ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Я этот день подробно помню.
Я не знавал краснее дней.
Горели яркие попоны
На спинах праздничных коней.
Гармошки ухали басисто
И ликовали голоса
Людские. Ветром норовистым
Их выносило за леса.

Качались шторы из бумаги
У нас в избе. Качался дым.
И в кадке ковш на пенной браге
Качался селезнем седым.
В тот день гудела вся округа.
Под сапогами грохал гром,
И пол поскрипывал упруго,
И сотрясался старый дом.

В заслонку ложкой била шало
Варвара – конюха жена.
Мелькали юбки, полушалки,
Стаканы, лица, ордена.
А в стороне на лавке чинно
Курили едкий самосад
Деды и средних лет мужчины
Из тех, кому уж не плясать.

Тот с костылями, тот с протезом
Или с обвислым рукавом.
Их речь размеренно и трезво
Велась в масштабе мировом.
С печи, где валенки сушили,
Украдкой жадно слушал я,
Как вражью силу сокрушили
Соседи, братья и дядья.

И мне казалось, что я знаю
Свою и всех людей судьбу
И что проходит ось земная
Через отцовскую избу.

НАГРАДА
Вернулся отец к Дню Победы,
И радостно было вдвойне.
Гремел патефон у соседа
В распахнутом настежь окне.

Мы шли вдоль деревни к сельмагу.
Отец при регалиях был,
И мне он медаль «За отвагу»
К майчонке моей прицепил.

Хотя удальцом я не вышел,
Тщедушный, как все пацаны,
Но, видно, за то, что я выжил
В кромешные годы войны.

ХОТЕЛ БЫ ВЕРИТЬ…
Хотел бы верить в тот из сказки
Сентиментальный милый вздор,
Что голубь свил в военной каске
Миролюбивое гнездо.
Хотел бы верить в здравый разум
И в то, что не позволит он
Кому-то уничтожить разом
Себе подобных миллион...
Штампуют каски… К огорченью,
Не для гнездовий голубка.
Их по прямому назначенью
Ещё используют пока.
К земле прильнувши, где-то рядом
Не воркованье слышу я –
Грохочут дни железным градом
О кровли мирного жилья.
И при зарницах ночью грозной
Глядит тревожно со стены
В тяжелой каске краснозвёздной
Брат, не вернувшийся с войны.

ДЕВЯТОГО МАЯ
Я знаю, что в сегодняшнее утро
Отец проснётся раньше, чем обычно,
Побреется с тройным одеколоном
И, сняв с гвоздя армейский старый китель,
Воинственно медалями блеснёт.
За завтраком нальёт стакан гранёный
Настойки той, что с осени берёг,
И потекут его рассказы-были,
Которыми богата память ран.
Вот партизан, в папахе с лентой красной,
Отец стоит у штаба на дозоре,
И, подходя к калитке, сам Щетинкин
Ему, как другу, руку подаёт...
А вот отец в Крыму, в степи сожжённой,
Прижав к груди винтовку, как ребёнка,
Ползёт вперёд, до боли стиснув зубы,
Под пересвистом врангелевских пуль…
А вот его без чувств, едва живого
Под Сталинградом через Волгу-реку
Переправляет незнакомый парень,
Чтобы в ближайший госпиталь отдать…
И, человек суровый и неробкий,
Отец заплачет тягостно и мокро
И станет сокрушённо удивляться
Тому, как смог остаться он в живых.
Потом закурит, по избе пройдётся,
Молодцевато ус седой подкрутит
И скажет бодро: «Да, несутся годы…
Но только у солдата порох сух.
И если что (не дай тому случиться) –
Ещё тряхну, ей-богу, стариной!»

КИНОКАРТИНА ПРО ВОЙНУ
— Куда ты?
— В клуб! —
Бросаю книжки
И — напрямик через заплот.
Какие книжки, если кинщик
Кино военное даёт!
Я знаю, мать вослед грозит мне,
Припав к промёрзшему окну.
Я искупить готов вину.
Но зрелище неотразимо —
Кинокартина про войну.
Шуршит проектор ветром в соснах,
Люд, завороженный лучом,
Сплочён, как семечки в подсолнухе,
За рядом ряд, к плечу плечо.
Сидит шалястый и тулупный,
Мозольный, шрамистый народ,
А за окном в тиши подлунной
С сухой пронзительностью лупит
Движка дрожащий пулемёт.
Сквозь чернолесье частых взрывов Б
егут бойцы но полотну.
Нет, зрелище неотразимо —
Кинокартина про войну.
еотразимы "уралЗИСы”,
Ревущих танков грозный строй,
Но главное — неотразимый
Солдат в пилоточке простой.
Он мнёт врага, он бьёт прикладом,
Он грудью падает на дот.
Клуб сотрясая: “Бей их, гадов!” —
Кричит взволнованный народ.
А если вдруг на гребне боя В
олной смахнёт солдата взрыв,
Весь зал сжимается обоймой,
Прошитый яростью и болью,
И плачут женщины навзрыд...
Я не был там с отцом и дедом,
Где шли жестокие бои.
Но как страдал я за Победу!
Я и товарищи мои.

