Владимир Петрович Скиф
Скиф (Смирнов) Владимир Петрович родился в 1945 году в посёлке Куйтун Иркутской области. Детство прошло на станции Харик Куйтунского района. Окончил Тулунское педагогическое училище и Иркутский государственный университет (факультет журналистики). Поэтические сборники: «Зимняя мозаика» (1970), «Журавлиная азбука» (1979), «Бой на рапирах» (1982), «Грибной дождь» (1983), «Живу печалью и надеждой» (1989), «Копьё Пересвета» (1995), «Над русским перепутьем» (1996), «Русский крест» (2008) и дугие. Пишет стихи для детей, эпиграммы и пародии. Лауреат многих литературных премий. Живёт в Иркутске.
* * *
Как странен этот мир железа,
Кастета, камня и ножа.
Ребёнок плачет от пореза,
Святая Русь - от мятежа.

Кто нас полюбит, кто разбудит,
Заставит выбраться со дна?
Быть может, Валентин Распутин?
А, может, новая война?

Опять на четверть нас убудет,
Другую четверть понесёт
По свету, словно вихрь закрутит.
Мы, видно, прoклятый народ.

Наш мир и вправду неуютен,
Бессилен заново расцвесть.
Но если рядом есть Распутин,
То значит и надежда есть.

Ведь что-то впереди светлеет,
Ведь совесть русская болит.
И, может быть, нас пожалеет
Господь - и выстоять велит.

* * *
У забора — стойкий чернобыл.
Сени. Дворик.
      Сельские чертоги.
Сколько помнит,
           сколько позабыл
Этот дом, стоящий у дороги.

Он опять со мною говорит,
Стелет мне постель на сеновале,
Где звезда полночная горит…
И – гнилушка светится в подвале.

Где я с мамой по тропе иду,
В сумерках сквозь тёмные поляны,
Где луну ведёт на поводу
Или лошадь – конюх полупьяный.

Двор наш – через поле – прямиком,
Вот он
       уже к сердцу потянулся,
Пахнет огородом, молоком…
Вздрогнул я… и через век
                   проснулся.

…Ни кола на свете, ни двора,
Ни деревни нет уже, ни мамы…
Только в небе – чёрная дыра,
И в полях –
      заросших пашен шрамы.

СТАЛИНГРАД
И на земле не стало тишины,
И мир сошёл во мглу земного ада,
И Ангелы в окопах Сталинграда
Вставали в ряд с солдатами войны.

Летели пули плотною грядой,
Крошили кости,
       камни разрывали,
И ангелы-солдаты со звездой
Сквозь пули шли и редко выживали.

И тот, кто падал, тот – не воскресал,
Дробилось солнце в мелкие осколки.
Казалось, тёк свинец по небесам
В смертельной битве
                 у великой Волги.

Шёл в небе русский лётчик на таран,
Творили чудо ангелы-солдаты,
И – раненый – своих не чуял ран,
И превращались в танки – автоматы.

И было – лучшей – изо всех наград,
Когда в душе, как орден величавый,
Вставал непокорённый Сталинград,
В лучах своей непобедимой славы.

…В той страшной битве
                       немец проиграл.
«План Барбароссы» разлетелся в клочья.
И Паулюс – пленённый генерал,
Как башней танка, головой ворочал.

Звенела Волга, пел иконостас
И, сапогом раздавленный солдатским,
Немецкий дух, который их не спас,
Горел в котле великом
                      Сталинградском.

РУССКИЙ ВОЛК
Кривляется власть и торчит в телевизоре долго,
Пытается власть – воровские законы блюсти.
Я чую чутьём недобитого русского волка:
Нам надо себя в разорённой России спасти.

Сегодня страны, как великой державы, не стало…
Но мы-то – народ!? Или мы никакой не народ?
Поднимем на бой,
             как тогда, в сорок первом, заставы,
Чтоб Русь удержать, совершая крутой поворот.

Мы молча глядим, как жиреет несносное племя
Воров и бандюг, олигархов и крыс из Кремля.
Давайте засеем любви благодатное семя,
И вновь возродим опустевшие наши поля.

Мы долго готовимся, целимся мрачно и долго
В кривые ухмылки и в чёрную пагубу дней.
Не надо травить благородного русского волка,
Затравленный, он станет яростней,
                                       злей и страшней.

СИБИРСКИЙ ДИВИЗИОН
«Укрепрайон, укрепрайон» -
Откуда-то звучит ночами.
Восходит из войны печальной
Погибший в ней дивизион.

Он под Москвой,
         как твердь стоял,
Дивизион сибирской дали.
Он был из нервов и из стали,
Железу противостоял.

Он помнил Жукова слова
И слушал собственную душу,
Он снегом
      запахнулся
                   в стужу,
Когда за ним была Москва.

И к сердцу не пустил того,
Кто над Москвою
                  смерчем вился,
Дивизион с землёю слился
И весь погиб, до одного.

…Гудит Москва -
                  со всех сторон
Сегодня взятая врагами.
И у врагов под сапогами
Лежит родной дивизион.

* * *

Какой мороз!
            Во мгле туманной
Угрюмый лес закоченел.
И свод небесный,
                  бездыханный,
Как будто бубен – отзвенел.

Лазурь железная застыла,
И неподвижно в небесах
Стоит багровое светило,
Как будто воин на часах.

Мороз сжимает всё сильнее
Покров на речке ледяной.
Светило в небе костенеет
И вдруг становится Луной.

Диск затвердел,
                  покрылся коркой,
Свинцовый свет на землю льёт.
И кажется с Луны прогорклой
Вот-вот сорвётся тяжкий лёд.

ЖУРАВЛИ
В колыбели моей хризантемы цвели,
А осенние листья достались в наследство.
И летят журавли, и летят журавли
Сквозь меня, сквозь моё позабытое детство.

Вспомню нашу деревню и станет теплей
В непроглядном, как ночь,
и расхристанном мире.
Никогда не смогу позабыть журавлей,
Что летели по небу, играя на лире.

Дорогие мои, леденеет земля
И о первый мороз спотыкается осень.
Превращался и я в эти дни в журавля,
И кричал, и летел в светоносную просинь.

Горизонты мостили в глазах пелену,
На виске у земли бились тёмные реки,
Там тугие сомы прилипали ко дну,
И в тоску журавли улетали навеки.

Кто-то лунный свинцом заливал тишину,
Грызла лошадь ночная - пеньковые путы…
…Снова в детство,
              как в небо,
                      с утра загляну,
Там летят журавли без меня почему-то.

* * *

И будет спать во тьме вода,
И глубина не всколыхнётся,
Лишь на поверхности звезда
От бывшей жизни отвернётся.

Уйдут на дно мои года,
От них бессмертье отслоится,
И попытается звезда
На тёмном небе очутиться.

Ей будет холодно!
Тогда
Она сумет раздвоиться
И к жизни вызволит звезда
Меня, чтоб заново родиться.

* * *
На пятки века наступая,
Как оглашенный, я промчусь
Не мимо края, мимо рая
И сброшу с сердца тяжкий груз

Своих забот, иносказаний,
Своих немыслимых грехов,
Сердечных мук, глухих рыданий
И бремя тяжкое стихов.

Освобождённая от тягот,
Свободным воздухом дыша,
Среди смолы, цветов и ягод
Найдёт приют моя душа.

СОН
                  Мне кажется - придумали Дантеса,
                  И Чёрной речки не было и нет!
                  В пустом лесу остался пистолет
                  И пуля умирает среди леса.

                  А Пушкин Жив! Вон Болдино вдали
                  Ему открыло потайные дверцы.
                  Не убиенным остаётся сердце,
                  В котором - нежный образ Натали.

                   Владимир Скиф
                  «Баллада об Александре Пушкине», 1967 г.

                  Пушкин – просвещённый монарх.

                  Михаил Вишняков «Перо краевое» (Судьбы
                  писем в Сибири), 2004 г.

Мне снился странный сон,
                  где Пушкин - Император
Всея Руси и тем вполне доволен он.
Предерзостный поэт, рискующий оратор
Монархом на Святой Руси - произведён.

Во сне - забытый век,
                  как будто ждал реванша,
Он показал расцвет деяний всеблагих…
Во сне ли, наяву я видел это раньше
И многих заверял, что Пушкин не погиб.

И вот примчался сон не тройкой запоздалой,
А в залах зазвучал мазуркою, стихом.
И Пушкин проходил по этим шумным залам,
А утром уезжал охотиться верхом.

Он - Император, он - в вопросах и ответах…
У Пушкина в гостях - поэты, короли:
Он спорит о стихах; с министрами о сметах,
А вечером стремглав сбегaет к Натали.

Холёный, томный двор никак его не ранит,
Не бросит в тронный зал подмётное письмо.
Служители казны, привратники, дворяне
Учтивы и скромны - сиялище само.

А Пушкин вдалеке по зимним рощам рыщет,
Косoго стережёт, охотится на лис.
И Геккерену он ещё петлю подыщет,
В которой бы скорей коварный лис повис.

В привратники Дантес
                  на днях направлен будет:
На Невском - подавать одежду в кабаке.
…И вдруг проснулся я, тоскующий о чуде,
И рядом Пушкин сел с державою в руке.

* * *

Жизнь
прекрасна
и опасна,
Где с и я н и е Христа
Видит пред собою паства
У Соборного К р е с т а.
Есть
в народе
ощущенье:
в день
Святого
Рождества
паства
вымолит
прощенье
и останется
жива.

* * *
Кто знает тайну бытия?
Ни вы, ни я, никто не знает.
Дымятся космоса края,
Как рана чёрная, сквозная.

Куда, разлуками дыша,
Спешит душа в полёте кратком?
С бессмертьем встретится душа,
Но не приблизит нас к разгадкам.

* * *
Бог водит судьбами людей,
Нас окормляет неизменно,
А рок - за суетность страстей
Ломает нас через колено.

Бог бережёт нас неспроста
От самомненья и гордыни.
Кто помнит заповедь Христа,
Тот в небесах спасён отныне.

Я к Богу обращаю взгляд:
Прости меня, великий Боже!
Спасаешь ты и тех, – кто свят,
И падших - ты спасаешь тоже?

* * *
Потрогайте мой пульс -
                  он учащённей бьётся,
Чем бился у меня всего лишь год назад.
И в пламенном чаду, в любви мне так поётся,
Как только может петь многоголосый сад.

Потрогайте мой пульс! Моя душа смеётся,
И рифма так остра, метафора смела.
Мне пишется легко и это всё зовётся
Любовью, изнутри сжигающей дотла.

Качается земля, сдвигается планета,
Когда меня несут в ночи твои глаза.
И нет уже ни сна, ни света, ни полсвета,
Есть столкновенье тел и между них гроза!

Потрогайте мой пульс!
                  И пол России вздрогнет.
Закрутится листва и пыль в веретено.
Потрогайте мой пульс -
                  и вас сметёт с дороги
С листвой и кабаком, и пылью - заодно.

И обопрётесь вы - что делать остаётся? -
На мой горячий стих, дымящийся в огне.
Почувствуете вы: не просто сердце бьётся -
Вулкан моих страстей пульсирует во мне.

РУССКИЙ ВЫЗОВ
Эй, мужик-ротозей,
На страну поглазей,
Для тебя уже нет
здесь ни водки, ни крали.
Выпивоха и змей,
Ты проснуться сумей!
У тебя полстраны и полжизни украли.

Оклемайся скорей,
И хоть ты не еврей,
Стань чуть-чуть похитрей
на ветрах государства.
Сердце светом согрей
Посреди лагерей
И поставь мужика -
              с русской мыслью -
                                 на царство!
Помня эти слова,
Закатай рукава,
Расставаясь навек
с тёмной жизнью сивушной.
И в московскую рань,
Словно Муромец встать,
Чтоб столицу свою
                  разгрести, как конюшню.

Петербург и Валдай,
Леший вас забодай!
Поднимайтесь и вы
                  на большую работу.
Чтоб вспахал оратaй
Заодно - и Китай,
Да и бросил свой плуг
                  посредине Киото.

* * *
Чёрно-белое стадо вдоль неба бредёт,
Собирая осеннего поля отдарки.
Чует сердце: предзимье вот-вот упадёт
Без багряной листвы
                  за околицей жаркой.

В ночь вопьются иголки зелёной сосны,
И кнутом, как пастух,
первый холод ударит.
Чёрно-белое стадо уйдёт до весны
Пережёвывать,
                  сложенный в копна,
                                    гербарий.

* * *
Я не ревнитель постоянства,
Мне ближе ветреная высь.
Ты любишь долгое пространство,
Хотя повадками ты - рысь.

Ты любишь длинные дороги,
Теченье медленной реки.
И упоительные сроки
Всепожирающей тоски.

В пространстве ветер легкокрылый,
Теребит жухлую траву.
…Ты дверцы осенью открыла
В свой мир, где я теперь живу.

БОМЖАТНИК
У кого-то – драный ватник,
У кого-то – голый пол.
Вместе их собрал бомжатник,
Как фанатов – их футбол.

Теплотрасса, подземелье,
Долгострой, полуподвал –
Всё равно – одной постелью
Стал им жизненный провал.

Здесь не видно кровожадных,
Кто с бандитами на «ты»…
Их отечество – бомжатник
У кладбищенской черты.

Греют хилого плечами,
Чтобы холод не загрыз.
В темноте хрипят ночами
И собою кормят крыс.

Кто умрёт в углу смердящем,
На поверхность извлекут,
Бедолагу кинут в ящик
И на свалку волокут.

Так и ходят, и ныряют
То на свалку, то в подвал.
То ли бездну расширяют,
То ли штопают провал.

РАЗДУМЬЕ
Мою страну раздели и разули
И поселили в ней войну.
Но, наконец-то, снизошло раздумье
На мой народ и на страну:

Неужто мы поднять себя
                  не сможем?
Неужто не найдём домкрат?
На рынки повезли обозы кожи -
Содрал с народа демократ.

Что стало с бедной
                  русской стороною?
- Русь вопрошает из веков.
Случилось с Русью самое дрянное -
Не стало русских мужиков.

Над нами скалятся дурак и умник,
Хохочет Лондон, Анкара…
И раздирает мой народ раздумье:
А может действовать пора?

* * *
О, Боже мой! Как благолепна осень!
Какой рассвет, какая в поле тишь.
По небу осень солнышко проносит,
И ты - тиха - средь осени стоишь.

Вот подошла к берёзке, прикорнула,
Вот горькую рябину обняла.
Вот на коленях у меня уснула,
И так бы вечность целую спала.

ИДИОТ
Посреди всемирного заглота,
Посреди разломов и пустот,
Люди, вы встречали идиота?
Это я – тот самый идиот.

До всего рискующий домчаться,
Жаждущий в слезах или в крови
К нечестивцам властным достучаться,
Требующий правды и любви.

Рвущий своё сердце от работы,
В просьбах подставляющий плечо
Всем и вся!..
                  Такого идиота
Отыщите где-нибудь ещё.

Это я, идущий вдоль заплота
Вражьих слов, насмешек и кивков,
Слышу: – Вы встречали идиота?
Если нет, смотрите он каков!

Все стремятся плюнуть в идиота:
Женщины, предатели и власть.
– Получай! – шепчу себе. –
                                    Охота
На тебя лишь только началась.

* * *
Какое царство осени могучей,
Где золотые россыпи листвы,
Как царь, в награду от неё получишь,
И станешь пировать среди травы,

Среди пространства голого, немого,
Где призрачна, прозрачна пустота,
Неизречённым остаётся слово,
И равнозначна слову - немота.

Где свет берёз сияет удлинённо,
Синеет небо, пламенеет кровь.
Сосна на нас взирает удивлённо,
И льётся во все стороны любовь.

* * *
Гроза гремела на полсвета,
Катился гром из тишины.
Ты пряталась под крышей лета,
А я за пазухой весны.

Я по весенним дням шатался,
Там были у меня дела.
Я при весне бы и остался,
Да только ты меня нашла.

Корить, расспрашивать не стала,
Тебе ответы не нужны…
Ты, как щенка, меня достала
Из тёплой пазухи весны.

* * *
Дремлю на сеновале. Пахнет сеном.
Поют собаки, брешут петухи.
Я вдруг почую сквозь меня,
                  сквозь стены
Как будто люди - ломятся стихи.

Они галдят, они перебивают
Друг друга.
                  Катят,
                          как байкальский вал.
К душе ютятся, споры затевают,
И свары, аж дымится сеновал.

А я молчу, я строчками играю,
Но вдруг
        стремнину высверка
                  схвачу,
И лучшие из строчек выбираю,
И рифмы-заклинания шепчу.

Всю ночь пишу, как будто умираю,
Потом хвосты кометам тереблю,
Окно небес от ночи протираю
И до звезды на сеновале сплю.

* * *
                  Добро должно быть с кулаками…
                  Станислав Куняев

Добро должно быть с кулаками…
Сосредоточен, русич, будь!
И – в облаках, под облаками
Своей Отчизны не забудь.

Нас выставляют дураками
Все те, кому не по нутру,
Что, защищаясь кулаками,
Мы пробивали путь к добру.

Неспешно жили мы веками…
Но вот во времени другом
Мы, окружённые врагами,
Живём с разжатым кулаком.

Во многом мы виновны сами…
Добро должно быть с кулаками!
А если мы вернём добро
И штык, и саблю, и перо?

Поднимем в небо русский флаг
И сдвинем нацию в кулак?!

ОСЕННИЙ СОН
Я разорвал свой сон, как чёрную бумагу,
И начал жечь его на пламени души.
Но вдруг заплакал сон и проявил отвагу:
Он не хотел гореть и взвился: - Потуши!

В том сне витала ты, как раненая птица,
В забытом сентябре, в прозрачном тальнике.
Там расставались мы.
                  В моих глазах двоится
Видение твоё, как парус вдалеке.

Там, будто бы цветок, твой раскрывался голос
И что-то мне шептал и что-то говорил…
С теченьем быстрых дней ты там –
                  во сне боролась,
Душою трепеща и выбившись из сил.

И вдруг пропала ты, из осени исчезла,
Лишь в тонком тальнике остался света звон.
…В глухую темноту я отодвинул кресло,
И вышел из себя, и разорвал свой сон.

* * *
Мы по макушку в землю врыты,
А нам так хочется в зенит.
Но думы русские забыты,
И память русская звенит,

Как будто колокол небесный.
Как будто выдох всей земли.
Нас уничтожил век железный -
Себя мы в Господе нашли.

ЗАБВЕНЬЕ
Как неба седина, и как свинец - забвенье.
Забвение молчит, как в космосе дыра.
В забвенье нет луча, нет боли, озаренья.
Забвенье - это смерть на кончике пера.

Век Пушкина ушёл
и Блока век -
                  в забвенье,
В забвение ушла история Руси.
Созрело среди нас манкуртов поколенье:
Как омуты глядят - о чём их не спроси.

Забвеньем поражён, как будто бы проказой,
Моей России лик, и город, и село.
Народ не прошибить
                  простою русской фразой:
Давайте выживать забвению назло.

Поэзией родной свои омоем раны,
Вернёмся в Божий дом, одыбаем в тепле,
А то мы всей страной
                  сидим, как наркоманы,
На острой и слепой Останкинской игле.

Сидим в безглазой тьме, забыв своё рожденье,
Забыв, что мы - творцы, поэты, мастера…
Нас оплетает сеть всемирного забвенья,
И с неба нам грозит живая тень Петра.

* * *
И перед нами было поле,
По краю поля свет летал.
И горько плакала неволя,
Свой покидая пьедестал.

А мы на волю наши лица
Несли, как песню, сквозь года.
И в тальнике свистела птица,
Как не свистела никогда.

ПУСТОТА
А в сердце у меня нет радости и грусти,
Свинцовая в него вселилась пустота.
На небесах растёт надежды голый кустик,
А на земле горит - упавшая звезда.

Вселилась пустота в меня уже так плотно,
Как будто я себя в той пустоте заспал.
И превратился мир в стоячее болото,
Где правит пустота свой пустотелый бал.

Я маюсь в пустоте, здесь нет меня пустее,
Я пустотою сбит, как будто пулей влёт…
Прибился в пустоте к сгорающей звезде я,
Где злая пустельга над пустошью поёт.

О ЛЮБВИ
Шла жизнь моя легко и плавно,
Никто не будоражил кровь…
Я вдруг узнал совсем недавно,
Как расточительна любовь.

Она порой под небосводом
Затеять может пылкий бал.
Махнёт крылом
                  над тихим бродом,
И по тебе ударит шквал.

Она слетит голубкой кроткой
У глаз, у сердца ворковать.
Вначале кажется короткой,
Где можно раз поцеловать.

И вдруг обнимет, засмеётся,
Разбудит спящего меня
И нежным чувством разольётся,
Как солнце в середине дня.

С ней можно долго целоваться,
Теряя мысли и слова…
Ей можно страстью называться,
Ей можно всё!
                  Она права.

* * *
Позабытые поля. Озими да пашни.
И струится шёлк с небес нежно-голубой.
Посреди полей сосна -
                  крепкая, как башня,
Укрывает полземли или нас с тобой.

Осень медленно течёт яркою листвою,
По берёзовым стволам, по твоим плечам.
И кричит, кричит тоска жёлтою совою,
И качает под сосной временный причал.

Упаду на землю я, будто павший воин,
Обниму тебя в любви силой неземной.
А уедешь от меня - я, как волк, завою
Под холодной, ледяной, чёрною сосной.

* * *
Я расставаний долгих не терплю,
И - чтобы рана - душу бередила.
Я не люблю, а, может быть люблю
Ту, что всю жизнь из сердца уходила.

Забыть былое! - я себе велю.
Как эта осень дали изжелтила.
Люблю ли я? Мне кажется: люблю,
Но быть с тобою - сердце запретило.

Вот я луну под голову стелю…
Моя судьба твою судьбу простила.
Люблю ли я? Ах, Господи! Люблю!
Кричу, чтоб ты навек не уходила.

* * *
Как в зеркале кривом,
                                средь мира
Россия держится едва.
Но выговаривает лира
О ней высокие слова.

Небесный свет
                  для глаз раскатан,
Земля готова для труда.
Но дремлет плуг и спит лопата
В пустой деревне у пруда.

Россию пестует раскольник,
Готовит глотку - для земли.
И так пронзительно и больно
Кричат на небе журавли.

Стою у солнечного прясла,
И мысли о беде гоню…
…Чтоб ты, Россия не погасла,
Готовлю из любви броню.

Ты не злорадствуй,
                  мир сторонний,
Что для России мы - балласт.
Душа Россию не уронит,
Россию – русский не предаст!

Сердцам от верных слов
                                 не сбиться,
Глазам от света не устать.
И вам, властители-убийцы,
Русь не убить, не растоптать.

ЗЕМЛЯ
На самой глубине алеющего утра
Проснусь и замираю, и от него таюсь.
Средь сизых облаков,
                  среди туманов утлых,
Как будто рыба омуль
                  в сетях рассвета бьюсь.

То кану, то взовьюсь, сверкая опереньем,
То чайкой голубой качаюсь на волне.
Мне кажется Байкал
                  моим стихотвореньем,
Я в нём себя таю, а он живёт во мне.

Моя любовь к родной
                  земле
                           непостижима.
Между моей душой и вечностью земли
Совсем зазора нет.
                  Мы с ней нерасторжимы.
Мы в космосе - вдвоём!
                  Друг друга мы нашли.

В кромешной темноте я продышал оконце,
Когда дремал рассвет и спали тополя,
Чтоб тёплое, как печь,
                  уже вставало солнце,
Чтоб грелась и цвела родимая земля.

* * *
Уже Покров с небес скатился,
Моей тоской покрыл поля.
Лес белой смертью нарядился,
Покрылась саваном земля.

Душе болеть тоскою больно,
Она звучит внутри меня,
Как звон церковный,
                  колокольный,
А сердце требует огня.

А сердце бьётся так тревожно,
Так выразительно стучит
И, забывая осторожность,
Всей кровью чувственной
                                    кричит

О невозвратности дороги
И о превратностях любви,
Где бродят чёрные итоги
И умирают соловьи.

Жду поцелуев, света, счастья,
Слов: «Самой близкой назови!»
А с неба сыплется ненастье
И холодеет снег любви.

* * *
Явленье утра. Тьма раскрепостилась.
Уже порозовели небеса,
Над волглым лесом тишина сгустилась,
Чтобы разлиться в птичьи голоса.

Вот-вот уже ударят птичьи трели,
И тьма поднимет крылья на излёт.
Любовь себя
                  по всей земле расстелет,
И моё сердце к счастью припадёт.

Всё высветится чувствами живыми,
И все печали выгорят дотла,
Из трелей - птицы составляют имя,
Которое любовь во мне зажгла.

ВЗЯТИЕ КРЕМЛЯ
Я чуял, знал, что варвары нагрянут,
Для них Москва была,
                  как тульский пряник
С её дворцами и её Кремлём.
Они не только душу ей изранят,
Не просто древний город испоганят,
А будут рвать и жечь Москву огнём.

И варвары пробили крепь оплота,
Они вошли в Кремлёвские ворота,
Где раздавался колокольный звон.
Они громили отчие красоты,
Они кромсали вечные высоты,
Был даже воздух ими взят в полон.

И вид Кремля вдруг оказался страшен:
Горело небо.
                  С раскалённых башен
Рубиновые звёзды вниз текли.
Иван Великий был обезображен,
Он, как кострище, покрывался сажей,
И варвары царь-пушку волокли.

Был даже полк засaдный уничтожен,
А на Москве правитель
                  с пьяной рожей
Звонил в Нью-Йорк о взятии Кремля.
И посреди глухих многоэтажек
Дымился кровью даже Сивцев Вражек,
И Сталина – почуяла земля.

Он шёл легко вдоль Старого Арбата
Незыблемою поступью солдата,
Минуя Храм Спасителя Христа.
Великий призрак, для врагов расплата,
И на груди его горела свято,
Ещё никем не взятая звезда!

ПОСЛЕ ПРОЧТЕНИЯ КНИГИ В. Г. РАСПУТИНА
«Эти 20 убийственных лет:
Беседы с Виктором Кожемяко»

Передача власти от первого российского президента из рук в руки второму российскому президенту состоялась при условии неприкосновенности первого. Парламент эту неприкосновенность вместе с царскими льготами утвердил специальным законом. Стало быть, никто – ни сам первый, ни сам второй, ни парламент, ни общество – не сомневался в праве на «прикосновенность» и возмездие по заслугам.
Валентин Распутин «Эти двадцать убийственных лет», М., Алгоритм: Эксмо, 2011 г.

Гаснет истории свет,
Годы во мраке проходят.
Двадцать убийственных лет
Нас супостаты изводят,

Чтобы померкло в глазах,
Чтобы не смог возродиться,
Русский мужик и казак,
Город, село и станица.

Чтобы погиб атаман
В битве последней за русских,
Чтоб умирал наркоман
В Сызрани или в Иркутске.

Сколько ушло на тот свет!
Кровью сплошной оросили
Двадцать убийственных лет
Нашу больную Россию.

Едет правитель в авто,
Чтоб охмурять стадионы…
Может, он скажет за что
Кремль погубил миллионы

Верных России людей,
Воина и ветерана,
Лучших крестьян и детей
Бомбами зла и обмана.

Нынче наказанных нет,
Все они в славе и в силе.
Двадцать убийственных лет
Власть добивает Россию!

* * *
Александру Казинцеву

Звенит надо мною большое стеклянное небо,
Царапает душу колючая, ломкая высь.
Ещё далеко до осеннего первого снега,
А птицы, как пули, уже в никуда понеслись.

За ними душа, словно ласточка,
                  в небо рванулась,
За край горизонта ушла и на самом краю
Крылом зацепилась за Родину и оглянулась,
И с лёту упала на тихую землю свою.

Упала, уткнулась в пожухлые, горькие травы,
Забыв улетевших в невечное прошлое птиц…
Ей стали ненужными почести,
                  вестники славы,
Ей только б с молитвою
пасть перед Господом ниц.

Покинули Родину птицы и, может быть, правы…
Травинки приникли к моей измождённой душе.
И небо, как зеркало,
                  не отразило Державы,
Стеклянной Державы,
                  которой не стало уже.

ТОСКА
Холодный космос долгий, вечный,
Он поселился у виска,
Как седина, как полог Млечный,
В котором движется тоска.

Тоска – угрюмая комета,
Которую открыл Галлей,
Вся изо льда, как с того света,
Без обжигающих углей.

Себя в полнеба расстилая,
Летит в бездонной тишине,
Не убывающая, злая –
Тоска, назначенная мне.

* * *
Совсем иным не стану я мгновенно,
Не откажусь от памяти своей,
Но не смогу всё также вдохновенно
Искать тебя среди опавших дней.

Я не смогу летать над зябкой пашней,
Среди влюбленных в этот мир ворон.
Сегодня я, как без вести пропавший,
Среди осенних чёрных похорон.

ЛЕТУЧИЕ ВОЛКИ
Сыпь, тайга, золотые иголки,
Расстилай молодые снега.
Посмотрю, как летят твои волки
Сквозь охотника и сквозь века.

Это вовсе не волки, а птицы:
Так они распластались вдали.
Только снежный дымок серебрится,
Как в осенней степи ковыли.

Ни оскала, ни смертного воя
Не услышим – ни я, ни тайга.
Только дерево треснет кривое
Да ударит в Луну кабарга.

Звёзды свалятся с неба, как с полки,
Куропатки застрянут в снегу,
И приснятся летучие волки
Мне, заснувшему в зимнем стогу.

* * *
В тиши синица засвистела,
Осенний возвестила день.
И день пришёл, и облетела
Моя печальная сирень.

Уже осыпались пионы,
Исчезла трепетная сень
И в диком ветре бьёт поклоны
Моя печальная сирень.

Затмилось небо серой сталью,
Посёлки дачные пусты.
Невыразимою печалью
Покрылись голые кусты.

Глазницы окон смотрят слепо,
А осень делает разбег.
Уже вот-вот сорвавшись с неба,
Обнимет землю первый снег.

И усыхают, тают астры,
От острых первых холодов.
И лишь Байкала
                  звучный раструб
Гудит на тысячи ладов.

ПОЗЁМКА
Завивает позёмка земные концы,
Серебрится змеёй
                  за синеющей далью,
Засыпает осенней реки останцы,
И в душе у меня стекленеет печалью.

И леса, и поля застилает, как дым…
Человек под собою не чувствует тверди,
Пропадает в позёмке,
                  как будто над ним
Не позёмка летит, а дыхание смерти.

Протыкает позёмка бревенчатый дом
И таскает за космы пустое болото…
Над землёю летят, будто некий фантом,
И скрипят деревянные крылья заплота.

Вместо стёкол в окне - чёрно-белая мгла,
И душа не поёт, и дорога затмилась,
Словно в щели небес вся земля протекла,
И позёмкой в ночи
                  даже тьма задавилась.

* * *
Опять взойдёт зелёная звезда,
Ночной перрон
                  разлуками задышит.
Мир пополам разрежут поезда,
Где я тебя в объятьях не увижу.

Сырой вагон умчится в никуда,
За ним – хвостом –
                  осеннее ненастье.
На рельсах кровь оставят поезда,
Как пуповину – перерезав счастье.

В провал разлуки рухнут города,
Печаль размоет радости границы.
И только и тёмном небе
                                    сохранится.
Зелёная, студёная звезда…

* * *
Красной жаровней пылает закат,
Или в огне моё сердце сгорает.
Ветер колючий – лесной музыкант
На золотой камышинке играет.

Что он играет? О чём он поёт
В вечном своём неустанном полёте?
Ветер забыть мне тебя не даёт,
Что расставалась со мной на болоте.

Дыбом вставала осока-трава,
И загоралась от крови заката…
…В ночь покатилась моя голова,
Как за любовь неземную расплата.

Ветер свистел: – Никогда, никогда
Осень с любимою – не повторится…
…В зябкий кочкарник
                  сорвётся звезда,
И в темноте – пустота загорится…

ЗВЕРЬ ИЗ БЕЗДНЫ
Ах, Россия моя, ты становишься мне чужедальней,
В моём сердце растёт ощущение зримых потерь.
Я совсем не хочу ни молвы и ни славы скандальной,
Но скажу: – Ты – дыра и в заветное прошлое – дверь.

Зверь из бездны пришёл, черноту изрыгая из пасти,
Он Россию пожрал,
                  как солому – всеядный огонь…
Зверь из бедны – страну разорвал на кровавые части,
В каждой части он – герб!
                  Моё сердце в тоске захолонь!

Зверь из бездны в Кремле
                  заселился, как гнусная особь,
Чтобы камнем сердца начинялись у высших особ,
Чтоб служили они чёрной бездне, а Родина бoсой
Понесла по земле – укокошенной нации – гроб.

Зверь из бездны взалкал
                  и завыл сам собой потрясённый,
Он вставал на дыбы, разгрызал пустоту, как слепой.
А по небу летел лишь младенец, от бездны спасённый,
И остатки России он нёс в небеса за собой.

ИСТУКАНАМ
Хорошо на свете жить болвану,
Хорошо на свете – дураку,
Но, наверно, лучше истукану
Жить в России на своём веку.

У него – железные подошвы,
У него – чугунные слова,
У него – латунные ладошки,
У него – пустая голова.

Истуканов мы создали сами,
Перед ними упадая ниц.
Истукан ворочает глазами
Посреди базальтовых глазниц.

Истуканов по стране засилье:
Явится чиновник-истукан
И ползёт по матушке России,
Будто бы чугунный таракан.

Истуканам – лучшие отели,
В хрусталях и золоте жильё,
Коньяки и ляжки Куршавеля,
Веселись, российское жульё!

Будем пить водяру из стаканов
В грязных забегаловках, в пыли
За родимых наших истуканов,
Что на смерть Россию повели!

* * *
Как хорошо идти по свету,
По краю звёздного пути
И славу русского поэта
Державной поступью нести.

Как хорошо служить России
И знамя чести поднимать.
Как горестно своё бессилье
В служенье этом понимать…

ГРЕЧИХА
В широком поле тихо-тихо,
Нигде работа не видна,
И не растёт крупа-гречиха,
А ходит-бродит сатана.

Он отчебучивает лихо
Победоносный танец дна.
И разве вырастет гречиха
Там, где танцует сатана?!

БУЛЫЖНИК
Убийственный булыжник боли,
Он в сердце, кажется, растёт…
Но сердца
              бедного
                  без боя
Упрямый разум не сдаёт.

Он сердце слушает и слышит,
Как льётся
             сквозь булыжник
                         кровь.
И может быть, уже не дышит
Внутри булыжника любовь.

Булыжник в сердце у поэта,
Как будто
             врос
                  в живую плоть…
И кажется – булыжник этот
Никто не сможет расколоть.

ЗАГАДКА
На небесах разверзлась складка,
Разлился свет во все края,
И вылетела из небес загадка
О вечной тайне бытия.

Загадка превратилась в птицу
И полетела вдоль земли.
За нею двинулись гробницы
И устремились корабли.

За нею ринулись народы
И даже сдвинулись пески,
Но птица – на земные своды,
На лбы – навесила замки.

На страны бросила границы
И в тёмном, словно ад, краю
Ударилась о землю птица,
Сверкнула и ушла в змею.

И если время приближало
Кого-то к тайне бытия,
Огнём выплёскивая жало,
Смертельно жалила змея

Всех, кто безумству на потребу
К ней приближался среди сна:
И путешественников неба,
И мореплавателей дна…

Изобретателей машины,
Завоевателей миров,
Змея затмила, иссушила,
Не принимая их даров.

Потом змея вернулась в камень,
А камень смог загадкой стать.
И человечество веками
Её стремится разгадать.

* * *
Душа стала слепнуть и в мороке чёрном таиться,
И ждать потрясений, и острые звёзды глотать.
А тьма всё темней, но душа слепоты не боится,
Она обострённее чует земли благодать.

Душа стала меркнуть, но света она, в самом деле,
Во тьме не теряет,
над бездной, как солнце, висит.
Душа не забыла ни гор, ни глубоких ущелий,
Ни белых метелей, где русское горе сквозит.

В ней столько любви и тревоги,
в ней столько боренья,
Что кажется снова, черпнув благодати земной,
Душа обретёт свои силы и острое зренье,
Спасая Отечество, не постоит за ценой.

ВЕЛИМИР ХЛЕБНИКОВ
                  Русь, ты вся – поцелуй на морозе!
                  Велимир Хлебников

Нет подобного выклика в прозе,
Чтоб вокруг зазвенело, как пир…
«Русь, ты вся – поцелуй на морозе!» –
Боже мой, Боже мой, Велимир!

Как суметь так влюбиться в Россию,
Так её ощутить и понять,
Чтобы горечь и згу пересилить,
Нежным сердцем Россию обнять?!

Обыватель пройдёт мимо мира,
Не услышит ни хруста снегов,
Ни стихов, ни любви Велимира,
Что взвихрился на стыке веков.

Он, имевший всесилие дара
Так! – со словом, –
                  как с небом играть!, –
Был ещё Председателем Шара
Всей Земли! И не смел умирать…

Но смело полземли от пожара,
И – сквозь смрад –
                  угасающий мир
Полз к ногам Председателя Шара,
Но спасти мир не смог Велимир.

Лишь услышал речение Бога:
«Высота упадёт до земли –
И поднимется в небо дорога,
Чтоб себя мои агнцы спасли…»

…И почивший, как сказано, в бозе,
Наш поэт нам оставил слова:
«Русь, ты вся – поцелуй на морозе!»
Слава Богу тебе… Ты – жива!

ФРАНСУА ВИЙОН
                  Я – Франсуа, чему не рад! –
                  Увы, ждёт смерть злодея.
                  И сколько весит этот зад,
                  Узнает скоро шея.

                  Франсуа Вийон

«От жажды умираю над ручьём…» –
Пел Франсуа Вийон неугомонный.
А я опять – в безумии своём –
От жажды умираю над Вийоном.

Как петь и плыть в оковах той любви,
Которая ведёт тебя на плаху?
Никто не скажет ей: – Останови
Кровопролитье, не убей со страху!

Вийон, и ты был в сердце поражён
Любовью острой… А любовь – зараза.
Кинжал не над тобой ли занесён
Под вопли адвокатов Сермуаза?

Твоя заря, твоя любовь – тюрьма.
За то, что был влюблённый и рисковый,
Тебе судьба назначила сама
Идти сквозь вечность, Франсуа, в оковах.

И я с тобою рядом протоптал
Свою к колючей проволоке тропку,
Где взрыв любви – сознанье разметал
И бросил сердце в солнечную топку.

ШАРЛЬ БОДЛЕР
                  Я ведьму юную на выручку зову…
                  Шарль Бодлер

С Бодлером – неспокойно рядом быть,
В его стихах увидится такое,
Чего не отпугнуть, не позабыть,
Не пережить. И ты лишён покоя.

Как пикой ты пронзён его судьбой,
Себя с неё не сдернёшь, не отринешь.
Сидишь над ним глухой, полуслепой,
И плен его стихов – не отодвинешь.

Он жил в разладе с миром и с собой,
Познавший боль и горечь с малолетства,
Парнаса рыцарь, гордый и скупой,
Творящий пир с Голгофой по соседству.

В Бодлере ты находишь сам себя,
И, мрачных соответствий не нарушив,
Молчишь и мрёшь, страницы теребя,
«Цветами зла» прокалывая душу.

К тебе, сквозь тушью пролитую хмарь,
Спешат креолки, ведьмы, проститутки.
И шепчешь ты: «О женщина, о тварь,
Твои лобзанья ласковы и жутки!»

Ты пропадаешь среди тёмных сфер,
То странных птиц, то женщин обнимая.
И вдруг из боли явится Бодлер,
Стихами-кровью темноту смывая.


Комментариев:

Вернуться на главную