Вечером в программе «Время» Екатерина Андреева (дочь зампреда Госснаба и домохозяйки, а в 90-е гневная воительница с советским прошлым) употребила прежнюю свою пассионарность на беспечную и совершенно невинную реплику о капризах погоды. Вот де сегодня третьего февраля температура в Москве опустилась до самой нижней точки за всю нынешнюю зиму.

Однако сообщению о том, что группа россиян прочувствовала накануне нашу климатическую брутальность еще и в режимно-полицейской парадигме, места в программе «Время» не нашлось. Оно и понятно: в такой ответственный период портить настроение электорату сюжетами об очередных топорных акциях силовиков просто недопустимо.

Я же удивлялся другому: после нескольких бессонных ночей и безрадостных, хлопот после той жуткой ночи у Курского вокзала мой отец, отставной служака восьмидесяти лет, еще и ездил из деревни в райцентр решать какие-то свои вопросы.

Из Нижнего (которому он когда-то отдал четверть века безупречной службы в ПВО) мы возвращались в Москву. За два дня до этого Н.Новгород встретил нас свистящими сквозняками в зале ожидания. Прибыли туда с упреждением – в пять утра, пришлось посидеть на Московском вокзале. Не добавили тепла в ностальгию и два дня хождений по инстанциям - хотя сам Н.Н. и хорош, не зря уже дважды удостаивался звания «столицы российской архитектуры».

Отец и спешил теперь домой – взял билеты на ближайший поезд. Чтобы не искать простуд в том же сквознячном зале этого вокзала. (Более приличный, платный, был закрыт – там, нам сказали, прорвало трубу). В час ночи мы прибыли на Курский, и оставалось только дождаться первой электрички до Н.Иерусалима в 04.22. На конечной нужно было постоять еще с полчаса в ожидании дальней электрички, но это уже и неудобством не казалось.

Зал ожидания на Курском – рядовое вместилище вокзальной скверны, но сквозняков, слава богу, там не было. Они ждали нас на улице, куда охрана изгнала дремавших пассажиров и бомжей в два часа ночи…

Несколько сотен человек были выброшены на лютый мороз – безо всякой надежды на кратковременность этого ночного приключения. Выходившие покурить охранники и полицейские в ответ на наши роптания сцеживали сквозь зубы что-то про угрозу теракта и что теперь будут осматривать весь вокзал – и это надолго.

На улице оказался и стар и млад, и хуже всего пришлось тем, кого нелепая мода (с открытыми ветрам почками и гениталиями) облачила в европейские «вестончики». Вот уж действительно: что немцу хорошо – то русскому смерть. Спасались в подземных переходах, выходящих на платформы. Там уже было не минус двадцать два, а градуса на три теплее и не так дуло, как наверху.

Раз примерно в три минуты «Ритка» (так у нас в авиации называли когда-то речевой информатор) вещала по громкой связи – что вокзал закрыт, а кому нужно к поездам, может его обойти с внешней стороны…

Все мы, дорогие припозднившиеся россияне, инстинктивно держались вместе – поближе ко входу в вокзал, все еще надеясь на что-то. Топали ногами и хлопали себя по бокам, перекидывались случайными репликами, терли щеки детям, какой-то бомжок грел за пазухой щенка. Были и дальние провинциалы с большими сумками, и с кавказским говорком, и пригородные, и какие-то непонятного рода отъезжающие из «понаехавших». Были, по виду, уже и многократно отмороженные до этого, но большей частью все же вполне нормальные в своей массе сограждане.

Да – главным образом, пассажиры 3-го класса (пассажиры первых двух подъезжают к поездам на такси и не жмутся по ночам в залах ожидания РЖД). Но они ведь тоже люди – на них ведь и «элита», свесив ножки, зиждется, и класс негоциантов покоится, и гипотетический «средний класс» в своих неустанных трудах опирается…

Некоторые из подзамерзших дам уже стали напирать на двери: пустите нас обратно – черт с ним, пусть взорвемся, так хоть согреемся…

А между тем в какой-то паре-тройке километров отсюда – в цепях околокремлевских министерств и ведомств, в окружении гудящих серверов и мерцающих индикаторов – многие сотни дежурных и прочих выбритых и отутюженных «властелинов колец» неусыпно мониторили пространство огромной страны. Все ли в ней спокойно, нет ли сбоев в системе, не случилось где какого форсмажора? А над ними – в еще более высоких кабинетах – в отсутствии уснувшего руководства водили невесомый хоровод приказы, инструкции, регламенты и распоряжения. А еще выше, уже в ночных высоких небесах, уже на сказочных орбитах – словно уже космическими станциями, упоительно вращались ведомственные бюджеты…

И неужели же – среди всего этого величия задач и свершений, в этом несмежении очей недреманных, среди прорывного новаторства и технологического IT -наворота, в этом кипении постановлений и резолюций, в неукоснительности совещаний и межведомственных согласований – никто не подумал об элементарном?

О том, что при проведении вынужденных массовых эвакуаций в зимних условиях иногда стоит подумать и о людях…

Неужели же господа подобные «всепогодному» Шойгу или «этно-корректному» Нургалиеву не поняли, что все еще в России живут покуда, а не во Флориде?

Ведь можно же в подобных случаях связаться с «Метрополитеном» - и впустить народ в один из вестибюлей метро «Курская». Какие сложности? Да никаких. Какие затраты? Ноль – только добрая воля «слуг народа»... В крайнем случае – пригнать с десяток «вахтовок-уралов», на которых возят ОМОН...

Где-то в три с четвертью стали появляться спец-девушки в хаки со спец-собаками. Саперы приехали, - все так же сквозь раздражение и ругань сцеживали выходившие покурить охранники. Как приехали - а где они раньше были ?

У отца стали подмерзать ноги – и я попросил кого-то из охраны пустить его на минутку в тамбур пункта питания, встроенного в здание. Но парень в униформе оставался безучастным – да и бог с ним, отец бы, знаю, и сам отказался от этой чести. Впрочем, и охранника можно было понять: пусти одного – другие полезут, так и работу потерять недолго…

В середине второго часа наших гуляний и топтаний на месте набрели на неприметный платный туалет в подземном тоннельчике. Это было спасение! На пространстве в семь или восемь метров – с турникетом посреди – жалось человек семьдесят, не меньше. Там, кажется, было уже выше ноля – и зверствовал уже не мороз, но враг рода человеческого, вселившийся в кассиршу. Какое-то время на молчала у себя в будке, потом стала бранить несчастных, искавших у нее тепла, что все заплевали и денег не платят. (Нас там стояло тысячи на две примерно – или что-то около этого).

Я сделал попытку призвать это существо со внешностью вороны и душой крокодила к человеколюбию. Мы все здесь жертвы форс-мажора … Меня поддержали: при Советах такое вообще было немыслимо … Но существо метнулось звать кого-то, грозясь выдворить с его помощью и возмутителя спокойствия, и всех остальных нарушителей…

Угроза изгнания из этого последнего убежища серьезно подействовала на людей. На меня огрызнулись – зачем нужно было связываться, пусть бы себе бухтела… И не то чтобы здесь собрались сплошь законченные носители рабской психологии. Просто поняли, что пришедший с кассиршей человек с блуждающей улыбкой и неверными чертами дауна в следующую секунду выместит на них весь свой инстинкт усмирителя – и все они окажутся снова на 20-градусном морозе.

Чтобы этого не случилось, я назвался бунтарем-одиночкой: бузил тут я один, а остальные не при чем.

Мы с отцом потихоньку двинулись к электричке. До нее оставалось полчаса – совсем уже немного, как-нибудь переживем. Правда щеки тереть пришлось усиленно – и топать пришлось так, что обувь в любую минуту готова была по швам разлететься…