СЛАВА БОГУ ЗА ВСЁ
Слава Богу за всё. За даренье
Многолетия мне на земле,
За горенье души, за прозренье
Правды  в мире, лежащем во зле.

За моё, слава Богу, явленье
В деревенской лесной стороне,
За причастность к тому поколенью,
Что крестилось в священной войне.

С ним я рос, Вышней помощью живый,
Не в довольстве, но и не в нужде.
Ради хлеба насущного жилы
С ним тянул в непрестанном труде.

Полюбил его красные стяги,
Серп и молот его полюбил
И подобно ему,  работягой
Сам на свете на этом пробыл.
 
Не дельцов, а жнецов и поэтов
Чтить учил меня тот «гегемон»…
Слава Богу за всё, но за это –
Самый низкий сыновний поклон.

НАСЛЕДСТВО
Что на свете на этом оставлю
Я в наследие внукам своим?
Полевые ковры разнотравья
Поднебесья атласную синь,

Да таёжные ясные дали,
Да седой енисейский простор
Да ещё... семь отцовских медалей
Боевых, что храню до сих пор.

ОТЦУ
Прости меня, Илларион Григорьич,
Природный пахарь, красный партизан,
Не защитил я честь твою. И горечь
Самонеуваженья выпью сам.

Не бросил я клеветникам России
Каленых слов в бесстыжие глаза.
Меня Россия, может, и простила,
Но мне себя простить никак нельзя.

Я поднимусь на гору за деревней,
В тот самый тихий и печальный лес,
Где меж иных осьмиконечный, древний
На холмике стоит знакомый крест.

И сноп цветов – пунцовых, белых, синих –
Я положу в подножие твоё.
Спокойно спит вчерашняя Россия,
Мне больно, но не стыдно за неё.

БЫЛО ДЕЛО...
Как гордились мы Державой,
Боевой и трудовой!
Было дело под Полтавой,
Было дело под Москвой.
Царский страж, Орел Двуглавый,
Добрый след оставил свой.
Было дело под Полтавой,
Было дело под Москвой.
Серп и Молот тоже славой
Путь покрыли вековой.
Было дело под Полтавой,
Было дело под Москвой.
А теперь у нас не правый
И не левый рулевой.
Нету дела под Полтавой,
Нету дела под Москвой.
Флот стоит в затонах ржавый,
Заросли поля травой.
За кордон ушла Полтава,
Спят заводы под Москвой...
Но жива еще Держава
И народ пока живой –
Будет дело под Полтавой,
Будет дело под Москвой.

УТОЛИ МОЯ ПЕЧАЛИ…
             Олегу Пащенко
С часу гибели державы
И по нынешние дни
Всё ношу я в сердце жало,
Всё в душе моей саднит.

Этой болью, этой былью,
Словно пылью, ест глаза.
Как ты там в степи ковыльной
Чабанишь без нас, казах?

А тебе за синь-горами
Как торгуется, грузин?
Рвут ли янки чай с руками
И щедреют ли от вин?

Ну, а ты, хохол упрямый,
Незалэжнее ли стал,
Как на их же кнут и пряник
Наше братство променял?

Не примите, Бога ради,
За злорадство речь сию.
Я не рад, мы все не рады,
Что утратили семью.

Только кто вернет Державу,
Утолит мою печаль?
Кто из сердца вынет жало,
Чтоб не ныло по ночам?

СОБЕРУ СИДОРОК…
                       Борису Кузину
Соберу сидорок и поеду на дачу,
Отдохну от людей, залатаю забор,
Cо своею душой не спеша посудачу…
И, возможно, о главном зайдет разговор.
Нам не счёты сводить, но пора об итогах
Поразмыслить уже и прикинуть вчерне,
Что мы с ней нашагали по этим дорогам
И каков наш багаж на согбенной спине.
Обнесло куржаком поредевшие пряди,
Ну, а много ли истин добыто в пути?
Кроме вечных –
              любви, справедливости, правды –
За плечами, пожалуй, иных не найти.
Может, лишь красоту, как укор безобразью,
У которого образа Божия нет…
Не погоне за той красотой мною разве
Столько отдано сил и потрачено лет?
Но встречал я её в грустный час и отрадный
В круговерти земной и  полётах мечты
В тех же ликах –
                        любви, справедливости, правды,
Что полны первородной для меня красоты.
Как рассудит душа? На какую в придачу
Между истин открытых направит мой взор?
Я о том расскажу, когда съезжу на дачу,
Отряхну суету и поправлю забор.  

***  
Отошло, отлегло, оттомилось…
Не нужны ни ответ, ни привет.
Почему же, скажите на милость,
Мне от этого радости нет?
 
Столько лет тосковал о свободе,
А теперь – и себя не пойму! –
Обретённая, мне она вроде
Оказалась совсем ни к чему.
 
Видно, в мире, где все мы пришельцы,
Нам даётся от дольних щедрот
Лишь свобода того погорельца,
Что постылее всех несвобод.
 
Не её возводить бы нам в степень,
А на долг да  любовь уповать:
Эти цепи – священные цепи,
Кои впрямь не грешно целовать.

***
Всё погосты, погосты, погосты…
Вроде раньше их не замечал,
Забывая, что всякого гостя
Ждёт один в этом мире причал.
 
Очень странное, право, забвенье.
Ведь, казалось бы, ночью и днём
Каждый миг даже сердцебиенье
Заставляет нас помнить о нём,
 
Но, увы… В суете и соблазнах,
Поощряемые князем тьмы,
Что нам льстит и в глаза, и заглазно,
Так живём, словно вечные мы. 
 
И придёт ли прозренье, не знаю.
Но с годами, невольно притом,
Я всё чаще себя осеняю
У погостов широким крестом.

УХОДИТ ПОКОЛЕНИЕ...
А стрелы падают всё ближе,
И ворон кружит за спиной…
Ещё один скоропостижно
Собрался сверстник в мир иной.

Подкатит чёрная карета,
Контора выпишет квиток,
И закопают спешно «предка»
В леске ногами на восток.

А что он жил трудягой честным
И был Державой награждён,
Ему зачтёт лишь Царь Небесный,
В Которого не верил он.

Не хочет наше поколенье,
Избрав довременный исход,
Ждать милостей до околенья
От новоявленных господ.

ЗАКЛИНАНИЕ  
Всё повторяю фразу, как молюсь,
Клоня от горя голову усталую:
Безумцы, не растаскивайте Русь
Великую и Белую и Малую.
 
Я знаю, заклинаньем не спасусь
И не спасу, но что же я поделаю,
Когда душа кричит: не рвите Русь
Великую  и Малую и Белую.
 
Пророчить возрожденья не берусь,
Но и беды, надеюсь, не накликаю,
Коли признаюсь, что мне снится Русь
И Белою, и Малой, и Великою.

***
Не толпитесь, я вам не фигляр
И зевак потешать не охотник.
Я не шуточный в прозе столяр,
И серьёзный в поэзии плотник.
Не кивайте на меч  и на щит.
Расступитесь, уйдите с дороги.
Дайте крест до конца дотащить –
Одному, самому, без подмоги.
 
Нет, врагов я отнюдь не простил,
Ибо ведали, что сотворили,
Под откос Русь родную пустив,
Мать убив с хладнокровьем рептилий.
Только мстить никому не хочу
И глумиться над кем-либо тоже.
Я по-русски врагам отплачу –
Правду брошу в лукавые рожи.
 
Потому мне ни меч и ни щит
Не нужны и не надо подмоги.
Сам свой крест я смогу дотащить
На горбу… Уходите с дороги!

МИНУВШЕМУ ВЕКУ
Тебя свинцовым и кровавым
Честят твои клеветники,
Но ты иной достоин славы
Наветам злобным вопреки.

Да, всё ты знал – и кровь, и беды,
Свинцовый свист и горький дым,
Но все же веком был победным,
Российским, русским, прорывным!

Ты впрямь рабочим и крестьянским,
А значит – нашим веком был.
Теперь мы это видим ясно,
Увы, наемные рабы…

Щербаков Александр Илларионович — коренной сибиряк, родился в 1939 году в селе Таскино Красноярского края, в старообрядческой крестьянской семье. В разных вузах окончил факультеты истории и филологии, экономики и журналистики. Работал учителем, корреспондентом краевых и центральных изданий, возглавлял Красноярское отделение Союза писателей России.
Автор более 20 книг, в том числе прозаических «Свет всю ночь», «Месяц круторогий», «Деревянный всадник», «Душа мастера», «Вечный клад», «Лазоревая бабка», «Змеи оживают ночью», поэтических «Трубачи весны», «Глубинка», «Горлица», «Хочу домой», «Свет Родины», «Жалейка», «Дар любви», выходивших в Красноярске и Москве. Печатался в журналах «Наш современник», «Молодая гвардия», «Уральский следопыт», «Сибирские огни», «Огонёк», «Дальний Восток» и др.
Лауреат Международного конкурса детско-юношеской литературы им. А. Н. Толстого, Международной литературной премии им. П. П. Ершова, Всероссийского творческого конкурса «Русский лад», финалист Бунинской премии, дипломант Московского международного конкурса поэзии «Золотое перо».
Член Союза писателей России. Заслуженный работник культуры РФ. Лауреат  государственную премию Красноярского края в области литературы имени В.П. Астафьева.
Живет в Красноярске.

Комментариев:

Вверх