|
ПЕТЕЛЬКА
Подвела дурёха-память…
Не смогла признать тебя
Среди тысячи признаний,
Среди тысячи воззваний.
Мне бы быть с тобой, а я
Распустилась, словно шарфик
По петле, на пустяки.
Среди тысяч одиночек,
Среди тысяч многоточек
Всё назло, да вопреки.
Шерстяною ниткой вилась,
Да не грея, не любя.
Потому и оступилась,
Потому и отступилась,
Открестилась от тебя.
О СЛОВЕ
И было Слово, данное земле.
И обрела земля свой чистый голос.
И было Слово равным тишине:
Глубоким и великим словно космос.
И люди научились говорить
Сакральным языком своей природы,
Родной земли, умеющей любить
Любые, под единым солнцем всходы.
И Русь была. И бился её пульс -
Родной язык - великий и глубокий.
Прошедший всё: и мор, и глад, и трус,
Мертвеющий меж тем в умах коротких
Своих детей, не помнящих родства
Иванов да Марий, да иже с ними…
Словесность умирает как листва,
В свой срок переходя от были к пыли.
Но верю я, подобно той листве,
Что каждую весну восходит в силе,
Вернётся Слово данное земле
Исконным знанием, и более не сгинет.
И будет Слово в дочери и в сыне,
Когда Иваны вспомнят о родстве,
Когда Марии вспомнят смысл России.
О СЛЕПОТЕ
Памяти Вирджинии Вульф
Пусть ослепла. но долго ли, долго ли буду слепой?
Если звуки сильнее, чем плотность моих перепонок.
Если пальцы боятся задеть даже воздух пустой:
в них чувствительность стала такой, что не сможет ребёнок
прикоснуться ко мне, не боясь, заболеть слепотой.
Она колет и жжёт и тревожит пространство рассвета,
наполняя и чрево, и дом голубой пустотой.
И на левом боку между рёбер багровая мета…
Даже если уйдёшь, не посмею окрикнуть: «постой!»…
А в брусничном желе отпечатался слепок ключей.
Чуть увядшие розы мертвей, чем погасшая лампа.
И в наследной резной бонбоньерке, среди мелочей,
будут нэцкэ из школьных мелков о прозрении плакать.
Я, быть может, прозрею. Пускай не глазами - душой,
и пойму, что любовь в темноте это не обречённость.
Но пока не понять, принимая незрячий покой,
Что защита моя - безупречная незащищённость.
О МОЛЧАНИИ
Молчание о главном. О тебе.
Утрата стала колкой болью стужи.
В накидке слов бессовестных, ненужных
Скрываюсь меж людей, снегов, измен
Самой себе… Боясь перечеркнуть
Отрезок «чтодосмерти», ставший прошлым.
И всё, что вслух - мне кажется ничтожным,
Но всё, что молча – сдавливает грудь.
Когда ещё один замкнулся круг -
В душе на душу стало больше вдруг,
А в мире меньше на одно дыханье.
Смиряясь с неизбежностью разлук,
Накидка станет кожей, криком – звук,
А тишина – иллюзией молчанья.
МЕЖСТРОЧНОЕ
Инге Карабинской
И не то чтобы осень вступила в свои права,
И хандра подступает так медленно, безнадежно.
Просто мудрости часто так сложно найти слова,
Просто мысли скукожились как под ногами трава.
*
…А в твоих стихах через боль прорастает нежность
*
И не то чтобы город мой спит под покровом листвы,
И похож он теперь темнотою на тень карфагена.
Просто он, как и я, болен вирусом тишины.
Просто он, как и я, пережил три тишайших войны.
*
…Но врачуют стихи вечным круговоротом по венам.
*
И не то чтобы нужно мне верить, что будешь всегда:
Междуречьем, предзимьем, предсказанным откровеньем.
Просто знаю: во мне твоё слово - живая вода,
И оно мне поможет свои пережить холода.
*
…И, быть может, постигнуть твою бесконечность мгновенья.
О ЛЮДЯХ И ПТИЦАХ
А люди - птицы (кто-то говорил),
чьи крылья прорастают внутрь тела.
Но птицы к поздней осени без сил,
почти как мы, как люди... Неумело
рукой дрожащей нарисую я
твой силуэт в окне мелькнувший ночью:
с полями шляпа, плащ, два бугорка,
что на спине топорщились... Воочью
не свидимся. Зима склоняет в сон.
Дыханье стылым ветрам в унисон.
И вся листва давно уже под снегом.
Мы друг для друга дальний стук сердец:
ты птицелов, замёрзших душ ловец,
а я твой миг закончившийся веком.
В ДОРОГЕ
Когда виден ветер? Когда в нем снег.
Когда зимний поезд набрал разбег.
Когда вагоны влетают в буран,
А твой сосед то ли мертв, то ли пьян.
Когда за окном только вой да бель.
Когда проводник не захлопнул дверь,
А в щель воровато сквозняк и к нам,
Приблудною псиной прильнул к ногам.
Вагон догреть не хватает угля,
Сосед оживает со стоном "бля".
Когда видно ветер? Когда в нем снег.
И сутки пути превращаются в век.
МОЯ ТЕНЬ
ты - моя тень -
так безупречно беспечна.
сама по себе.
то исчезаешь, то появляешься,
(когда не нужно).
с тобою - душно. без тебя - скушно.
именно так, через букву "ша"...
ша! вот сейчас замри
длинноногой безликой красоткой...
а теперь убирайся!
за спину.
в спину.
спи,
отбросив
меня.
|
А СМЕРТИ НЕТ СЕГОДНЯ, И ПОКА...
А смерти нет сегодня, и пока
Не свистнет рак, разъев нутро при этом.
И тянется к перу твоя рука
Писать о жизни. Только белым цветом.
А смерти нет, пока не замолчит
Кукушка, поперхнувшись верным словом
Поэта, что в тебе ещё звучит
Набатом? Эхом? Чем-то старо-новым
О том, что каждый день – есть Божий дар.
О том, что красота есть даже в луже.
О том, что ты ещё кому-то нужен.
Что всё ещё внутри горит пожар
Из мысле-слов, так рвущихся наружу!
И смерти нет. Ни завтра, ни пока
Есть те, о ком в ответе перед Богом.
И тянется к перу твоя рука
Писать о Жизни. Только Высшим слогом.
КАЖДУЮ НОЧЬ...
каждую ночь
над твоей головою я
раскрываю разноцветный зонтик,
(потому что ещё верю в сказки).
и каждое утро,
как ребёнок, ты удивляешься снам
ярким, детским:
с машинками, солдатиками, оловянной конницей…
потому что только любя,
можно без боли отдавать сны тебе,
а себя – бессоннице.
АННЕ
…И, собственно, октябрь здесь ни при чём:
как дым воспоминаний он нечаян.
Ах, Анна, Анна… Как же я скучаю
По нашим разговорам ни о чём…
И по уюту колкому зимы,
Чьи вечера темны, как лисьи норы.
По музыке шопеновских миноров,
По вкусу замороженной хурмы…
Работу всё ещё вершит висок*:
Рука не дрогнет, стих не оборвётся.
Пусть в этот день обманчивое солнце
Вольётся поздним мёдом между строк,
Чтоб подсластить октябрьскую хандру,
Напомнить, что тоска и боль не вечны.
Смотри, как эта осень безупречна,
В своём желанье сбросить суету!
Причудливость сегодняшнего дня –
Поверить в то, что всё для нас, как раньше.
Что друг для друга мы не стали старше.
Четвёртое. Октябрь.
Скучаю.
Я.
____________
*Отсылка к стихотворению Беллы Ахмадулиной "Прощание" ("А напоследок я скажу...")
ВНУТРЕННИЙ ЦЕНЗОР
мой внутренний цензор,
как нутренний вирус,
гуляет по венам,
жрёт кровь:
свобода забыта,
свобода забита,
свобода писать
про любовь.
возвышенно-жёстко,
униженно-мило
и просто за тем,
чтобы быть.
натянуты вены,
натянуты нервы
притянутой рифмою
"жить".
и сладкой отравой
выходят на волю
стихи не о том,
что болит.
мой внутренний цензор
убитой свободы
свободно
во мне
говорит
СО СРЕДЫ НА ЧЕТВЕРГ
Каких-то несколько мгновений …
Пробило полночь. Нет среды.
И замирает вдохновенье,
вдохнув до боли темноты,
что так настырно лезет в окна.
И нет ни капли света. Нет
тебя. Сворачиваюсь в кокон.
Вокруг меня бардак и бред:
молчит взъерошенный Волошин,
молчит невыспавшийся Блок,
и даже Бродский суматошный
молчаньем ночи занемог.
И всё же, при любом раскладе,
они останутся со мной.
А ты ушёл в четверг, не глядя,
что оставляешь за спиной.
УТРЕННЕЕ, МАЙСКОЕ, СЕВЕРНОЕ
Север, ах, север… Летит припозднившийся снег
В мае, десятого. (Может быть сдвинулись реки?)
Ляжет снежинок печать на прикрытые веки.
Так пробирается Север под кожу. Навек.
Дом и работа - привычный отрезок на день -
Скользкие пункты стабильности внешнего мира.
Ртутное небо стекает по нити эфира -
Горькое зёрнышко в чётках весны. И мигрень
Зимней тоски - (запрещённый, но верный, приём) -
Внутренний мир нестабильности ест без остатка.
Солнце играет по-прежнему с городом в прятки.
Я прячу руки в карманы. Рефренным путём
Мимо проснувшихся улиц иду, как на «Вы»,
Слыша, как дворник похмельный цитирует Фета,
/От безысходности вспомнив узбекское лето/,
Что-то про холод, про сердце, берёзы, дубы*…
…И… Улыбнусь. Виновато ль движение рек,
Дворник-старик, мудрый Фет, боль движенья по краю…
Я принимаю тебя, майский снег, понимая, -
Так пробирается Север. Под кожу. Навек.
_______________
*Подразумевается стихотворение А.Фета «Учись у них — у дуба, у берёзы…»
О МАЛОДУШИИ
Год за годом жизнь свою пахали.
(Жизнь прожить – не поле перейти).
Сколько нас таких, что подгадали
на любовь не тратить лишних сил.
Жил не рвать; не рвать, что не по мере;
жить как все, не выделяя лиц.
От отборных матов багроветь и
Пред иконой больно падать ниц.
И молчать, съедая полной ложкой,
правила неправильных идей.
Мы играли в семьи понарошку,
С эгоизмом мыльных пузырей.
Мы такие, что не вышли рожей
лезть в калашный ряд больших страстей.
Мы старались быть на всех похожи,
сеятели плевел и камней.
Мы сливались, таяли, хирели
Не за тех молясь на все лады.
Только в основном не преуспели:
жизнь прожив – дать полю зацвести. Предложил к публикации Андрей ПОПОВ |
Наталья Вениаминовна Стикина родилась в п. Кебань-Ёль Усть-Куломского района Республики Коми. В 1980 году переехала в г.Усинск Республики Коми, где и проживает по настоящее время. Автор четырёх поэтических сборников. Член Союза писателей России. Лауреат международного литературного конкурса «Серебряный стрелец-2011» (Лос-Анджелес), лауреат Коми республиканского конкурса «Сретенские встречи»; победитель конкурса православного искусства «Пасха красная». Участница республиканских семинаров молодых авторов. Стихи переведены на английский, немецкий, армянский, венгерский, японский языки. Произведения публиковались во многих коллективных сборниках, как в России, так и за рубежом; в журналах «Наш современник», «Северная Аврора», «Дети Ра», «Юность» и других. 
