Мария ШНАЙДЕР-КУЛАЕВА (г. Кёнигсбрунн, Германия)
Рассказы

Привет из детства
Воскрешение бабки Натальи
Злая шутка
Сибирская баня
Спасибо этому дому, пойдём к другому!
Спасите наши души
Тёщин сюрприз

↑↑Привет из детства

Дети, выросшие в деревне, отличались от своих городских сверстников тем, что были более самостоятельными. Особенно, это проявлялось в сложные времена. Выражаясь простым языком, одни были сильны практически, другие – теоретически.

Родившиеся на Волге Костик с Иришкой попали со своими репрессированными родителями в отдалённый район Сибири. Местность была глухой и заболоченной, да к тому же знаменита своим бездорожьем.

Оставаясь долгих шесть лет без отца, семья испытала немало лишений. Костик с Иришкой учились выживать в условиях постоянного недоедания. Каждый день преподносил им совсем не детские заботы, но вместе с тем и различные приключения, которые сохранились в памяти навсегда. Вот некоторые из них, о которых поведала на склоне лет Иришка.

Сибирская зима. До окончания Великой Отечественной ещё добрая половина. Холодно. Голодно. Мама тайком принесла домой соль-лизунец, предназначенную для колхозных коров. Спрятать от нас что-либо было невозможно. После её ухода на работу, усевшись поудобней у окна, стали лизать соль до тех пор, пока не почувствовали себя плохо. Вернувшаяся мама сразу определила причину нашей болезни и строго-настрого запретила приближаться к соли. Несколько часов она отпаивала нас какой-то отвратительной настойкой из трав.

Весенние дни были особенно насыщенны различного рода делами. За голодной зимой первые дары природы казались нам даром небес. Луга манили детвору, как магнитом. Они были особые, на них рос дикий чеснок.

Ещё зимой мама где-то раздобыла почти новые ботинки для меня, и самое главное – по ноге. Я не могла дождаться, когда смогу их обуть. И вот, наконец, наступил такой день. Уже с утра решили с Костиком непременно сбегать в Паскотину, где можно было кое-что добыть. Добираться пришлось через заливной луг. Одежда и ботинки у меня были насквозь мокрые. Так же выглядел и Костик.

Пришлось разводить костёр, благо спички не намокли. Вокруг него разложили половину сырой одежды и мои удобные ботинки с коричневыми шнурочками. Босиком отправились зарить вороньи и сорочьи гнёзда и, если посчастливится, то и утиные. После сбора яиц нащипали по большому пучку чеснока и вернулись к костру.

Подойдя поближе, увидели страшную картину. Разложенная вокруг него одежда почти полностью сгорела. О, ужас! Сгорели и мои ботинки. Все уговоры и утешения со стороны Костика меня только больше раздражали. Зная строгий характер мамы, идти домой я наотрез отказывалась. Только с наступлением темноты осторожно пробралась к своему двору и забралась на чердак.

Я наивно думала, что мама уже спит, а Костик меня наверняка не выдал. Но по лестнице на чердак уже кто-то карабкался. Мне стало очень страшно.

Через какое-то мгновение раздался спасительный голос старшего брата Андрюшки:

- Иришка, ты здесь?

- Здесь я.

- Ты чё тут делаешь? Чё забралась сюда? Опять делов натворила? Чё случилось?

- Мои ботинки сгорели. А Костик дома?"

- Дома, дома. И ты слезай.

- Ага, я маму боюсь.

- Слезай живо, я здесь внизу. Костик мне всё рассказал. Новых ботинок в ближайшем будущем ты не получишь. С завтрашнего дня из дому ни ногой.

Однако обещать этого маме я не могла. Ведь приближалось лето и столько интересного ожидало меня впереди.

Чувство голода в те годы мучило меня постоянно. Оно же и заставляло изыскивать любую возможность в поисках чего-то съедобного. Я каждый день бегала на птичий двор. Куриц там было немного. Я знала одно укромное гнездо, куда клала своё яичко удивительно красивая, рябая курочка. Дождавшись, когда она своим громким кудахтаньем извещала о случившемся факте, я просовывала руку в стреху и забирала ещё тёплое яичко.

С ним я шла в сельпо и взамен получала хорошую горсть конфет. Счастливая и гордая, несла их домой, хотя так хотелось съесть хоть одну. Однако какая-то неизвестная сила заставляла донести их все до дому и разделить между всеми. Сама мысль, что я смогу доставить хоть на мгновение радость моим близким, делала меня счастливой.

Чтобы не огорчать маму ответом на вопрос «Где взяла яичко михоноша? просто отвечала: «Нашла в траве у птичника».

Верила ли мне она? Надеюсь, да. То была моя маленькая тайна почти на всё лето.

С созреванием гороха проблема голода отступала на второй план. Недели две подряд дома варили суп из него и просто парёнку в чугунке. К полю пробирались тайком, боясь встретить объезчика. То был специально назначенный верховой, шего. Мы с Костиком слышали, что в соседней деревне осудили подростка за колоски. Фамилия у него была Погарский. Взрослые об этом говорили вполголоса:

- Погорел пацан, год получил.

Мы до конца не понимали, что означало «год получил». Однако догадывались, что никакой это не подарок и иметь его никто бы не желал.

Очень притягательными были и колхозные амбары, где находилось зерно и продукты для полеводов. Я, как ни странно, появлялась там в момент отправки продуктов. Самым запомнившимся из них был хлеб. Булки были круглые, высокие, румяные и красивые, как ничто в целом свете. От них исходил такой аромат, что в ногах появлялась слабость. Хотелось взять одну из них в руки, прижать к себе и никогда не отпускать. Но то были только мечты, однако кусок от неё иногда перепадал мне. Думаю, что ни до, ни после мне уже никогда не довелось есть такой вкусный хлеб.

Во время уборки урожая маме приходилось работать как днём, так и ночью. Ей приходилось веять зерно на веялках, которые стрекотали круглые сутки. Мы с Костиком в обязательном порядке навещали маму и, конечно же, не без умысла.

В имеющиеся у нас кармашки и обувь "нечаянно" попадало зерно. Вернувшись домой, ссыпали все в мешочек, и мама подвешивала его повыше. Делалось это для того, чтобы до него не добрались грызуны.

Когда нам особенно хотелось есть, мы с братом пробирались в то укромное место, где хранилось зерно. Предусмотрительно брали с собой чашку и веретено. Я вскарабкивалась Костику на плечи, проделывала веретеном небольшую дырку в мешочке и зерно сыпалось в чашку. Вот только откуда нам было известно, что дырку надо делать внизу, а не вверху мешочка? Но мы делали именно так, а не иначе.

После того, как обнаруживалась дырка, возникал вопрос:

- Кто её проделал?

Ответ был однозначным:

- Конечно же мыши! Кто же ещё?

Костику пришло время идти в школу, и я решила, что пойду вместе с ним. Незаметно собрав обрывки каких-то листочков, отправилась следом, благо школа находилась в двух шагах от дома. Несколько дней мне разрешили сидеть в уголке, присутствуя во время уроков. По настоящему я пошла в школу только через пару лет.

Свой первый и последний кол (единица) воспринят был мной очень болезненно. Проиграв целый день с друзьями на сеновале, я не выучила стихотворение Некрасова. Проходивший по своим делам учитель видел нас в тот злополучный день, изучавших через стекло небо. Результат того научного исследования был вознаграждён на следующий же день. Некоторые из нас честно признались, что не учили стихотворение. Одна из подруг решила всё же рассказать. Вот что из этого получилось:

- Савраска в больших рукавицах, старуху пошёл понукать...

Зато запомнилось это всем и на всю жизнь.

 

↑↑Воскрешение бабки Наталки

Она смутно помнила свою прежнюю родину. Это было где-то у Расеи, как любила она говорить. В Агурманку попала она ещё в детские годы. Всё, что происходило в детстве и потом, переплелось в одно целое. Муж, насильно мобилизованный в белую армию, бесславно сгинул на необъятных просторах Сибири. Армия Колчака была разгромлена, а спустя пару лет она окончательно поняла, что он никогда не постучится ночью в дверь. Почему ночью? Да просто она представляла себе это сотни раз.

Подросла уже и дочь Ксенья, выскочившая в неполные семнадцать лет замуж. Семейное счастье её продлилось недолго. Переправляясь через реку, муж Ксеньи провалился и вместе с санями и лошадью ушёл под лёд. Спастись не было никаких шансов. Молодая жена осталась, как говорили, ни баба ни вдова. Создать семью ей так и не посчастливилось. Жили с матерью Наталкой, как бог пошлёт. Обеим пришлось поработать в колхозе со дня его основания.

Когда же в сорок первом году началась Великая Отечественная война, бабке Наталке стукнуло восемьдесят лет. Ксенье же перевалило за шестьдесят. В подворье у них имелась старая коровёнка, пара овец с поросёнком, да десяток курочек. Почти весь доход от хозяйства шёл государству. На всё доводился план, начиная с молока и кончая свинной шкурой.

Уже к середине войны материальное положение жителей деревни стало совсем удручающим. Особенно это отражалось на малых детях и стариках. От постоянного недоедания бабка Наталка в один из дней лишилась чувств и осталась лежать на печи. Прибаливавшая последнее время Ксенья в темноте нашарила одежду и одела её. В избе было непривычно тихо. Она окликнула мать:

- Ма, ты чё ще спишь, ти так ляжишь?

В ответ ни звука.

- Чагось мовчить. Дажно карову поплелась доить. Скольки можно казать? Сама устану и подаю. Дак нима у ей ниякого терпяжу. Ужо задам ёй сядни, ни сядитца ще.

Поворчав ещё немного, зажгла лампадку. Тусклый свет озарил избу, и Ксенья увидела свесившуюся с печи руку матери. Подойдя, стала её трясти, но та не отвечала. Дочь встревожилась не на шутку. Вскарабкавшись на примосток к печи, убедилась, что Наталка не подавала никаких признаков жизни.

- Вот и осталась я одна.

Заголосив, осторожно спустилась на пол.

- Надо сказать деду Тихону. - Первое, что подумала она.

Дед Тихон был почти ровесником бабки Наталки. Обратиться ей больше было не к кому, все мужики на фронте. В деревне остались в основном бабы да подростки. Подойдя к двери, встретилась с ним лоб в лоб. Выходивший дед Тихон спросил:

- Ну, что у тябе Аксинья стряслось, что так рано шляисся?

Всхлипнув, Ксенья печально изрекла:

- Ой, дядька Тихон, осталася я савсим одна. Отойшла моя мать сядни ночьи. Можа пособишь мине?

- Царствие ёй нябесное! Упокой яе душу грешнаю! Тольки вот який из мяне помощник? Я и сам ня пхай лячу. Ну, чем могу, тем пособлю.

- А тётка Мотря дома? - спросила Ксенья.

- А иде ж ёй буть. Заходь у хату.

Вошедшая Ксенья объяснила испугавшейся тётке Мотре о случившемся, попросив прийти к ним.

Досок для гроба, конечно, не было. Собрали для этого, что попалось под руку. После чего одели бабку Наталку в ею же приготовленные одеяния. Приготовила она их ещё лет сорок назад. Помогавшая тётка Мотря осталась на ночь. Взобравшись на печь и улегшись поудобней, проспала почти до утра. Ксенья же, не спавшая всю ночь, задремала только под утро.

Тем временем усопшая, казалось, навеки бабка Наталка очнулась и, ничего не подозревая, пыталась встать. Так как она всегда спала на печи, то и спускалась, якобы с неё, очень осторожно. Но что-то трещало и падало вниз. Что это могло быть, она не знала. А это разваливался слепленный из полуистлевших, гнилых досок гроб, стоявший посреди избы. Ощутив под ногами пол, она подумала: «Пусть Аксинья поспит, а я пойду, корову подою».

Она чувствовала, что спала на удивление долго, и чувство какой-то вины возникло в ней: «Дочка и так не совсем здорова, а я тут вылеживаюсь. И что это всё время под ногами мешает?

Она постоянно наступала на какие-то дрова или на куски досок? Луна хоть и светила в оконце, но бабка Наталка и днём-то уже видела плохо.

- Какого лешего она тут натаскала? - беззлобно ворчала бабка на дочь. - Да и что за одёжа на мне, нияк смертённое? Кады ж я нарядица так успела? Ужо совсим ты, Наталка, из ума выходишь. Вот уби Бог, ничого ня помню.

Обвязавшись передником и взяв по привычке подойник, вышла она во двор.

Бабка Мотря, видевшая, скорее всего, как покойная покидала своё «ложе», с испугу тут же отошла. Ничем другим позднее объяснить это не смогли.

Деду Тихону, сооружавшему гроб для бабки Наталки, пришлось его подремонтировать и хоронить в нём свою Мотрю. А бабка Наталка после того случая прожила ещё одиннадцать лет, пережив даже свою дочь Ксенью.

2007

 

↑↑Злая шутка

Этот случай мог бы показаться забавным, если бы не печальная развязка.

Ритка с Сергуней поженились сразу после его возвращения из армии. Свадьба была небогатой, но шумной. На первом заседании правления колхоза молодожёнам выделили квартиру. Обустраиваться в ней помогали родные и друзья. Впереди была длинная и счастливая жизнь. Уже через пять лет у них было трое наследников. Сергуня, как и до женитьбы, работал трактористом. Ритка развела огромное хозяйство и крутилась, как белка в колесе. Первые годы вся эта забота и возня доставляли ей некое удовольствие. Но с годами приходила усталость, несмотря на то, что уже подросшие дети помогали ей во всём.

Сергуня же домашними делами себя особо не утруждал. Работал, можно сказать, только «по крупному», дровец там, сенца изладить. Остальное с удовольствием препоручал Ритке. Так как выходных в колхозе почти не бывало, то и виделась она с мужем не часто. Да к тому же ещё на протяжении доброго десятка лет домой возвращался он всегда под градусом. Она много раз пыталась с ним говорить по этому поводу, но безрезультатно. Проходил от силы день-другой, и всё повторялось сначала. Дальше – хуже. Стал залезать в долги и даже тащить из дома. Жизнь становилась просто невыносимой.

В тот раз скандал разразился уже с раннего утра. После очередной попойки Сергуня требовал трояк на похмелку, но Ритка оставалась непреклонной. Именно в тот день она решила выдвинуть ему последнее условие:

- Или ты с сегодняшнего дня делаешь остановку или я ухожу.

Решительно направившись к двери и с шумом её захлопнув, она ушла прочь со двора.

Сергуня был удивлён такой решительностью жены и огорчён одновременно. Мысли лихорадочно перескакивали одна к другой, кому и сколько он задолжал. Некоторые долги тянулись уже с прошлых лет. В его взбудораженное сознание вкралась провокационная мысль: «Жизнь кончилась, выхода нет и изменить что-либо невозможно. Продолжать это жалкое существование не к чему».

Долго не раздумывая, вышел во двор и направился в предбанник. Его как будто бы кто-то направлял. Зайдя туда, посидел какое-то время и стал искать верёвку. Затем накинул её на перекладину и сделал петлю. Делал он её основательно, как человек, понимающий в этом толк. Набросил её себе на шею и, закрыв глаза, подумал: «А ведь никогда не узнаю, как Ритка отреагирует на мой уход, жалко…"

Он услышал чьи-то шаги. Приоткрыв немного один глаз, увидел соседку. Она громко вопрошала:

- Да куда это все подевались? Ни в доме, ни во дворе. Как провалились!

Заглянув в предбанник, она с ужасом увидела Сергуню с петлёй на шее. Её ноги вдруг стали ватными и она едва не рухнула. Но совладав с собой, запричитала:

- Скипидар! - Так звали его в деревне с детства. - Ты что удумал, господи? И где же Ритка?

Она озиралась вокруг.

Тут она увидела висящие свиные лодыжки. Воровато оглядевшись, решительно подошла и сняла одну из них. Быстро прикрыв её полой кофты, направилась к выходу. Наблюдавший за ней Сергуня крикнул ей вдогонку:

- Стой! Ты куда? Положи лытку на место. Ах ты, воровка!

Заикаясь, соседка Галька успела прошептать:

- Так ты ещё живой? Я ж хотела только одну лытку взять, чёрт попутал. - И грохнулась без чувств на земь.

Перед вернувшейся домой Риткой предстала ужасная картина. Она увидела Сергуню с петлёй на шее и лежащую без движения соседку. Последняя лежала лицом вниз, обхватив двумя руками свиной окорок. Ритка бросилась спасать мужа и хотела уже перерезать верёвку, как тот открыл глаза и обратился к ней со словами:

- Ага, жалко стало! Лучше бы трояк дала.

Услышав злорадный голос Сергуни, у Ритки навсегда остановилось сердце. А соседку после долгого и безрезультатного лечения навсегда покинул рассудок.

2007

↑↑Сибирская баня

Уже с самого утра в субботу каждый житель деревни был мысленно устремлён на вечер. Именно вечером, в каждом дворе или почти в каждом, начинали топить баню. Летом дым из трубы появлялся часов в восемь вечера. То там, то сям неуверенно вырывались из труб тонкие полоски дыма. По мере разгорания дров дым становился гуще и темней, постепенно становясь вновь светлым.

Процесс топления бани как летом, так и зимой был один и тот же, за исключением количества сожжённых дров. Если летом для мытья в бане носили воду из колодца, водопровода или из реки, то зимой это выглядело иначе. Для мытья головы припасали так называемую «мягкую воду». Летом использовали дождевую или речную. Зимой готовили воду, полученную из растаявшего снега.

Уже в пятницу заносили ванну снега в дом и по мере его таяния пополняли её. Вот эту воду и использовали для мытья. Было это обычным делом сибирских и северных деревень. В тёплое время года с утра носили воду в баню и заносили два беремка дров. Топили обычно сухими, в основном берёзовыми дровами. Пять-шесть поленьев укладывали в печь, под ними свободно располагали заранее приготовленные сухие лучины и берёзовую кору.

Вечером от зажжённой спички появлялся слабый, живой огонёк. Расползаясь по коре и тонко нарезанной лучине, огонь быстро охватывал ту часть поленьев, где на них была кора. Выползая из всех щелей, он соединялся и превращался в одно целое, устремляясь по направлению выхода в трубу. Когда пламя охватывало все поленья, дверцу в печку закрывали. Открывали лишь затем, чтобы подбросить новых поленьев. Полного сгорания не допускалось, поэтому желательно было все принесённые дрова сжечь за короткий срок, то есть оптом.

Такой быстрый процесс сжигания дров был характерен как для лета, так и зимы. Вялое подбрасывание отдельных поленьев не принесло бы желаемой температуры. Угли от сожжённых уже дров сгорали, а брошенное позднее полено должно снова набрать силу для горения. За правильно сгоревшими дровами оставалась большая куча раскалённых углей. Когда они почти не дымились, их разгребали, закрывали вьюшку трубы и плотно закрывали дверь бани.

Около получаса в баню не входили. Ждали момента, когда угли превратятся в золу. Это первое. Во-вторых в бане было очень жарко. И в третьих, от сгоревших углей исходил едкий, опасный для жизни газ. Прогрев таким образом баню до нужной температуры, открывали дверь. Её держали открытой минут пятнадцать. Затем выгребали оставшиеся в печке угольки и золу. Мыли пол и полок, запаривали пару берёзовых веников. От запаренных веников шёл такой душистый запах, который проникал, казалось, во все клетки тела. Особенно это ощущалось в зимнее время года.

После всего этого поддавали жару, обливая водой раскалённые камни и прочные металлические куски. Баня наполнялась горячим паром, и когда он через короткое время выходил в дверь и ненадолго открытую трубу, всё быстро закрывали.

Баня была готова. Если кто-то из домочадцев спрашивал «Ну что, баню уже вытопили?», можно было услышать в ответ «Да, баня уже истопилась».

По заведённому порядку первыми в баню шли мужики. Им предоставлялось право, как более сильной половине, первыми испытать на себе жар истопленной бани.

До того как дать душку, мыли голову, мылись сами. После этого начиналась самая главная часть банного ритуала. Поддав духу, выжидали, сидя на полке, пока он равномерно расходился по бане, тогда только брали веник и начинали париться. У каждого был свой особый способ. Одни парились сидя, начиная с ног и кончая спиной, а другие начинали со спины, заканчивая неистово хлестать по груди. Иногда парили друг друга, когда один ложился на полок, а другой обихаживал его веничком. Временами парящийся сходил с полка и обливался холодной водой, зимой выбегали на улицу и валялись в пушистом снегу. После таких холодных процедур возвращались в баню, поддавали жару и парились до изнеможения. Особо рьяные парились в шапках и рукавицах.

Следующими в баню шли женщины с детьми. Дети дошкольного возраста мылись в бане вместе с матерями и старшими сёстрами. Ничего предосудительного в этом не было. Матери сначала мыли детей и отправляли их в дом, а затем, почти не имея сил, мылись сам. Иногда отдохнув, шли снова попариться. Шли париться во второй раз не потому, что им это было очень нужно, а потому, как они говорили:

- Схожу-ка ещё разок попарюсь, а то жалко - такой хороший дух пропадает.

Вернувшись из бани, усердно отправляли отдохнувших мужиков ещё разок попариться. Третьим заходом в баню шли пожилые. Жара к тому времени не была такой агрессивной.

Париться в преклонном возрасте, так же как и в молодом, удаётся далеко не всем. Искусству париться нужно было ещё научиться и в первую очередь это зависело от здоровья. Как только последний член семьи приходил из бани, начинали готовить стол. За стол усаживалась вся семья. Снующая от печки к столу мать никак не могла определить, всё ли она подала на стол. Мужики по русской традиции выпивали стопку-другую после баньки. Женщины выпивали по желанию, как говорили, для аппетиту.

Все сидели чинно, без лишних разговоров, как после святого обряда. И в этом что-то было. Баня же до самого утра отходила от пылу и жару, как уставшая от повседневных забот женщина.

 

↑↑Спасибо этому дому, пойдём к другому!

От чего произошло название деревни Кукуевка, точно сказать никто не мог. То ли от изобилия кукушек в местных лесах, то ли ещё от чего. Однако она была и носила это странное, кем-то данное название.

Как и все деревни в конце прошлого века, она претерпела большие перемены. Оставшиеся колхозы не имели для большинства никакого значения. Всё пошло вкривь и вкось. Уловить правильное течение жизни удавалось далеко не всем.

Цепляясь за последнюю соломинку, каждый старался выплыть, как мог. Казалось, всё было направлено против деревни, даже сама природа.

Если в Кукуевке и слышали о колорадском жуке, то это им ни о чём не говорило. Более образованные знали, что где-то в Америке расположен штат Колорадо, который, как им казалось, и имел что-то общее с этим жуком. Появился он в Сибири на рубеже двадцать первого века. Для этих мест жук был новым явлением. Пожилые люди ворчали и костерили на чём свет стоит эту далёкую Америку, заславшую им такую напасть:

- Всю заразу стараются нам спихнуть. То какие-то ядовитые дожди на нас идут, теперь жука заслали, всё от них.

Однако и в самом деле, природа стала претерпевать резкие перемены. Жук стал настоящим бедствием. В первый год его появления особого беспокойства никто не проявил, в надежде, что с наступлением лютых морозов он погибнет. Но они глубоко ошиблись. Он не только не погиб, но в очень короткое время прекрасно адаптировался.

Прежде, всё свободное время люди проводили с пользой для себя, а с недавних пор вынуждены были бороться с появившейся напастью. Эта же проблема вст a ла и перед дедом Петрованом. Бывало, накопав дождевых червячков, отправлялся он на зорьке рыбки половить. Вернувшись с рыбалки и отдохнув, начинал ковыряться в своих железках под поветью. Стучал, клепал, планируя что-то, попыхивая своим самосадом. С недавних же пор слышал только распоряжения жены Дуськи:

- На реку не собирайся, не то в зиму без картошки пойдём. Сходим до жары этих чертей погоняем.

Дед Петрован нехотя собирался, брал имевшиеся полторашки и первым шёл в огород. Бабка Дуся, подуправившись во дворе, следовала за ним. Так повторялось изо дня в день. Иногда удавалось наловить несколько сот штук. Петрован тщательно набивал тару жуками, плотно закрывал крышку и оставлял под палящими лучами солнца, приговаривая при этом:

- Не будете свой нос в Сибирь совать. Нечего вам тут делать, без вас обойдёмся. Вот погреетесь на солнышке и вся память о вас.

Через стекло банок было видно, как они беспомощно копошились внутри. Ему было их даже немножко жаль, но он отгонял эти мысли:

- Вы то нас не жалеете, нам ничего другого и не остаётся, простите уж.

Ещё при самом первом сборе Петрован подумал: "А куда бы можно с пользой дела использовать этих жуков?" Пробовал угощать курей, но они равнодушно игнорировали его угощение. В один из дней его осенило: "А, что если их истолочь и подкрашивать самогон? Наверняка получится одуренный цвет. Всё равно же приходится всякую бяку для крепости добавлять".

Он представил на миг ярко-шоколадного цвета самогон, разлитый по бутылкам: "Расхватают за милую душу".

Как подумал, так и сделал. К тому же подоспела очередная брага, и жена готовилась её перегонять. Гоношилась уже с утра. Петрована отправила с ручной коляской к молочному пункту за льдом для охлаждения будущей продукции.

Затопив печку и пристроив на неё всё, что нужно, стали ждать результата. В течение нескольких часов жидкость, содержащая приличные градусы, из ёмкости на печке перекочевала в банки.

Петрован то и дело находил причину и заглядывал в баню. Со знанием дела брал ложку и, как заправский дегустатор, нюхал несколько раз, поднося близко к носу. После чего выливал, долго держа во рту, прежде чем проглотить. Управившись с делом, предстояло главное. Как довести полученную жидкость до такого состояния, чтобы ни у кого не было такого. В Кукуевке каждый на свой манер изобретал особый способ. Уж чего только не добавляли, чтобы удивить мир.

Петрован с Дуськой обычно добавляли стиральный порошок "Лотос". В этот раз, добавив определённую норму, бросили ещё столько же порошка истолчённых жуков. Правда, деда Петрована мучили сомнения, всё ли получится? И не испортит ли он новоизобретённым порошком весь самогон? Но когда он увидел, как растворявшийся порошок окрашивает содержимое банки в приятно- коричневый цвет, успокоился.

- Напрасно переживал, получилось, как задумал. Пусть настоится, тогда сниму пробу, - и с чувством честно выполненного долга удалился.

Бабка Дуська, заглянувшая в заветный уголок, где только что колдовал Петрован, сделала вывод:

- Можно бы и потемней сделать, а то выглядит, как у других, которые красят марганцовкой. У нас ведь своё придуманное вещество.

Долго не думая, она удвоила норму красителя. Добавила ещё порцию "Лотоса" и толчёных жуков. Постояла, любуясь успешно выполненной работой, повторив при этом слово в слово, как и Петрован:

- Пусть настаивается, немного спогодя можно и пробу снять, - и отправилась по неотложным делам.

Навадились в то время в Кукуевку мужики из города на охоту приезжать. Ездили каждый год по два, а то и три раза. Знакомы были почти со всеми её жителями. Снимали заброшенный домик на краю деревни. После удачной, да и не очень удачной охоты гулеванили от всей души. Спиртное обычно привозили с собой из города, а недостающую часть докупали у местных "виноделов". К ним на огонёк заглядывали и местные, узнать о городских новостях.

Когда чувствовали, что спиртное заканчивается, отправляли посыльного к деду Петровану. Они были всегда уверены, что он их непременно выручит. В тот последний приезд всё произошло с точностью до одного. Погуляв всю ночь, к утру почувствовали себя плохо. Кожа у них сделалась какой-то синюшной.

- Ёкарный бабай! Так выглядели тушки издохших свиней, во время эпидемии чумы. - Ехидно заметил кто-то.

Не раздумывая, бросились к деду Петровану. Досталось бы ему, но он выглядел так же.

- Сынки, сам терялся в догадках! Что такое? Выпил-то всего ничего, стакан тока. Через час, можа боли, гляжу какий-то тёмный изделався, як негра. Что за дела? Давай разборки устраивать и во что выявилось. Моя Дуська, после того як я окончательно сдобрил полученный напиток специяльным средством, раздобрившись, добавила другий раз. Не сумлевайтесь, я уже задал ёй по первое число. В другий раз будя спрашивать. Ета видна и вся причина нашего с вами несчастья.

Мужики стояли, открыв рты, не зная, что сказать на чистосердечное признание деда Петрована. Один из местных предложил сходить к своей знакомой:

- Айда мужики к Лидке Курносой, Петровану теперь веры нет. Пускай со своей Дуськой вдвоём экспри… экс… перименты проводят. Мы что им, кролики?

Возмущаясь происшедшему, они один за другим выходили во двор. Дед Петрован стараясь сгладить вину, говорил им вдогонку:

- Звиняйте, хлопцы! Звиняйте! Видит бог, не со зла. Сам пострадавшая сторона. Это ж удумать, стольки добра угробить. Дура, она и есть дура!

- Выходившие не обращали никакого внимания на доносившиеся реплики Петрована. Всем скопом они отправились к дому Курносой.

Заходить все не стали, а отправили завхоза Короткова и приезжего Костяна Бубликова. Лидки дома не было. Она ещё не вернулась с утренней дойки. Их встретил её сынишка Витюня, который в школу ещё не ходил. Коротков на правах знакомого спросил:

- Мамка ещё не пришла иль может по хозяйству хлопочет?»

- Не, мамки нету! - Поспешил он с ответом. - А зачем она?

- Так значит ты за хозяина. Знаешь ли, Витюня, да наверняка знаешь, что мамка иногда продаёт что-то вроде настойки в бутылках. Может, выручишь нас?

- Знаю, они у ней в буфете, внизу стоят, - он быстро открыл одну дверцу и достал наполненную бутылку. Попутно прихватил стоявший рядом с буфетом флакон с дихлофосом. Подавая бутылку Короткову, озабоченно произнёс:

- Вот только не запомнил, сколько раз мамка пшикает дохлофосу в бутылку. Возьмите вот и сами напшикайте.

Вернув бутылку радушному хозяину и заодно поблагодарив его, бросились из дома на улицу, где их с надеждой поджидали друзья по несчастью.

Пропало ли у них после того желание выпить? Кто знает. Но то, что они запомнят это надолго - это уж точно.

 

↑↑Cпасите наши души

Клуба в деревне не было. Правда, в перечне очагов культуры имелось ветхое здание, требующее капитального ремонта. Молодёжь вечерами кучковалась на улице. Иногда ради прогулки посещали соседние деревни, разбросанные по округе. Некоторые имели мопеды, но по просёлочной дороге проехать было непросто. Поэтому находили обходные пути и добирались пешком. Чаще ходили ребята, а девчата в такие походы отваживались довольно редко.

Но и среди них находились отчаянные. К таким можно было отнести и Зойку Каратаеву. Всё своё свободное время она проводила с ребятами. Жили они по соседству. Их компания частенько наведывалась в Запалиху. Кроме Зойки, ещё её двоюродный брат Васька Каратаев, Колька Николаев и Вовка Усольцев.

В пятницу вечером сговорились посетить Запалиху. Поход назначили на субботу, часов эдак на одиннадцать или как получиться. Суббота есть суббота, баня, то да сё. С утра настроение у всех было приподнятое и с нетерпением ожидали предстоящий вечер.

В это субботнее утро с дальних выпасов вернулся Алёха Ракитин. Не доехав до своего дома, где его уже поджидала жена, завернул к Верке-Спасите наши души. Она действительно являлась «спасительницей», вернее губительницей любителей выпить. Не важно что, главное чтобы зелье было быстродействующим.

Секретами их приготовления ни с кем не делилась. Обычно она говорила, что это секрет фирмы. И когда её расхваливали местные выпивохи, ещё больше убеждалась в необходимости своего производства. Находились и недовольные её процветанием. Это жёны, видевшие свои половины только в приподнятом настроении.

С одной стороны казалось бы и хорошо. Что ж тут плохого, если человека переполняет радость. Ведь каждый знает - постоянно хорошее настроение продлевает жизнь. В этой ситуации всё выглядело иначе, и только Верка находилась поистине в хорошем настроении. Торговля шла днём и ночью. Для постоянных клиентов имелся свой секретный пароль, о котором, конечно, же знали все. И так как последние были всегда навеселе, то и делились своей радостью с любым.

Подъехав к Веркиной усадьбе, Алёха постучал два раза в окно. Радушная хозяйка, приподняв край занавески и увидев Ракитина, махнула в сторону крылечка. Приоткрыв дверь, спросила:

- Сколько? Расчёт сразу или в долг?

Это были обычные вопросы, какие задавала она десятки раз в течении суток. Денег у Алёхи конечно же не было, но он вёз домой целую ванну молоденьких груздей и они быстро сговорились.

Чувствуя в руке прохладное стекло поллитры, предвкушение удовольствия усилилось, и он нервно сглотнул слюну. Расставшись без сожаления с груздочками, при виде которых уже хотелось закусить и которые он обещал своей Нюрке, торопливо направил лошадь в переулок, ведущий к кладбищу. Подумал было, что надо бы лошадь распрячь. Но тогда придётся с Нюркой объясняться. Ему этого, ну никак не хотелось. Приятная тяжесть тянула карман. Нет! Всё потом! Время терпит. А груздей Нюрке, в следующую смену припасу. Скажу ещё не подоспели – решил он.

Всё кончается и тот субботний день так же. Молодёжь поодиночке, а кто и попарно, сходились к покосившемуся клубу. Решение сходить в Запалиху откладывать не стали. Желающих идти набралось немного и ещё засветло, минуя кладбище, отправились вчетвером.

Летние ночи коротки и время пролетело быстро. Васька на правах старшего дал команду отправляться домой. Дорога до дома займёт какое-то время, да и перед новым рабочим днём надо отдохнуть. Было ещё довольно темно, хотя горизонт начинал уже светлеть. Выйдя за деревню, соорудили подобие факела. Как позже выяснилось, палка оказалась сосновой. Возвращались той же дорогой. Блики факела беспорядочно высвечивали на мгновение всё то, что попадалось на их пути. И поравнявшись с кладбищем, слабый отсвет выхватил на миг из темноты стоящий с краю крест и… о ужас... цепляющуюся за него руку.

Увидевший это Колька зашипел враз пересевшим голосом:

- Глянь, глянь на кладбище!

Но там уже ничего не было. Васька, нёсший горящий факел, стал лихорадочно водить им из стороны в сторону, стараясь что-либо увидеть. И на какой-то миг ему удалось вырвать из темноты тот самый крест, который заметил Колька. Что это был именно тот самый крест, поняли сразу. За цепляющейся рукой увидели поднимающееся, всклокоченное подобие человека.

- Глянь! Глянь! - орал уже Усольцев, толкнув со всей силы Ваську под локоть.

Да к тому же ещё Зойка намертво вцепилась в него. В этот самый момент раскалённая смола, стекавшая с факела, попала ему на руку. Он заорал благим матом и, швырнув факел, бросился бежать. Остальные последовали за ним. Как спали они остаток ночи и спали ли вообще, догадаться несложно.

Зойку ещё до работы распирало любопытство, что слышно и как дела у участников вчерашнего происшествия. Надо во что бы то ни стало узнать. Хоть на пять минут решила сбегать к Ваське. Возле дома деда Прокопа собралась большая толпа баб и сидящий с края лавки Лёха Ракитин.

Поздоровавшись, хотела пройти мимо, но до неё донеслись странные обрывки разговора. Прислушавшись, Зойка остановилась. За оратора был Лёха. Во время беседы он несколько раз возвращался к тому, какой хороший самогон у Верки, повторяя как заклинание:

- Вот самогон - так самогон! Вот сила - так сила!

Говорил он это с каким-то сожалением, продолжая своё ранее начатое повествование. Вскоре Зойке стало понятно, о чём шла речь. Оказалось, Ракитин рассказывал об их ночном приключении, но совершенно в другом свете.

После успешно проделанного с Веркой бартера и устроившись поудобней возле кладбищенской ограды, он довольно весело провёл остаток субботнего дня. Алёха ещё пару раз наведывался в местный кабак «Спасите наши души». Чем он оплачивал или должен будет оплатить, знала только Верка. Это было тайной до следующего раза, даже для Алёхи.

И на следующее утро, сидя у дома деда Прокопа, он поведал почти правдивую, как считал он, историю о неожиданной встрече.

- Не поверите, смотрю – чёрт! Глаз один, большой и сверкает, а рядом трое бесенят. Сначала на кого-то громко орали, а потом убежали. Я, со страху, чуть душу не отдал. Долго отходил. До деревни, можно сказать, приполз, в полный рост идти боялся. Видно, и лошадь мою прихватили. Бог с ними, хоть самого не тронули. Думаю, моя Нюрка тоже будет рада, что хоть меня оставили.

Выслушав весь этот бред, Зойка расхохоталась на всю улицу. Все непонимающе уставились на неё, а она, хлопая себя по голеням, не могла остановиться. Затем она поведала им свою версию, окончательно поняв, что же на самом деле произошло субботним вечером.

Алёха в это не поверил. Он всё видел собственными глазами и баста. Не смогли его переубедить и ребята, шедшие на работу. Однако на всякий случай усадьбу «Спасите наши души» стал обходить стороной.

 

↑↑Тёщин сюрприз

Спиртное пить люди стали с тех самых пор, как был изобретён алкоголь. В какой именно стране его изобрели, сказать, наверное, никто и не сможет. Не знали, конечно, этого и жители далёкой сибирской деревушки, о которой и пойдёт речь. Об этом они сильно и не задумывались. Слышали, конечно, о том, что существует великое множество различных сортов вин, но их происхождение никого не интересовало.

Деревенька раскинулась недалеко от Васюганских болот, в ста километрах от ближайшей железной дороги. Выбор спиртного был невелик, и одной из достопримечательностей районного центра являлся ликёро-водочный завод. На заводе был налажен выпуск вермута, яблочного вина и «гордости России» - водки.

Цены на спиртное были невысокие, но лишних денег у населения тогда тоже не было. Несмотря на то, что в шестидесятые годы прошлого столетия рубль был дорогой, в кошелёк попадало очень мало. Зарплата работающих в колхозе людей была смехотворной, но они довольствовались и этим.

Ведь каких-то пятнадцать лет назад они работали вообще за трудодни, или как их ещё называли - за палочки. И теперь, когда работник животноводства или полеводства зарабатывал от пятидесяти до ста рублей - это было уже что-то.

Но сказать, что жители, получив свои кровные, бежали сразу же их пропить, было бы не правдой. По мере возможности они обустраивали, как могли, свой быт. У радивых хозяев всегда имелась заначка на случай, если в доме появлялся какой-либо дорогой или значимый человек.

Для незначительных случаев многие делали брагу. Это было несложно и недорого. Существовало множество способов её приготовления. Перебродив три-четыре дня, она была готова к употреблению. Таков порядок был у самых нетерпеливых. У дальновидных же хозяев брага выстаивалась одну-две недели, затем уже только перегонялась в самогон. Чтобы перегнать тридцать пять литров браги, уходило около шести часов.

Брагу обычно ставили в больших бутылях или в сорокалитровой фляге. Добавляли необходимые компоненты, заливали тёплой водой и плотно закрывали. Ставили в тёплое место и уже через короткое время содержимое фляги начинало бродить. И упаси вас бог открыть флягу в этот момент.

Такой вот именно случай и произошёл в деревне. Иван, вернувшись с охоты домой (а отсутствовал он два дня), сразу же учуял знакомый специфический запах. Дома никого не было. Жена была на работе, а тёща сразу же занялась обработкой дичи. Уверенный в своей догадке, он заглянул за занавес на печь и увидел прикрытую старой фуфайкой флягу. Его охватило предчувствие удовольствия.

В это время к нему зашёл его закадычный друг Гришка, ветеринар из соседнего села. Обычно весной он ходил по дворам и кастрировал ягнят и поросят. Работы ему хватало. За сделанную работу он, естественно, брал спиртное, редко деньгами. Вот и в этот раз, приняв, сколько положено, на душу за сделанную работу у соседки Нюрки, он решил посетить Ивана.

Последний был рад появлению друга, будет хоть с кем охоту обсудить. Но Гришка уже мало походил на человека, готового к задушевной беседе. Когда же Иван намекнул на то, что у него есть выпить, Гришка неестественно оживился.

Он вставал с табуретки, топтался на месте и снова садился. Каждый раз была опасность того, что садясь на место, он промахнётся и приземлится на пол. Но ему каким-то образом всё же удавалось примоститься хоть на самый краешек стула и при этом удержать равновесие.

Посмотрев на часы, Иван прикинул, что жена придёт с работы где-то через час. Взяв эмалированную кружку, он решительно направился в другую комнату. У стены одним краем к русской печке стоял диван. Он быстро встал на него и вскарабкался на печь. Стянув фуфайку с фляги, Иван дотронулся до замка на крышке.

Ему частенько приходилось разгадывать тёщины секреты, в основном, когда нужно было найти спрятанное ею спиртное. Но вот, что заведённая вчера брага окажется очередным секретом, он, конечно же, не подумал.

Не успел он даже как следует открыть замок и уж тем более приподнять крышку, как раздался шипящий взрыв. Сильной волной Ивана сбросило с печи. Всё выглядело так, как при грозе с ливнем. Содержимое фляги стремилось как можно быстрее вырваться наружу.

Противоположные стены, окна, потолок, всё было в брызгах и потёках. В мгновение ока Иван сообразил, что происходит и смело ринулся навстречу пенящемуся потоку. Со всей силы захлопнул крышку и закрыл замок. Удалось ему это только потому, что был он ещё трезв, как стёклышко. Однако где-то больше половины содержимого, было вне фляги. Всё произошло так быстро, что Иван подумал: «А не сон ли это?».

Когда он оглядел комнату, то убедился, что это не сон. Да и на нём не было ни одной сухой нитки.

Находившийся в соседней комнате Гришка очумело забегал из угла в угол. Его затуманенный алкоголем разум не мог уловить происходящее. Ему показалось, что обрушилась половина крыши или, того хуже, дома. Он начал истошно кричать:

- Иван, ты где? Ты живой? Стреляешь ты там, что ли?

- Да здеся я. - Отвечал Иван, слезая с печи.

Он понимал, что нужно спасать положение, тем более жена должна вот-вот подойти. Но желание выпить от всего произошедшего только усилилось. Чувствуя, что во фляге что-то осталось, решил ещё раз попытать счастья.

Отыскав улетевшую в дальний угол литровую кружку, стал вновь взбираться на печь. Всё везде было мокрым. Крышку теперь он открывал осторожно, постепенно приподнимая и выпуская воздух. Содержимое фляги было не столь агрессивным, как в первый раз. Причина в том, что его осталось там с ведро, а может и меньше.

Открыв флягу, Иван опустил руку с кружкой почти до самого дна и смог ещё зачерпнуть. Выпив кружку браги, зачерпнул вторую. Он радушно протянул её Гришке, стоявшему внизу и с нетерпением ожидавшему своей доли. Затем они выпили ещё по одной, и Гришка вскорости отключился. Он упал на влажный диван и захрапел.

У Ивана значительно улучшилось настроение. Две выпитые кружки браги благотворно разошлись по всему телу. Чтобы уж совсем не огорчить тёщу, он решил утраченное восполнить. Быстро принёс два ведра холодной воды, благо колодец был у самого крылечка, и дополнил флягу. Дескать, всё на месте и никто ничего не трогал.

Затем начал наводить порядок. Перво-наперво, как мог, протёр пол. Переоделся в сухую рубашку, зачесал аккуратно влажные волосы и сел к столу. Он производил впечатление человека, незадолго до этого пришедшего из бани. В воздухе витал запах - наливай и пей. Гришка же спал мертвецким сном.

В это время с работы вернулась жена. Она работала в местном сливкоотделении. Два дня не видевшая мужа, она поздоровалась и, заметив влажный пол, спросила:

- Пол вымыли, что ли?

Иван сделал вид, что не расслышал и промолчал. Жена назойливо, как казалось ему, продолжала задавать нелепые вопросы:

- Ты что, в баню ходил? Там же вода холодная.

Он, пробурча что-то, откусил хлеба и стал жевать. Но здесь она увидела спящего Гришку и направилась к дивану. Осыпая нелестными эпитетами, стала трясти его изо всех сил.

- Вставай, алкаш! Ещё и в сапогах улёгся!

Тут только она заметила, что и диван сырой. Оглядевшись, увидела все остальные достопримечательности. Занавесь на печи была мокрой, да и всё остальное было в крапинку или полосочку. Тогда она сразу же сообразила, в чём тут дело. Накинувшись на Ивана, который, естественно, всё отрицал, она повторила несколько раз:

- Ах ты, шершик! Ах ты, шершик! Это ж надо, что удумал? Открыть флягу!

В плохом расположении духа или во время ссор жена всегда называла его шершик. Происходило ли оно от слова шершень (это одна из разновидностей пчёл) или же имело другое значение, никто не знал. Иван тоже не мог объяснить, почему именно во время скандалов жена с удвоенным удовольствием называла его так. Вот и теперь услышав её любимое словечко, понял, что сегодняшним днём его не ожидает ничего хорошего. Он тут же перешёл в оборону:

- Да не лазил я на печь и не притрагивался к фляге. Видно, крышка была слабо закрыта, вот и попёрло её наружу. Слазь и посмотри, фляга наверняка ещё до половины полная.

На печь жена, конечно, не полезла. Было ясно и так, чья кошка сало съела.

- Татян, а, Татян! - Начал он было снова, тайно надеясь на её снисхождение.

Но в это время взбудораженный Гришка почувствовал приступ тошноты. Он попросил помощи, потому что не смог встать. Иван нигорюхой выбежал на крыльцо и крикнул тёще:

- Старая, побыстрей неси старое ведро или тазик, Гришку тошнит.

Тёща как раз окончила потрошить дичь, добытую им. Раздумывать было некогда. Схватив тазик, куда она только что выбросила все внутренности от дичи, быстро занесла в дом, поставив подле Гришки. Нужно же было как-то помочь человеку.

Полоскало Гришку долго. Когда приступ рвоты закончился, он стал приходить в себя и бегло взглянул на содержимое тазика. Он в ужасе вскрикнул, уже внимательней всматриваясь в стоящий возле него таз. Может от того, что на одном глазу у него было бельмо, он сразу и не смог разглядеть, что же лежало в нём. Откуда только у него взялась такая прыть? Молнией вылетел он на улицу, только его и видели. Видно, бедолага подумал, что это уже его внутренности лежали в тазике.

А за сюрприз, который тёща и не готовила для Ивана, он постарался в подходящий момент её «отблагодарить». В один из дней она спустилась в подпол за картофелем, а он, долго не раздумывая, прикрыл лазейку крышкой и вбил гвоздь. Освободила её дочь, пришедшая через пару часов с работы.

Мария Шнайдер-Кулаева родилась 4 ноября 1949 года в Новосибирской области в семье репрессированных немцев.
В творчестве автора находят отражение многие больные вопросы для российско-немецкого этноса: депортация, ссылка, комендатура, трудармия, возвращение на историческую родину.
В октябре 2011 г. в печати вышло второе издание книги М. Шнайдер-Кулаевой "Разорённое гнездо". В ней автор отразила судьбу своего рода, начиная от прадедов Фридриха Шнайдера и Адама Горста, переселившихся в Российскую Империю еще в XVIII веке.
Публикации автора уже нашли своих читателей в русскоязычных изданиях Европы - "Земляки" и "Европа Экспресс".
Лауреат регионального конкурса "Книга года" в номинации "Самая популярная книга" (книга "Разоренное гнездо", г.Тюмень, 2011 г.)
http://idir.utmn.ru/sec/813
С 1997 г. проживает в Германии, г. Кёнигсбрунн.
 
Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную