| |
ВОЛОГОДСКАЯ ВЕСНА
Фланелевый сугроб истаял на глазах,
вороны мрачные серчают на погоду,
внучок идёт-бредёт из садика в слезах:
не дали прыгнуть в пруд, как бегемоту.
На рынке городском вновь семена в цене,
а про картофель сразу говорят, что "старый".
Субъекта мрачного не разглядеть в толпе,
извечен спор старушек бесконечно-ярый...
Пусть за окном в обвал последний снегопад,
среди ворон объявится отшельник-ворон,
едва ли кто в тоске оглянется назад,
лишь расстегнёт у куртки зимней шире ворот...
* * *
Я еду по родине милой
Сквозь реки, поля и леса,
И с прежней таинственной силой
Вбираю в себя чудеса.
А разве не чудо – берёзки,
Вон там – на высоком холме!
На них серебрятся серёжки –
чеканили их в Костроме!..
А разве не прелесть – улыбка
той девушки в летнем кафе,
где пела таинственно скрипка
о вечно заблудшей душе.
А как не любить мне деревню
у тихой речушки ПолОз,
и мрачный, таинственный ельник,
притихший до радостных гроз.
А где-то за Сухоной снова
распелись мои соловьи!
Красуются скромной обновой
В деревне землячки мои…
Я еду по родине вечной,
и тихие песни пою,
с такой же улыбкой беспечной
как если б проснулся в раю.
* * *
Думаю, куда б поехать?
За окном – снежком всё веет.
А сосед машину чистит,
будто лошадь скаковую.
Он её и так и эдак,
сразу видно – к а к он любит!..
Ни жену, и ни другую –
никогда так не ласкает...
Ибо символом свободы,
ибо даже частью рая,
ибо снова наслажденьем,
ибо счастьем всепогодным –
для него вот эта лошадь,
пусть из пластика и кожи,
но с мотором, словно сердце...
Лучше б так любил другую,
иль жену на самом деле,
жизнь его бы стала краше...
А снежком всё веет, веет...
* * *
Как в трёхстишье по-японски:
Ветер. Вьюга. Знак беды.
Видно будет нынче скользко.
Нет, не время для ходьбы...
Растоплю пораньше печку,
буду слушать вой в трубе,
прикажу потом сердечку
всё забыть в своей судьбе...
* * *
Солнце светит ярко-ярко –
неужели к нам весна?
Вдруг нечаянным подарком
много света... без тепла.
Нет, природу не обманешь,
«минус» десять – это «у-хх»!
С холодом в бега играешь,
натянув большой треух.
Шевелишь быстрей ногами,
хоть куда-то да в тепло,
с запотевшими очками –
знать, к кому же занесло?..
Ведь, такое в детстве было,
даже вспомнить-то смешно,
оба уха, как… кадила,
дотронусь – ох, горячо!
Но не в «минус» десять, к слову,
были зимы холодней, –
возвращаюсь в детство снова –
с каждым годом всё нежней…
Как прожектор солнце светит,
только мало мне тепла…
О весне душа загрезит:
эх, скорее бы пришла!
* * *
Опять голубые рассветы
В прозрачном, но стылом окне...
С печальным вопросом: ну, где ты,
И что там, в твоей стороне?..
И что же с тобой происходит,
О чём сожалеет душа,
И кто по утрам всё трезвонит,
Надежды тревогой круша?..
Смотрю в бесконечные дали,
На крыше считаю ворон...
Лучи от небесной медали
Украсят сейчас небосклон.
Дневные заботы заботят,
Спадает с души пелена...
Так годы в разлуке проходят,
А мы всё стоим у окна.
* * *
На пробу в Тотьме воздух сладок,
и пахнет клюквенным вином –
его божественный осадок
едва ли мы осознаём.
Нам пить его бы понемногу,
чтоб заглушить свою тревогу.
Вот солнце на краю заката
ложится медленно на бор,
всем от светила хватит злата –
таков небесный приговор.
Но нам для счастья вечно мало,
так в горе всех поистрепало.
Пусть, оценив безмерность боли –
сгорит за Сухоной закат! –
И будет снова в божьей воле
на чёрном небе звёздопад…
Случится нам зачётом вновь –
и жизнь, и слёзы, и любовь.
* * *
Электричка, причалив к перрону,
распахнёт мне широкую дверь,
отправляюсь к далёкому схрону,
где сопит добродушный медведь...
Бедолага не знает про гостя,
он витает теперь в облаках:
то малину сбирает он в горсти,
то медок украдёт впопыхах,
то на речку выходит за рыбкой,
хоть она ускользнёт между лап,
он тогда удивляет улыбкой:
ну какой же я, право, простак...
Над берлогой парок безмятежный,
спит Михайла, не ведая бед!
Как прекрасен покой белоснежный,
где ничто не похоже на бред.
Я забуду про эту разведку,
никому не скажу где и был,
надломлю лишь еловую ветку,
чтоб Топтыгин весною простил...
ОТКРОВЕНИЕ
Не боюсь теперь я опозданий,
и на остановках не стою,
мне не надо взбалмошных признаний,
но не лезьте в жизнь мою.
Не галдите вороньём нахальным,
не сучите ножками вослед,
я не буду... куличом пасхальным,
коль не стал за столько лет.
Позади меня остались склоки,
радость поражений от побед,
и давно прощаю экивоки
тем, кто молод и не сед.
Никого врагами не считаю,
всех забыл сейчас и навсегда!
Просто так по жизни я гуляю,
не опаздывая никуда…
* * *
Сегодня сад наш утонул в листве,
открой окно и ты увидишь это!
И как бы полетать там, в синеве,
где, кажется, пока сияет лето…
Уже пугает пустота в саду,
и угнетают голые деревья:
нет, в этот сад я больше не пойду,
чтобы не знать ни грусти, ни томленья
о том, что бесконечная зима
своим долготерпением измучит,
и саваном укроет задарма
всё то, что нам теперь наскучит.
Как странно всё-таки устроен человек,
он мается от бренного пейзажа,
он думает: как долог будет век,
и дремлет у ворот Петрова стража.
|
* * *
Теперь в лесу бесшумней и прозрачней –
листва смягчает для шагов тропу,
и я, не став душою алчней,
всю позолоту и багрянец соберу...
Ведь знаю: это всё так тленно,
и обратится в новый прах,
но всё ж стою коленопреклоненно,
как самый нежный вертопрах...
Ещё цветут последние ромашки,
гудит над ухом запоздавший шмель,
никто не поднесёт мне водочки рюмашку,
никто не скажет, что я старый пень.
Вот потому сильнее сердце бьётся,
вот потому так вольно дышит грудь,
пусть надо мною небо не сомкнётся –
туда ещё не выбран путь...
ОКТЯБРЬСКОЕ
Октябрь. Переживём и это.
Свернуться в трубочку и сохнуть на печи.
Просить своё талантливое эго
о том, чтоб позабыли палачи.
В окне торчит разбитая посуда
из синих звёзд и взбалмошной луны.
Там обо мне нет больше пересуда,
как нет и надоедливой шпаны.
Пора собраться, выйти на дорогу:
о, как прекрасна ночью тишина!
Я что-то бы хотел сказать и Богу,
но раздражает пьяная луна.
ЗАПИСЬ В ДНЕВНИКЕ
Жизнь свою, как новую тетрадь –
заполняешь с первой страницы:
будет что потом вспоминать:
скажем, стены этой больницы.
Вдруг услышишь грачей за окном,
перебранку базарных тёток,
мужичонка спешит за вином –
видно нервы уже под током.
Забуксует большой грузовик
и забрызгает грязью прохожих,
постовой, позабыв дождевик,
вдруг на курицу станет похожим.
Это всё, что я вижу в окно,
(что тут нового для поэта?)
Я забыл это всё давно...
Так, штрихи небольшого сюжета.
* * *
Чистый лес просыпается утром
Голосами проснувшихся птах.
Отчего мне так больно и трудно,
Рассыпаются листья во прах.
И никто мне не скажет ни слова.
Я спокойно и тихо лежу.
Бытия проступает основа,
Отодвинув ночную межу.
* * *
Уснуть бы в глухомани,
и долго-долго спать,
пусть не разбудят сани,
в которых едет мать…
Куда она под вечер,
дорогу замело?
Тулуп отдавит плечи,
колено затекло.
На небе роем звёзды,
молчат вокруг снега,
неведомы им грёзы,
да стихла и пурга…
Куда ты нынче, мама?
Давно закончен путь!
Умоюсь я слезами,
пытаясь всё ж заснуть.
НАКАНУНЕ ВЕСНЫ
Зиме – конец. А дров мы наломали!
Как бы – случайно, как бы – не всерьёз.
Мы не того, понятно, ожидали,
мы не хотели беспричинных слёз.
Казалось, не для нас метут метели,
(за пазухой у Боженьки живём),
и мы с тобою так красиво пели,
по вечерам, когда, порой, вдвоём.
Пусть за окном стонала злая вьюга,
бесовский наигрыш гудел в трубе,
я твёрдо знал, что ты – моя подруга,
и я небезразличен стал тебе...
О том и спорили, где были раньше,
жалели, что не встретились в пути!
И говорили: будь бы мы помладше,
могли бы, взявшись за руки, идти...
Зиме – конец! И время ледохода
всё ближе подступает на реке!
Я снова жить хочу среди народа,
хоть жизнь моя, порой, на волоске...
* * *
Без всяких, похоже, коленец,
И глянешь: да, вроде – весна!
И что-то полегче наденешь,
И кофе не выпьешь до дна…
Нам допинга больше не надо,
Внутри закипает любовь,
И всё мне в округе – отрада,
И жизнь начинается вновь.
* * *
Две стрекозы, осот, и солнце.
(Я наблюдаю всё в беспечном сне.)
Как блюдце мелкое, озёрце,
и камушки на жёлтом дне.
Там – тишина. Там – ветер нежный.
(Меня там нет за давностью веков.)
И я, душою безутешный,
Не вижу в облаках слонов…
В РУССКОЙ ДЕРЕВНЕ
Александру Цыганову
В деревне нашей снова
Осенне-жёлтый день…
Печальная корова
Косится на плетень,
В пруду примолкли утки,
Не слышно петухов,
И дождь вторые сутки
Смывает грязь с мостков.
Бредут детишки в школу –
Не выучен урок:
И будто по «подколу» –
Некрасова стишок!
Про дедушку и зайцев –
Давно ль была весна?
И ледоход авральцем –
Запруда снесена!..
А лето промелькнуло –
Лови его, лови! –
С малиной обмануло,
Не додало плотвы.
Тянуло с сенокосом,
Скупилось на грибы –
Лишь на охоте с лосем
Досталось всем пальбы…
Но вот и дни короче,
Тревожней вечера,
Мрачнее стали ночи,
Дожди как из ведра.
Никто нас не обманет,
Никто нас не простит:
И будто бы в тумане
Жизнь так и пролетит…
* * *
Седое утро. Скучно в доме.
А не пойти ли нынче в лес?
И передать привет воронам,
Готовящим себе насест.
В их деловитости спокойной –
Без крика и без суеты, –
Все признаки системы стройной,
Семьи, но как-то без мечты…
Зато грачи прижались к людям,
И над посёлком – шум и гам:
Среди предсвадебных прелюдий,
Быть не должно жестоких драм.
Идти ли в лес? Или в посёлок?
Часовню вижу впереди!
Мой разум будет вечно стоек
С запасом веры и мечты.
|
