая –
И крыльев звуки вновь назад несёт.
Зигзаг реки, за ним – ещё один,
На склоне храм и пара колоколен,
А луч с небес над заводью покорен
Мерцанью тихой поступи глубин.
Ледок крепчает робко – по краям,
Родник бросает солнечные блики.
Из-под снежка и крона облепихи,
И шапки мха сияют среди ям,
Глухих оврагов – ран моей земли.
Среди руин ремесленных кожевен
Лишь ивы свет ещё немного зелен.
Бросай, метель, свой первый снег, мети,
Вздымай огонь холодный над страной,
Над городком – пока всё это тщетно,
Ведь в небесах уже вполне заметно
Дыханье света движется стеной.
Течёт с ветвей – вода, вокруг вода,
И первый снег, и слякотные тропки,
И кот бездомный в прорези коробки
Под стылой елью. Снова золота
Речная гладь от ярких куполов, –
Как будто с вихрем сгинуло столетье,
Кровавым прахом, рваным лихолетьем
Пройдя среди деревьев и дворов,
Среди эпох – и в памяти людской,
Оставив боль и страх неизгладимо.
А над водой – лишь терпкий привкус дыма
Печной трубы, вздохнувшей за рекой.
И снег, и пепел, и лучистый свет –
Смешалось всё в полуденном пространстве
И, отзываясь в прошлом окаянстве,
Дало само собой простой ответ:
Мы – те, кому и многое дано,
И те, с кого спросил Господь сурово,
Но нам открыто праведное Слово
Своих небес! Так было суждено.
* * *
Слегка успокоился ветер.
Окраина тонет в снегах.
Вокруг удивительно светел
Искрящийся солнечный прах.
Уже вечереет… Покорен
Холмов затихающих ряд,
Где блики среди колоколен
На скользких тропинках горят.
Что сгинуло?.. Что отболело?
Ничто навсегда не ушло.
В огнях золотого придела
Крылами взмахнуло тепло,
Сквозь окна миры прожигая,
Светясь, предвещая, верша…
А рядом – небесная стая,
К которой взмывает душа.
* * *
И зверьё, как братьев наших меньших…
С. Есенин
Следы собак и кошек на снегу
ведут с рассветом к городскому рынку,
а в небе низком бронзовую льдинку
февраль зажал и, изогнув в дугу,
ещё один её оставил след,
подобный старой, стёршейся подкове;
о, рыхлый снег – и капли чьей-то крови,
и распылённый, чуть заметный свет;
ни бубенца, ни храпов лошадей,
лишь шум колёс – то тихий и далёкий,
то, словно эхо, злой и многобокий –
со всех сторон, привычный звукам дней:
и хрусту льдин, и завыванью крон,
и перекличке двух ворон на крыше,
и первым гулам у церковной ниши –
колоколов над фустами колонн;
день, просыпаясь, бьёт в лицо дымком,
точнее – смогом, копотью и гарью,
лишь на холме, за мокроватой далью
отчётлив вид, знаком высотный дом,
а дальше – поле, рощи, берега,
косые склоны, сосны, вербы, ивы,
совсем другие песни и мотивы,
там, где светлее мысли и снега
немного ярче, – от лучей ли, звёзд,
от лунных бликов и живых рассветов;
там, где без чувств не может быть куплетов,
а в каждой ели – сойка или клёст,
которых я кормил в былой мороз,
скворечни с дедом враз сооружая,
ведь птица ль, кошка – людям не чужая,
да и собака любит ткнуть свой нос
в ладонь, чтоб, может, капельку тепла
почуять в коже или, вздрогнув, даже
родной уют узнать сквозь привкус сажи –
и дальний запах русского села;
село и город, а меж ними – даль,
над ними – высь, плетущая узоры.
И в стайке пташек вспыхивают ссоры,
и у собак случается печаль.
* * *
(Далёкое)
...И пахнет дом оттаявшим бельём –
морозный дух струится бархатисто;
узоры окон вьют закат лучисто,
течёт над миром млечный окоём,
а рядом мама – штопает халат,
отец ружьё готовит для охоты,
в углу лежат истоптанные боты,
дым папиросный терпок и крылат:
дед прислонился боком к стояку,
над островками хлеба и посуды
сгорают все былые пересуды,
летя на свет, к ночному огоньку.
Крепчает ночь – кофейное зерно,
густеют звёзды – спутники скитаний:
с живой любовью вечных расставаний
проходит миг, ведь так заведено…
МЕТЕЛЬ
Далёк апрель,
Сквозь боль виска
Свистит метель,
Горька тоска...
Сожгли снега
В домах тепло,
Луны дуга
Летит в стекло.
Врываясь в дом,
Мороз плывёт,
Но над окном
Растаял лёд.
Его капель
Ловлю в ладонь.
Метель, метель...
Печной огонь.
* * *
Неизменно предвечны они…
А. Блок
Лунный сполох. Морозно и глухо.
В серо-бежевых далях болот –
Лишь обрывки нездешнего звука
И шаги окрылённых высот.
Даль – и небо: закаты, рассветы.
Запах леса – глубинный, такой,
Что привидится: стылые ветры,
Словно духи, пьют воздух грибной.
И кора, и труха… У дороги
Терпких брёвен лучиста смола:
То ли вздрогнут старинные дроги,
То ли, вспомнив остатки тепла,
Кто-то выйдет из дома… Уныло
Свет теряется в кронах ракит.
Лишь незримая высшая сила
Всё земное, как прежде, творит.
* * *
А влажный снег ложится у ворот,
Где есть зола и тёплый запах дыма…
И. Семёнова
…Мой старый дом, о, как же дорог вновь
мне робкий миг февральского заката:
с печи кот Васька смотрит воровато,
капели вторят стёклам си-бемоль –
и греют душу стуком, второпях,
их звук летит легко и монотонно,
а под окном скопилась снега тонна
иль, может, две: в воспетых мной краях
бывает снега больше во сто раз,
но в зиму эту – ни одной метели,
неторопливы даже свиристели;
пора уже, наверно, ставить квас
и лук растить в стакане на окне,
рассаду сеять, потеснив герани,
и созерцать небес живые грани,
и слушать треск жучков в сырой стене,
тетрадный лист сминая в плотный шар
и расправляя, чтоб прочесть две строчки,
но, может быть, пора поставить точки
иль бросить всё в печной остывший жар?
Скребётся мышь в чулане, с чердака
слетает шорох, словно чьи-то тени
заходят вдруг в застуженные сени
и вновь приносят весть издалека:
пиши иль пой – о запахе золы,
о смолянистом свете на иконе,
о том, что фото в стареньком кулоне
хранит комод; что хлипкие полы
полны следов невидимых, родных,
следов, пришедших из иного мира,
из воскового тонкого эфира
свечи, вспорхнувшей, как рассветный стих.
И снова струн гитарных серебро
звучит, как эхо, долго, бархатисто –
и, просыпаясь, по стеклу пречисто
на запад тянут месяца ребро
лучи живые… Шар моей Земли,
ты вновь летишь туда, где братьев стая;
свои пути небесные верстая,
навек нас в свете горнем посели!
* * *
Когда рождается душа?
В момент зачатия иль смерти?..
Куда она летит, верша
Свои невидимые тверди?
Куда, как свет, несёт она
Свои крыла самозабвенно?
Каким огнём окрылена?
Легка, чиста, благословенна…
Не осознать её исход –
И путь по кругу роковому:
Душа, как луч, летит вперёд –
Назад, к потерянному дому,
Чтоб где-то, в дымке вечеров,
Дыша старинным тёплым воском,
Стать дальним эхом для миров –
И чьим-то долгим отголоском.
* * *
…Даль первозданна, молода,
Легка, свободна и крылата:
Тугие волны в три наката
Вздымает тёмная вода –
И вечереет; и рассвет,
Взлетая, льёт лучи в ольшаник:
Усталый путник, вечный странник
В кайму небесную одет.
Над светом – свет, огонь, покой;
Чуть уловимое смятенье,
Бунтарство, горечь иль смиренье –
Всё меркнет в дымке полевой.
И вновь лучиста тишина
Внутри своих круговоротов,
Среди своих земных оплотов
Живыми звуками полна!
|
* * *
Бывает час: над городом холмистым
Небесный свет слегка полуоткрыт…
И. Семёнова
Зимний город, засыпанный снегом,
дышит небом, едва задремав
под сиренево-бронзовым брегом,
над верхушками сосен и трав,
чуть заметных в сугробе у склона,
у реки, возле хлипких мостков,
у былого речного затона:
ярко-розов, пурпурен, лилов,
повседневен, глубок, неподвижен
и по-зимнему радостно чист,
а на кронах заснеженных вишен
свет вечерний привычно лучист;
сходят тени, вращаются звуки:
хрустнет наст – и в тиши глубоко
бродит эхо, как после разлуки,
бродит эхо эпох, нелегко
отзываясь и в рамах, и в стёклах,
и в плотине, шумящей внахлёст;
на склонившихся к зареву вётлах
зажигаются капельки звёзд –
ярких звёзд, тех, что, выплакав, небо
дарит нам; о, небесный покой,
сокрушаться ли горько иль слепо –
созерцай, продолжаясь строкой,
наполняя, как лёгкие, душу
жгучим воздухом, светом, росой,
оставаясь в январскую стужу
на стекле, на листе бирюзой,
ведь за каждым насыщенным вздохом –
чей-то взгляд, чей-то стон или слух,
а в пространстве небес, в многооком,
луч заката неспешно потух.
Но не гаснут ни чувства, ни мысли –
о тебе, городок мой живой:
своих предков к блаженным причисли –
соглашусь полноправно с тобой
и пойду, может быть, словно инок,
словно воин, – в сиреневый свет,
продолжая небес поединок
за тебя – до скончания лет! * * *
Жгучие ветры убавили бег,
Блёстками выстланы крыши.
В окна бросается тающий снег –
Снега летучие мыши...
Тени снежинок ночных велики –
Машут незримо крылами;
Отблески меркнут в тумане реки,
Светится мгла над мостами.
Клён над сырым тротуаром поник
В зареве дымки проточной.
Терпкий и сладостный запах гвоздик
Льётся из лавки цветочной.
* * *
Мой старый дворик мною не забыт:
из-под снежка в сияющем апреле
живые токи тянет еле-еле
листок крапивный, дополняя вид
открытых ульев; кружится пчела,
ведя свою привычную разведку,
а я беру надломленную ветку,
ловя наплыв весеннего тепла,
и вырезаю что-то; так светло,
что видно всё вокруг на километры
с холмов, где глину высушили ветры
и подступило к городу село;
сплелись тропинки, вскрылись берега,
где пара льдин в низину заглянула,
а в небесах, в глухих раскатах гула
луна уже бледна, почти нага –
без облаков, которые её
морозный лик укутывали в шали
и миру снова холод предвещали, –
в саду крылами хлопает бельё,
взлететь пытаясь; тишину скворцы
взрывают вдруг среди ветвей, пелёнок;
мир, как стекло, хрустально чист и тонок,
весенний звон спешит во все концы:
кто строит дом, кто чинит свой чердак,
а кто в лесу орудует пилою, –
опилок терпких запах над рекою
парит – не может улететь никак;
и дух осины возле верстака,
и дух лежалой дедовской махорки
лучи пронзают, выйдя на пригорки,
и греют псу соседскому бока,
а он лежит и даже не рычит
ни на меня, ни на других прохожих:
такой денёк восторженно погожий,
что грех за ними бегать средь ракит;
а между тем: на мир взглянув с крыльца,
я отметаю отголоски лени,
ведь всё – лишь миг, а мы – лишь чьи-то тени,
лишь чей-то прах, лишь звёздная пыльца…
* * *
…И высота стихотворенья
Под ускользающей строкой,
И в час закатный откровенья
Порой приносят мне покой;
Мои закаты, и рассветы,
И боль полуденных утрат –
Всё путеводные приметы,
Как вещий сон, боготворят.
Приходят в муках озаренья:
Чем ярче дух, тем выше свет, –
Миров невидимых круженья,
Полёт неведомых планет.
Пылает небо далью синей,
Там, где струится лунный прах.
А на ветвях в изгибах линий
Спит мир на солнечных руках. * * *
Звезда горит в моём окне
Сквозь полог утреннего света
И тонет вновь за далью, где-то
В рассветной тихой глубине;
Сквозь полевую чистоту
Плывут неведомые дали,
А в сердце капельки печали
Лучей встречают остроту –
И, отступивший стылый мрак
Своим сияньем прожигая,
Звезда является – другая,
И остаётся только прах,
Небесный прах – далёкий свет;
Пылай, волнистое круженье!
В твоё, в твоё перерожденье,
В твоё сиянье мир одет.
* * *
…Сыплет на землю остывшую снег –
И, заметая ночные тропинки,
Шлёт с поднебесья волнистые дымки,
В дальних краях начинает разбег.
Кружевом вышиты шапки домов,
Свиты морозом на стёклах узоры.
Длятся на кухне легко разговоры,
Робко рождаются строчки стихов.
КОСТЁР НА БЕРЕГУ
Неугасающий костёр…
И. Семёнова
…Пейзаж таков: леса, река – рубеж,
рубеж души, земли моей старинной,
где то мелькнёт пригорок белой глиной,
то в поле станет дымка цвета беж,
а то журавль, вздымаясь высоко,
качнёт ведром над худенькой деревней –
и сквозь листву повеет скукой древней
былой усадьбы, жившей нелегко;
вдоль склонов сонно стелется овёс –
то в полный рост, а то совсем не густо;
к чему искать основу для искусства,
когда она – повсюду, в блеске звёзд,
в земной росе у чьей-то городьбы,
к зелёным пням склонившей свои прутья;
глубок туман, в пыли, у перепутья,
легка печаль, привычен ход судьбы,
привычно всё, о чём ни говори:
и вечен свет, и беспросветны мысли,
а на листве уже давно повисли
лучи вечерней пристальной зари –
в огнях рябин и вспышках синевы;
за рощей – лес, за склоном – снова поле,
то половик на старом частоколе,
то вдоль реки ухабистые рвы,
к которым боком съехала изба,
то дом кирпичный – среди сосен ярок,
то возле фермы несколько доярок;
о Боже, Боже, это ль не судьба –
любить свой край и в муках, и в труде,
и в беспросветной повседневной битве,
в самозабвенной праведной молитве,
в земле, в огне иль в дождевой воде,
с которой снова, облетев весь мир,
к знакомым окнам примыкают души,
чтоб ощутить удел прошедшей стужи
и возвратиться в солнечный эфир:
горит костёр, костёр на берегу
земли, России, хлынувшей Вселенной;
куда бы я ни мчался в жизни тленной –
его основу в сердце берегу!..
* * *
Издержки времени неся…
В. Ермаков
Стволы осин ещё туги и голы,
едва качает ветер кроны их,
весь мир, как будто двоечник, притих,
шагнув к пустынным окнам старой школы:
в них – тишина, лишь выйдет иногда
к порогу сторож, чтобы сиротливо
курнуть – воронам и котам на диво, –
еще не стар, а борода седа;
вновь над скамейкой пляшет береста
и горьковато-сладкий привкус дыма
плывёт во дворик еле уловимо –
такая нынче выдалась весна:
ни погулять, ни с другом отдохнуть,
ни заглянуть в фойе кинотеатра,
весна сменила легкокрылость кадра
на скуку дней, иной отмерив путь,
путь напряжённый, долгий, не такой,
каким он многим виделся в начале:
«Мир пошумит и, растворив печали,
все беды снимет быстро, как рукой…»
Но нет, весна сегодня не для нас,
листва и мы – во власти небосвода,
законам дань вновь воздаёт Природа,
не торопясь ведя свой пересказ
о днях былых: чума иль тиф брюшной –
на Землю много насылалось мора,
но каждый раз надежда, иль опора,
иль, может быть, какой-то свет иной
спасал землян – и грешных, и святых,
и тех, кто даже жалок и преступен;
к спасенью путь тогда не слишком труден,
когда начал великих и незлых
познаешь суть и, к миру обратив
лицо и душу, воспаришь отныне
среди глупцов, прочь от своей гордыни,
сквозь облака, несущие мотив,
мотив Творца – единственный, один;
пойми, о друг, своё предназначенье!
А я ловлю вечерних звёзд круженье
и слышу гул, весенний гул осин…
О ЧЕЛОВЕКЕ
…заменить его будет некем.
А. Люкин
Человек глубок и беспросветен,
Человек возвышен и умён:
Полотно искрящихся отметин,
Миллиарды судеб и имён.
Кто-то сгинет – мрак и непогода,
Кто-то отставляет только свет,
Тот, что в стылых гроздях небосвода
Обгоняет сполохи планет.
Кто-то может лишь ругаться люто,
Кто-то молчаливо горделив:
Звёзды, словно битая посуда,
Довершают собственный мотив.
Средь равнин иль средь своих окраин,
В самом сердце лучших из миров
Человек духовно многогранен,
Человек безудержно суров.
* * *
Золотятся от солнца виски,
Окропляя огнём седину:
Всё, что сказано, – мастерски
Прожигает лучом тишину;
Всё, что сделано, не понять
Из живых на Земле никому:
Лишь дано – созерцать и сиять
Над простором Ему одному;
Всё, что будет, – над бездной круги,
Не подвластный сознанью оплот:
В жизни смертной куда ни беги –
Сердце что-то незримое жжёт…
А под солнцем – цветы и трава,
Восходящий сиреневый свет
И любовь, та, что вечно права
Вопреки положенью планет.
* * *
По далёкой ли, близкой земле,
По своим ли, чужим небесам
Понесёт меня Вечность во мгле
Или я понесу себя сам
На светящихся белых крылах,
Тихих, словно шуршанье страниц:
Серебрящийся солнечный прах
Догоняет взметнувшихся птиц.
Вечереет… Закат – не закат:
Через два-три часа рассветёт,
Замирающих звёзд водопад
Знает свой перелётный черёд.
У Вселенной – свои имена,
В ней и мёртвое станет живым!
И поёт, и грустит тишина
По извечным скитальцам своим.
* * *
Жизнь – без начала и конца...
А. Блок
Веди меня, моя звезда!
Твой путь земной, как свет, нетленен,
Но было так почти всегда,
Что путь над бездною – мгновенен
И «до» и «после» всех миров,
До сотворения иль смерти.
Где твой незримый, чистый кров
И где твои былые тверди?
Где твой приют, причал, покой?
Где ускользающая стая?..
К тебе лечу, как луч, строкой,
Свой свет с сияньем сочетая.
Качает стылая вода
Над миром брызги небосвода –
Горит вечерняя звезда.
Жизнь без начала и исхода!
* * *
Течёт река – спокойна и легка.
Ручьи в оврагах снова полноводны,
И, словно нити серебристой волны,
Сплелись в косицы в поле облака.
И солнце катит сонно, не спеша
Свой диск, как будто колесо на пряхе.
Уходят прочь сомнения и страхи.
И ждёт чего-то нового душа.
Весна сменяет буйство на покой.
Дышать и жить – простое наслажденье.
А я пишу своё стихотворенье
И в сотый раз склоняюсь над строкой.
Что суждено?.. Предвидеть не дано,
А впрочем: мир, своим творцам не веря,
Извечно тянет, словно волну, время.
Но у небес – своё веретено!
К публикации рекомендовал Алексей Кондратенко
|
