Вячеслав ЛЮТЫЙ, критик

НА РУССКОМ ПЕРЕПУТЬЕ

Изображение и смысл в поэзии Владимира Скифа

Не выйти из ночного круга,
Когда до ýтра далеко,
И катится в лесу упруго
Живой туман, как молоко.

Луны не видно. Мрак на небе.
Земля пустынная темна.
Но солнца петушиный гребень
Уже воспрянул ото сна.

Однако вторая ипостась его сюжетов как будто резко удалена от названной художественной практики и более склоняется к самым разным примерам из поэтики Юрия Кузнецова, где события и предметы условны и подчинены логике развития литературного мифа.

Неизбывно время длится,
Неизбывно снятся мне
Чьи-то крылья, чьи-то лица
В непроглядной тишине.

Почему-то мне не спится,
Потянулся в небо взгляд.
Это души или птицы
Над погибшими летят...

И для смерти нет границы,
И для жизни нет конца.
И хлопочут души-птицы
У Господнего крыльца...

Парадоксальное присутствие в произведениях Скифа таких разных ментальных притяжений проявляется, как правило, не контрастно, порой сглаживая взаимную непохожесть подобных устремлений автора. А в иных сборниках мы видим эти ипостаси как вполне автономные воплощения творческих замыслов автора, что подтверждено композицией издания, делением на темы и ракурсы, взаимно не совпадающие, но отчетливо обозначенные и даже подчеркнутые. Примерно так выглядит и его настоящая книга.

Обращая внимание на эхо Рубцова и Кузнецова в поэтике Владимира Скифа необходимо понимать, что тут речь идет о происхождении его слова. Эту почву поэт хранит в своей душе как некое общее интонационное поле, из которого прорастают его самобытные и яркие произведения. Так устроено развитие русской поэзии – с образными перекличками и чувством наследования, и считать, что некий автор может повторять художественные решения предшественников в определенной мере рационально, было бы близоруко и легкомысленно.

Датировка стихотворений и сочетание двух названных тенденций в одном течении и развитии поэтической речи Владимира Скифа, в свою очередь свидетельствуют об органичности его голоса, дополнительно подтверждая, что мы имеем дело с редким феноменом отечественной лирики, впитавшим и растворившем в себе то, что было прежде в современной русской литературе и в какой-то мере уже прошло, поскольку теперь нет его живого авторского возобновления. Тогда как стихи Скифа живут сегодня и отражают в себе нынешний день – его приметы и детали, его скрытые смыслы и положение на бесконечной ленте времени, его русскую основу и чувство полноты мира.
Уже самим названием сборника «В порту Байкал Распутин бытовал» автор ориентирует своего читателя на реалистический профиль последующего корпуса сюжетов. Именно к тому подводит нас имя Валентина Распутина в заглавии, а в дальнейшем – и в ряде мемориальных и духовно окрашенных сюжетов. Как будто и упоминание великого озера поддерживает этот смысловой вектор. Однако Байкал – явление не только вещное, предметное, но и таинственное, скрывающее сердцевину своего рождения и сути. И потому опрощенное, на первый взгляд, название сборника по сравнению с другими книгами Скифа («Заброшенный сад», «Где русские смыслы сошлись», «Русский крест», «Все боли века я в себе ношу...») исподволь становится синкретичным, объединяющим в себе зоркий взгляд автора на картины реального мира – и мистику земли и воды, живого пространства – и незримых пределов, в которых искрятся потаенные ответы на неисчерпаемую загадку человеческого присутствия на земле.

Байкал не бил волною каменной,
Или тяжёлой, как железо.
Он разразился речью пламенной,
Как будто праведною мессой.

Он говорил: «Живите в Господе,
Не тратьте сил на дело зряшно.
Хамар-Дабана скалы острые
Да и волна не станет страшной.

И катер солнечный прогулочный,
В пучину тёмную не ухнет,
Как будто по иркутской улочке,
Вас пронесёт по тихой бухте.

Я вам со дна достану омуля,
Сига байкальского – могучего,
Чтоб не забыли непреклонного
Байкала вещего, живучего!»

Сами по себе внутренние разделы книги не говорят прямо о том, какие в образном отношении стихи сосредоточены в конкретном цикле. Поэтические сюжеты тут часто объединяются в литературную сюиту по центральному имени, слову или понятию в отдельных вещах. И порой реальный контекст неожиданно переходит в видение и миф в пределах одной тематической группы стихотворений. Новые стихи, циклы, стихи-притчи – вот основные части сборника, которые в какой-то степени готовят читателя к последующему восприятию столь разных строк и лирических историй Владимира Скифа. В поэтические циклы автор свел произведения, часто созданные в течение довольно большого периода времени, и это обстоятельство позволяет со всей очевидностью говорить о внутренней преемственности в движении его лирики через эпохи и десятилетия.

Полифония тем в этой книге поэта впечатляет разнообразием. Однако практически все вещи содержат в себе ноты грусти и трагизма. Картины природы и автобиографические мизансцены, пронизанные чувством нежности к прошлому, социальная графика и жестокое столкновение смыслов, отражающих современную русскую реальность, – вот самые общие приметы тематической палитры этого издания, которое становится еще одним взаимным соединением под общей обложкой избранных произведений Владимира Скифа.

Не постичь эту землю, настольно она многолика,
Не объять эти дали, настолько они велики...
А в распадках созрела и так голосит голубика,
Даже слышно её за пределами ленской тайги.
Разудалая Лена в горах проторила дорогу,
Над рекою, как стойбища предков, восходят столбы.
И великая эта стихия, подвластная Богу,
Стала кладом Сибири и частью народной судьбы.
…………………
Всё было в раю,
как и в жизни людской:
Здесь каждый спокоен, послушен,
Но только невидимый райский покой
Был странным событьем нарушен.

Раскрылась в раю
небольшая гора,
Высотка военная, что ли...
Там чьи-то шаги раздаются с утра,
Девчонка выходит из штольни.

Видна ей заросшая тёрном гора
И кончик сапёрной лопаты...
И ночью кричат ей беззвучно:
«Сестра!»
Из братской могилы солдаты...

И снова подули, как пули, ветра,
И снова по вьюжной метели
Несёт, выбиваясь из сил, медсестра
Бойца на кровавой шинели.

Миф в стихотворениях Скифа представлен в виде соединения земного и надмирного. Узнаваемые коллизии жестокого времени, беда и горечь скорбного существования простого русского человека неожиданно «врастают» в чудесное видение сошествия Ангела на твердую и корявую почву нашей действительности. И далее перед читателем возникают два мистических выхода из неожиданной ситуации: Ангел смягчает трагизм происходящего и возносит на Небо страдающего героя. Или Ангел, потрясенный увиденным, теряет собственную прикрепленность к Небесам и проходит через ад чудовищных земных испытаний. В первом случае перед нами воплощено христианское утешение, во втором – вечная битва, в которой и Божий посланец может потерять крылья и свое изначальное предназначение.

Он увидел – мир несовершенный,
Понял – что-то на земле не так...
Закричал, как будто оглашенный,
И пошёл с гранатою на танк...

...Он очнулся в тёмных катакомбах,
Его били много дней подряд.
Ангел жил, но превратился в зомби,
Его крылья оторвал снаряд.
А когда во тьме его подняли,
Он бескровен был и очень плох.
На «укропа» ночью обменяли
У ручья, который пересох.

...Покрывалось время чёрной пылью,
Мир тяжёлой злобой истекал.
Видел я – меж небылью и былью –
Ангел крылья белые искал.

Вмешательство высшей силы в события плотной реальности, наверное, хранится как потаенная надежда в глубине каждого человека. Однако в наши дни христианское утешение очень часто оказывается не под силу душе измученного невзгодами мирянина. И он вправе выбрать сражение, сопротивление злу силой, не вынеся бесконечного терпения и нравственного унижения. Подобная склонность к борьбе есть свойство горячей натуры, и это качество оправдывает возможные действия православного воина и его прямые упреки земным инстанциям, закосневшим в черствости, в теплохладности и эгоизме. Так, в строках, говорящих о Николае Рубцове, возникает неявный упрек столице, высокомерно озирающей всю остальную Россию.

Он пел, как будто пел Архангел!
Прощаньем полнились слова...
В ответ гудел ему Архангельск
И молча слушала Москва.

А в стихотворении, посвященном Юрию Кузнецову, праведное действие появляется вослед молчанию и напряженному созерцанию.

Стою на русском перепутье
Один меж небом и землёй,
Где на кресте башкою крутит
Залётный ворон удалой.

Он говорит одно и то же:
Что я – друзьями позабыт...
А у меня мороз по коже –
Судьба из ворона глядит!

Он долго чистит клюв кровавый,
За что-то вновь меня корит.
Он говорит: – Иди направо!
Или – налево! – говорит.

– Там будешь бит! Здесь будешь предан!
Я – ворон твой. Я там и здесь.
Направо я вчера обедал,
Налево завтра буду есть.
Он был жесток. Он был проворен.
Он долго правил торжество.
Я камень взял: – Не вейся, ворон! –
И вышиб сердце из него.

Заметим, что такая логика происходящего не становится общепринятой нормой духовного поведения. В данном случае она свидетельствует о душевном устройстве поэта, однако в настоящее время очень многие готовы встать рядом с автором плечом к плечу. И это нарастающее свободное дыхание глубинки позволяет думать о России как о проснувшейся и бодрствующей державе.

Между тем, изменения в судьбе родной земли в стихах Скифа часто возникают на фоне присутствия в сюжете души простой, наивной, блаженной, бескорыстной. Подобная скрытая форма появления даже не праведника, а традиционного русского «простеца» в трудных обстоятельствах для поэта не только важна и почти регулярна, но и говорит все-таки о неразделимости в его творчестве шагов волевых со стоическим, мужественным вглядыванием в окружающее социальное и духовное пространство.

Опустилось с небес полотно:
То ли древнего времени свиток,
То ль зовущее в небо рядно
Для свиданий с Творцом или пыток.

Подошёл к полотну человек,
Был он вшивый, плешивый, убогий,
Пропадавший в себе целый век,
Никогда не мечтавший о Боге.

Дёрнул раз, дёрнул два полотно,
И оно заструилось, как речка.
– Вот продам его, то-то оно, –
Заблажил полый рот человечка.

Но открылось на небе окно,
И возник будто гром возле солнца:
– Для спасенья Руси – полотно!
И сверкнуло лучами оконце.

Изумился блаженный: – Но-но...
Ить и я об ей думаю. Верно!
И набросил на мир полотно,
И очистил Россию от скверны.

На Руси многое свершается по необъяснимому Промыслу Божьему. Автор верит в это, хотя сроков и имен не ведает, как и все иные люди. Едва уловимое волнение и ожидание знаков Небесных живут в нем, напоминая о себе постоянно. Одновременно не убывает в его стихах и видимая любовь к простым вещам, искренним людям, просторам и теснинам природы, безыскусным словам и дорогим деталям прошлого. Острый ум и внимательное око художника не отпускает все названные вещи далеко от себя, они всегда рядом как драгоценное свойство укорененности русского человека в родной земле. Быть может, это самое важное в нашем сознании и переживании, о чем мы не очень много говорим, но понимаем – как очевидное.

Просвистела на небе игла,
Со звездой и душой наигралась,
И в стогу на закрайке села
Мировая игла затерялась.

Что её в этот стог занесло?
Кто ей дул в её чуткое ушко,
Чтоб упала она на село,
Где молчит даже ржавая вьюшка?

Стог ворочался в белом снегу,
Каркал ворон чугунно и долго.
И стонала, и выла в стогу,
Занесённая с неба иголка.

Вдруг откуда-то в мёртвом селе
Заискрились пустые окошки,
Замычали коровы в тепле,
Петухи закричали и кошки.

Вон и тройка взвилась по зиме,
Пели девки в селе без умолку.
Даже старый казак в полутьме,
Словно саблю – почуял иголку.

Всё живое метнулось искать
В плотном сене иглу мировую,
Стали девки из стога таскать,
То пырей, то осоку сухую.

И явилась из стога игла,
Деревенскому люду мигнула.
И разбитые судьбы села
Стали шить, и деревня уснула.

Век уставший прилёг на кровать,
Приутихли – печаль, укоризна.
А игла продолжала сновать
И сшивать лоскуты русской жизни.

Из книги Владимира Скифа
«В ПОРТУ БАЙКАЛ РАСПУТИН БЫТОВАЛ»
Стихи из разных циклов

Цикл «ВОроны и ВорОны»

1. «ЧТО ПЕРЕДАТЬ ВОРОНЕ?..»
В порту Байкал недостаёт тепла,
Но там ворона небо обживала.
Она неотличимою была
От тёмных скал, где пряталась, бывало…

В порту Байкал Распутин бытовал,
Ворону видел и внимал которой…
Он образ русской доли создавал
И называл погибшею Матёрой.

Со дна уже Матёру не достать…
И для меня останется загадкой,
ЧТО он хотел вороне передать:
О смерти весть или о жизни краткой?

Ворона не покинула Сибирь,
Не сдвинулась Байкала панорама.
Крест у могилы. Женский монастырь.
…Молчит ворона на воротах храма.
1979, 2023

2. ПРОРОЧЕСТВО ВОРОНЫ
Ворону видели на поле Куликовом,
над Альпами, над площадью Сенатской,
её пугали сполохи тачанок,
и смрадом боя опалил Смоленск.

Ворону видели вчера над колокольней,
она висела над моим столетьем,
над городом, в котором меркли краски
и в ночь спускались толпы горожан.

Ворону видели одну и ту же
татары, немцы, шведы и славяне –
она свой клюв железный заостряла
и новые побоища ждала,

и каркала, и перья говорили:
«Мы ждём, когда на грозном поле битвы
поляки, немцы, шведы и славяне
друг друга поголовно перебьют».
1995

3. СРЕДИ МГЛЫ
И день пустой, и год пустой,
И нет в душе покоя,
И кружит ворон надо мной
С оторванной башкою.

В нём много лет и много глаз,
Кого он ждёт, треклятый?
Башку, наверно, про запас
Он в дырку неба спрятал.

И вот свербит, канючит, гад,
То яростней, то глуше.
И тычет лапой наугад
В мою больную душу.

Ныряет, сверлит высоту,
Вдоль сердца повисает,
С башкой играет на лету
И мне её бросает.

Ты, ворон, мил, а люди злы:
Свели меня с тоскою.
Я тоже рею среди мглы
С безбашенной башкою!
2007

4. НА ВЕТКЕ МИРОЗДАНЬЯ
Сел на ветку Мирозданья ворон,
Триста лет ворочался, молчал…
И потом одно лишь слово: «Кворум!» –
Чёрный ворон в темень прокричал.

Ржа съедала зубы тяжких борон,
Брошенных у века на юру.
Скрежетал железом старый ворон
И летел в бездонную дыру

Между тёмным небом и землёю,
Где костями Люцифер играл,
Краски мира присыпал золою,
Кворум чёрной силы собирал.

Силы зла, вы кворума достигли,
Вас качнуло в сторону земли…
Зубы, раскалённые, как тигли,
На куски Россию рассекли.

Помни, ворон! Знайте, инородцы,
Русь мою вогнавшие в пустырь:
Из кусков Россия соберётся,
Оживёт, как русский богатырь!

Жила с жилой свяжутся, кость с костью
Соберутся, как Волошин пел.
Ворон, ты за нами не охоться,
Ты на кворум жизни не успел!
2010

5. ВОРОНЕССА
Сосны зеленеющей крона –
Почти малахитовый трон,
На нём восседает ворона –
Из самых солидных ворон.

Покатую грудь распушила,
Расправила угольный хвост,
Глазами пространство прошила,
Где поле, деревья, погост.

Клонила то прямо, то криво
Свой клюв – костяное копьё –
И гаркнула мне горделиво,
Что это пространство её!

Среди заповедного леса,
Где города глохнет прибой
На троне сидит воронесса
И очень гордится собой.

Я солнце зажгу среди леса,
Чтоб к звёздам туман отлетел.
Живи триста лет, воронесса,
Храни этот скорбный предел.
2011

6. ВЕЧНОСТЬ
Под оловянною луной
Видны дороги белые.
Залиты тёмной тишиной
Поля заледенелые.

Снегами запечатал лес
Чащобы непролазные,
И звёзды сыплются с небес,
Как семена алмазные.

Душа потянется к звезде
Среди пространства голого.
Чугунный ворон на кресте
Луны проглотит олово.

Земля и небо надо мной
Поделят вечность поровну.
Ничто не вечно под луной,
И только вечны – вóроны!
16 марта 2011 г.

7. СРЕДИ ВОРОН
В лесу деревья обнажили кроны,
Осыпались и листья, и плоды...
И на снегу угрюмые вороны,
Как будто ищут тайные следы.

Они себя забыли в этом мире,
Забыли крылья на исходе дня,
И не взлетают – чёрные, как гири,
Или, как будто, это часть меня.

Молчат вороны и деревьев кроны,
И ты одна стоишь среди ворон,
Сама, как будто чёрная ворона,
Среди осенних белых похорон.
2017

8. МОНОЛОГ ВОРОНЫ,
мечтавшей стать поэтом
Кто-то душу застудил
Мне в небесном переходе.
Путь ли перегородил
К поэтической свободе…

А ведь было: приходил
Чёрный ворон заоконный –
И навеки утвердил
На земле меня – вороной.

Ворон злился и кричал:
– Ты – ворона! Помни это!
Не теряй любви причал,
Превратишься ты в поэта.

Станешь рифмою блистать,
Породнись с высокой кроной,
И тогда ты можешь стать
Снова белою вороной?

…И тогда взлетела я
Выше неба, выше солнца
Я любимого ждала
Возле звёздного оконца.

Я стонала, я была
Белой-белой, безупречной…
Я вороною плыла
По дороге бесконечной.

…Долго жил среди гардин
Ворон мой – зимой и летом
От неверья оградил,
Но не стала я поэтом!
2018

9. В СНЕГАХ
Под солнце взлетела ворона
И сердце моё унесла.
А память подобьем шеврона
Навеки к душе приросла.

А память ударила больно
По коже моей, по глазам…
Ворона кричала раздольно,
Ей боль моя, словно бальзам.

Она убрала, как на тризне,
Из сердца всё то, что срослось
В единую плоть нашей жизни
И яркой любовью звалось.

Она над полями кружила,
Где солнечный луч догорал,
И каркала неудержимо,
Пока я в снегах умирал…
2019

Цикл «Журавли»

1. НА ТАЙМЫРЕ
В поле речка-старица петляет,
Скрытая туманами вдали.
По сырому берегу гуляют
То ли люди, то ли журавли.

Кто им это поле оставляет?
Кто им дарит речку и Таймыр?
Бога журавлиного являет,
Солнце отправляет на Памир?!

Видел я в оставшейся остуде
Как с обезображенной Земли
В лютый космос улетают люди,
Остаются только журавли.
1991

2. ПОЗДНИЕ ЖУРАВЛИ
Россия спит. Закончился молебен.
Ко сну мои деревни отошли.
Россия спит, а в потемневшем небе
Пронзительные плачут журавли.

Они летят над Родиной устало,
Они курлычут о своей земле,
Которая родней и ближе стала,
Когда идёшь над нею на крыле.

Стоят стога, увенчанные светом,
Текущим из расколотой луны.
Им – журавлям, как истинным поэтам,
До боли степи русские нужны.

И вот поют, курлычут одиноко,
Надолго улетая из страны.
Им вслед глядит прищуренное око
Безжалостной, безжизненной луны.

Волна тоски вздымается на гребень
Моей любви среди пустых полей.
Россия спит. В осиротелом небе
Не стало самых поздних журавлей.
2006

3. ТАНЦЫ ЖУРАВЛЕЙ
Весенним днём среди полей,
Где снéга серые остатки,
Я видел танцы журавлей,
Неподражаемые танцы.

Вот сходятся они вдвоём,
Крылами взмахивают нежно,
Пылают солнечным огнём,
Курлычут в танце безмятежном.

Они спустились с облаков,
Они расстались с жарким югом,
И вот на родине снегов
Навек сливаются друг с другом.

Они друг другу говорят:
«Ты любишь?» – «Да!» и долго, страстно
Вершат свой танец, как обряд
Любовных игр – в краю ненастном.

А север тих. И от земли
Исходит ток не лучшей доли.
Но как танцуют журавли
Любовный танец в русском поле!
2008

4. ЛЕТЯТ ЖУРАВЛИ
В колыбели моей хризантемы цвели,
А осенние листья достались в наследство.
И летят журавли, и летят журавли
Сквозь меня, сквозь моё позабытое детство.

Вспомню нашу деревню и станет теплей
В непроглядном, как ночь, и расхристанном мире.
Никогда не смогу позабыть журавлей,
Что летели по небу, играя на лире.

Дорогие мои, леденеет земля
И о первый мороз спотыкается осень.
Превращался и я в эти дни в журавля,
И кричал, и летел в светоносную просинь.

Горизонты мостили в глазах пелену,
На виске у земли бились тёмные реки,
Там тугие сомы прилипали ко дну,
И в тоску журавли улетали навеки.

Кто-то лунный свинцом заливал тишину,
Грызла лошадь ночная – пеньковые путы…
…Снова в детство, как в небо, с утра загляну,
Там летят журавли без меня почему-то.
2011

5. БЕЗ ТЕБЯ И ЖУРАВЛЕЙ
Журавли поплыли в просини
Над осеннею рекой.
Что мне делать с этой осенью,
С этой жадною тоской?

С жизнью, в крошево порубленной
Мной самим среди потерь.
И с тобою, мной погубленной,
Что же делать мне теперь?

Тучи тёмные стараются
Над землёй слезами стать.
Мои годы собираются
Журавлями улетать.

Вот и сны меня забросили…
Не хочу среди полей
Оставаться в этой осени
Без тебя и журавлей...
2015

Цикл «Волки»

1. ВОЛЧЬЯ СВАДЬБА
              Владимиру Солоухину
Я ночью пО лесу бреду
За собственною тенью.
А днём на скальную гряду
Взойду и греюсь день я.

В ночи в капкан не попаду,
Подстреленный – не взвою.
Невесту я себе найду
Меж небом и землёю.

У ней во лбу, как два огня,
Два глаза – путь мой крестный.
Готовьтесь, волки! У меня
Вам не отбить невесту.

Летучий, лёгкий бег её
Другим на загляденье.
Её сохатый не убьёт
И пуля не заденет.

Она пока не признаёт
Меня, цветёт клыками.
Я – волк. Мне драться за неё
С такими же волками.

А, ну-ка, волки, выходи,
Который посильнее!
Четыре боя позади…
Сугробы пламенеют…

И вот последний! Пастью в пасть…
В ночном бою незрячем
Переплелись и жизнь, и страсть
В одном клубке горячем.

Сплелись и лапы, и хвосты,
И небеса подпёрли…
И все ж, соперник мой, не ты
Сомкнул клыки на горле!

Не ты, а я закончил бой…
Из раны кровь сочится…
Но в вихре страсти, как прибой,
Ко мне бежит волчица.

И вот уже она – моя!
Не подходите, волки!
Ах, волчья свадьба! Вол-ча-я!!!
В крови и лбы, и холки…

Хмелеют волки под луной
От пиршества ночного.
Волчица нежная – со мной –
Под крышею сосновой.

Меня всей стаей не свалить!
Сижу, овеян славой,
И чтобы жажду утолить
Глотаю снег кровавый.
1974

2. ОДИНОКИЙ ВОЛК
Ко мне стучался одинокий волк,
он желтоглазо
возникал из тьмы
и в ставень бился головою.

Ко мне просился одинокий волк,
чтоб я ему в сухом тепле
освободил бока от старой шерсти
и дал еды, и обогрел.

Ко мне просился одинокий волк,
он выть не выл, он у крыльца
когтями ночь царапал.

Я выйти к волку не посмел,
хотя он был мне братом…

Наутро я нашёл слезу,
она из волчьих глаз скатилась,
мерцала льдинкой у крыльца,
СПАСИ ЕГО! – сказала…

И волка я нашёл в пустом логу
за дальней сопкой, за деревней,
еды принёс, он есть не стал,
он умирал в крови заката…

Прости меня, мой серый брат,
я – тоже волк, я – одинокий…
1995

3. СТАЯ
Засеребрился воздух плотный,
Земли и неба клацнул стык,
Как волчьи зубы. Вой голодный
Вершины космоса достиг.

Он залетал за стены рая,
Касался адова угла…
В тайге застыла волчья стая,
Где вожаком волчица шла.

Шерсть встала дыбом у волчицы,
Огонь метнулся вглубь зрачков.
Зависли волки, словно птицы,
Над хрупким панцирем снегов.

Они внимали песне волка
Среди стеклянной тишины.
В морозном воздухе иголка
Упала медленно с Луны.

Волков напрягшиеся лица
Глядели в мОрочную тьму…
И вдруг отчаянно волчица
В ночи ответила ЕМУ –

Бродяге, волку-одиночке,
Который вызов ей бросал
И острым воем звёзды-точки,
Как будто бритвою срезал.

Волк нарушал её границы,
Он в одиночестве грубел,
Но о любви к своей волчице
Он раз в неделю долго пел.

В ответ волчица захрипела,
Изнемогая, впала в шок.
И вдруг, как вскрикнула, запела,
Как прокусила Млечный шов.

Забыв себя, свои законы,
Где был отвергнут этот волк,
Волчица выла опьянённо,
Из пасти лился белый шёлк.
У стаи онемели холки,
С деревьев пало вороньё,
И очумело стыли волки,
И молча слушали её…
1999

4. ВОЛЧИЦА
Стонала в логове волчица
И выла до смертельных слёз,
                    Давая из сосцов напиться
Волчатам острозубых звёзд.

Я выйду к небесам разъятым
В сорокаградусный мороз
И крикну молодым волчатам:
«Я сердце вам своё принёс!»
2000

5. МОНОЛОГ ВОЛКА
И встану, и завою
Среди земных высот.
Охотник или воин
Мне целится в висок.

Со мною вместе бродят
Все те, кто лют и сер.
Мы – волчее отродье –
Поём на свой манер.

Совсем не лезет в горло
Нам космоса кусок.
На лес набросим гордо
Наш серый поясок.

Мы – леса мясорубка,
Мы – пагуба косуль.
А лбы у нас, как губка,
Для смертоносных пуль.
2007 

6. ВОЛКИ ИДУТ НА ДОРОГУ
Время на полночь, зима на мороз
Катит по темени твёрдой.
Волки выходят из дальних миров,
Ветки царапают морды.

Нет ни ворОны, ни козьих следов,
Злобой напружены спины.
Голод не тётка. Здесь каждый готов
Грызть даже тело осины?

К небу, как гвоздь, прибивается вой,
Острый, неистовый, жуткий,
Будто у волка во тьме неживой
Гвозди заныли в желудке.

Вой третьи сутки не высох, не смолк,
Волчье камлание длится –
Это пытается сумрачный волк
С белой Луной объясниться.

Не попадайся скрипучий обоз
Стае, забившей тревогу.
Время на полночь, зима на мороз.
Волки идут на дорогу.
2006

7. ЛЕТУЧИЕ ВОЛКИ
Сыпь, тайга, золотые иголки,
Расстилай молодые снега.
Посмотрю, как летят твои волки
Сквозь охотника и сквозь века.

Это вовсе не волки, а птицы:
Так они распластались вдали.
Только снежный дымок серебрится,
Как в осенней степи ковыли.

Ни оскала, ни смертного воя
Не услышим – ни я, ни тайга.
Только дерево треснет кривое
Да ударит в Луну кабарга.

Звёзды свалятся с неба, как с полки,
Куропатки застрянут в снегу,
И приснятся летучие волки
Мне, заснувшему в зимнем стогу.
2012

8. РУССКИЙ ВОЛК
Готовился враг к новой битве незримо и долго,
За скрытные годы сумел злобный мир обрести…
Я чую чутьём недобитого русского волка:
Нам надо себя в разорённой России спасти.

Сегодня страны, как великой державы, не стало…
Но мы-то – народ!? Или мы никакой не народ?
Поднимем на бой, как тогда, в сорок первом, заставы,
Чтоб Русь удержать, совершая крутой поворот.

Мы долго готовимся, целимся мрачно и долго
В кривые ухмылки и в чёрную пагубу дней…
Не надо травить благородного русского волка,
Затравленный, он станет яростней, злей и страшней.  
2012

9. ВОЛЧЬИ ЯГОДЫ
Знаю волчьи ягоды – крушину –
С давних, незапамятных времён.
Память неспроста разворошила
Про крушину сказку или сон.

Бабка мне в деревне ворожила,
Говорила древним языком,
Что однажды дерево крушина
Явится мне в облике другом…

Это будет некое созданье,
Что сойдёт из глубины веков,
Обретёт обличье, бытованье
И ухватку цепкую волков.

…Бабка проводить меня решила
В будущее на исходе дня.
Наварила зелья из крушины,
Напоив без памяти меня.

Долго не испытывал я жажды,
Бабка говорила во хмелю,
Что волчицу встречу я однажды
И её навеки полюблю.

Бабка, мне с тоской не разлучиться…
Лучше б ты сожгла меня вином.
Вот опять грызёт меня волчица,
И крушина воет под окном.
10 -11 июля 2019 г.

1. СТАНУ СОБАКОЙ
Стану собакой.
Вползу в конуру,
Стану резвиться
и лаять.
Тем, кто окажется
мне
по нутру,
стану протягивать
лапу.
Стану
хозяина
в морду лизать,
брать косача
на охоте.
Стану собакою.
Лучшего пса
вы никогда
не найдёте!
1973

2. В ГОСТЯХ У ПСА
В гостях у пса
В просторной будке
Сидим и пьём
вино
вдвоём.
В гостях у пса
сухую булку
Сидим и медленно жуём.
Он говорит мне:
– Надоело
Ночами лаять на луну,
На столб мочиться
То и дело
И цепью
цапать
тишину.
Он говорит:
– Упали уши,
Теперь я стар и одинок.
А кобелям другим
на ужин
Бросают лакомый кусок.
Теперь не лается,
не спится,
И суки стали обижать.
Теперь я пью.
Охота спиться,
Пропить ошейник
И сбежать.
1973

3. ЛАЙ И ВОЙ
Я приближался к деревне.
Навстречу мне
Плыл собачий ЛАЙ.
Звёзды, как белые ворóны,
Сидели на деревьях.
ЛАЙ не пугал их.
Внутри ЛАЯ царил хриплый
И восторженный голос –
Это голос моего Пирата.
ЛАЙ состоял
из многих «г» и «р»,
Двух «л» и двенадцати «хч»…
В центре металось «а»,
Как спущенный с цепи кобель.
ЛАЙ усиливался…
И тут я увидел
Несколько мерцающих огней.
Это был ВОЙ!
Длинное долгое «о»
Валило с деревьев иней.
Я ускорил шаги…
Огоньки приближались…
ВОЙ шёл сбоку,
Впереди был ЛАЙ –
И в нём грозное «хч».
Я побежал…
ВОЙ выскочил на дорогу…
Но навстречу мне
Уже летел Пират
с обрывком
Звякающей проволоки.
– Мама! – сказал я в дверях, –
Отпускай Пирата нá ночь…
1979

4. ВОЛКОДАВ
              Петру Реутскому
Свистит февраль.
Плывёт по небу утро,
Как полная подвода серебра.

Иду к соседу,
синему с похмелья,
Где во дворе
К февральской стуже

Прикован волкодав.
У волкодава стёрта шея…
Ему бы в лес,
На состязанье в силе,
В зафлаженное поле,

В Волчий лог!
Но не уйти…
Замка стальные зубы
Его преступно
держат взаперти.

Я у соседа клянчу волкодава,
Затем – ошейник
Вспарываю острым,
Как ятаган, охотничьим ножом.

И волкодав
скулит освобождённо,
Взрывает наст,
Стоит на задних лапах
И, кажется, – куплеты говорит.

Мы в лес идём,
где уши навостривши,
Он – в сердце волка
Делает прыжок!
1980

5. МОНОЛОГ СЧАСТЛИВОЙ СОБАКИ
Снова снег неудержимый,
Выпал белою грядой.
Я лечу, как за наживой,
За снежинкой молодой.

Хорошо лететь по снегу
Между длинных-длинных строп,
В мягкий пух упасть с разбегу,
Опрокинуться в сугроб.

Похватать кипящей пастью
Леденяще-вкусный снег.
Эту радость, это счастье
Не изведал человек.

Снежный сход вершится с неба
Без особого труда.
Боже мой! Такого снега
Не бывало никогда.

Ожидаем и желаем,
Валит снег густой-густой,
И лечу я с диким лаем
По околице пустой.
1998

6. СОБАКА
Вон лежит на помойке собака,
Потерявшая облик и кров,
И в окно моё смотрит, однако,
Из своих неоглядных миров,

Будто делает некие знаки,
Или делится мудрой тоской.
…Помню: люди сломали собаке
Позвоночник тяжёлой доской.

Как стонала она безутешно,
Всё ждала – со двора унесут,
На прохожих смотрела с надеждой,
Что её непременно спасут…

А потом поняла: умереть ей
Надо там, где свивается мгла,
И с усильем на лапах передних
Она к смерти своей поползла.

След кровавился, тяжкий, покорный,
И никак не отыскивал мглу,
Но её пожалел старый дворник
И добил за помойкой в углу.
2006

7. КОБЕЛЬ
Стоит стеклянная зима,
Мороз по лесу кружит,
Вначале строит терема,
Потом в осколки рушит.

В осколках улицы, дома,
Небес кривая полка.
Искрится иглами зима
И у коровы – холка.

В стекле постанывает ель,
Терзаемая капом.
Бежит по улице кобель,
Осколки режут лапы.

Луна сквозь зыбистую бель
Стеклянным сном лучится.
Как странно, волкодав-кобель
В подруги взял волчицу.

Он убегает по стеклу
В тайгу сквозь ветви-плети
И, перекусывая мглу,
Во тьме оскалом светит.

Бежит, собак окрестных зля,
В таёжные урёмы,
Там ждёт волчица кобеля,
А волки мечут громы.

Они не смешивали кровь!
Была для них ударом
Им непонятная любовь
Волчицы с волкодавом.

Они рычали за глаза,
В распадках тьму шатая.
Но волкодав для них гроза,
И приутихла стая.

Они волчицу стерегли
В холодной Волчьей яме,
Убить волчицу не смогли,
Поскольку – волки сами.

…Весна случилась на дворе.
Растаяли иголки.
Пред Волчьей ямой на бугре
Замельтешили волки.

В глазах у них клубилась мгла,
Им чудилась забава.
Вчера волчица родила
Щенков от волкодава.

Она его всю ночь ждала…
Когда щенки уснули,
Почти к деревне подошла:
Ей помешали пули.

Волчица ринулась назад,
Но волки всё решили:
В просторном логове щенят
Во сне передушили.
2006

Цикл «Лошади»

1. У КОСТРА
Лошади звенели
Серебряными копытами,
И мальчишки
улетали
в ночное,
Как белые ангелы неба.

Вдали
У костра
Сияла человечья мысль
И тонкое
лицо
коня.
1972

2. КОНЬ
А если вывести коня
Из опостылевшего
стойла
И напоить
Живой водою,
Как человека из ковша.

Упасть в горячее седло –
И в степь,
Где нету горизонта,
Чтоб вихрем солнца
И озона
Шальные губы обожгло.

Чтоб пели струны-стремена,
Чтоб только беркуты
над нами,
Чтоб мимо степь…
Но я-то знаю:
Вы не отпустите коня.
1975

3. ВСАДНИК
Как солонцами выбелена степь!
Как долго всадник одинокий скачет.
Вон коршун в необъятной высоте
Свою охоту медленную начал.

Он с высоты оглядывает степь,
Где ящерка себя от смерти прячет,
Застыло время в зыбкой пустоте,
И перепёлка в знойной дрёме плачет.

Кусок забытой, выжженной земли,
Где и Господь бывать не обещает…
И только всадник, мчащийся вдали,
Необозримость мира ощущает.
1979

4. ЖЕРЕБЕЦ
О, этот конь! О, глаз гранёный!
О, этот круп, в веках литой,
Как будто сталью воронёной
И диким солнцем налитой.

О, жеребец неудержимый,
Природы мощный маховик,
Ты красотой непостижимой
В мир человеческий проник.

А эта трепетная грива
На шее, как гора, крутой,
Вся до последнего извива
Сияет страстью молодой.

Как только явится кобыла,
Он золотым копытом бьёт.
Доисторическая сила
Столбом из недр восстаёт.

В нём вся Сибирь и Приазовье,
И степь седая и вулкан.
В нём каждый мускул – пласт здоровья,
Для кобылиц живой капкан.

Какою яростною кровью
Наполнен каждый из пластов!
Неизъяснимою любовью
Он сто кобыл покрыть готов.

Он продолжает род известный,
Чтоб не настал ему конец,
Неистребимый и железный,
В веках летящий жеребец!
1999

5. ЛОШАДЬ
             Анатолию Фенину
Спала деревня, перестав толочь
И молоко, и воду в ступе
Шла лошадь тяжкая, как ночь:
Подков позванивали стуки.

Весёлый конюх лошадь подковал,
«Трудись, носи приплод во чреве!»
И вот в ней жеребёнок поспевал,
Как будто яблоко на древе.

Вплетался в гриву Млечный путь-венок,
Сиял знакомый лес, болотце…
Ей жеребёнок на тычинках ног
Уже мяукнул у колодца.

Не грезя о Пегасовом крыле,
Легенда, русское преданье –
Шла работяга-лошадь по земле,
Несла на холке Мирозданье.
2005

6. СКАКУН
Мчал скакун по тернистой дороге,
Звёзды неба из скал высекал.
Синей тьмой покрывались отроги,
И в долину закат протекал.

Мчал скакун сумасшедший, как ветер,
В его взоре клубилась тоска,
Звал скакун из далёких столетий,
Из небесных полей – седока.

Но молчали селенья в долине,
В небесах леденела луна…
И сошлись на последней вершине
Свет заката и путь скакуна.
2010

Цикл «На дне»

1. «ДЕРЕВЕНСКИЕ ПРИНЦЕССЫ»
Завалило город ватой.
Время свадеб подошло.
«Хлопцы, сватью или свата
Засылайте на село.

Там, где тихие криницы,
Где ещё пшеницу жнут,
Вас окрестные девицы
Под подсолнухами ждут.

За женою, за девицей
Поезжайте на село.
Там у них такие лица,
Будто солнце их зажгло.

Там, у каждой – крупорушка,
Там, у каждой – ремесло».
…И поверил я старушке,
И поехал на село.

«Как алмазу дать огранку?» –
Думал я, спеша во мглу.
Посмотрел: как будто танки
Прокатились по селу.

Деревенские останки
Три-четыре бабки жгут.
И в сельпо две наркоманки
Наркомана-принца ждут.
2006

2. ПОЕДИНОК
Мешок и порванный ботинок,
Лицо избито – смрад и гной.
Бомж держит долгий поединок
С убийцей – собственной страной.

В глазах бесцветных, виноватых
Душа, как будто, не видна,
Но чует он чутьём солдата,
Что победит его – страна.

Что не спасёт его – попойка,
Пустых бутылок скорбный звон.
Гнилая, затхлая помойка –
Его последний бастион.
2006

3. СВАЛКА
Тяжек, бездушен и грозен,
Птичий сгоняя базар,
Свалку ровняет бульдозер,
Будто живой динозавр.
Мусора рваные складки
Стали предгорьем Саян…
Ходят бомжи в беспорядке,
Каждый, по сути – изъян
Несовершенной Отчизны.
Каждый, как жмыха кусок –
Рыхлый, побитый, нечистый,
С гноем, что к телу присох,
Ходит вдоль свалки, гундосит,
Тащит свой грязный мешок.
Чтоб не попасть под бульдозер,
Вбок, от ножа на вершок,
Прыгает, снова елозит,
Будто пускается в пляс.
Жизнь его – свалка, бульдозер,
Смерть – лютых гусениц лязг.
Тот, как слепец, тычет палкой
Вдоль гребневидной межи,
Этот заведует свалкой:
Дань ему платят бомжи –
Кто колбасой залежалой,
Кто застарелым рублём…
Смрад – огнедышащим жалом
Вербу сжигает и клён…

…Катят смердящую свалку
Вдоль погибающей ржи,
Будто бы с трупом каталку,
Полуживые бомжи.
2007

4. ПРОПАЩИЙ ЧЕЛОВЕК
Среди Москвы стоит пропащий,
Совсем пропащий человек,
Ледащий, пьющий, в норах спящий,
Страной потерянный навек.

Пустопорожний, жизнь влачащий,
Не обустроенный никем,
Как будто в пропасти лежащий,
Разбитый, ржавый «АКМ».

Я мимо шёл. Стоял пропащий,
Но милостыню не просил.
Кольцо Садовое, как хрящик,
Он будто бы перекусил.

И я подумал: смрад гремящий,
Или Москвы большой гарем
Его разбудят, и – пропащий
Вдруг превратится в «АКМ».
2007

5. ПОБИРУШКИ
На коленях – фуражки и кружки:
У церковных ворот, на траве,
Побирушки сидят, побирушки
В каждодневной, нелёгкой жнитве.

Славят Господа или в молчанье
Подпирают церковный забор.
Кто-то в корчах, а кто-то в печали
Тянет руки к спешащим в собор,

Здесь бомжи, инвалиды, старушки,
Обитатели грязных халуп.
Побирушки сидят, побирушки,
Просят деньги на хлеб и на суп.

Припекает их знойное солнце,
Возникает мираж или дым:
Сквозь струящиеся волоконца
Белый Ангел спускается к ним.

Гладит девочку, словно подружку,
Глянет девочка и расцветёт…
Он в её пожелтелую кружку
Незаметное счастье кладёт.

Скажет деду: – Успенья не бойся!
Сдует пепел с его седины
И с лица чуть живого пропойцы
Смоет копоть похмельной вины.

Старой нищенке вдруг улыбнётся,
Обещая невиданный день.
О бомжа молодого споткнётся,
Полыхнёт: – Взыдешь в свет, а не в тень!

Всем убогим подарит надежду
Очутиться в селеньях Творца,
И библейскою притчей утешит
Поглощённого тьмою слепца.

Обойдёт череду побирушек,
На растерзанный мир поглядит
И заплачет, и в небе закружит,
И слепец вслед за ним полетит.
2008

6. ВАРЬКА
В холодном, пустынном углу, неприглядная, корчится
Судьбу проклиная за кружкой палёной бурды,
Бомжиха бездомная – бывшая Варька-уборщица,
Упавшая в злую воронку российской беды.

Ей сытой не быть, ей волчицей не быть, но утробою
Она ощущает несчастья в родимом краю.
Бомжиха напьётся и в жизнь улетает загробную,
А утром опять прилетает на свалку свою.

С ней дружат ворóны и псы, тёмным небом прижатые,
Им Варька бросает – замёрзшими комьями – хлеб,
Почти в преисподней, в огромном российском бомжатнике,
Ей – Варьке – не сладко. Теплее – подвал или хлев.

Но Варька сидит на картонных коробках расплющенных,
Палёную водку по кружкам разлив на троих.
И с нею бомжи, эту водку зальделую пьющие,
Собак и ворон принимают за братьев своих.

И Варька поёт им про дуб и рябину-зазнобушку,
И пёс подзаборный, отдав ей частицу души,
Как волк подвывает, и тянут с ней вместе «Коробушку» –
На смятых коробках – зарытые в свалку бомжи.
2009

7. ПОЕЗД
Что стряслось на земле – не постичь!
Мчит по ней заблудившийся поезд.
Вон мелькнул цепенеющий «бич»,
В насыпь будто зарытый по пояс.

Полустанки, гнилые мосты,
Уходящие в прошлое тропы,
И кресты над землёю, кресты,
И пустые дома, и сугробы…

Там уже не наступит пора
Сеять хлеб, ждать в печи каравая,
Там – постылые ходят ветра
Вдоль пустынного русского края.

Там – в осколки разбившийся день,
И на фермах – разбитые окна,
И печаль, и среди деревень
Наркоман, теребящий волокна

Ожиревшей в полях конопли,
Да забытая слава солдата…
А ведь мы среди этой земли
Колос счастья лущили когда-то…
15.03.2011 г.,
станция Коршуниха

8. БОМЖАТНИК
У кого-то – драный ватник,
У кого-то – голый пол.
Вместе их собрал бомжатник,
Как фанатов – их футбол.

Теплотрасса, подземелье,
Долгострой, полуподвал –
Всё равно – одной постелью
Стал им жизненный провал.

Здесь не видно кровожадных,
Кто с бандитами на «ты»…
Их отечество – бомжатник
У кладбищенской черты.

Греют хилого плечами,
Чтобы холод не загрыз.
В темноте хрипят ночами
И собою кормят крыс.

Кто умрёт в углу смердящем,
На поверхность извлекут,
Бедолагу кинут в ящик
И на свалку волокут.

Так и ходят, и ныряют
То на свалку, то в подвал.
То ли бездну расширяют,
То ли штопают провал.
2012

9. В ГОСТЯХ У БОМЖА
Я встречаю бомжа, он живёт, в тектонической груде
Безобразных камней, неопознанный, полуживой.
Мимо годы идут, будто полые, голые люди…
Для кого он живёт и кому он знакомый и свой?

Я спускаюсь к бомжу в его тесное полужилище,
Я иду по трубе, а потом попадаю в дыру,
Где взрывается гул, будто нас преисподняя ищет,
Или чёрт на земле затевает шальную игру.

В закоулках трубы мы находим его амбразуру,
Некий свет из земли или с неба к нему заглянул,
Я случайно попал в эту штольню, а может быть, сдуру
Напросился к бомжу, словно время спиралью согнул.

Бомж хозяином вдруг ощущает себя в преисподней,
Приглашает к столу из базальтовых плоских камней.
Ставит водку со свалки, которую стырил сегодня
У другого бомжа ради странной персоны моей.

Мы сидим у бомжа. Полстакана – и стало уютно
В этой чёрной дыре, из которой не выйти уже
Ни стране, ни бомжу и не мне, что живём так беспутно,
Не надеясь найти просветленья в стране и в душе.
2017

Наш канал
на
Дзен

Вверх

Комментариев: