Помнится, в самом начале 90-х ехал поездом в одном из южных направлений. Попутчиком в купе был какой-то «челнок» или кооператор. Он был мордаст и шкафоподобен, внешне крупнее меня. Зашла беседа о политике, и сосед стал давить габаритами, доказывая преимущества новой власти. Убеждал, что «свободное общество» и «рынок» – для сильных и достойных, а не для слабаков .

Передо мной был чистейший образчик нового прозелитства, носитель теории Дарвина в ее социальном переложении. Я выказал сомнения к аргументам попутчика, чем здорово его озлил. Не исключено, дошло бы и до кулаков, если бы к нам не подсел еще один пассажир. Это был отставной полковник ВДВ, двухметровый атлет с чертами античного грека.

«Так что ты имеешь против социализма?» - тихо спросил он нашего соседа и буквально придавил его аргументами, не без готовности подкрепить их и чем-то более материальным. Тот поспешил сделать вид, что уже не настаивает на собственной правоте.

Случись подобный разговор в наши дни – заступник в пользу равенства так скоро бы не отыскался. Не те времена: народонаселение в массе своей, пропиталось мифами соцдарвинизма в другом уже киселе - собственническом, стихийной верой в естественное право, в стихию сильного и витального…

Only the fittest survives – выживает сильнейший

Мифология социал-дарвинизма довольно обширна. В ее основе лежит простое и с виду безупречное убеждение: мир устроен так, что в нем выживает наиболее приспособленный (самый: сильный, жестокий, предприимчивый, хитрый, ловкий, расчетливый, привлекательный, терпеливый, неприметный , и т.п.). Носители реформистских концепций во все века активно брали ее на вооружение. Что вполне естественно, ведь это одна из мощнейших идеологий в борьбе за власть и электорат. «Совкам» и «винтикам» государственно-уравнительной машины в ней противопоставлялся идеал сильного, свободного и рационально мыслящего человека. С его «естественным правом» доминировать. «Низам», «плебсу», «серой и безликой биомассе» противополагался тип «гомо сапиенса» экономически активного и биологически совершенного.

Идеями физического и нравственного совершенствования человека питались наиболее динамичные культуры в христианские времена, а культ силы и красоты естественным образом существовал и прежде в язычестве во множестве форм. Греки, например, говорили о калокагатии – гармоническом идеале духовного и телесного в человеке …

Христианством и заповедано - человеку в своем развитии уготовано стремиться к Абсолюту, к подобию с образом Творца, к его замыслу о человеке. Ибо сказано было, по версии Иоанна Златоуста, Отцом Сыну на пятый день творения: «Сотворим Человека по образу нашему и по подобию». (И только грех человека, - с грустью заметил Василий Великий, - исказил красоту этого образа).

Впрочем, в христианстве главное – красота человека духовного. Идее христианского гуманизма однажды здорово досталось от Ницше, который, горя желанием обновить человеческий дух и породу, приписывал культу Христа увод общественного сознания от прямых и очевидных ценностей.

Ницшеанство не было всего лишь декларацией. История знает немало попыток воплотить эту идею, «помочь» ей в исполнении нелегкой миссии совершенствования человеческой породы. Так, знаменитый Дракула, которого англичанин Б.Стокер взял себе героем, если обратиться к первоисточнику (русской летописи XY века – «Сказанию о Дракуле-воеводе») прославился тем, что собирал больных, уродов и калек и зверски уничтожал их.

Идеи естественного отбора чрезвычайно распространены как в сознательном, так и в подсознательном бытовании. И Анти-Будде, жестокому Нибелунгу, героике могущества всегда найдется место в исканиях человеком самого себя.

А так ли оно?

Если сравнивать современное человечество с герасимовскими реконструкциями его древнейших пращуров, то прогресс вроде бы налицо. Но, с другой стороны, если хорошенько оглядеться, то и среди окружающих нас типажей немало найдется таких, у кого узок, мал или скошен лоб, велики надбровные дуги, сильно выступают скулы, нет подбородка или присутствуют иные дефекты внешности, не позволяющие причислить их к аполлоническому типу. Как немало и людей с невысоким «Ай-Кью» («коэффициентом умственных способностей»). Следовательно, сравнительная антропология не дает сколь либо достоверных критериев.

Более того, по утверждениям ученых, кроманьонцы, праисторическое племя, жившее много десятков тысяч лет до нас с вами, были исключительно высокорослой и прекрасноликой расой. Были, но исчезли. Или растворились в других популяциях.

Науке вместе с тем известен и «принцип Джеймса Дана», «принцип цефализации» – непрерывного развития человеческого мозга. Как не следует пренебрегать и утверждением Вернадского: «Прогресс организмов шел непрерывно и не может поэтому остановиться на человеке. Человек не есть венец творения».

Но не применимы ли их выводы скорее к глубинной исторической развертке в масштабе антропологических эпох, чем к новейшему времени? Есть мнение, что естественный отбор и борьба за существование практически не определяют развитие человеческой расы с появлением бензинового двигателя и изобретением пенициллина. Научно-технический прогресс и особенно успехи медицины обеспечили ситуацию, когда выживают не только самые-самые, но и все остальные… В свете этого, говорят иные - интенсивное воспроизводство «дефективных» и «неполноценных» и есть основная причина современных проблем общества…

А теперь о главном

В любом обществе и при любой социально-экономической формации есть и честолюбцы, не реализовавшие лидерских задатков, есть, увы, люди с ограниченными физическими возможностями, есть обиженные судьбой бедолаги и многие иные, кто либо испытывает психические диссонансы, либо эстетствует, либо томится поиском идеала. Все они глубоко переживают контрасты между идеалом и реальностью. И любая риторика, взыскующая «сильного» и «совершенного», бальзамом проливается на их израненные души. Но ее обманная двоякость заключается еще и в том, что одновременно она упрочивает и веру в это «сильное» и «совершенное» у тех, кто не сомневается в своих достоинствах, кто считает, что, будучи наделенным ими сполна, имеет право исповедовать успех и мораль избранных, а в экономике – свободный рынок с криминально-жесткой конкуренцией.

И очень часто между тем случается, что эта глубоко интимная потребность в идеале умело используется теми корпорациями, что стремятся оправдать свое доминирующее положение – зачастую паразитическое.

Практически все стремящиеся к господству корпорации начинают с того, что пытаются убедить нетвердые души в том, что именно в союзе с ними и будет реализован этот идеал саморазвития, что именно с ними человек станет сильней и совершенней.

Любая идущая в гору эпоха всегда пытается чисто виталистической аргументацией отринуть предшественницу. Мотивируя это тем, что та стара, слаба и вообще несостоятельна идейно - как выжившая из ума старуха. А новая власть простыми и доступными народу образами внедряет в массы культ силы, языческих стихий и мистического гедонизма. Пусть мы порочны – но мы сильны и жизнеспособны. Идите с нами, если не хотите оказаться среди слабаков. Попутно вовлекается теодицея эпохи первоначального накопления капитала, оправдания бесчестия, захватов собственности, пролития крови и слез.

И разве не этому мы были свидетелями в постперестроечные годы?

При этом, естественно, игнорируются взгляды, доказывающие, что диалектика витального и пассионарного имеет очень сложную, многообразно-интегрированную природу. В деле совершенствования человеческой расы работают часто иные законы – биологические, законы таинства, законы отношений мужчин и женщин...

И вот что важно: фаза накопления генофонда совершается природой в условиях длительного поступательного и стабильного развития. И неслучайно – шкала заметных эволюционных изменений берет за единицу исчисления целые геологические и антропологические эпохи. Скачки и насильственные изменения рождали мутантов.

Не следует также пренебрегать и тем простейшим фактом, что генофонд совершенствуется, когда женщина выбирает на роль продолжателя рода наиболее достойного мужчину. Но такие, увы, не образуют большинства. В этом случае для исполнения своей природной миссии часть женского племени должна быть готова к роли матери-одиночки. И если это так, то тут без социальных гарантий не обойтись. Поэтому только социально-ориентированное общество в большей мере и способно обеспечить «совершенствование породы».

Ничто не свидетельствует в пользу того, что самые циничные в оправдании своего рыночного динамизма социально-экономические формации благоприятствуют формированию более совершенного человека – как и более совершенных отношений между людьми.

Бытовой социал-дарвинизм часто лежит в оправдании чьих-либо преступных действий или намерений. Он пытается навязать массам убеждение в том, что конфликтность, в т.ч. и социальная, - неизбежная составляющая человеческого существования, прямой результат несовершенства природы человека.

При этом всякий, кто пытается изменить ход истории, стремится доказать, что на его стороне сила и жизнеспособность, идеалы человеческого саморазвития. Так пропагандистское обеспечение постперестроечных режимов всегда делало ставку прежде всего на мифы социал-дарвинистского характера. И не столько даже на запугивание силой, сколько на культ силы и харизмы. Призывало в ряды пропагандистов выдающихся спортсменов, таких, например, как А.Карелин, левых же сознательно изображало как безнадежно консервативную и слабую часть общества.

Обратимся к истории

Но разве не с мифа о могучем новом племени людей большевики пытались утвердить свою власть? Ведь и Ленин писал: «Сила доказывает себя только победой в борьбе».

Вспомним кустодиевского «Большевика». Исполин с сердитыми глазами шагает по городу, переступая через дома, неся в руках большое знамя. Он так велик, что дома ему просто по колено. (Если этот образ преломить в нашу нынешнюю плоскость, то вышел бы «силовик» или «новый русский бизнесмен»). А взять Горького или Маяковского - все это фигуры знаковые в своей внешней могучести, на них и всходила эстетика новой эпохи.

Вспомним А.Блока:

Да, скифы мы, да, азиаты мы
С раскосыми и жадными глазами

Сколько в этих словах пассионарного напора, динамизма, стремления отторгнуть своей несокрушимой жаждой жизни все стареющее и отжившее свой век. Вспомним – какими ничтожными пузырями Маяковский рисовал в своих агитках «попов», «буржуев» и пр. А сколько силы и новаторства в поэтических образах «горлана-главаря»?

Да что там – половина пропагандистского обеспечения социализма строилась на культе сильного, дерзновенного и витального, на культе покорителя времени и пространства. Сплошные парады физкультурников. Никто не воспевал серости и безликости, которыми щедро наделяют «красную эпоху» ее современные критики... Утопичная она или не утопичная – еще разбираться, но это была эпоха с невероятно захватывающей эстетикой…

И в этой связи исключительно важно понять, что «сила и харизма» не имеют абсолютно имманентного значения. Они не есть функция той или иной общественно-экономической системы. Это – инструмент. Важно, в чьих руках он находится. Любая завоевавшая власть эпоха пытается убедить массы в том, что она самая динамичная и жизнеспособная – и только по этой причине она находится на авансцене истории. И нет никаких оснований полагать, что исключительно нынешняя лучше иных способна культивировать идеалы саморазвития человеческого рода.

Напротив, есть масса аргументов в пользу того, что последние двадцать лет российской истории – это время «отрицательной селекции». Появляется статистика, доказывающая, что происходит заметная «децелерация». Снижаются средние ростовые и прочие телесные параметры молодежи – не говоря уже о ее жесточайшей декультурации и депрофессионализации, социальных составляющих процесса.

Все и начиналось с характерных социал-дарвинистских деклараций. Вспомним, что говорил Ельцин когда-то: хочу, чтоб моим преемником на посту президента был человек не ниже меня ростом. А в итоге…

Добро должно быть…

Тупое кулачное право давно уже не представляется вполне убедительным. Только стремление к развитию на основе познания обеспечивает лидерство в современном мире. У нас же новые элиты потратили немало усилий на то, чтобы представить социальные доктрины как «субпродукт истории». В то же время с первых лиц медноблестящие доспехи громовержцев снимают только в дни траура. Во все остальные дни они «бойцы». Да и сами слова «силовик», «силовые структуры» одной своей семантикой призваны активным образом воздействовать на электорат.

Военных и прочих «силовиков» (главную «движимую силу истории» - не путать с «движущей») на очередном изломе истории в начале 90-х и заставили поверить в справедливость этого «естественного права», права сильного, воздействуя главным образом на подсознание. У медийных (к тому времени уже русофобских) элит было понимание, что только так люди в погонах и смогут оправдать собственное клятвопреступление - измену присяге. Ведь присягали-то не «верховному всенародно избранному главнокомандующему»…

Социал-дарвинизмом накоплен огромный арсенал методов воздействия на мозги. Но главное оружие – древнее, как праща. Это оружие – простейшие мифы, байки, речения, образы, - в общем все, что метафоризирует действительность или вычленяет из нее закономерности. Недавно слышал в общественной баньке от соседа-дальнобойщика: Москва разворотливых любит… Сказано-то как убедительно и смачно – словно огурчиком хрустнули под водочку. Оно и оправдывает Москву – в ее расчетливой любви к «разворотливым», и самим «разворотливым» лестно…

Убежден: силы, выступающие за социальные приоритеты, должны располагать встречными аргументами. Чтобы быть способной к противодействию, обновленной социальной идее надо и выглядеть ярко и убедительно. Встречают-то по одежке. Пусть, оставаясь гуманистической по содержанию, социальная идея станет спортивной и привлекательной по форме.

Кулаки – вещь, безусловно, доказательная. Красота, как известно, тоже «страшная сила». (Хотя и не столь эффективная, во всяком случае, не всеконечно деятельная, поскольку классик ей страдательный залог приписал: у Достоевского в оригинале-то - мир красотою спасется ). Но сильна, прекрасна и справедлива прежде всего идея гуманизма, просвещенности, свободного труда и коллективного усилия в стремлении к Абсолюту.