Людмила ЩЕТИНИНА, педагог (г.Улан-Удэ)
НЕУБЫВАЮЩИЙ СВЕТ

Три книги о русской классике в одном, красочно оформленном томе… Такое издание при поддержке Министерства образования и науки Республики Бурятия вышло в Улан-Удэ. Автор книг – поэт Андрей Румянцев. Его эссе о великих русских поэтах («Глаголы неба на земле»), знаменитых произведениях отечественной прозы («Увидеть Россию сердцем») и драматургии («К нам едет ревизор») опубликованы отдельными сборниками и в Иркутске, некоторые из них можно прочитать в московских и сибирских журналах, в электронных литературных изданиях, в том числе в газете «Российский писатель»(например, "«Душевная правда» Николая Гоголя", "Дать свое имя театру", "Неумолкающий колокол жизни").

После выхода в свет указанных книг поэта для меня очевидно, что отечественная классика может быть прочитана свежим, современным взглядом и тогда ее духовное содержание окажется для многих богаче и притягательней.

Символично, что разговор с читателем о классике ведется в нынешние, не лучшие для нее времена, когда уроки литературы сокращаются в школе, когда отечественная словесность исключается из списка обязательных выпускных экзаменов, когда в библиотеках и читальных залах все меньше спрашивают произведения мастеров слова. Размышления о классике сегодня – это переход из сумрака в сияющий свет, погружение в него, ощущение целительного тепла. Сам автор, как и многие его ровесники, воспитывался на русской классике, на бессмертных произведениях мировой литературы. Это было естественным в послевоенные годы, когда читательские души не подвергались беспощадному наступлению телевизионной, журнальной и газетной пошлости, безнравственности, а книга великого писателя воспринималась чуть ли не как священное писание. Теперь в беседе о нашей классике нужно найти какие-то особенные, «чародейные» слова, чтобы заинтересовать и увлечь современника.

И Андрей Румянцев находит такие слова. Его книги - это авторская исповедь, задушевный рассказ о том, что близко и любимо им в родной литературе. Искренняя взволнованность захватывает и нас, читателей, на нее откликаешься глубоким сокровенным чувством. Не зря однажды поэт признался:

Слово может солгать, а душа – никогда.

Темный разум отравлен, случается, ложью,

А душа от рожденья стремится туда,

Где постичь ей даровано истину Божью.

Уже с первых страниц книги «Глаголы неба на земле», например, автор невольно заставляет сопереживать ему. Да и как не будешь сопереживать, читая такие строки: «Великие поэты как близкие люди. Все, что касается их судьбы: все жестокости рока, несправедливости времени, выпавшие на их долю, - переживается так мучительно, словно на твоих глазах страдают родные и любимые души». И далее, о ком бы ни писал автор книги: будь то великий Пушкин, «заложивший нравственные основы русской поэзии», или мятежный Лермонтов, «утвердивший в отечественной лирике любовь к родине, как главнейшее чувство русской души», или Есенин, стихи которого рассказчик полюбил, как «чудесную сладкозвучную молитву» - обо всех А.Румянцев проникновенно скажет: «…они открыли предо мною то сокровенное, что было в глубинах их душ, они, не таясь, сочтя меня родным человекам, поделились со мною историей своих любовей, своих дружб, своими потаенными мыслями – и разве мог я после этого считать их чужими людьми, а не принять в сердце как задушевных друзей, любимых советчиков, знатоков моих тайн? И разве мог я мириться с их смертью, не давнишней, а словно бы сегодняшней, произошедшей на моих глазах, лишившей меня не отраженного, а живого, неубывающего тепла?»

Так мог сказать только тот, кто сам многое пережил и выстрадал, для кого душевная мука всегда воплощается в поэзии. Вот и Андрею Румянцеву собственные потери и переживания помогли лучше понять творчество великих лириков, рассказать об их судьбе и духовном наследии как о богатстве дорогом, насущно необходимом в земной дороге. Собственный поэтический опыт позволил найти для каждого великого предтечи точные афористические определения. Об Иване Крылове поэт скажет: «Насмешливый мудрец», о Федоре Тютчеве – «Избранник духа», Алексея Кольцова назовет «Русским соловьем». А с какой болью скажет он о поэзии Николая Некрасова как о летописи народного горя:

«Ни для одного автора раньше «низменная», обыкновенная жизнь простого, задавленного нуждой и рабством человека не была главным, постоянным предметом поэзии. Благодаря правде, беспощадной и обжигающей, на которую был способен Некрасов, благодаря его дару мастерски рисовать эту «низменную» жизнь красками точными и резкими, стихи поэта оказались неведомой ранее литературой, художественным открытием… Сколько чисто русских картин находим мы в стихах и поэмах Некрасова – и всегда они окрашены в цвет печали, всегда они созвучны крестьянской нужде, рекрутским слезам, унылой ямщицкой песне, грустной колыбельной. «Опять, - будто извиняясь, говорит Некрасов, - опять я о печальнице-родине», и это «опять» трагически повторяется сейчас, словно не прошло полтора столетия и не изменились мир, человек, русская земля. Каким же долговечным оказалось чувство поэта, какую же непроходяще больную струну задел он, если эхо от его стихов все еще летит над нашими просторами и не может заглохнуть оно ни в дремучих русских лесах, ни во всесветных русских далях, ни в переживших многое русских душах!»

И как точно скажет автор о поэзии Николая Клюева, «уходящей корнями в народную русскую культуру»: «Наша поэзия многое получила в подарок от Клюева.

Она расцветила свои одежды его словесными изумрудами, она обогатила свою душу его апостольской мудростью, его особым, христианско-библейским и житейско-крестьянским, отношением к земному пути человека».

Видно, что творческий порыв Андрея Румянцева написать о русских классиках идет не только от желания поделиться с читателями тем, что знает сам поэт. Нет. Тут все гораздо глубже и обостренней, пронзительней и больней. Тут рассказ о классике все время переплетается с духовными и нравственными постулатами самого автора, с тем, что освещает его жизнь. С каким восторгом описывает поэт чувства Афанасия Фета, который, возвратясь на родину из недальней чужбины, «бросился целовать родную землю».

И так в каждой главе: размышления о судьбе и творчестве поэтов прошлого все время связываются с нашими днями, будто дальний и не теряющий силы свет озаряет вчерашнюю и нынешнюю жизнь с ее обретениями и потерями. Блоковский мир, к примеру, видится Андрею Румянцеву как «метельный, вихревой». И с этим соглашаешься. В начале двадцатого века смешались революции и войны, художественные поиски и научные открытия. Поэзия тоже кипела, являя перед читателями новые имена, новые направления. И если Федор Тютчев в свое время предостерегал: «О! бурь заснувших не буди – под ними хаос шевелится!», - то Александр Блок, по мнению А.Румянцева, стал в русской лирике последним поэтом с обостренным ощущением трагизма земного существования. А причина этого: «В 20 веке метельной и обжигающе-морозной стала сама жизнь». Вот почему «ритм блоковской поэзии – нервный, стремительно-срывающийся, бьющийся с опасными перебоями». Но, несмотря на трагизм времени, когда рушился устоявшийся уклад, гибла культура и нравственность, Александр Блок, как образно скажет А.Румянцев, это «последний романтик»: «С мужественным постоянством убеждал он современников и убеждает нас, потомков, что жизнь – это свет, красота и добро!»

Огромный пласт сведений, взятых Андреем Румянцевым из различных, чаще малоизвестных источников, - из дневников и писем, статей и отзывов литераторов девятнадцатого и первой трети двадцатого веков, оценок современников, порой даже и не литераторов, - уже один сбор этих сведений потребовал многих лет труда. Но обобщить все это, свести в стройную картину, которая дала бы читателю более яркое представление о новаторстве великих писателей, борьбе мнений вокруг их произведений и, наконец, о значении творчества каждого классика, как оно видится сегодня незашоренным, очищенным от пристрастий взглядом, - для этого нужен был необычный дар эссеиста, знатока литературы, настоящего учителя русской словесности. По-моему мнению, если бы сейчас в школах и вузах так вдохновенно и так ярко преподносили классическую литературу, как это делает в своих книгах Андрей Румянцев, то вряд ли молодежь потеряла бы интерес к ней и едва ли нашли бы какой-то спрос нынешние «макулатурные» романы и повести.

То, что классика – учебник жизни, известно давно. Однако новые поколения каждый раз пытаются понять, какое же объяснение можно найти в бессмертных творениях прошлого сегодняшним явлениям общественной, духовной и нравственной жизни. Автор книг, о которых мы говорим, считает, что на многие главные вопросы, волнующие нас, корифеи отечественной литературы дали точные ответы. Сам он признается: «Из многих прославленных произведений русской литературы я всегда выделял те. что открывают тайны русской жизни, русского характера». Пожалуй, это ключ к постижению многих национальных проблем. Подтверждение мы находим в раздумьях классиков.

М. Лермонтов, например, остро чувствовал «необходимость русского направления отечественной литературы». «Мы должны жить своей самостоятельной жизнью и внести свое самобытное в общечеловеческое, - говорил он А.Краевскому, издателю журнала «Отечественные записки». - Зачем нам все тянуться за Европою и за французским?»

А жизнь русская вызывала у великого поэта размышления, к которым следовало бы прислушаться тогда и следует помнить сегодня: «Люди, когда страдают, обыкновенно покорны; но если раз им удалось сбросить ношу свою, то ягненок превращается в тигра; притесненный делается притеснителем и платит сторицею – и тогда горе побежденным!»

Великому же знатоку человеческой души Федору Достоевскому многие причины неустройства русской жизни открылись в особенностях нашего «менталитета». А.Румянцев приводит такие строки писателя: «В русском характере замечается резкое отличие от европейского, резкая особенность, что в нем по преимуществу выступает способность высокосинтетическая, способность всепримиримости, всечеловечности. Он со всеми уживается и во все вжимается. Он сочувствует всему человеческому, вне различия национальности, крови и почвы… Если общечеловечность – есть идея национальная русская, то прежде всего надо каждому стать русским, то есть самим собой, и тогда все изменится. Стать русским – значит перестать презирать народ свой».

Чем глубже понимаем мы суждения наших классиков, тем больше, негодуя, убеждаемся в том, что «чиновничья Россия за века своего существования произвела немало бездушных, холодных пошляков, с которыми бесполезно и смешно говорить о спасении души, о жизни как восхождении этой души к покаянию, очищению и праведности».

На эти мысли, в частности, наводит роман Льва Толстого «Воскресение», которому в книге А.Румянцева посвящена одна из глав. Прошло более ста лет со дня выхода романа в свет, а его страницы и теперь обжигают болью, которая вызвана участью русского народа. Вот одно из не устаревших наблюдений великого писателя: «Народ вымирает, привык к своему вымиранию; образовались приемы жизни, свойственные вымиранию – умирание детей, сверхсильная работа женщин, недостаток пищи для всех, особенно для стариков. И так постоянно приходит народ в это положение, что он сам не видит всего ужаса его и не жалуется на него. А потому и мы считаем, что положение это естественно и таким и должно быть».

После таких слов каждый из нас непременно оглянется вокруг: а разве сегодня не то же самое? И мы сердцем воспримем гневные слова исследователя: «Вымирание народа на один миллион человек ежегодно стало обыденностью нынешней России. Не далее как три дня назад я побывал в средней школе, в которой с первого по одиннадцатый классы учатся всего шестьдесят семь человек, по шесть ребят в классе. А еще пятнадцать лет назад в школе занималось шестьсот детей. В моей родной деревне начальная школа принимала в годы моего детства семьдесят малышей; сейчас в ней четыре ребенка на три класса. Это одна из страшных примет нашей жизни.

А возьмите разгул проституции. Нынче не только в крупных российских городах, но даже в заштатных, неухоженных и нищих, множество публичных домов, официально зарегистрированных как фирмы досуга. У нас в каждой губернии содержатся на казенном довольствии десятки тысяч полицейских, прокурорских служащих, судей; у нас сотни гладких, отъевшихся начальников правоохранительных служб, но у них нет ни силы, ни «законных оснований» пресечь жесточайшее надругательство над русской женщиной…» Это и в самом деле, как замечает А.Румянцев, суд над нами, над нашей трусостью и рабской покорностью.

Я вновь и вновь отмечаю цельность мировоззрения поэта, созвучность его чувств и настроений тем, что испытывали и его великие предтечи. Как тут к месту звучит оценка Максимом Горьким писательского звания, оценка, приведенная А.Румянцевым в его эссе о знаменитом цикле рассказов «По Руси»: «Как человек, как личность писатель русский – это честный боец, великомученик правды ради, богатырь в труде и дитя в отношении к людям, с душой прозрачной как слеза и яркой как звезда бледных небес России…» Именно таким видится мне и А.Румянцев – честный и непреклонный, когда речь идет о правде в литературе, о защите своего народа.

Я запомнила еще по книге поэта «Лицом к свету», что эту черту его творческого характера отметил в предисловии к сборнику Николай Дамдинов, тоже писатель цельный, никогда не менявший убеждений. Он сказал тогда: «В шестидесятые-семидесятые годы прошлого столетия мы поднимали голос в защиту природы, Байкала, кипели благородным гневом. Но мы не знали тогда, что наступят времена, когда надо будет поднимать голос в защиту самого человека – в защиту пенсионеров, больных и сирых, в защиту детей, вступивших в школьный возраст, но не имеющих возможности учиться, в защиту молодежи, не имеющей работы в самом цветущем возрасте, в защиту населения от разгула преступности». Можно к этому добавить, что встать на такую защиту отечественных писателей зовут не только обездоленные соотечественники, но и из глубин прошлого Пушкин и Гоголь, Некрасов и Тургенев, Толстой и Достоевский, Чехов и Горький, о которых с любовью и пониманием пишет Андрей Румянцев.

Вместе с ним мы находим в великих книгах и мудрые советы. Тот же Лев Толстой подсказывает нам своим романом «Воскресение»: «Путь к истине, найденный Нехлюдовым и открытый для каждого человека, ясен: живи для добра. Путь к благоденствию для Отечества тоже очевиден: нужно, чтобы страной управляли не корыстные и порочные люди, а нравственные. Если каждый человек найдет путь к самоусовершенствованию, а страна – к справедливым формам государственного устройства, то их общие и согласные усилия изменят земную жизнь». Мудрые, справедливые слова. Вот только, как с горечью замечает А.Румянцев, властители «никогда – ни прежде, ни теперь – не прислушиваются к голосу разума и тем ведут страну к новым потрясениям».

Автор книг о классике подводит к своей основной мысли: «Мне думается, русская литература была и остается единственным неподкупным судьей нашей национальной жизни».

Прочитав книги «Глаголы неба на земле», «Увидеть Россию сердцем», «К нам едет ревизор», отмечаешь для себя замечательную особенность их автора: он хочет передать читателю, как факел, надежду на лучшую, светлую жизнь. Ею, этой надеждой, пронизано творчество всех великих русских писателей. И читатель двадцать первого века оказывается причастным к такой надежде и, конечно, разделяет оптимизм поэта Андрея Румянцева:

Но разрывая воздух, что был сперт,

Над немотой собора и опушки

Опять поднимет длань великий Петр

Восславит русский день великий Пушкин!

Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"
Комментариев:

Вернуться на главную