Ныне, признанный не только в нашем Отечестве, но и во всём мире и названный воистину великим, иркутский, сибирский драматург Александр Вампилов на веки вечные связал своё имя с Байкалом. Здесь, неподалёку от Лимнологического института на высоком берегу Байкала установлен памятный знак – мраморная глыба с его портретом. Этот скорбный памятник обозначает место гибели Вампилова в холодных волнах Байкала в августе 1972 года. Вампилов истово любил Байкал, стремился, как можно чаще, бывать на его берегах, и очень хотел поселиться на Байкале рядом со своими близкими друзьями – Валентином Распутиным и Глебом Пакуловым.

Снято немало документальных кинолент о жизни Вампилова, в некоторых из них часто повторяют перевёрнутые кадры сидящего в лодке драматурга, и авторы фильмов делают тем самым акцент на неотвратимости его гибели в Байкале. И, действительно, шутливые эксперименты оператора несут в себе это жуткое пророчество. Мне, как и многим, знавшим Вампилова, не хочется верить в это роковое предначертание судьбы, но странного, мистического в нашей жизни предостаточно. И ощущение того, что эти кадры не случайны, меня не покидает долгие годы.

Да, много снималось фильмов, но ни в одном из них не был снят дом Глеба Пакулова на Байкале, откуда ясным августовским полднем, не подозревая, что уходит навсегда, ушёл в самом расцвете своих творческих сил, уже состоявший великий драматург Александр Вампилов и обратно не вернулся.

Мне хочется рассказать о своей последней встрече с Александром Вампиловым, которая случилась в Иркутске 17 июня 1972 года за два месяца до его гибели.

Меня в моей жизни всегда сопровождает число семнадцать: 17 февраля 1945 года я родился, 17 мая 1946 года родилась моя первая любовь – Люба Кельчик, 17 июня 1964 года меня призвали в армию, 17 ноября 1968 года я демобилизовался из армии, 17 января 1981 года родилась моя младшая дочь Саша, 17 июня 1972 года я в последний раз встретился с Александром Вампиловым, 17 сентября 1996 года умерла наша общая с Валентином Распутиным тёща Молчанова Виктория Станиславовна, жена известного сибирского поэта Ивана Ивановича Молчанова-Сибирского – и таких примеров, связанных с числом 17, очень много.

В Иркутске есть знаменитый старинный дом «Коммерческое подворье», который долгое время принадлежал Иркутскому академическому драматическому театру им Н. П. Охлопкова. Хотя это было общежитие драмтеатра, в нём, кроме артистов и режиссёров, костюмеров и бутафоров, жили художники, работники иркутского радио и телевидения и какие-то древние старушки-пенсионерки.

В 1972 году я учился на втором курсе отделения журналистики Иркутского государственного университета. А годом раньше я женился и у меня появился сын Игорь. Семья наша у мамы с отцом огромная – восемь детей. На то время старшие из сестёр Клава с Валентиной и брат Виталий уже отпочковались от большой семьи и жили отдельно, но нас всё ещё оставалось с родителями пятеро. Я порывался жить отдельно, хотя нам с моей бывшей женой Татьяной и сыном Игорем родители выделили комнату в трёхкомнатной квартире.

В одной из своих творческих командировок я познакомился с театральным режиссёром Жорой Гавриловым, который посоветовал мне поселиться в «Коммерческом подворье».

– А как? – спросил я.

– А так, сходи к Саше Вампилову. Он сегодня в фаворе. Его ценят и режиссёр Симоновский, и директор театра Юра Пархоменко. Саша с ним поговорит и, я надеюсь, тебе дадут комнату в нашем общежитии.

И я решился на разговор с Вампиловым. Позвонил ему утром 17 июня 1972 года и он, несмотря на занятость, пригласил меня к себе домой. Уже тогда Саша получил хорошую трёхкомнатную квартиру на улице Дальневосточной, 57 – а, кв. 45 с окнами на Ангару и во двор дома. Накрапывал дождь. Я надел плащ и отправился по адресу, продиктованному мне Сашей по телефону. Поднялся на площадку второго этажа, позвонил. Открыл Саша:

– Проходи, старик. Ты в плаще, дождь идёт? А я и не смотрю в окно.

– Да, крапает…

– Плащ определим на вешалку, – Саша сдёрнул с меня плащ и повесил в прихожей, – проходи, посидим в кабинете.

Из соседней комнаты раздавался стрёкот пишущей машинки.

– Оля печатает первые сцены моей новой пьесы, не будем ей мешать. Она хорошо разбирает мой почерк, да и пора мужу помогать, тащить литературное тягло, – Вампилов пропускает меня вперёд, – садись на диван.

Александр Вампилов и Глеб Пакулов

Комната, в которой работает Вампилов небольшая, в ней стоят шкаф, стол, с лежащей на нём рукописью, чистыми листами бумаги и книгами, стул, диван-кровать, которая днём превращается в диван. Над диваном прибито несколько афиш, среди которых две самые любопытные: «Прощание в июне» – первый спектакль, поставленный в Иркутском драматическом театре режиссёром Владимиром Симоновским в ноябре 1969 года и афиша «Двух анекдотов» (в будущем «Провинциальные анекдоты»), поставленных 30 марта 1972 года Георгием Товстоноговым в БДТ. На афишах автографы и восторженные слова артистов в адрес автора пьес: «Саша, мы тебя любим!», «Ты – наш лучший драматург!» и ещё много добрых слов и пожеланий.

– Саша, можно спросить? – осторожно говорю я, оглядев кабинет, – а как называется твоя новая пьеса?

– Несравненный Наконечников. Эта пьеса почти про меня, про молодого драматурга. Чувствую в себе необыкновенные силы, думаю, что через два-три месяца закончу. Надеюсь, что получится что-то неожиданное, вкусное, – а теперь излагай, что тебя привело ко мне?

– Саша, если сможешь, поговори с Юрой Пархоменко насчёт комнаты в «Подворье». У меня сын родился. Мы с Татьяной оба учимся. Трудно без своего угла, а в «Подворье» иногда селят не только актёров, – говорю я правдиво и убедительно, – может быть, там найдётся свободная комната.

– Свободное жильё там вряд ли есть, но я слышал, что кто-то из наших артистов переводится в Хабаровский театр. Такие перемещения часто в театрах случаются. Актёры то в Москву на биржу катаются, то сами договариваются с режиссёрами и снуют туда-сюда по стране. Верю, старик, что тебе повезёт, – улыбается Вампилов своей удивительной, незабываемой улыбкой, – я поговорю с Юрой Пархоменко непременно. По телефону не люблю говорить, а завтра буду в театре и твой вопрос возможно решим. А сейчас я хочу подарить тебе свою книжицу, выпущенную издательством «Искусство». Вампилов достал из стола небольшую книгу «История с метранпажем» подписал «Володе Смирнову на добрую память. А. Вампилов. 17 июня 72 г.»

– Спасибо, Саша! И за книгу спасибо и за хлопоты, – растроганно сказал я и принял такой редкостный подарок.

– Не стóит благодарности. Читай на здоровье.

– Да, я и так всё твоё читаю везде, где только увижу и в театр на все премьеры стараюсь попасть. А, вообще-то, я больше люблю читать твои пьесы, чем смотреть в театре. Читать интереснее.

– Ты смотри! – удивился Вампилов. Я тоже больше люблю читать, чем смотреть. Но я уже отравился сценой. И теперь я сам проигрываю свои вещи, как режиссёр. Многие постановщики трактуют моих героев не так, как я вижу их и чувствую сам. Но с режиссёрами спорить трудно, хотя я уже учусь отвоёвывать у них свои позиции.

– Саша, – вдруг вспомнил я, – а ведь у меня сохранились твои письма с тех времён, когда ты работал в «Молодёжке». Я посылал свои первые стихи в редакцию и мне от тебя, как от литконсультанта приходили нахлобучки.

– Ну, и что же? Серьёзные нахлобучки?

– Кое-где ты меня хвалил, но чаще ругал.

– И как? Тебе это помогло? – Вампилов лукаво засмеялся.

– Ещё бы, такой профессиональный взгляд на поэзию не часто приходится видеть.

– Да я же не поэт. В ранней юности пробовал что-то писать в рифму. Сейчас и не помню что. Но стихи очень люблю. В нашей семье всегда ценили поэзию, – взгляд Вампилова затуманился, он замолчал, видимо, вспоминая что-то родное, сердечное, – а я, кстати, тоже слежу за тобой. Ты растёшь, развиваешься. В Ангарске на конференции неплохие стихи читал. У нас ещё есть время, прочитай что-нибудь своё, – Вампилов поддержал меня ласковой улыбкой.

– Можно я три стихотворения прочитаю?

– Валяй, старик, я слушаю.

Я очень сильно волновался, самым первым прочитал стихотворение о деревне, о маме:

Весенний сок забился в почках
И, как малютки-воробьи,
Рассада мамина в горшочках
Раскрыла клювики свои.

