Марина Васильевна Струкова
Струкова Марина Васильевна родилась в пгт Романовка Саратовской области. Окончила Университет искусств (факультет станковой живописи), МЭГУ (факультет литературы и русского языка). По рекомендации В.В.Кожинова была принята в Союз Писателей России. Выпустила три поэтических сборника: «Чертополох», «Солнце войны», «Серебряная пуля». Публиковалась в изданиях: «Наш современник», «Роман-журнал ХХI век», «НГ-Ex libris», «Аврора», «Завтра», «День литературы», «Русская воля», «Атеней», «Подъем», «Молодая гвардия», «Русский образ», «Ликбез», «Губернский альманах», «Волга», «Трибуна русской мысли» и другие. Дважды лауреат журнала "Наш современник", лауреат конкурса "Прекрасные порывы - 2010", дипломант конкурсов им.Есенина, "Эврика", "Нонконформизм - 2010".

КАЗАКИЯ

* * *
Была Москвой охаяна, но славилась в миру
казацкая окраина по Дону и Хопру.
Храня поля раздольные, не барские дворцы,
здесь чтили волю вольную из рода в род бойцы,
что не были казёнными, на все за правду шли.
Ряд виселиц с казнёнными плоты в туман несли.
Гуляки бесшабашные, певцы степной войны,
не замками и башнями - решимостью сильны...
Ты в злых бояр не верила и в доброго царя,
ты искры гнева сеяла, чтоб расцвела заря,
звала народ отчаянно к бунтарскому костру,
казацкая окраина по Дону и Хопру.

КАЗАЧЬЯ
Здесь края чужие, лживые,
враг за каждым валуном.
Собрались друзья-служивые
над убитым казаком.

Кто его в разведке выследил -
не узнать в краю чужом,
кто из чащи в спину выстрелил,
кто по горлу вел ножом.

Принимал он смерть суровую,
повстречал её один.
Верил он в Россию новую,
крест да меткий карабин.

Свет зари - вином на скатерти.
Виден дом среди ракит.
Никогда не скажем матери
то, что сын ее убит.

Чтоб не плакала потерянно,
не лила горючих слез,
скажем - сын сейчас у Терека,
где стоит казачий пост.

Как лихой боец он славится,
шлет ей радостную весть,
там в станице есть красавица,
там враги в аулах есть.

Сердце горестно сжимается,
мы утраты не простим.
Потеряли мы товарища
и жестоко отомстим.

Где теряли мы товарища,
и песок от крови ал,
там цветок огня - пожарища
над Кавказом расцветал.

ЗЕМЛИ ВОЙСКА ДОНСКОГО
Земли Войска Донского,
свечи чертополоха
на цветочном ковре.
Земли Войска Донского
провожали в дорогу
казаков на заре.

Помнят наши станицы
как хранили границы
на имперском краю,
бунтовали, случится,
и не чтили столицу,
чтили правду свою.
Помнят наши станицы
фронтовые зарницы,
эхо грозной войны,
вдов печальные лица,
похоронок страницы,
весть победной весны...

Земли Войска Донского.
Месяц словно подкова,
солнце - око орла.
Земли Войска Донского.
Наша доля сурова,
чтоб отчизна жила.

Мы далече бывали
и в тюрьме бедовали,
по этапу брели,
но креста не срывали,
веру не забывали,
возвратиться смогли.
Мы далече бывали,
нас на пир зазывали,
было всё по уму.
Крепче мы не пивали,
краше мы не певали,
чем в родимом дому.

Земли Войска Донского,
нам с обрыва крутого
даль степная видна.
Земли Войска Донского -
дар от господа бога,
дар на все времена.

* * *
Неба звездного полог
пораскинут во тьму.
Сон казачий недолог
и в родимом дому.

Старый воин тревожно
хмурит брови во сне,
и жена осторожно
говорит в тишине:

Спи, мой сокол, спокойно,
никому не грози,
все окончились войны
на великой Руси.

То не взрывы сверкают,
а зарница видна,
Не пожары мерцают,
а восходит луна.

То поспела калина,
а не кровь на листве.
Спят холмы и долины.
Спят злодеи в Москве...

...Он оделся и вышел,
шпорами не звеня,
и никто не услышал,
как он вывел коня.

- Я рожден не для дома,
не для жизни в ярме,
а у вольного Дона
жить себе на уме.

Сон казачий недолог,
нам и явь по плечу.
Вижу пламени сполох
и к победе лечу...

* * *
Молодой казак заходил в кабак,
по столу литой ударял кулак:
- Эй, хозяин-плут, дай-ка водки ковш,
вот последний грош, словом - не тревожь...
Он сидит да пьет, ливень в окна бьет.
Есть повсюду люд, да никто не ждет,
есть по свету путь, да куда спешить?
Вот и молод он, а постыло жить...
- Эх, народ честной, у реки Карай
брошен дом родной и вишнёвый рай,
вьётся надо мной государев стяг,
длится срок земной у войны в гостях.
Не дарить бы даль пулевым свинцом,
не дурить печаль горькой и винцом,
что до вражьих орд - пусть возьмет их чёрт,
я не больно горд, да не гончий хорт...
Засвистел казак песню на авось.
Засвистел сквозняк, знавший мир насквозь:
"А не жить тебе у реки Карай,
сторожить тебе порубежный край,
побивать тебе орды за грабеж,
пропивать в гульбе распоследний грош".

* * *
Чайка, чайка речная,
что печально кричишь,
над водой пролетая,
опускаясь в камыш?
Вольно, белая птица,
в синем небе кружить.
Есть куда возвратиться,
свои крылья сложить.
Мне куда возвратиться,
свои руки сложить,
кто захочет склониться,
надо мной затужить?
Наша слава казачья
с чужаком на ножах,
наша служба собачья
у страны в сторожах,
мы за русские грады
на границе встаем,
нам бояре не рады -
мы о воле поем,
нам родные не рады -
не воюем, так пьем,
ни хором, ни награды,
лишь небес окоем.
Срежет пуля ночная,
кровь сольётся с волной.
Вскрикнет чайка речная
на заре надо мной.

НА ЗАСЕЧНОЙ ЧЕРТЕ
Не меня ты встречаешь под вишнями,
я служу на Засечной черте,
где холмы с караульными вышками,
чтоб костры зажигать в темноте.

Здесь товарищи к бою привычные,
но чужие на праздном пиру,
проклинают боярство столичное,
видят смерть, что красна на миру.

Азиатские полчища дикие
затаились в недальней дали,
затевают набеги великие,
алчут новых рабов и земли.

Будем биться с врагами умелыми,
чтоб на милую Русь не прошли,
грянусь оземь, пронизанный стрелами,
волком пряну с горячей земли...

Прибегу я шагами неслышными,
за туманами тенью замру,
посмотрю, как под белыми вишнями
на гулянье идёшь ввечеру.

А заметишь, не бойся, красавица,
золотистых огней в темноте.
Больше волк во дворе не появится,
он живёт на Засечной черте.

Где волнистые травы склоняются,
обвивая кресты и клинки,
да слезами в тиши разливаются
по оврагам глухим родники.

* * *
Книга жизни раскрылась в небесной дали,
и просторы она озарила:
Возрождайся, казачество русской земли,
боевая былинная сила.

Родовые станицы и сёла крепи,
не оставь без надёжной защиты,
плодородные пашни великой степи
чернозёмом своим знамениты.

Не забудь про душевную песню гульбы,
не запамятуй веры основы.
Пусть беспечны юнцы, но во благо судьбы
мудрецы-атаманы суровы.

Будет слово твоё безупречней клинка,
ясен взор, не запятнано имя,
а казачья мечта, озирая века,
реет вровень с орлами степными.

Не изменят лихие слова и дела
твоего справедливого нрава.
Словно солнце взошла и сердца обожгла
боевая былинная слава.

С КАТОРГИ
Проморозило грудь мою горе,
рассекло, как железо кору.
Я иду умирать на просторе,
кашлять кровью в степную жару.

Полтайги под конвоем срубили
мы в Сибири, куда занесло.
Били, били, меня не добили,
возвращаюсь в родное село.

Забываю чащобы и горы,
и бараки, и наста холсты,
Вспоминаю ржаные просторы
и медовые травы-цветы.

Через реки и пажити слышу
из вишневых садов соловья.
А пустырь вместо хаты увижу -
хату новую выстрою я.

Там истрачу последние силы,
чтобы было как прежде в степи.
Всё, что сердцу казачьему мило,
то и словом и делом крепи.

Помню, дымом клубящимся тая,
взрывы цель накрывали вдали.
Эх, ты пуля - оса золотая,
да осколки - степные шмели.

Я и лихо прожил и красиво,
ясный сокол летал высоко.
Наша родина - дивное диво,
за нее умирают легко.

* * *
Жрец науки, склонившись устало,
поднял череп с раскопа земли,
а потом воссоздал из металла
лик того, что в кургане нашли.

И прервав созерцание ночи,
пронизали распад бытия
серебристые скифские очи,
словно зоркие стрел острия.

Благородной отвагой крылаты,
никому не напомнят они
ни ордынский прищур азиата,
ни пригляд европейской "родни".

Но дорогу и цель избирая,
всевеликой душою крепки,
возле Дона, Хопра и Карая
так глядят казаки-степняки.

Далеко от столичного сброда
здесь еще в незабытом году
утверждали по-скифски свободу,
сокрушали по-скифски беду.

И взирают на мир все жесточе,
роковое решенье тая,
эти серые скифские очи,
словно зоркие стрел острия.

ПОСЛЕДНЯЯ БАНДА
Эй, черные вороны в солнечной сини,
эй, вольные степи в цвету,
последняя банда по южной России
гуляет врагам на беду.

Где банда промчится, там много случится
смертей у Советов в тылу,
звезда на груди будет кровью сочиться,
душа оборвётся во мглу.

Дорога пылится, деревня дымится,
глядит атаман свысока.
Кто знает, что сын атамана томится
в холодном подвале Чека.

Презрев неизбежную высшую меру,
ответил он большевику,
что коли предаст он и братьев и веру,
позор не снести казаку.

Глядел словно взрослый спокойно и мудро
мальчишка в глазницу ствола.
Его расстреляли, а в город под утро
отцовская банда вошла.

Где солнце лучится, там конница мчится
свободная, как облака.
И много костей большевистских пылится
в забытом подвале Чека.

* * *
Дон впереди, смело гляди,
ясная степь широка,
пуля лети, в цель угоди,
не подведи казака.

Враг ли порой вскричит: "Пощади!"
свистнет ли смерть у виска.
Сердце в груди, не упади,
не подведи казака.

С кем не сойдутся в яром бою,
чьи не увидят полки,
не подведут землю свою,
не подведут казаки.

АТАМАН
Над полями заклубился туман,
и далёкого пожарища дым.
Что ж опять ты загрустил, атаман?
Атаман, не заряди холостым.

Вновь сомненья в твоё сердце ползут,
окончательно мешают решить,
ты задумался о том, прав ли суд,
тот, который ты берёшься вершить.

Ты хотел построить дом, сеять рожь
и смотреть, как расцветает земля,
но чужие ты хоромины жжешь
и вытаптывает конь твой поля.

Так спроси ты у померкнувших звёзд,
у селенья, что осталось пустым.
Слезы, пепел - вот ответ на вопрос.
Атаман, не заряди холостым.

Если душит твою родину змей,
если правит твоей родиной зверь,
позабудь на миг завет: "Не убий"
и в безжалостную правду поверь.

Ветер времени твой флаг развернёт
над истерзанным народом святым.
Атаман, тебя Россия зовёт,
атаман, не заряди холостым!

КОМИССАР
За рекой гремит гроза,
вольный ветер вьётся.
Разметнулась степь-краса
от Луны до Солнца,
пьёт багряное вино -
ей ли бой - не пара?
Здесь лихой разъезд Махно
сцапал комиссара.
Сцапал комиссара,
была драка-свара,
из седла он полетел
с одного удара.
Скачут хлопцы в ночь и в дождь
по степи ковыльной,
дёгтем надпись: "Хрен уйдёшь!" -
на тачанке пыльной.
Комиссар в ногах лежит,
пропуск его выдал.
Ох, и рады парни: "Жид!"
День веселый выпал.
День веселый выпал, -
Изя Кац к нам прибыл!
Глянул в пропуск есаул,
Кацу плетью всыпал:
"А за то тебя я бью,
комиссар порхатый,
что в расход мою семью
ты пустил за хатой.
Всё родимое село
нынче на погосте.
Выгреб, сволочь, всё зерно
до последней горсти!
До последней горсти...
Черепа да кости
там, куда ты приходил
с продразвёрсткой в гости".
Вот в пустынное сельцо
верный путь приводит.
На высокое крыльцо
сам Махно выходит.
Кац в тоске глядит кругом:
"Может, выкуп? Сколько?!"
Топнул батька сапогом:
"Расстрелять и только! "
Расстрелять и только -
твоя доля - долька...
Заряжает револьвер
казачонок бойко.
Щурит синие глаза
хлопец. И смеётся.
За рекой гремит гроза,
вольный ветер вьётся.

* * *
Казаки - Кремлю не опричники.
Казаки - за Кремль не ответчики.
Но былые лжецы-наветчики
набиваются к нам в советники.

Распинается эта публика:
"Вы не нация, вы - сословие".
Но мечту о Донской республике
не сведёт на нет суесловие.

Наши предки - бойцы-мятежники,
наших песен чисты источники.
Казаки Кремлю не потешники.
Казаки - за Кремль не начётчики.

Там, где вместо хлебов репейники,
будут пашни Донской республики.
Казаки - Кремлю не подельники.
Казаки - за Кремль не заступники.

* * *
Ты говоришь: здесь всё - не так,
здесь русским жизни нет.
Но знаешь, брат, каков казак,
таков и белый свет.

Иль за беспамятством времен
утрачен крови пыл?
Не помнишь даже, что рождён
в роду казачьем был.

Забыл, что прадед твой и дед
смотрели гордо вдаль,
и русских праведных побед
они ковали сталь.

Ты от безвыходности пьян
и голос властный стих.
А на полях шумел бурьян,
когда продали их.

Теперь какой-то чуженин
здесь "бизнес" свой вершит -
хозяин пахотных равнин.
А ты, казак - наймит.

Очнись, недоля - грозный знак,
чтоб стал другим в ответ.
Ведь, знаешь, брат, каков казак -
таков и белый свет.

КАЗАКИЯ
Мы поднимаем собственное знамя
свои обозначаем рубежи.
Казакия, ты выстрадана нами
сквозь каторги, исходы, мятежи.

Ты выверена нашими мечтами –
так узник чает бегства из тюрьмы,
ты высвечена нашими крестами –
Георгия и кладбищ Колымы.

Твоя душа в казачьей пела лаве,
где кровь лилась и лязгали клинки.
Мы – выжили, мы – нация, мы – вправе.
От казаков ведутся казаки.

И как пути расходятся и реки,
мы разойтись c Империей должны,
где у чужой сторожевой засеки
дневать и ночевать обречены.

Перебивают: мыслить так - не мудро,
враждебные нагрянут племена…
Но ты неотвратима, словно утро,
но ты неудержима, как волна,

Казакия, сражались мы немало
в ущерб для рода, племени, семьи,
но нынче постоять пора настала
за крепости и вольности свои.

ГРЯДЕТ РОССИЯ ОДЕТОЙ В СОЛНЦЕ

***
Одна страна крепка купцами,
другой милы ее волхвы…
А третья славятся бойцами,
что век не склонят головы,

не ждут хвалы и царской платы,
и топчут травы, не ковры,
любые рассекают латы
наточенные топоры.

А кони, быстрые как птицы,
на Млечном пойманы пути,
презрев преграды и границы,
готовы всадников нести.

Купцы на торг сдадут державу.
Волхвы уйдут в свои мечты.
Одни бойцы не примут права
клинки отбросить и щиты.

…Здесь мыслят просто и свирепо,
и вера твердая в очах,
что если даже рухнет небо,
его поднимут на плечах.

* * *
Красные ягоды, листья узорные,
белые хаты и пашенки черные,
реки бескрайние и полноводные…
Здесь и рождаются песни народные.

В них богатырская удаль былинная,
и каторжанская вольность звериная,
и скоморошья насмешка простецкая,
девичья грусть, похвальба молодецкая.

...Вечером звезды горят небывалые,
люди сидят на крылечках усталые,
и с подголосками и переливами
песня плывет над осенними нивами.

Падают вниз на дороженьки сорные
красные ягоды, листья узорные.
Скоро придут холода неминучие,
поразгуляются вьюги колючие.

Ах, до чего ж ты, песня, печальная,
невесела была Русь изначальная,
да и сегодня терзается, плачется,
песню придумает, в песне упрячется,
словно в бездолии и непогодине
Родины нет, кроме песни о Родине.

***
Вот ветра повели лесостепью
заговорщицкий шёпот и свист,
посбивали петляющей плетью
вырезной изузоренный лист,

заплели пожелтевшие травы,
словно сети, по гнёздам грибниц.
Проводили, как русскую славу,
в дальний рай опечаленных птиц.

Затуманило инеем крыши,
первый снег начинает кружить.
Разве можно здесь жить ещё тише
и ещё безнадёжнее жить?

Вроде не было боя и смуты,
но напомнят о добром былом
и комбайнов заржавленных груды,
и развалины ферм за селом.

Оттого безнадёжно и тихо,
что боится покорный народ
потревожить упрёками лихо...
А оно-то давно у ворот.

* * *
Мы пытаем судьбу, и пытает
нас на прочность загадочный Бог,
за кого он живущих считает,
повышая небесный порог?

От исканий, сомнений, метаний
не уйти с безмятежной душой,
но сложнее любых испытаний
испытание правдой чужой.

* * *
Где сокол вьется, где ветер бьется,
грядет Россия одетой в солнце.
Как наше знамя над племенами
грядет Россия одетой в пламя.
Пусть мир уставший ее коснется
умрет и очнется.
Мятется стадо и ищет брода,
но голос Бога, но голос Рода
летит над градом, грозой блистая.
Вы нынче стадо, а завтра стая,
чей путь начертан и принят далью,
не вырубить сталью.
На нашей карте кресты и руны,
о нашей правде рокочут струны -
лучи от Запада до Востока,
чеканят пульс неземного рока
и грохот эха уходит в душу
шквалом на сушу.
Лови момент, воплощай легенды,
в умах -смещаются континенты,
Столкнутся правды – вскипает лава
и зверство нрава, и месть и слава.
Ждут удостоенных высшей меры,
глиняные карьеры…
Где сокол вьется, где ветер бьется,
грядет Россия одетой в солнце.
Как наше знамя над племенами
грядет Россия одетой в пламя.
Пусть мир уставший ее коснется,
умрет и очнется.

* * *
Люблю я песни Украины
и степь, и замки, и сады,
вкушаю солнечные вина
как древнерусские меды.
Нет краше украинской мовы
на белом свете языка,
её былинную основу
хранят бояновы века.

Не ей с трибун звучать угрюмо
из уст духовной нищеты.
Она – для дерзновенной думы,
она – для трепетной мечты,
она – длявоинского клича,
простой молитвы казака.
Как сокол, падать на добычу,
как сокол, мчаться в облака.

Будь проклят тот, кто для раздора
взял речь -родная, вывози,
икто представил чуждой споро
Россию - Киевской Руси.
Мы всё равно душой едины,
что б не случилось на веку,
и только песни Украины
развеют русскую тоску.

* * *
- Для России рожай! – Назидают друзья.
- Для России рожай! – Упрекают враги.
Мол, иначе спастись в лихолетье нельзя,
понаедут чужие – из дома беги.

Здесь давно все проблемы решают за счёт
женщин. Их отвечать за разлад приучив -
наклепают ещё, коль Кремлю припечёт,
наплодят, словно кошки, мозги отключив.

В нищету, на войну, в лагеря, на правёж.
И потом, как запахивают урожай,
так детей в эту землю уложат за ложь.
А сейчас говорят: для России рожай!

"УЖАСНО, НО НЕОБХОДИМО..."
1.
Биомассой кишащий берег,
как под берцами муравейник.
Заметался, марксист-затейник?
А ведь это пришёл твой Брейвик.

Он на полную врубит плеер,
и раскроет свинцовый веер,
а потом в пасторальных кущах
пунктуально добьёт ползущих,
независимо – смуглых, белых,
при повышенных децибелах.

Не хватает публичных казней.
Право истины – стать опасней.
Не хватает святых возмездий.
Запад ждал ницшеанских бестий,
терроризм элитарно-моден,
и силён крестоносцем Орден.

2.
Вас не вынесетсеверный древний шельф,
помесь орков и местных тупых овец,
С карабином «Ругер» явится эльф
под мелодию «Властелина колец».
После фотосессии – смотри, страна,
после классных шлюх и эффектных слов,
началась не менее красиво война,
в стиле фильмов фэнтези и катастроф.
Тамплиер, сионист, романтик, один -
одиночки и делают этот мир.
Идеальный голубоглазый блондин,
обозначил верный ориентир…
Исламисты, тщетно творите миф,
где Европа ваша, в конце концов,
нефтяными долларами оплатив,
благосклонность правящих подлецов.
Но порой опаздывает патруль,
через море в морг – чужакам итог.
Единица – ноль, если ствол без пуль,
если пули есть, единица – Бог.

3.
Без действия идея мнима,
но выходя из ряда вон,
«Ужасно, но необходимо,
то, что я сделал…» -бросил он.
По правилам в игре без правил
осваивал предавший мир.
Отец, что в год мальца оставил,
желает смерти – дезертир.
Кто судит – правящий виварий
или мещан пугливых рой?
Презренны первый и второй –
наборы толерантных тварей.
Он понимает, что порой
толпа слепа, тропакремниста,
но улыбается герой.
Утейя, утро, реконкиста.

Из цикла "СОЛНЦЕ ВОЙНЫ" (1990-2001гг.)

ВАС СПАСУТ ГЕРОИ
Мало тех, кто выйдет вон из строя,
всей эпохи искупив вину...
Спите, трусы, вас спасут герои -
человека три на всю страну.

Вам легко - ваш путь к окну от двери.
А кому-то - от огня к огню.
Где-то в чистом поле воют звери,
и подходит атаман к коню.

Спите, трусы. Этой тёмной ночью
свечи загораются вдали.
Ваше знамя, порванное в клочья,
поднимает кто-то из пыли.

Там идет война за ваше завтра,
там кому-то вера дорога.
Видно - вами преданную правду
защищает кто-то от врага.

В вязком иле сытого покоя
вы навек застыли все равно.
Спите, трусы, вас спасут герои!
Вольным - воля, а спасенным - дно.

* * *
Я - русская. Боль или радость
от этого дара судьбы?
Я - ветра пшеничного сладость.
Я - спелых колосьев усталость
и песня казачьей гульбы.
Но не разорвать потаённых
сетей вековечной тоски:
я - нежить могил осквернённых,
я - камень церквей затворённых
и цепь на запястье руки.
Мной русская ненависть правит.
И памятью предков сквозь сны
души моей боль не оставит,
и русскую истину славит
мой голос под солнцем войны.

* * *
Себя ли обманывать стану,
когда на осколки броня.
Ни стаи, ни стана, ни клана...
лишь Родина есть у меня.
Ни храма, ни дома, ни дота...
разрушены все рубежи.
Не знаем искусство расчёта,
не вывели формулу лжи.
Но я не уйду недостойно,
и ты не уйдёшь из страны
туда, где сожгли бы спокойно
мы путеводитель войны.
Пускай только выси и дали
оставлены нам на земле,
над степью гореть не устали
знамения в облачной мгле.
И не изменились, как странно,
от бед ни сердца, ни умы...
Ни стаи, ни стана, ни клана.
Народом останемся мы!

* * *
Куда, защитники Отечества?
Куда, таланты и вожди?
Вы все - пустяк для человечества,
и ваше время позади...
Но кто теперь диктует правила,
переиграв игру судьбы?
Чья власть Историю исправила,
Россию вздёрнув на дыбы?
Нам без него - дорога узкая,
давно качались бы в петле,
Но где же он - надежда русская?
Нет на Сенатской, нет в Кремле.
Кому же лавры предназначены
за воскрешение Земли?
И, восхищением охвачены,
мы, наконец, его нашли!
...Из-под восторгов общих бремени,
на толпы глядя свысока,
герой сегодняшнего времени -
торгаш глазеет из ларька.

* * *
Кошельком прикрыв души убожество,
щеголяя вывесками модными,
здравствуйте, богатые ничтожества,
пользуйтесь победами народными.
Из чужого океана званные,
на волне свободы пеной прибыли.
Мы на баррикады встали - странные,
ваши же отстаивая прибыли.
Здравствуйте, весёлые, здоровые,
из народных слез рубли отлившие,
капиталистические - новые,
и коммунистические - бывшие.
Кровь России втихомолку пьющие,
прикрываясь флагами цветистыми,
И её клочками продающие...
Руки ваши белые да чистые.
Только вам, богатые, вернуться бы,
наши ветры злые да угарные,
здесь порой бывают революции,
и верёвок ждут столбы фонарные.

* * *
Не отрекусь от горечи былого -
развалин храма, смуты и огня.
И если Богом снова станет Слово,
то мой народ не обвинит меня.

Не устыжусь за мятежи и войны,
оправдывать стыдливо не начну
тех предков, что прожили недостойно,
но всё же не оставили страну.

Им - память, да могильная ограда.
А мне - их злые, честные слова.
Пускай опять сомнительна награда
за простоту, что хуже воровства.

Я на престол кладу мечи и цепи
туда же, где терновые венцы.
Вина отцов намнеподсудна, дети.
Так неподсудны беженцам бойцы.

* * *
Нас много на белом бессолнечном свете.
Мы - честных родителейнищие дети.
Нас много, но в грустной разбитой Отчизне
везде есть другие хозяева жизни.
Они захватили над нами высоты,
у них "мерседесы", "фиаты", "тойоты",
для них над волнами цветёт Ла-Валетта,
плывут пароходы в круиз вокруг света.
И словно монета из чистого злата,
в их жадные руки Россия зажата.
У них есть трибуны - читать нам законы.
У нас есть таланты, лачуги, иконы.
Они как приказы, а мы как вопросы,
им ищут алмазы, нам кинут отбросы,
На общей планете - фальшивое братство
Здесь честности не понимает богатство.
Им вместе так тесно, так душно, так плохо.
Коснутся друг друга - и вспыхнет эпоха!

* * *
Захлебнулись вокзалы огнями,
дождь по стеклам киосков бежит,
а в тени, на цветном целлофане
у колонны девчонка лежит.
В рваном платье и выцветшей шали,
прикрываясь от света рукой,
спит она, позабыв о печали,
ощущая минутный покой.
В ореоле витринной подсветки,
под неоновым буйством реклам.
В грязных урнах огрызки, объедки
собирала она по углам.
Кто она? Из Молдовы? С Кавказа
гнал её ужас перед войной?
И какие указы, приказы
стали этому черной виной?
Не найти ей ни дома, ни мамы,
не дожить до семнадцати лет...
Незаметной, обыденной драмы
продолжается грустный сюжет.
А кругом равнодушные лица,
икак будто народ - на народ.
И слезам не поверит столица,
да и песня её не берет.
Спит девчонка, прижавшись к России,
вмятый в грязь одинокий цветок.
Сквозняки запевают стальные,
электрички летят на восток.
Разливается утро все шире
по мерцанью асфальтовых лент....
Что Вам снится в роскошной квартире,
господин Президент?

* * *
Господи, для странника ты - путь
за иные дали и века,
и, летейских вод рассеяв муть,
золотая сеть для рыбака.
Господи, жнецу ты - лунный серп,
птице - небо, ратнику - броня,
спящей деве - нежный шепот верб,
только нет под крыльями меня.
Не спасет Святого Духа тень
от беды могуществом креста,
потому что избы деревень
я равняю с храмами Христа.
И в смятенье не найду ответ,
лишь на Русь весеннюю взгляну:
верю в Бога или в этот свет,
даль и вышину?

* * *
Судьбы коварные изломы,
на острых гранях - вспышки света!
Мы - больше, чем народ.
Но кто мы?
Мир до сих пор не знает это.
Не объяснить любой науке
все виражи и завихренья
ветров, ломающих нам руки,
идей, палящих поколенья.
К нам дети чопорной Европы
идут, как в морг на опознанье,
но мы опять встаем из гроба,
отбросив злые предсказанья.
Мы торим новые дороги
от места взрыва - к месту взлета,
как испытатели эпохи
с разбившегося самолета.
Вновь строим храмы и хоромы,
сажаем лес - смотри, планета!
Мы - больше, чем народ!
Но кто мы?
На это не найти ответа.

* * *
Я выхожу из-под контроля
идей, законов и знамён,
орла, звезды на красном поле
и исторических имен.

Я выхожу из-под контроля
вельможной лжи и звонких фраз,
творцов чужой беды и боли
и узурпаторов на час.

Моя великая Держава
снепредсказуемой судьбой,
лишь ты одна имеешь право
на жизнь мою, на голос мой.

Не дам щепотку русской соли
за мёд чужих бездонных рек...
Я выхожу из-под контроля,
монеты втаптывая в снег.

Мне нужен свет, да запах хлеба,
да песни, что поёт народ.
А надо мною - только небо!
А впереди меня - восход...

* * *
Я голову запрокинула
и под ноги не смотрю,
а Время костры раскинуло
по русскому январю,
и смерть подметает улицы,
где вслед тебе прохожу,
и бог в камуфляже хмурится
на все, что толпе скажу.
Мной предано царство божие
за свет твоего лица,
за русское бездорожие,
за жгучую власть свинца.
Пусть где-то пожар туманится,
дороги сошлись в петлю...
Со мной ничего не станется,
пока я тебя люблю.

* * *
Москва! Возьми меня с собой
в могучий колокольный бой,
в размах, в разлёт горящих крыл,
где ветер будет, есть и был.
И в сон, и в явь, и в пьяный бред
твоей толпы. Иду вослед.
Возьми меня под дымный кров,
в хрип нищих и рыданья вдов.
В великий пост, в последний тост
и в голоса убитых "звёзд ".
Во всё, чем ветер твой поет,
звенит стекло и грязный лед.
Я выйду на другой виток -
в стальной сквозняк, в шальной поток.
И в пыль, и в быль, и в боль, и в бой
Москва возьмёт меня с собой.

* * *
Правда или напраслина?
Торжество или грусть? -
Если Русь будет счастлива -
это будет не Русь!
Знала я её, славила,
только, видит Господь,
Никогда б не представила
Русь - не душу, а плоть.
Эту - робкой и кроткою?
Этот угль - на ладонь?
В очаге, за решёткою,
усмирённый -огонь?!
Птицу злую, свободную -
подкормить, приручить...
На скаку запалённую
тройку - остановить?..
Русь? - от пыли отмытая
бесконечных дорог.
Русь? - бездумная, сытая
и в стенах четырёх.
Стихнет все... Перемелется.
Камень станет мукой...
Только что-то не верится
в долгожданный покой.

ТРИ ЛОЗУНГА
Эпоха солёные бусинки нижет
на русского времени нить.
"Страна молода для того, чтобы выжить,
но слишком стара, чтоб простить".

Ей новым аршином приходится мерить
всё то, что нехочет терять.
"Страна молода для того, чтобы верить,
но слишком стара - доверять".

Довольно ошибок! Нам дорого стоит
всё то, что сумели сберечь.
"Страна молода для того, чтобы строить,
но слишком стара, чтобы жечь".

* * *
Звенит кровавая капель,
Господь грозит войной,
качает Ева колыбель
меж Солнцем и Луной.
И этот плавный лёгкий взлет
вовек продлится над
тем, что бежит, летит, течёт
с восхода на закат -
над кораблём в ограде льдин,
среди армад стальных,
между крестов и гильотин, -
не задевая их.
Пусть где-то пахарь бросил плуг,
погас в часовне свет,
но нет для Евы слова "вдруг",
сомненьям места нет.
Гремит труба, поёт свирель,
Аттила ждёт гонца...
Но не сорвётся колыбель
с небесного венца.

КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Посреди степи да в кольце реки
на семи холмах чащи высоки,
а во тьме - луны золотистый срез.
Спи, душа моя - тёмный лес.
Лесоруб забрёл порубить дубы -
не нашёл обратно пути-судьбы,
и охотник был, и стрелу метал,
но вернулся к нему металл.
Все следы ведут в глубину твою,
а следов обратно - не узнаю.
Вот в болоте - крест, вот во мху - обрез.
Спи, душа моя - тёмный лес.
Я цветы твои как детей крещу.
Я облаву царскую не впущу.
Сторожит тебя беспощадно, верь,
волк матёрый, свобода-зверь.
На лесной заре сосны в янтаре,
золотой туман на траве-ковре.
Соловей-разбойник разбудит нас,
коли будет опасный час.

ЛИСОНЬКА
За посёлком вдоль дороги гладкой,
где трава дрожит,
с осторожной вкрадчивой повадкой
лисонька бежит.

Птица в проводах высоковольтных
оборвёт полет,
упадёт комком с небес раздольных -
лисонька возьмёт.

Ходит, бродит рыжая недаром -
голод - не порок.
На помойке за шофёрским баром
что-нибудь да впрок.

Разогнали зайцев, лес зеленый
под пилой трещит.
И лисица брешет на червлёный,
на рекламный щит.

* * *
Чёрная птица летела,
лунное небо звало...
Где мое прежнее тело
пылью степной замело?
Серой бескрайней дорогой
я до рожденья была,
или травой у порога
в жизни прошедшей росла?
Меркнут колючие звезды,
сыплются желтым песком...
Где мои давние слезы
выросли синим цветком?
И по каким-то долинам,
прошлым невзгодам назло,
перьями птицы раскинув,
старые мысли несло?..
Травы равнина наклонит
и не ответит жнивьё...
Бьётся лишь ветром в ладони
прежнее сердце моё...

ВОЛЧОНОК
Расти меня, собачья стая,
мою порвавшая семью.
Я - юный волк и это знаю
единственный в своем краю.

Вы - полукровки, вы - цветные,
я тихо ненависть несу.
И презираю вас - иные,
волков сменившие в лесу.

Давно бродягам память стерло,
вы видите во мне щенка.
Но жду - сожму клыками горло
у пса - чужого вожака.

Ночами лунными считаю
засады на своем веку.
Расти меня, собачья стая,
себе на гибель и тоску.

СТЕПЬ
Здесь почти небо,
но еще степь.
На краю света
вольно так петь.
Время в движеньи,
но здесь его нет.
Нет поражений,
нет и побед...
Кони бьют вереск,
пьют облака.
Здесь почти берег,
но и река...
Ковыли-свечи,
вольность да грусть.
Здесь почти вечность,
но еще Русь.

* * *
Есть на всё воля Бога -
на свечу, на копьё.
Если вспыхнет Эпоха,
не гасите её.
Бог очистит от скверны
жгучим жаром костра
тех, чьи мысли неверны,
тех, чья правда стара.
С неба крылья блеснули,
осеняя пути.
Виноватого пуля
скоро сможет найти.
Ждёт снарядов дорога,
ждутвраговфонари.
Если вспыхнет Эпоха,
если вспыхнет... Гори!

ЗАБОРНАЯ ЛЕТОПИСЬ
Заборная летопись - символ эпохи:
Не грязная брань, а плакатные фразы.
На белой стене, вдоль железной дороги
все сказано прямо, отчетливо, сразу.
Здесь бывшая одна шестая планеты
углем, кирпичом или краской писала:
"Народ победит ", "Президента - к ответу",
"Мы ждем перемен " и "Россия устала ".
Здесь солнцеворот, разноцветные звёзды,
двуглавый орел, нарисованный криво.
И что-то забавно, а что-то серьёзно,
а что-то и вовсе закрыла крапива.
А рядом перрон. В городской суматохе
идут пассажиры к ночной электричке.
Заборную летопись - символ эпохи
они дополняют скорей по привычке.
Царапает свастику тонкая ветка,
огней загорается тысячесвечье,
И чёткая надпись: "Люблю тебя, Светка "
собойзавершает парад "красноречья".

КАМЕРА РОМАНТИКА
Я лежу на скамье, смотрю в потолок,
там чужие звёзды видны,
а за ними нет ничего -
неба Атлантика.
Видишь север, запад, юг и восток -
это только четыре стены.
И к комнате пыток ближе всего
камера романтика.
Мне сегодня снилась дорога вперёд
и цветы приморской весны.
Но за ними нет ничего -
спящие, встаньте-ка.
Пусть хранит меня этот серый восход,
и минует горечь вины,
Но к комнате пыток ближе всего
камера романтика.
Вижу: время вышло на новый виток -
новый поиск вина и войны.
Но за ними нет ничего -
гибель "Титаника ".
И мой дом с решетками так одинок
на краю затменья страны.
А к комнате пыток ближе всего
камера романтика...

* * *
Восемь тысяч над уровнем моря.
Возле горных седин
альпинисты заходятся в споре -
обессилел один.
Ну а им бы побить все рекорды,
до вершин дотянуть.
И решают ведущие твёрдо
- Он не выдержит путь! -

Умирающий брошен в лощине,
ввысь уходит отряд,
и слеза замерзает на льдине,
и сугробы горят.

Восемьтысячнадуровнемморя,
ураган чуть затих.
Восемь тысяч над уровнем горя...
Не бросайте своих.

...У Эпохи дороги косые -
то ли крах, то ли криг.
О, мятежные души России,
не бросайте своих.
Каждый поодиночке - травина
перед мощью снегов.
...Альпинистов накрыла лавина,
не дошли до богов!

* * *
Рассвет, дома - малина и стекло,
и чёткий врез ветвей в стальное небо.
Здесь наше солнце мёдом истекло
в подставленный ломоть чужого хлеба.
И нам досталась старая тюрьма
чужого дома в каменном ажуре,
там, где любое горе - от ума,
и летопись веков - на нашей шкуре.
Здесь зрячий - странен, честный - одинок,
но всё же, вне отчаянья и плача,
нет, мы не вступим в мировой поток
людей, живущих, ничего не знача.
Ведь кто-то должен видеть с высоты
те истины, что для слепых - безвестны,
и Древа жизни первые листы,
и вещей птицы гордый взлет из бездны.

* * *
Деревня стоит под горою.
Холодное утро. Восход.
Засыпанной снегом тропою
старуха к колодцу бредёт...
Сугробами белыми - крыши,
столбами колышется дым.
Узором серебряным вышит
ивняк над обрывом крутым.
Растаял ледок на оконце,
девчушка глядит за стеклом
на алое, алое солнце
над самым высоким холмом.
Глядит без малейшей тревоги,
привычен несказочный мир.
На грязной замёрзшей дороге
берут грузовик на буксир.
Россия... Ей горе не ново,
и тем удивительней ей,
чтовсё же последнее слово
опять остается за ней.

СКАЗКА
Над полем боя мерцанье свеч,
то звёзды горят всё краше.

Здесь будет каждому щит и меч,
когда придут наши.

Усни, накрывшись моим плащом,
и не опасайся кражи.

Здесь будет каждому хлеб и дом,
когда придут наши.

Пойми изломы речных дорог,
испей из славянской чаши.

Здесь будет каждому свет и бог,
когда придут наши...

Ведь я тебе не скажу в упор:
- Стоят по дороге стражи,

и где-то слушают приговор
в тюремных подвалах наши.

* * *
Терпенье русское - без меры,
без края и без рубежа.
Остаток православной веры,
обломок ржавого ножа.

Молчит народ, вздыхая дружно,
как будто сам не без вины,
как будто бы всё так и нужно -
развал, разгром, размен страны.

Пуста казна, пусты карманы,
не отобрали лишь души...
А люди смотрят на экраны
и верят в оправданья лжи.

Звучит молитвенное пенье
над нищим, умершим в снегу.
Святое русское терпенье -
дар беспощадному врагу.

* * *
Надо мной этажи, этажи, этажи -
золоченые окна Москвы.
Кто-то будет под утро считать барыши,
а кому - не сносить головы.
Под ногами - лучи, световые круги,
не заметить никамня, ни рва.
Ритмом музыки мне показались шаги,
подбираю к мотиву слова.
Где-то там наверху накрывают столы,
где-то пьют беспробудно вино,
где-то прячут в карманы стальные "стволы"
и идут на всю ночь в казино.
Каждый - сам за себя, каждый - бог до суда.
Что мне правила этой игры?
Я из партии парий и этим горда.
Мне поют проходные дворы.

Вернуться на главную