|
АННА ИЗРЯДНОВА
Золотая, дремотная Азия
Опочила на куполах…
Сергей Есенин
Москва для него началась поразительно.
Он плыл по Москве без руля и ветрил…
Гремела весна. Типография Сытина
Его привлекла, где он душу раскрыл.
Летел мимо слов, проявляя старание
Добиться внимания странных умов.
В те годы, в те дни было столько желания
Греметь в двух десятках московских домов.
Москва простиралась к нему в умилении,
Сквозь женские взгляды к успеху вела…
Тигрицы Москвы изгибались в томлении,
Но Анна Изряднова вдруг подошла
В печатном развале, как в пасти Везувия,
Под громоподобное пенье станков.
Изряднова Анна, какое безумие
Идти сквозь высокое пламя стихов!
– Откуда, Серёжа, в Москву вы приехали?
Вопрос прозвучал и потупился взгляд…
– Да я тут, увы! Со своими потехами,
Какие в печатный бы выстроить ряд!
Я сельский простак из села Константиново,
Вот Блоку намедни писанья принёс…
Зачем Богородица в свет меня вынула?
Но я бы хотел дотянуться до звёзд.
В ответ улыбнулась, припала Изряднова
К душе простака, к золотой голове.
Так жизнь началась и любовь не парадная
В парадной и грязной, опасной Москве.
* * *
Выхвачу у демократа-вора
Спрятанный за пазухой стилет.
Он завёрнут в тряпку триколора,
Где в помине русской крови нет.
Фронтовик, несущий свои годы,
Скажет мне под сполохом Побед:
– Знамя русской крови и свободы –
Это алый, светоносный цвет!
* * *
Рассвет – подозрительно грустный.
Что стало с посёлком родным?
Неужто – мой край захолустный
Уже не предстанет иным?
Не вскинет гречишные крылья,
Подсолнухом не расцветёт.
Себя не накормит обильно,
Гнездовье души не найдёт?
* * *
Поднимется в небо дорога,
Где в прошлом мы ищем себя,
А надо дойти бы до Бога
И ближних, и дальних любя…
Прибраться на родине малой,
Прибиться к родной высоте.
Пусть выглядит песня усталой,
Мученья неси на кресте…
* * *
Где прошлое? Еле заметно…
Век нынешний – злая печаль,
В нём крови и боли – несметно.
В грядущем – унылая даль.
Лаз в прошлое давнее – узкий,
Грядущее – вовсе дыра…
На гору взбирается русский,
И скачет, как лошадь – гора!
* * *
Мы – дикие, полые люди,
Никак не восполним себя.
Нас ýбыло и не пребудет…
Неужто, живём – не любя
Себя и затасканных буден,
Природы, глядящей со дна.
И, может, поэтому к людям,
Как зверь, равнодушна она.
БАГУЛЬНИК
На горé разметался багульник,
Как малиновых вспышек река.
Я сегодня раздольник, разгульник,
Приглашаю во двор облака,
Чтоб закрыли багульник туманом
И устроили мне торжество:
Лебединым построившись станом,
Подарили любимой – его.
* * *
Горчит полынь, горчит тысячелистник,
Исходит плачем стылая земля!
И как страницы горькой русской жизни
Листает ветер жухлые поля.
Качаются забытые растенья,
Бегут столбы полям наперерез.
И вдоль земли скользят немые тени,
В молчании сошедшие с небес.
* * *
Открылась бездна, звезд полна,
Звездам числа нет, бездне дна…
Михайло Ломоносов
Не дымится пространство, уж тихо и поздно,
По дороге небесной ходит светлый Господь.
И заснула Россия, и речкою звёздной
Проплывают планеты и лунный ломоть.
Сколько плотных веков над землёй просквозило,
Сколько звёздных миров прокатилось над ней.
И горючей тоской зазвенела Россия
Над печалью соборов, над сонмом полей.
Может быть, оживёт в новом времени Пушкин,
Может, Лермонтов бросит скитаться в раю,
Сдвинет с ним и со мной белопенные кружки,
И они зазвенят в сумасшедшем краю.
Полетит этот звон по дороге небесной,
Задохнётся дорога, от века темна…
И шагнёт Ломоносов на землю из бездны,
И пройдёт по земле ледяная волна.
АПОКАЛИПСИС
Взметнётся вихорь чернокрылый,
Поднимет пашни, тёмный лес,
Как будто мир земной на вилы
Поднимет огненный Гефест.
Взметнутся дальние причалы,
Погосты, омуты, кресты.
И это будет лишь начало,
Где нет ни дна, ни высоты.
И плоть земная обнажится,
Уйдут на небо цепи гор,
И жаркой лавой обагрится
Геракла каменный топор.
Уйдут навечно к звёздам – люди,
Достигнув царства своего.
И жизнь спасением не будет
Ни для кого, ни для кого…
* * *
Почему, скажи, так чудно, почему, скажи так странно
Нас судьба соединила в свете зимних вечеров?
Мы почуяли с тобою – жить ни поздно и ни рано,
Нелегко найти друг друга посреди слепых миров.
Неужели зимний вечер так судил, рядил, лелеял
Нашу встречу золотую? И дышал, и замирал,
Чтобы в жарком поцелуе мы найти себя сумели,
Чтобы ты заумирала, чтобы я заумирал.
Мы сплетали наши руки, мы ласкали наши пальцы,
Мы живительную силу друг из друга извлекли.
Неужели мы – живые – в тёмном космосе скитальцы?
Почему нашли мы землю и себя на ней нашли?
Я не ведаю, не знаю, что на небе приключилось,
Что стряслось на белом свете, чтобы встреча нас сожгла?
Почему соизволенье от Всевышнего явилось,
Чтоб любви неизъяснимой с неба молния сошла?!
|
ЛИДИЯ КАШИНА
Вы помните, вы всё, конечно, помните:
Звенела даль, пылал закат в огне.
Герани красные цвели на подоконнике,
И чья-то тень качалась на стене…
Спешили вы в Спас-Клепики знакомые
Ещё немало горьких дней и лет.
Его следы искали в тёмной комнате
И понимали, что поэта нет.
Но ждали всякий раз его сияния,
Надеялись на животворный слог,
Который оправдает ожидания, –
И белый свет ударит в потолок!
Он явится из неба леденящего,
Измерит вечность или темноту,
Увидит вас живую, настоящую,
Пристывшую к оконному кресту…
В надежде к вам стремительно придвинется,
Вы напряжённо встанете к стене,
И память в душу, как собака, кинется,
И загорится сердце, как в огне.
Ему, как встарь читать стихи захочется,
Он вас пронзит сияньем ножевым,
И с ним, как будто, дух святой упрочится,
И заиграет голосом живым:
Он вас обнимет, как и прежде – молодо,
Приникнет головою золотой,
...Вы вскрикнете над этим мёртвым золотом,
Над странгуляционной бороздой…
* * *
Светоносно живу на Байкале,
Светоросно по травам хожу,
Вы меня в тихой бухте искали,
А я с дерзким прибоем дружу.
Меня ветры, как флаг, полоскали,
А прибой, словно нерпу – таскал…
Я фартово живу на Байкале –
Я из солнца вступаю в Байкал!
ЗМЕЯ
Подарю свою рубашку изо льна, из сна живого,
Что соткал на диком поле, провалившись в колее,
Ниоткуда возвестившей – о себе! – во мгле лиловой,
Очень странной, очень дерзкой, изумительной змее.
Подарю себя однажды, как живительную кожу,
Извивающейся, гибкой и талантливой змее,
Чтоб струилась, становилось на меня во всём похожей,
И, обвив меня собою, оставалась в забытье.
От меня не уползала, не двоилась, не кусала,
Позабыла про кресало и писала в темноте,
И меня бы не бросала, ну а я – Дерсу Узала –
Её кожей став навеки, поселился б на хвосте.
Пусть не рыба-кит змеюка, но с ней можно жить и ладить,
Ведь змея с моею кожей – это кто же? Это я?!
Я с собой хочу ужиться и змею – любить и гладить,
Подарю её себе я: здравствуй, юная змея!
* * *
Ты мне нужней день ото дня,
В земной тиши, в живом полёте.
Ты вырастала из меня,
Из сердца нежного, из плоти.
Ты выбегала, как ручей,
Навстречу мне весной гремучей.
...Среди летучих дней, ночей
Нас обуял безумный случай.
Тобою ранен я насквозь,
Ты сто веком меня любила…
И потому – земная ось
Одним ударом нас пробила.
ВЕРГИЛИЙ
Чтó возле ада нам скажет сегодня Вергилий,
Ставший для Данте – прославленным поводырём?
Мы с ним соратники, адовы слуги, враги ли?
Данте в аду, а кого мы ещё подберём?
Ждут нас Горгона и Цербер и фурий преграда,
В коих таится последнего вздоха цена.
Данте и девять кругов злополучного Ада,
Круг замыкался и падала в бездну стена.
Помнил Вергилий все камни и все закоулки,
Где проходил неземной, неизведанный путь,
Но всякий раз запинался в безвременье гулком,
Мыслил обратно в пустынную брешь повернуть.
Стану Вергилием жизни, а кто станет Дантом?
Как страстотерпца, подобного Данте, найду?
Где же мне взять эту бездну ума и таланта,
Чтобы Вергилием быть в современном аду?
МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ
(Триптих)
1
Ты сбита влёт, ты влёт убита,
Гнездо над Родиною свито,
Но нет Отчизны, нет гнезда
И ты до Страшного суда
Дошла в любви непостижимой
К России, к дочери любимой,
И к сыну – посреди невзгод…
…Но грянул 41-й год…
2
И словно выдохлась Марина,
В душе означился исход…
Врагов и близких не корила,
Взошла на шаткий эшафот…
Простилась с миром и с кумиром,
Сын – был кумиром для неё
Маринин крик стоит над миром:
«Родное дитятко моё…»
3
Я был в Елабуге, Марина,
Я видел чёрный, смертный гвоздь…
Твой сын погиб… Он пулю принял,
Над ним горит рябины гроздь...
Ты пала раньше – в сорок первом –
В бою неравном, как в бреду.
...Я по Елабуге, по нервам,
Как будто по гвоздям иду.
КУСТУРИЦА
Эмир Кустурица возжёг себя под небом,
Где восходил луны летучий серп.
Эмир Кустурица таким бы прочным не был,
Когда б не жил в нём югослав и серб.
В нём больно Югославия горела,
Как Герника, убитая в войне,
И Сербия из тёмных туч смотрела,
В Господнем распахнувшемся окне.
Едва жива, она была на копья
Воздета и, убитая почти,
Ещё цвела, цвели её подобья,
И Черногории с ней было по пути
Кустурица для Сербии родился,
Он с нею был, как будто великан.
Кино снимал, с печалью породнился
И пребывал во времени цыган.
А жизнь, как чудо, вдоль печали длилась,
Кустурица печалился, снимал
И ночь, и день… И Господу на милость
Стал ктитором и Храм свой поднимал.
Кустурицу презрела Украина,
А он к России чувствами приник.
Кустурицы замедленная мина
Ещё рванёт Европы грузовик!
|
