Стихи и поэма Йоле Станишича в переводе на русский язык

6 мая 1929 года родился Йоле Станишич, черногорский поэт, критик, публицист, автор многих книг, изданных на сербском и русском языках. Партизан, участник антифашистской Народно-освободительной войны, узник титовского лагеря на Голом острове, югославский политический эмигрант в СССР. Многолетний сотрудник Института русской литературы РАН (Пушкинского дома),   академик Международной славянской академии. Инициатор и координатор Международного общественного трибунала по преступлениям НАТО в Югославии.   От всей души поздравляем с 85-летием нашего дорогого Йоле, брата и соотечественника, верного друга, мужественного соратника в борьбе против тирании, за достоинство славянского мира!

В переводе на русский изданы книги стихов   Йоле Станишича : Упрямые скалы. М.-Л.: Сов. писатель, 1966; Седые орлы. Л.: Лениздат, 1969; Антенна на мраморе. Л.: Сов. писатель, 1972; Зёрна огня. Л.: Лениздат, 1973; Струны земли. М.: Современник, 1976; Морщины камня. М.: Сов. Россия, 1984; Глаза гор. М.: Сов. писатель, 1981; Солнце на скале. Л.: Сов. писатель, 1986; Заветные струны. Воронеж: ИПФ Воронеж, 2006; Голый остров – дно ада. М.: Вахазар, 2012. Станишич – автор многих литературоведческих трудов, в т.ч. монографии «Йован Дучич и русская литература» (Л.: Наука, 1989).

ПЕЧАЛЬ КОРАБЛЕЙ
Прикованные ржавыми цепями,
стареют на приколе корабли.
Не вздрогнуть им высокими кормами,
не оторваться в море от земли.
Их маяки в тумане потускнели,
и странствиям подведена черта.
Под ними море намывает мели,
и в мокрых трюмах дремлет темнота.
Их океан уже не укачает
на спинах убегающих валов.
Ни пропастей, ни острых скал, ни чаек,
ни дальних незнакомых берегов.
Лишь дрожь озноба по тяжёлым рёбрам
шпангоутов, торчащих из воды,
где вместе с болью кораблей раздроблен
холодный свет блуждающей звезды.
Перевёл Михаил Дудин

ГЛАЗА
Столетний бук, белей чем полотно,
скелет бойца в кипящих листьях прячет.
Он перестал мишенью быть давно,
и чёрный ворон над бойцом не плачет.
Давным-давно он честный принял бой.
Нет для него ни голода, ни страха;
он наскочил на пулю головой,
и в черепе теперь гнездится птаха.
Течёт луна по листьям медуниц,
птенцы угомонились понемногу.
И смотрят из расширенных глазниц
таинственные звёзды на дорогу.
Я слышу говор ледяной волны
и говор гор в полночном хороводе.
Он из далёкой к нам пришёл страны
и подарил свои глаза Свободе.
Перевёл Михаил Дудин

* * *
Ушёл я в лес зелёный, кроткий,
стряхнул оковы городов,
смотал дороги, как обмотки
моих скитальческих годов.
Весны зелёные туманы
мне обнажили в тишине
всю боль земли моей и раны,
кровоточащие во мне.
Там заросли, как виадуки,
сплетались с отраженьем звёзд;
ветвей внимательные руки
держали шапки новых гнёзд.
И этот лес в рассвете раннем
был чувству моему под стать.
Я стал опять воспоминаньем.
Я стал желанием опять.
Перевёл Михаил Дудин

* * *
Плющ, обвивая, убивает тополь
побегами надёжной тетивы.
И только ветер понимает ропот
зелёной умирающей листвы.
Оковы слово оплетают тесно
и к горлу песни тянутся давно.
Но только Солнцу да свободной песне
седую Землю исцелить дано.
Когда вернусь, наверно, тополь старый
уже погибнет от тоски измен.
И отчужденьем по глазам ударит
слепое горе опустевших стен.
Но на судьбу ненужные укоры
я в сердце одиноком затворю.
Уйду с печалью в сумрачные горы
и с ними на заре заговорю.
Склоняясь над живыми родниками
в зелёном царстве молчаливых гор,
я буду слушать жадными глазами
поэтов мёртвых древний разговор.
Перевёл Михаил Дудин

* * *
Каменные острова
вечно в кольце оков
сизой морской пустыни.
Каменные острова
немы в ответ на зов
горной родной стихии.
Каменные острова
навек лишены надежды
вернуться на побережье.
Ослепли они от горя,
оглохли от расстояний.
Каменные острова
не могут бежать от моря.
В оковах воды бескрайней
беспомощными рабами
лежат с разбитыми лбами
каменные острова.
Перевёл Николай Скрёбов

* * *
Меня убьют в темноте
убийцы в чёрных очках.
Черны всегда палачи.
Им страшен крови огонь
и очи крови страшны.
Меня убьют в темноте,
но память моя не умрёт –
моим палачам на страх.
Я их оставлю с моей
кровью
наедине...
Ночью меня убьют
и чёрные руки свои
по локоть в моей крови
они темнотой обовьют.
Перевёл Николай Скрёбов

* * *
Лишь ветру – все наши жалобы.
Рёбра скал по утрам багровы.
Камень – и тот сбежал бы
от судорог этой крови.
Сколько раз ещё солнце
оскалит зубьев кровавых тыщи
и ночь-убийца на скалах
живые скелеты отыщет?
Нас карали, нас покоряли,
нас топили в солёной бездне...
Вздулись в мраморе капилляры
нашей кровью, ждущей возмездья.
Костям – говорить бы с ветром,
обрасти бы живою травою...
Не измерить ни глазом, ни метром
пучины над головою!
Пусть над нами – илистый щебень,
пусть над нами – просторы пенные,
пусть вода ото дна до неба –
только пусть не будет
забвенья!
Перевёл Дмитрий Резников

* * *
Счастливы те, кто погиб, –
они не увидят
разрушенных идеалов –
этих серых просторов.
Сизый налёт лежит
на звёздах
и на соборах.
Железные корабли
в гавань смерти
свободу вывезли.
Оттуда теперь никогда
даже чайки
не вылетят.
Перевёл Андрей Базилевский

ЗАМУРОВАННЫЙ КРИК
В 1951 году на острове святой Гргур раскопали под глубокими слоями песка и щебня небольшую темницу времён римского императора Диоклетиана. Под темницей в склепе обнаружили три скелета, на руках которых были цепи, покрытые ржавчиной. В самом склепе была найдена мраморная плита с надписью: «Сюда высланы невинно осуждённые солдаты. Где твоя милость, где благородство твоего сердца, о импера-тор?!..» Вместе с мраморной мольбой они были зарыты жи-выми и две тысячи лет ждали милости своего императора...

Моя мольба под мрамором томится
двадцатый век.
Две тысячи годов
немеют руки в челюстях железа,
и ожиданье ржавчиной растёт
под мрамором
без зрения и света,
и цепь никто не в силах разорвать.
Оргaнами гудели ветры.
Пели
гимн виселицам
на цепях в галерах
рабы,
чтоб император знал,
как мы в крови
над бездной смерти славим
его судьбы
высокую звезду,
что, если море обмелеет, –
крови
своих солдат добавит император
в пучину моря,
и его ладья
своей кормой высокой не коснётся
подводных скал
и не утонет в море.
Вот милости твои,
о, император!
От нашей крови расцветает ночь.
Ты думаешь, что жизнь твоя продлится
гораздо дольше мраморной мольбы!
Ты вездесущ.
Перед тобою стынут:
бескрайность моря,
горные рассветы
над дальними ущельями.
Убитым
твои шаги покоя не дают.
Лучи косые солнца над тобою
летят, как копья.
Может, ты боишься,
что копья солнца мрамор пробуравят
и цепь с моих запястий упадёт?
Нет, ты не слышишь
мраморной мольбы.
И солнце сохнет надо мною.
Жажда
змей выгоняет из расщелин тёмных,
и голод убивает муравья.
Я – жаждущий!
О, император! Ты
накрыл меня плитой забвенья.
Время
сотрёт мою мольбу,
но цепи
через тысячелетья миру скажут,
чьи кости ты в железо заковал.
Мы для тебя построили дворцы,
вручили в руки скипетр и раскрыли
над синим морем паруса знамён,
и красными аортами связали
края владений
царства твоего.
Вокруг тебя мы укрепили стражу
и факелы зажгли на перекрёстках
твоих дорог,
чтоб не споткнулась свита.
Мы вырубали каменные глыбы
из диких скал
и возводили стены
высоких колоколен, колизеев,
чтоб с высоты,
своей забавы ради,
ты сбрасывал нас тиграм на арену.
Мы жезл тебе вручили не затем,
чтоб нас, как скот,
на бойню гнали слуги
желанья твоего.
Мы только
осмелились сказать,
что солнце
мир видит больше,
чем твои глаза.
Ты нас в пустыню заточил за это,
где не растёт на островах полынь,
лишь облака над нами проплывают,
чернее незаслуженной тоски.
Мы площади построили тебе
от горизонта
и до горизонта.
Мы соколов ловили, чтоб в тени
их лёгких крыльев отдыхали копья
невозмутимых всадников твоих.
Мы босиком
по инею и снегу
в горах сгоняли туров и косуль
под милость стрел твоих.
В пучинах
твоих морей мы добывали жемчуг,
песок перебирали по песчинке
и золото искали для тебя.
Бежали мы сквозь тёрн и можжевельник
за быстрыми оленями вдогонку,
чтобы твою палатку украшали
рога оленя.
Реки и ручьи
мы охраняли так, что даже птицы
над ними не решались пролетать.
А ты нас уничтожил.
Темнота
была свидетелем позорной казни.
Напрасно мать
по ямам и колодцам
меня искала на твоей земле.
Мы берегли твои деревья так,
что ветер листьев не касался,
птица
не смела тенью тронуть ненароком
в озёрах отражение луны.
Ты в утешенье матери бросал
её ребёнка под копыта.
В цепи
заковывал отца,
чтоб никогда
его нога случайно не ступила
в твоих лесах
на след твоих зверей.
О император!
Каменную глыбу
сними с меня.
Не бойся рук моих –
они мертвы и скованы цепями.
Ты не видал,
как мы глотали слёзы
и в смерти славословили тебя.
Ты наши руки пригвоздил к галерам.
И берега стонали под ногами
твоих непобедимых копьеносцев,
и наша кровь по мрамору текла.
Пролёты лестниц,
мраморные бюсты,
изображенья птиц и роз на камне
слезами пахнут
выколотых глаз.
Горячей кровью захлебнулся мрамор.
По мрамору зубила зазвенели,
как погребальный звон колоколов.
Мы сквозь решётки
не увидим неба
и слёз прощальных матерей своих.
Ты молодости нас лишил
и отнял
любовь и друга, крышу и очаг.
Мы падали от голода и жажды
на тех пирах, где пировали громко
за длинными роскошными столами
твоих желаний слуги.
Мы носили
им воду и вино,
но наша кровь
была для них
любых напитков слаще.
Всесильный!
Ты сияешь в ореоле.
А нас всё меньше.
Гуще хлещет кровь.
И ты растёшь.
Взгляни на злые когти,
которые вонзила мне в лицо
рысь твоей ненависти.
Должен
я песни петь,
когда твоя охрана
к петле подводит брата моего.
Разбей скорее мраморную глыбу!
Ужель тебе ещё не надоело
в крови купаться?!
Каменного сердца
ужели бездны не насытил ты?!
Подумал ты:
что вырастет из крови,
которую ты прóлил?
Мы сказали:
что небеса высóки,
солнце видит
гораздо больше под высоким небом,
чем глаз твоих величество.
За это
нас воском раскалённым ослепляли,
смолою обливали и сжигали,
на перекрёстках вешали,
тащили по острым кaмням,
привязав к повозкам,
в фундамент замуровывали, в кладку
мостов
и опускали в ямы,
и крик прощанья с небом и землёй
плитой забвенья закрывали прочно.
А в честь твою
к твоим ногам на камни
кидали розы наши палачи.
Ты был великодушен!
Ты не бросил
нас на съеденье рыбам.
Ты нас предал
живых – земле
и мрамором накрыл.
Сними плиту!
О император!
Ночи
крыло воронье разорви над нами
и стражу из подвала уведи!
Мертвы мои натруженные руки
и скованы цепями.
На горьком прахе
моих друзей
построены твои
дворцы и храмы.
На крови невинных
благоухают,
расцветая, розы.
В день твоего рожденья
эстафеты
летели парусами по Ядрану.
Днём молодости
горы величали
день твоего рождения.
Цветами
дороги расцветали пред тобой.
И лишь в моих
закованных руках
ты видел нити заговоров.
Я
жил без дворца и чина.
Только мой
свободный взгляд,
весь обращённый к солнцу,
великим святотатством показался
твоей охране. Матери моей
она сказала, что твоя забота
превыше материнской.
И меня
под тяжкий мрамор заточили в яму,
где смешаны, по милости твоей,
святые кости мучеников
с прахом
братоубийц.
И два тысячелетья,
двадцатикратно век на век,
звенят
цепями над моею головою,
и только капли крови прожигают
напластований
плотные слои.
Столетий ветры сушат память.
Море
накатывает волнами на камень
и оставляет пену жалоб.
Руки,
без пульса, без оружья,
отвяжи!
Скинь надо мною мраморное бремя!
Мы только синим волнам поверяли
последние желания свои.
А наверху хохочут ветры,
цепи
звенят
и глухо стонут тени
слуг и солдат
под царственной пятой.
Мне синим светом не сияет небо.
Нет выхода из мрака.
Император!
Ты разорвал легко, как паутину,
все наши связи,
стёр мои следы.
Ты два тысячелетья над словами,
которые я вырубил на камне,
не прекращая, следствие ведёшь.
Ты их на каторгу сослал.
Но слово
острее стрел твоих.
О император!
Всё выше ты своё вздымаешь знамя,
всё тяжелей твой беспощадный шаг.
Ты уморился от смертей.
«Спаситель!» –
поют тебе хвалу и славу арфы.
«Святой!» –
монахи вторят арфам
и над тобою ладаном курят.
Дым жертвенников
слаще опьяненья,
и на святых холмах,
как справедливость,
твой меч прославлен.
Каждая звезда,
открытая на небе звездочётом,
была звездой династии твоей,
и ярче всех среди светил горела
та – под которою родился ты.
Нет у твоих
погибших легионов
ни обелисков, ни кладбищ.
Есть только
пьедесталы
с изображеньем лика твоего.
Ты приказал –
и отраженья башен
затрепетали на морской лазури,
и на вершинах гор твои знамёна
закрыли небо.
Даже соловьи
от страха превратились в попугаев
в твоих вольерах.
Мы твоих коней
вином поили. Над издохшим псом
твои певцы придворные рыдали
и славили его.
О император!
Ты думаешь, что мир и вечность
в твоих руках?
И для тебя готовит
твоя судьба
могильную плиту.
В твоих цепях мои засохли руки,
но милости не ждали от тебя.
Я знал,
что жизнь твоя недолговечней
плиты, которой ты меня накрыл.
Скинь этот камень страшный!
Хороводу
повешенных –
недостаёт тебя.
В холодный мрамор
превратилась милость
твоих благодеяний.
Я не знаю,
какие развеваются знамёна
над гаванью твоей.
Я только знаю,
что мой очаг
не теплится,
и ворон
гнездо покинул.
Отвяжи мне руки!
Хотя б во сне
их отвяжи!
Они устали истлевать в железе.
Лишь на твоём,
о император,
горле
они успокоение найдут.
Перевёл Михаил Дудин

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную