Григорий СПИЧАК (Сыктывкар)
|
Иноземцева ИноземцеваВ музее строителей Сыктывкара одно время работала директором Галина Иноземцева. Как редактору многотиражки «Голос строителя», мне время от времени приходилось с ней встречаться, и постепенно я проникся к этому человеку своеобразной симпатией. Галина была фанатичкой. Она была настолько фанатичной, что даже любовные истории, которых, казалось бы, в юности не избежал никто, и те прошли мимо неё. Такая «че гевара» в юбке и жила, как «монахиня социализма». У неё была одна любовь – коммунизм. И одна вера – в людей, братство, великую миссию советского народа.
Работала много, тяжело. Вспоминала, как на сквозняках застужались молодые девчонки: «Однажды, в самый канун Великого Октября, нужно было сдать дома напротив университета. Холодина была градусов за двадцать. Но все время раздавалось: «Быстрее-быстрее, к юбилею». Несколько вечеров к ряду мы не уходили домой до 11-12 часов ночи. Приедет парторг вечером, привезёт сумку бутербродов: «Ай, молодцы девочки, давайте ещё поднажмём!» Мы работали воодушевлённые, с песнями, с чувством, что делаем очень важную для страны работу. Идея, как говорится, была! Так сейчас никто не работает».
Грозовой эпизодВ ночь с 14 на 15 июля 1979 года в северной части г. Свободного на автопарк нашей части произошло нападение вооруженных людей. Я был начальником караула из четырнадцати человек. Услышав выстрелы на посту №2, где стоял в это время таджик Абдумалик Бабаев, я поднял дежурную смену, не вскрывая ящика резервов боекомплекта, выскочил с группой из шести человек в парк. В караулке остался помначкара, выключен свет, заняты огневые точки у окон, на выходе и на внешнем периметре караульной площадки. Лупасили молнии, гроза разыгрывалась нешуточная. Оно и понятно — когда ж нападать-то, погодка самое то...
… С конца июня замполит капитан Панченко на инструктажах взвинчивал нас «особой ответственностью» - реально гибли люди по гарнизону, в том числе прямо на постах — мотострелки — 1, артполк-1, танковый — 1, рембат — 1,... пропали без вести два сапера на понтонных сводках на Зее. - Против нас китайские «ночные тигры». Название грозное, но не ссать. Они босота китайская, они не столько сами что-то тут шебуршат, сколько уголовников подкупают — жгут вот...Сельхозтехника склады горят, две фермы и совхозное управление горит,...Тревожащие вылазки. Тактика такая у них тухлая. На Серебрянке основания деревянных переходов попилены... ...И вот — нападение. Бабаев наш был где-то внизу, среди машин. Орал, как резанный, по-таджикски и стрелял очередями. Хлесткий выстрел с той стороны. И та-та-тах, та-та-тах. Короткими лупит Бабаев. Фонарь на его вышке не горит. Это потом мы узнаем, что вторым выстрелом был сбит фонарь. Стрелок в лампу не попал, но пуля киданула жестянку так, что лапочка разлетелась.Первый выстрел был по Бабаеву и, как промахнулся стрелок,учитывая степень их подготовки - честно говоря, чудо... Темень по правому флангу, две лампы по левому флангу у ворот КПП в грозе и ливне понимания точки, откуда стреляют, не давали. Но с поста №1 , с завала строительных бочек с водой (там же и котел с застывшей смолой — со стройки бокса) кричал боец: «Они прямо в поле...прямо. От полевых кухонь прямо...Прямо.». И в поддержку впулил очередь в предполагаемое пространство. Они?...значит их несколько. Значит, боец видел, как минимум двух. Помню, что дал команду растянуться (нам шестерым кучей тут было совсем ни к чему), что дал команду двум бойцам закрепиться — одному у тех самых полевых кухонь , их по четыре штуки в два ряда стояло ровно в середине парка между первым и вторым постами, другому под «Уралом», стоящему кверху рылом на списанном артиллерийском лафете. В парке каждый квадратный метр знаком, а тут оступались, скользили, матерились. И вот два выстрела в нас. Динькнули совсем близко, прям фьюти-фьюти. Ножки-то тут отнимаются. Вспышку я заметил . Впорол туда подряд четыре или пять одиночных и съехал тоже за одну из полевых кухонь. Забор парка — это два ряда колючей проволоки. Под ней они залезли? Конечно. Зачем им поверху. Но один уходил именно поверху. Откуда он взял тряпки, мы узнаем потом, но перемахнул он один барьер довольно легко, с той стороны отстреливался его напарник. Был ли он за второй линией колючки? Был ли на территории парка? Заложил ли что-то на подрыв? Мы не знали, но учитывать приходилось и такое развитие событий. Ахнет счас позади тебя бензовоз, и будешь ты, как гриль. Застрелят в идеальной подсветке? Нет. Любоваться будут. Часовой орал с первого поста: "Один ранен. Один ранен» И мы увидели во вспышке молнии, что раненый... прыгает на руках. Второй пытается его тащить, но тот, раненный, толкается руками и прям, как лягушонок, прыг, прыг... Мы к забору, перелезать его по накинутым бушлатам и брезентухе... Нет. Опять стали стрелять. Типа, не спешите , солдатики, мы вас на заборе-то повесим. Теперь откуда стреляют «тигры» видят мои все. Бьем в несколько стволов. Во тьму, "вникуда", в то, что кажется... Гробовая тишина.
От КПП, вокруг парка по проселку бежит прапорщик, что-то кричит. И мы понимаем, что если мы не зацепили этих, то сейчас они прапорщика снимут — он забегал в тот сектор, где становился виден на фоне далекого света от дороги в деревне. Бах!. Нет прапорщика. Падает, как скошенный. Быстрее, чем падают мишени. Пуля вошла в висок. Как будто стреляли с трех шагов. Мы опять стреляем «туда» - в эту чёрную безнадежную бездну ночи... Почему безнадежную? Потому что знаем — там дальше начинаются размывы песка между сопок. Как лабиринты. Нам их там не взять. Тем более этим числом — нет, не взять. ...Потом нам вынес весь мозг особый отдел. И военная прокуратура. Долго. Героев не было. Все были «ублюдки,долбо...бы, шахматисты (это ругательство такое было у нач.штаба) и « и т. п. Картина боя была при восстановлении понятна и проста. Наш караул выполнил свою задачу - защитил объект. А двоих «ночных тигров» через дней десять загнала оперативно-тактическая группа истребительного батальона. Мне даже в оцеплении ещё раз «посчастливилось» стрельнуть. Теперь только «шумнуть», для острастки. «Тигров» живыми не взяли. Один застрелил другого (раненого), потом сам застрелился. Нам рассказывали какую-то фантастику. Что у них прибор был, который одним импульсом отправляет что-то типа телеграммы. Причем она довольно длинная может быть. И перехватить её невозможно... Я эти сказки вспомнил потом, когда СМС-сообщения появились. Почти через двадцать пять лет...
А что особый отдел? Пошагово нас проверили — всё мы делали правильно. От первого шага до последнего. А мозги высушили тем, что пытались «взять на понт». Вместе с пошаговой реконструкцией следователи сами для себя придумывали штук пять спектаклей: «а вот так могло быть? А вот так?». Да могло-могло...Но было не так. Но больше всего плешь проели за две вещи. Ну, первая-то ещё как-то понятна: «Почему у тебя, Спичак, при такой стрельбе расход патронов, как на Курской дуге?». И считают, и считают... И все равно рожков десять, по их мнению, получается потрачено лишних. А второе — вы будете смеяться - «Спичак, а какого хера у тебя в полевых кухнях бушлаты хранятся? Прямо в котлах!! А костюмы у тебя там не хранятся? И откуда брезентовые покрытия с номерами артполка?». ...- Товарищ, капитан, ну для удобства мы,ну делать нам не хер было. Ну картошку мы носили в чехлах. А в полевых кухнях стирку устраивали... Вранье, конечно. Но тут тот случай, когда полная чушь — это самое то!
Никто не считал- Ты уж позвони, паря, да узнай - что-на они думают? Век та гряда наша была… Степанович-то знат. Да-да… Как не знат? – знат. Рядом жили. – Мавра подтягивает концы цветастого платка, морщит красный нос. Шмыгает. – Век жили – да чей-то понесло мужика на нашу землю? Мы с Колькой в гостях у его матери Мавры. Гости недолгие – на выходные, грибов собрать, на рыбалку сходить, если погода позволит. Тетка Мавра по нашему с Колькой разговору догадалась, что я в газете работаю. Тут же – с вопросом: огород Чупровых, Николаевой семьи, сельсовет решил передать ветерану войны, соседу, Петру Петровичу Чалышеву. Неожиданно вся эта передача получилась, как с бухты-барахты. «Моя земля, - хлопает себя по бедрам тетка Мавра. – Ядрена Леш, моя земля всегда была…». Ветеран Чалышев просил сельсовет, чтобы его наделили землей рядом с домом, а сельсовет взял да и отколол такой вот номер – отнял огород Мавры в пользу Петра. Тетке Мавре, конечно, выделили взамен огород….За околицей. Все чин чинарем. А она, видишь, говорит, «ядрена Леш», и не хочет понимать сельсоветовсие фокусы. Колька – Николай то есть – мужик спокойный. Годам к сорока, наверно, и я такой же буду. Он пригласил сходить «на разбираловку».
… Когда мы с Николкой пришли вечером на разговор, дядька Петро за стол пригласил. Бутылку достал, за хрусталем в сервант полез. Он крепкий мужик – ветеран дядька Петро – вдовый, хозяйственный и все про льготы знающий. Мы за стол не успели сесть, а он уже говорит Кольке: - Ты, Кольша, насчет огорода пришел? – и кивает головой. - Ага, насчет огорода…Не серчаешь? Правильно, не серчай. Я попросил то, что мне положено. Понимаешь? По закону – как ветерану. А уж как сельсовет делил – Бог ведает… Колька – мужик молчаливый. На гриб-боровичок похож – ростом не вышел. «После войны жрать нечего было, так с чего вырастешь-то?». Колька на свой маленький рост не обижался, все равно он в свое время в деревне самую красивую девку в жены взял. Не мордобоем и наглостью – душой взял. Светлый он парень. И не только потому, что уж седой наполовину… Николай сидит и кивает дядьке Петру. - Тебе положено, а матери моей, значит, не положено? Ты живой, а моего бати нету. Что ж ему – метр на два всего, что ль, положено? Не так. Тебе, конечно, положено, но не так… Петр Петрович пожимает плечами, подливает водку, придвигает к нам закуску и болтает. Что-то весьма относительно оттяпанного огорода. Николай все так же кивает ему головой – привычка у него такая. Согласен он с человеком, или не согласен, а все равно кивает. Дурная привычка – не поймешь его… А еще он всегда собеседнику смотрит не в глаза, а куда-то в горло. То ли из-за маленького роста у него такой взгляд, то ли потому, что он всегда мучительно стесняется. Матери-то ведь он всегда смотрит в глаза, жене, детям, мне, дружку своему, тоже в глаза смотрит. А другим в глаза смотреть почему-то стесняется. Да тут еще разговор не из легких – дядька Петро ведь Кольку бесштанного помнит. Между прочим, Чалышев тоже стеснялся, пока мы не выпили. А выпили, - посмелее стал, увереннее. Коля ему доказывает, что огород этот всегда был «нашенский», Петр Петрович разводит руками – земля-то, мол, все одно сельсоветская. Я как дурак – пришел вроде разбираться, а сижу тетеря тетерей и слушаю. В окошко видно, как пасутся красивые лошади на неправильной береговой дуге речного шара. Четыре гнедые лошадки и одна белая с таким же белым жеребенком. Травушки им дала погодка в этом году. Уже и отава до брюха… Раньше речной шар был ровным правильным заливом, а теперь вода стала отступать и открылся неправильный берег. Зря здесь вырубили кустарник. Совхоз расширял свои поля: выиграл десять метров, а проиграл берег речного залива. Большие поля у совхоза, кромки их так далеко втыкаются в лес, что даже расстояние определить трудно. Брызжет солнце. Самым натуральным образом брызжет меж розовых облаков. Капельки солнечных брызг запятнали совхозное поле и полоску леса вдалеке… Красиво в окошке дядьки Петра, но…огород, черт побери, все равно не его. Если по совести. - Тебе, Кольша, земли мало? – теперь Коля смотрит уже в глаза дяде Петру. Выпил да осмелел. – Ты попробуй подними ее, землю-то… Ладошкой, стоп-сигналом, тормозит моего дружка дядька Петро. - Ты мне, паря, не загибай насчет «подними». Я ее наподнимался. Ты еще с соплями по колено ходил, а я – наподнимался… - он тычет в окошко за реку. – Матка-то твоя помнит, как мы робили. - Правильно, матка робит больше, чем я живу, - не понимает аргументов Коля. – Сам же говоришь! А какого тогда лешего землю-то отнимаешь? - Робили ровно, но я-то воевал еще…Вот сельсовет и рассудил. - Батя мой тоже воевал. Ты пришел, он – нет… И они опять начинают по кругу тяжелую заколдованную беседу. Видно, что душой дядя Петр понимает, что он не прав, но – почему не прав? – это они как-то ухватить не могут. За спиной Петра Петровича темная кержацкая икона. Облупилась по краям, но краски яркие, как четыре века назад. Наверное… У Чалышева икона «Благовещенье», у Чупровых – «Троица», тоже кержацкая. Родовые иконы. И у Петра Петровича, и у Мавроньи Федоровны их раньше поболе было. Отдали. Даром, считай, поотдавали художникам из Москвы да студентам из Сыктывкара. Вроде как в подарок. «Шибко уж просили для науки», - объясняли старики. Сейчас икон-то таких не найдешь, а, поговаривают, - стоят они дорого. Ан нет – даром отдали. А из-за земли вот скубутся. Земли-то – глянь за окошко! - Всегда гряда наша была! – находит первую фразу Николай. – Всегда. Она, как дом – родовая… - Э-э-э, Колень-Колень, - печально улыбается ему дядька Петро. – У Чалышевых озеро было. Тоже – родовое. Где оно, мое озеро? Не знаешь? Я знаю. Болото, что на Родионову Падь лежит – это теперь мое озеро. Дренаж называется. Это председатель так говорил. С каким-то начальником приезжал и говорил: «Дренаж будем делать. Поля соединим». Вот тебе – ни поля, ни озера. - Ты мне байки-то не забивай, - то начальство. Там, среди них, крайних не найдешь. А тут ты живой сидишь. Знаешь же, что моя гряда; почему, когда начальство ходило, не сказал…Сказал бы – Кольки Чупрова та гряда. Спросил бы – а ему-то, Кольке, как? Тут я ни к селу, ни к городу, ляпнул: - У них ведь, у Кольки с теткой Маврой, там сколько труда вложено! Они оба почти минуту смотрят на меня молча. Из вежливости, наверное. Потом дядька Петро машет рукой: - У нас, паря, труд не в счет. Его никто никогда не считал. Я замолкаю, слушаю их и смотрю в окно. За рекой два белобрысых пацана забрались на гнедых. Тычут их кирзовыми сапогами в бока. Не дали лошадям напиться, засранцы. Белые, как одуванчики. В кирзовых сапогах. Хм. Куда они лошадей-то погнали? … Просьбу тетки Мавры я потом выполнил. Позвонил из райцентра в их далекий сельсовет. Спросил у какой-то женщины с хорошо поставленным голосом. - Земля, конечно, сельсоветовская. Тут вы правы. Но вы вместе с землей отобрали и труд, который вложен в эту землю… Хотел я сказать еще и про душу, которая тоже в эту землю вложена, но почему-то остановил себя. - Труд?...- Трубка помолчала. – Труд… Потом то ли связь прервалась, то ли тот красивый женский голос слово «труд» обдумывал… Колька через пару недель рассказывал, что гряду им вернули. Без обиды со стороны дядьки Петра.
Не скучайте в октябреВ наших северных краях октябрь — месяц невеселый. Грустный и скучный этот месяц. Может быть, самый грустный и самый скучный из всех месяцев года. Ещё снег не лег, но листва уже облетела. Солнце выглядывает редко, а вечера становятся совсем ранними и уныло-серыми, промозглыми. Октябрь — это месяц вечно спящих кошек, грязных листьев прилипших к подоконникам и тоскливого понимания, что ещё весь учебный год впереди... -Готовсь! - сурово и громко командует Саша, - Оружие к бою! -Длинными очередями... -Короткими.. - Повторяю: длинными очередями, в подбрюшину, по бензобакам, огонь! - я рявкаю сурово и грозно (как мне кажется). Нечего путать мои команды — сказано же «длинными»... Дыф-дыф-дыф... Ту-ту-тудуф, ду-дуф-дуф.... И самолет резко заваливается на крыло, как камень обрушивается вниз, и мы видим, что он ухнулся где-то...Эх, край окна мешает увидеть, где же рухнул самолет. Мы выбегаем в соседнюю комнату, тут видно, как клубы черного дыма валят из-за дальних заборов....
За одну минуту тихий серый октябрьский день наполнился грохотом, отчаянием и катастрофой... Мы с Сашкой переглянулись - «ни фига себе... мы ж и вправду самолет подбили!». Серо-голубые глаза Сашки распахнулись настолько, что я думал, они сейчас выскочат из орбит, а потом они покраснели, из них брызнули слезы. Сашка в отчаянии упал на диван: «Что теперь будет, что теперь будет!»...
- Саня, я домой пошел, - говорю я дружку, а сам уже напяливаю свои войлочные башмачки с замком-молнией, которые наши мамы называли «Прощай, молодость», - Я постараюсь узнать у Витьки Галяева, что там в аэропорту... Они ж пока не знают, откуда стреляли. А ты молчи. Совсем молчи. Делай себе уроки и всё... - глубокомысленно и конспиративно балаболил я какую-то ахинею.
Витя Галяев — наш одноклассник. Он очень любит вертолеты, у него есть старший товарищ, а у этого товарища отец работает в аэропорту. Витька с другом даже летали на самолетах и вертолетах. Их летчики с собой брали в рейсы по осмотру лесов, однажды и куда-то ещё дальше... Я бегу к Вите, чтоб узнать о событиях с разбившимся самолетом. Даже домой не забежал, а мимо — сразу к Витьку. Но, елки-палки, Вити дома нет. Его бабушка, которая квасила холодную капусту в пропитанных кислым запахом сенях, сказала, что Витя срочно уехал с другом в аэропорт — там что-то взорвалось и горит. Бабушка у Вити старенькая, она даже не понимает, что перед ней стоит человек, пятиклассник Гришка Спичак, совершивший страшное преступление — сбивший самолет! У меня появляется мысль — судят ли за сбитые самолеты двенадцатилетних мальчиков?
Опять я побежал не домой — в библиотеку. Там меня хорошо знали, как юного книгочея, а потому библиотекарша не очень-то удивилась, когда я у неё попросил Уголовный Кодекс СССР. Увлекательное, я вам скажу чтение,( но только не сегодня)! Выяснил: только двенадцать статей в Уголовном Кодексе СССР есть такие, по которым судят с двенадцати лет. Одна из таких статей — моя... «Подготовка теракта, действия, приведшие к крушению...» и тому подобное. Срок — до 15 лет лишения свободы. Капец!
Шел мокрый снег, я тоже шел , как по этапу, домой. Промокший, голодный, сосчитавший, что через пятнадцать лет уже умрет бабушка, умрут и кошка с собакой, что мне будет двадцать семь лет и у меня будут пальцы с синими наколками, как у дяди Толика из кочегарки в соседней районной бане.
Телефонов в домах у нас с Сашкой не было — ни у него в квартире, ни у меня в доме. Тогда, в октябре 1972 года, на весь заводской район, наверное, было телефонов двадцать. Но они были не у нас, а у начальства и у какого-нибудь экстренного специалиста. Весь вечер я угрюмо грузился мыслями, лишь бы Сашка не сломался и от горя не наговорил своей мамке про наш расстрел самолета. Попытка сбегать к Витьке Галяеву ещё раз не получилась, отец не отпустил — что-то он ладил в сарае и мне надо было то доски принести, то шланг подержать, пока он что-то куда-то там крепил. Я стоял с задранными вверх руками, слушал, как немеет плечо и думал о том, сколько можно выдержать, стоя с руками за головой — ведь так водят под конвоем. Завтра вечером, возможно, я уже буду сидеть в тюрьме, а папка даже не знает, что мне его эти шланги и сараи не пригодятся уже никогда в жизни.
Превкуснейшие мамины сырники в этот раз за ужином я даже не заметил. Ел, как в последний раз, больше дорожа теплым уютом домашнего вечера, запахом печки, сырников и кожи, раскрытого отцовского патронташа — он готовился на утиную охоту. Спать ложился с мыслью, что может быть меня разбудят ночью дядьки в кожаных плащах (так в кино показывали чекистов), спросят для уточнения фамилию и скажут собраться за пятнадцать минут, потому что я арестован...
-Витеха, что там вчера в аэропорту случилось? - изо всех сил делая вид, что интересуюсь «так просто», спросил я у Галяева, - Я к тебе вчера приходил, а бабуся твоя сказала, что... -Это мрак какой-то, - Витька знал уже, что ему есть что рассказать, и что все, наверное вчера видели, как...
… За месяц до этого в Олимпийской деревне в Мюнхене были захвачены в заложники одиннадцать членов Израильской олимпийской сборной. Чуть меньше чем через сутки все они погибли в ходе провалившейся операции баварской полиции — как и пятеро из восьми захвативших их террористов, членов организации «Черный сентябрь», военизированного крыла палестинской организации ФАТХ. А в начале октября 1972-го, в то время, когда очкастый руководитель кружка авиамоделистов нашего Дома пионеров уехал на семинар в Сыктывкар, а бабуся Витьки Галяева квасила капусту и что-то горело в нашем маленьком аэропорту на севере СССР, на улице Rue van Artevelde в центре Брюсселя семнадцатилетняя девушка арабка Вариф и её троюродная сестра двадцатисемилетняя Джугейна паковали в музыкальные инструменты и в косметички Desert Еagle с патронами 44 калибра от «магнума» и аргентинскую штурмовую винтовку CAM (Кам). В гостиничном номере, пропахшем духами, кофе и круассанами уже пахло заодно и оружейным маслом...Девушки через три часа десять минут объявят стюардессам рейса «Брюссель- Дели», что самолет захвачен, что аллах на небесах, а на земле «мы ваш трамвай шатал, ваш ишак шатал и вообще — садимся в Бейруте»... Джугейна выстрелила в неумного пьяного немца, который пытался изображать из себя танцующего Кассиуса Клея. Не убила. Ранила. Немец синел от потери крови. С ним возились стюардессы и женщина-акушер из Нью-Дели, а самолет уже садился в Бейруте под прицелами спецназа ливанской полиции. Требования террористок было простое — отпустите офицеров Королевства Иордании, арестованных по подозрению в участии захвата заложников на Олимпиаде в Мюнхене. А заодно и двух палестинцев из миссии ЮНИСЕФ, которых тоже упаковали в тюрьмы на севере Израиля после облавы в секторе Газа.
… Витька Галяев рассказал, что вчера в аэропорту подожгли мусор, а в мусорной куче оказались несколько банок старых красок, старые шины и самое главное — поддон с засохшей то ли смолой, то ли мазутом. -Ох, и полыхнуло! Горело так, что подойти было невозможно... - А самолет? - с уже догадкой дикой радости спросил я не по теме. - Что самолет? Самолеты садились, как положено... Взлетку дым не накрыл... - и он подробно рассказывал, как его друзья-вертолетчики и он сам помогал пожарной машине правильно заехать со стороны проселочной дороги по краю речного обрыва... Мы с Сашкой переглянулись так, что, наверное, было что-то такое в эмоциях, пробежавших между нами. Галяев заметил, счел это нашей насмешкой и обиделся: «Не верите что ли?! Да я вам завтра сюда приведу командира экипажа...Он сам придет. Сказал, что мне благодарность объявят в школе на линейке...»
На перемене мы с Матвеевым стояли у громадного окна и радостно до оторопи повторяли друг для друга одну и ту же мысль: «А почему мы так дико и тупо поверили сами себе? Ни фига себе самовнушение!». И рассуждали уже об очевидном теперь и о самом простом... «Сквозь стекло-то как?», «так не заряжено же вообще ни чем... кроме мысли...». Конечно, мы по-детски не могли понять, что вот это — ничем не заряжено, кроме МЫСЛИ и есть ответ...Заряженные мыслью. Сконцентрированные мыслью в скукоте и тишине октября. И улетевшие за мыслью своих пуль и падающего самолета...
...Сорок лет спустя, в июне 2012 года, когда мой средний сын закончил Российский университет Дружбы Народов — отделение арабского языка и истории, мы с ним и его дружком однокурсником иорданцем Салманом, пригласив ещё и соседей по комнате, македонца и китайца, отмечали «корочки» в их студенческом городке в кафе «Пикассо». Груда «цыплят по-американски», море пива, хумус и жгучий перец. Македонец Буйко принес флягу вина литров на пять... Весело. Студентам всегда весело. Даже нам в период сухого закона 1985-86 годов было по фигу на запреты, а сейчас тем более хоть залейся... Пела девушка-узбечка, что-то галдели в углу великовозрастные дагестанцы, равнодушно жевали длиннющие спагетти обкуренные или невыспавшиеся конголезцы. Курить в кафе тогда ещё было можно. Написанная во всю стену «Девочка на шаре» плавала в дыму... Почему-то улыбчивый и задорный, пьющий по моим наблюдениям и пьющий не мало Салман в этот раз сидел серьезный и не пил.
-В чем дело, Салман? Отравился что ли? - Нет, Григорий Иванович, я б выпил. И даже с удовольствием...День такой — Коля уезжает... (звучало, как «Кола уезжает»)...Но у меня мама приезжает. Мне сейчас надо ехать встречать... - Строгая такая? - Ой, строгая.. И вообще — она не поймет, если мне где-то было весело тогда, когда главное веселье — она приезжает... - Ни фига себе «веселье»..Ты сессию-то сдал? Или она с ремнем едет? - подкалываю я его, - Небось получишь за долги? Вот и нос повесил... - Нет. Строгая. Потом Кола расскажет... Сын рассказал, что мама у Салмана крутая, как турецкая сабля. «Бывшая террористка, что ты хочешь...». Наверное, в моем лице было нескрываемое удивление.
- Мама у него угнала самолет в 1972 году. Из Брюсселя. Посадили его в Бейруте... Из тюрьмы вытаскивала каких-то иорданских офицеров... Потом брат одного из этих офицеров и стал папой у Салмана. - Без тюрьмы что ли обошлось? Или из тюрьмы её ждал? - Пятнадцать лет, вроде как , давали...Но, по-моему, она немного раньше вышла, - Коля рассказывал это так, будто у нас среди родственников и друзей таких угонщиков и террористов встречается не мало, а это так себе — далекий случай. Вот знакомый сенегалец с красивым именем Андерсен засыпался на продаже наркотиков и посдавал половину своего землячества — это сегодня...Из Коста-Рики пацан поножовщину здесь в кафе устроил — это на прошлой неделе... а далекий самолет, Бейрут и Мюнхенская Олимпиада — это где-то там — по ту сторону истории...
...Саша Матвеев в Москве живет уже больше тридцати лет. Нынче он неплохой бизнесмен. С небольшим и надежным делом — он ремонтирует квартиры очень богатых людей. Запись на его бригаду на месяцы вперед. В авиамодельном спорте он высот не достиг, хотя серьезно занимался моделями до самой армии! Но практика авиамоделирования, спорт как дисциплина и природная сашкина усидчивость (мамаша его прессовала в учебе, как надсмотрщик на мавританских галерах) сделали его сверхвнимательным к тончайшим деталям ремонта, к последовательности и правильной подготовке уникальных работ. Он со своей бригадой принимал участие в подготовке к сдаче таких объектов в Москве, как "Метрополь", "Арарат парк Хайатт", отель и центр "Балчуг Кемпински"... Фигурная резьба толстых зеркал, подгонка бронзовых изделий до бесшовных состояний и прочие фишечки, которые отнюдь не каждой даже сотой бригаде по силам — все это поручалось Матвееву. И спецов он подобрал штучных. Говорят, что неплохо зарабатывают. Чужие деньги не считаю, но у Сашкиной дочери-студентки своя трехкомнатная квартира где-то в районе Филей. Мы с ним созваниваемся не часто, но о своих приездах в Москву стараюсь оповещать. Вот и сейчас, узнав, что я забираю вещи своего сына-дипломника, что буду на Площади Европы в определенное время, Саша коротко брякнул: «Я подъеду...хоть кофеек попьем...».
Мы сидели в кафе на каком-то этаже Центра «Европейский», пили кофе, вспоминали ребят одноклассников и не только одноклассников, ждали сына моего Колю, так как в планах было потом двигаться уже на вокзал. Но по залу кафе к нам двигался не только Коля. С ним Салман и, как можно было догадаться — мама Салмана, статная седая женщина в черных одеждах и с крупной черной сумкой через плечо. Разобранная штурмовая винтовка САМ поместилась бы и в эту... Они с Салманом уже видели нас и подходили улыбаясь.
- Вариф умм Хатани... - она протянула руку в ответ на представление её мне Салманом и на то, что я (естественно), чтобы поприветствовать их, встал. Они, конечно же, присели за наш столик. Салман скороговоркой объяснил, что боялся не увидеть больше Колю, потому что «ви потом на вокзал и алю...» . Ну да — алю-алю домой. Они с Колей, оказывается, таким образом созвонились и решили пересечься в «Европейском». После некоторого замешательства с сумками и с пояснениями друг другу, Салман повел маму к туалетным комнатам, а потом они что-то хотели заказать у стойки. В эту короткую паузу я Саше сказал: - Ты с террористами ещё никогда не знакомился? Вот... Мама Салмана угоняла в октябре 1972 года самолет рейса Брюссель-Дели... Глаза. Вы видели бы глаза Саши...Одно мгновение. - Да, Саш, тогда... в том самом октябре, когда мы сбили самолет... Теперь вы видели бы вытянувшееся лицо Коли. Сын смотрел на меня с растерянной улыбкой, словно требуя пояснений: «Не понял, папа....Я что-то плохо знаю из истории нашей семьи?». Мне самому на секунду в «Европейском» почудилась гарь горящих шин и мазута, квашеной капусты из сеней Галяевых и зябкий запах сырого октябрьского снега на деревянных тротуарах Княжпогоста.. Но это на мгновение... Потом мы с Сашкой рассмеялись и рассказали Коле несмешную историю. Ему было смешно... Очень.
Вариф умм оказалась женщиной очень деликатной, но к сыну относилась, как к рабу. Салман бегал к стойкам бара несколько раз, пока мама пыталась нас угощать в дорогу. По-русски она не говорила вообще, и Салман, словно извиняясь, зачем-то несколько раз пояснял, что «зато папа и дядя знают русский хорошо и могут даже Есенина полчаса читать без перерыва....». Мы сидели в кафе недолго. Говорили всякую ерунду, звали в гости на север и Салмана , и маму его. Про белых медведей на улицах наших городов не врали, но Новогоднюю сказку обеспечить обещались. Даже Сашка, соскучившийся в Москве по настоящим сугробам и белой чистоте нашего маленького городка, активно кивал головой и, кажется, уже сам размечтался встретить новый год снова на севере...
История на этом почти закончилась. Но однажды мне на юбилей среди многих других поздравлений пришла смс с незнакомого номера: И, может быть, мы с Александром Матвеевым все-таки съездим в закрытый теперь из-за нерентабельности наш маленький аэропорт, посмотрим на белое взлетное поле.Только время пусть выберет любое, кроме октября. Это такой месяц, когда может случиться все, что угодно.
Спичак Григорий Иванович родился 6 августа 1960 в п.Железнодорожный Княжпогостского района Коми АССР. Среднюю школу закончил здесь же в 1977. С 1978 по 1980 - в рядах Советской армии на Дальнем Востоке. После увольнения в запас поступил в Сыктывкарский государственный университет на филологический факульт, который окончил в 1986. |
||||
Наш канал на Яндекс-Дзен
|
||||
| Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-" |
||||
|
|
||||
|
|
||||