На нашей улице - скворечник
Скворец-красавец заселил.
Я снова дома.
И, как прежде,
Я Зорьке пойло посолил.

Чтоб вкусно ей, духмяно елось,
Доставил сена косогор.
А петуха - чтоб лучше пелось -
Пустил с хохлатками во двор.

Температура нулевая.
Весною дышится вольней.
Рассаду мама поливает
И разговаривает с ней.

– Когда ты это написал? – заинтересованно спросил Вампилов

– В 1964 году, в армии. Я тогда очень скучал по дому.

– Хорошие стихи, настоящие, без дураков, – серьёзно сказал Саша.

– А второе я написал о Лермонтове. Очень люблю Пушкина и Лермонтова.

– Я тоже люблю! Читай, – боднул пространство Вампилов и, кажется, проник своим взглядом в самую глубину моей души. Я на всю жизнь запомнил этот всепоглощающий, внимательный взгляд, это напряжённое смуглое лицо и не широкие, какими их изображают в памятниках, а заметно-округлые, славянские скулы с широко открытыми русскими глазами.

Я стал читать стихи о Лермонтове:

Кто чашу горя накренил
Над Машуком
тем смертным летом?
Кто дождь тяжёлый обронил
Над умирающим поэтом?

А ветер бился и кричал,
И тело травами окутал,
Чинары древние качал
И гибель с колыбелью путал.

О, этот гром над головой!
О, сердце, принявшее выстрел!
Гремит Кавказ, а под Москвой
С деревьев - раненые листья.

Сплетались волосы с травой,
Со смертью жизнь переплеталась.
Природа смыть позор людской
Грозой полночною пыталась.

Но ей убийства не избыть,
Как не избыть молвы в народе,
Что кровь Мартынову не смыть
И супостату Нессельроде.

Их тени бродят у черты,
Где навзничь тело распростёрто,
Где чёрный демон высоты
Сам на убийц накликал чёрта.

– Зримая картина. Есть напряжение, тревога, состояние природы угадано. Хотя эти стихи больше от знания и ума, чем от сердца. Мне, всё-таки, больше нравятся стихи предыдущего плана, пережитые тобой конкретно. Читай!

– А это опять о деревне:
На елях снег лилово-розовый,
Рассвет похож на снегиря.
В деревне ровный свет берёзовый
И крепкий запах января.

Ещё секунда и покатится
По небу солнечный клубок,
И пряжа инея покажется
Нам золотисто-голубой.

Пойдём с тобой поля расписывать
И пряжу тонкую тянуть.
Свяжи мне солнечными спицами
Из этой пряжи что-нибудь.

– Какое славное, образное стихотворение! — воскликнул Вампилов, — и рифмы интересные «спицами» – «расписывать», «покатится»– «покажется». – А мне твердят, что это евтушенковская рифма. Хотякорневые рифмывстречаютсяу многих других поэтов идаже в русских частушках.

– Да, у Евтушенко много корневой рифмы. И он иногда уж слишком этими рифмами жонглирует, рифмует, например «страхи – старухи», «цирк – циркуль». Это уже никуда не годится, – заключил Саша.

Из разбора стихов Евтушенко было ясно, что Вампилов – большой знаток поэзии. В то время многие упивались стихами Евтушенко, Вознесенского, Роберта Рождественского и Беллы Ахмадулиной. Поэтическая четвёрка считаласебя этакой "могучей кучкой",кастой,и Вознесенский запечатлел её вэкстравагантных стихах, посвящённых Ахмадулиной:

Нас много. Нас может быть четверо,
Несёмся в машине, как черти.
Оранжеволоса шофёрша.
Икуртка по локоть – для форса.

Ах, Белка, лихач катастрофный,
нездешняя – ангел на вид,
хорош твой фарфоровый профиль,
как белая лампа горит!

Вампилов относился эстрадным поэтам ровно, без особого восторга, выделяя из этого ряда только Беллу Ахатовну. И то, может быть, потому что был с ней хорошо знаком во время учёбы на Высших литературных курсах. Но более всего к тому времени Вампилов не просто прикоснулся, а зачитывался, согревался лучшими образцами русской современной поэзии, так называемой «тихой лирики», к которой относил, прежде всего, Николая Рубцова, Анатолия Передреева, Алексея Прасолова, Станислава Куняева, Василия Казанцева и Николая Тряпкина, но не поэтов-эстрадников, хотя их тоже знал. Знал он и любил выдающегося русского поэта Павла Васильева, расстрелянного совсем молодым, в 28-летнем возрасте. Более того, в начале семидесятых Александр познакомился и подружился с самим Николаем Рубцовым и Рубцов с нежным чувством относился к Вампилову, верил в него и даже посвятил Саше два стихотворения. Первое шутливое, всего шесть строк, но со значительной припиской-посвящением:

Саше Вампилову, по-настоящему
дорогому человеку на земле
без слов о твоём творчестве,
которое будет судить
классическая критика
Я уплыву на пароходе,
Потом поеду на подводе,
Потом ещё на чём-то, вроде…
Потом верхом, потом пешком
Пройду по улице с мешком —
И буду жить в своём народе!

И второе стихотворение, тоже короткое, но очень сердечное и по-рубцовски неожиданное, глубокое:

Саше
Ужас в душе небывалый,
Светлого не было дня,
Саша Вампилов усталый
Молча смотрел на меня.

Брошу я эти кошмары,
Выстрою дом на холме.
Саша, прости мне пожары
Те, что пылали во тьме…

От Саши я ушёл счастливый и окрылённый. Выскочил на улицу и вдруг услышал голос Вампилова из форточки:

–Ты забыл свой плащ!

Я повернулся к нему, махнул на прощанье рукой и не стал возвращаться.

Через три дня я уже поселился в «Коммерческом подворье» на втором этаже в комнате № 16. В этой истории опять с помощью Саши Вампилова и Юры Пархоменко я оказался рядом с моим мистическим числом – цифрой 17. Поблагодарить Сашу я так и не успел. У него этот год был очень насыщенным:

С начала года он находился в Москве. Работал с Товстоноговым над спектаклем «Прощание в июне» для театра им. К. С. Станиславского.

В театре им. М. Н. Ермоловой начались репетиции «Старшего сына», который решил поставить московский режиссёр Геннадий Косюков. 30 марта в Ленинграде на Малой сцене БДТ состоялась премьера спектакля «Два анекдота». В эти же дни был подписан договор с «Ленфильмом» на оригинальный сценарий. Из Ленинграда Вампилов снова возвратился в Москву, чтобы договориться с Иллирией Сергеевной Граковой, московским редактором и другом, о том, что осенью они начнут подготовку первого сборника пьес. Саша поведал ей о своём желании возвратиться к прозе, писать роман, многое в своём творчестве начать по-новому... После майских праздников уехал в Иркутск с тем, чтобы в сентябре вернуться в Москву. Возобновил работу над пьесой «Несравненный Наконечников», обдумывал пьесу «Квартирант». В этом же году вышла в свет первая монографическая статья поэта и критика Николая Котенко «Испытание на самостоятельность», посвященная творчеству Вампилова. Пьесы иркутского драматурга рассматриваются в обзоре Людмилы Булгак «Время в пьесах молодых» (журнал «Театр», 1972 г., № 5). Были и неприятности. Весной пьесу «Прошлым летом в Чулимске» цензура изъяла из свёрстанного номера альманаха «Сибирь». В июне, уже после нашей с ним встречи, Саша поехал в Красноярск, где присутствовал на сдаче спектакля «Прощание в июне».

Это был такой взлёт! И не просто везение, а настоящие, серьёзные победы на его тернистом, изнурительном пути. Это было достойное, добытое гениальным вампиловским талантом признание, истинное признание драматурга, прошедшего через многие испытания и трудности.

И вдруг всё оборвалось. Нелепая, трагическая гибель Александра Вампилова взорвала театры. Его оплакивал весь творческий мир, вся страна. Уход драматурга такой величины – это страшная, невосполнимая потеря для всего Отечества.

Как было горько жить на свете особенно первые дни после его смерти. В душе зияла такая дыра, такая безысходность, что хотелось завыть в тёмном безлюдном углу. Первое время он мне часто снился живым. Причём, это было настолько реально, что я просыпался то в четыре, то в пять часов утра и думал, а может и вправду он жив? Ведь мы только что общались, говорили о Наконечникове и я снова читал ему свои новые стихи. Часто повторялся сон, похожий на явь, как я выхожу из подъезда, на котором написано 17 июня, и Вампилов мне кричит, что я забыл свой плащ. Я понимаю, что надо вернуться, сказать что-то недосказанное, повернуть время вспять, заставить часы идти наоборот. Но кто-то глухо стонет во мне:

– Ты с ним попрощался в июне…

Вверх

Комментариев: