Жизнь ежедневно открывает нам свои вершины и бездны. Будучи слишком ленивыми, равнодушными, углублеными в свои житейские проблемы, мы не видим того, как прекрасен мир и стараемся не замечать того, как ужасен он порой бывает. В детстве большинство людей гораздо более восприимчивы и к добру, и к злу. По мере взросления, наступает привыкание к окружающему, притупление внимания. Но есть люди, которые не проходят мимо красоты мира и которые считают своим долгом заглянуть в пропасти нашей безнравственности. Мы называем их поэтами. Возможно, я слишком старомоден, но я полагаю, что человек, создающий красоту - например, пишущий стихи - отстаивает идеалы добра. Об одном из таких людей эта статья. Это Владимир Судаков.
Поэты настолько несравнимы и несопоставимы, что порой кажется, что занимаются разным делом. Особенно это верно для нашего времени и для русской литературы, которая, с одной стороны, в гораздо большей степени, по сравнению с западной, сохранила классические традиции, а, с другой, начинает постепенно вовлекаться в орбиту модернизма и постмодернизма, как бы стремясь восполнить потерянные годы тотального соцреализма. Конечно можно определить степень таланта, но важнее не проглядеть его конкретных проявлений, обратить внимание читателя на уникальность поэта. Часто для этого нужно приложить усилия, ибо не всякая поэзия легка для восприятия.
Всю свою жизнь пишущий стихи, Владимир Судаков удостоен места в академической монографии о карельской литературе. Многие его строки запомнились читателю. Например, крохотное, но очень емкое по содержанию, стихотворение "Сосед":
Вижу:
в каждое утро Победы
он фуфайку свою распахнет,
через двор на тележке проедет -
словно в рост
по окопу пройдет
Несмотря на то, что поэт прочно занял свое место в литературной иерархии, искусство, по большому счету, не армия. В нем все рядовые. И часто большие художники до конца дней сомневаются в своем даровании, и лишь дутые авторитеты абсолютно уверены в себе. Моя задача - попытаться найти новые грани в творчестве Владимира Судакова, посмотреть на его стихи свежим глазом, отойти от стереотипов в восприятии его творчества, выявить то, чем этот автор неповторим, что делает его произведения нужными и интересными для читателя. Передо мной несколько его поэтических сборников "Теплая земля", "Глава рода" и "Твердь", изданные в разные годы петрозаводским издательством "Карелия" и "Сердоболь", вышедший в Москве в 1987 году. Этого достаточно для того, чтобы обнаружить с одной стороны развитие дарования поэта, рост его мастерства, эволюцию взглядов и творческой манеры, а с другой - сквозные, присущие всем произведениям, черты.
В жизни Владимира Судакова два полюса - поэзия и Сортавала. Они взаимопритягивают друг друга. Пожалуй, полюс города стоило бы поставить на первое место, ибо если бы автор не родился в этом городе, вполне возможно, он никогда не стал бы писать стихи. Во всяком случае, воспитание в семье, не имевшей литературных традиций, более того, по его собственным словам, не поощрявшей его пристрастия к книжкам, никак не предвещало такого поворота событий. А вот красота родных мест ранила его навсегда. Кто-то воспринимает прекрасное как данное, в лучшем случае будучи способным увидеть его, радоваться ему. А другие всю свою жизнь пытаются объяснить себе и людям, что такое красота, зачем она нам дана, что с ней делать, как с ней жить? Такие люди обычно берут краски и кисти, глину или гипс, либо используют для этого язык.
Быть услышанным - к этому желанию рано или поздно приходит любой творческий человек. До поры, до времени можно писать в стол, можно работать на вечность, но в один прекрасный день ты понимаешь, что ничто не может заменить внимания твоих современников. Были периоды, когда поэзия в нашей стране практически превратилась в эстраду, стала сродни нынешней поп-музыке. Подобный популизм чужд Судакову. Он выбрал тернистый путь, все больше отходя от штампов современной ему поэзии. Хотя в некоторых ранних, едва ли не школьных еще стихах, которые я видел в местной газете, можно найти влияние, как мне показалось, "звезды" 1960-х Роберта Рождественского. Но чем дальше, тем больше, он решительно отказывается от благозвучий, пробуя верлибр, не боясь даже дисгармонии, не соблазняясь классической стройностью строф.
В ряде случаев, он отталкивается от традиций народного эпоса "Калевала" ("Ладожская волна"). Не думаю, что это дань обязательного для национальной республики обращения к этому памятнику. Художественное сознание поэта насквозь исторично. Он кропотливо изучает свой край - перекресток нескольких культур, среди которых карельская занимает важнейшее место. И в своих краеведческих работах, и в стихах Судаков мучительно ищет ответ на вопрос исторических судеб родного Северного Приладожья. Это, пожалуй, центральная тема многих его стихов .
Честность перед читателем и самим собой характеризуют поэта как творческую личность. Живи он где-нибудь в глубинной России, возможно гражданственность и патриотический пафос не был бы обозначен столь рельефно и определенно как это сделано, скажем, в его последнем сборнике "Твердь" (2003). Многие жители Сортавалы - потомки мигрантов, переехавших сюда в 1944-1945 годы, когда финское население города в одночасье покинуло его. Мало того, что архитектура города сильно отличалась от той, которая была знакома переселенцам по прежним местам проживания, и представляла собой типичную западно-европейскую среду обитания с характерной для нее инфраструктурой, она была еще и необычайно красивой. Построенные по проектам лучших финских архитекторов, как каменные, так и деревянные здания, отличались безупречностью вкуса, вызывали позитивные эстетические эмоции. К тому же, все это было дополнено неповторимой и мощной красотой ладожских шхер.
Цивилизационный разлом в судьбе города не мог не запечатлеться в сознании горожан. Но для большинства из них этот сюжет не стал ключевым, и рефлексия по поводу собственной идентичности не определяла их повседневной жизни. Что же касается Владимира Судакова, то его творчество все наполнено порой мучительными, порой просветленными раздумьями по поводу места его самого, его поколения и сограждан в целом в судьбах этой земли. Складывается впечатление, что будучи предельно честным художником, он постоянно стремится доказать право на родной город. Поэт понимает, что практически всё, что его окружает, и что он любит с детства, создано другим народом, народом, который, уйдя из этих мест считанные годы назад и живя в нескольких десятках километрах от Сортавалы, подобно древней цивилизации, напоминает о себе лишь полустертыми надписями на стенах. Эта, объективно существующая раздвоенность, приводит его к почти болезненному стремлению к однозначности и определенности. Поэтому он называет Сортавалу
Сердоболем и углубляется в краеведческую работу, пытаясь акцентировать внимание на роли русского населения в истории региона. Не отсюда ли и усиливающаяся с годами державность его "имперских стихов"?
Впрочем идейная позиция не тождественна строчкам, выходящим из под пера художника; и в стихотворении, посвященном автору этих строк, Владимир Судаков пишет о своем восприятии города: "Мне его имена - словно два драгоценных подарка". Да и в более раннем сборнике "Теплая земля" (1985) есть стихотворение "Сортавала", содержащее очень изящное по форме и многозначное по смыслу обращение к финскому прошлому города, в котором "под асфальтом переулка/стук булыжника застыл" и "непонятные со стенок/осыпаются слова".
Сортавальская архитектура привлекает взгляд художника в разных своих состояниях. Кисть мастера способна рисовать не только парадные картинки. Порой под ее мазками город обретает таинственность. У автора дома не погружаются в туман, а "эти тусклые громады/в пелене висят легки". В результате Сортавала видится каким-то загадочным большим городом. У Судакова и некоторые другие стихи этого периода содержат свободный "полет фантазии". Так, кораблик в "Крымском петухе" висит над крышами, подобно шагаловским персонажам. А в поздних стихах даже Ладога у него выше крыш.
Тяготение поэта к патриотической тематике очевидно. Слово "Русь" все чаще встречается в произведениях Судакова, все чаще на страницах поэтических сборников перед глазами читателей проносятся героические и драматические эпизоды прошлого страны. Он один из тех литераторов, которые пытаются разгадать "русскую тайну". Контрапунктом к былой славе звучит стихотворная оценка современности, когда "дух народа по-отчему нищ", а сама Россия-мать обречена на "долгий крестный путь".
Но художник не был бы художником, если бы ограничился лишь провозглашением своей гражданской позиции. Во многих произведениях Владимира Судакова звучит искренняя любовь и, выраженное с почти некрасовской болью, сочувствие к простым людям. Случайно услышанный в поезде разговор, жанровая сценка, увиденная на улице, первые, еще советские беженцы из Чернобыля, встреченные на южных курортах, где "горизонт устал от кораблей" - все это становится поводом для новых строк. Одно, удачно найденное слово, делает поэтическую фразу необычайно выразительной:
...а над дверьми, к окну
лицом припав,
сидит старуха, что-то говоря,
досматривает жизнь из-за стекла
Как в ранний период творчества, так и в последние годы, Судакову удаются и лирические высказывания. Причем, если "державные стихи" вызывают к жизни несколько тяжеловесный "державный слог", то в лирике зрелого мастера появляется все больше легкости. Он как бы постепенно завершает период поисков, приходя к обогащенной жизненным и профессиональным опытом простоте - не к былой, часто
прозаической и обыденной, а метафизической, философской простоте:
Окраинный поселочек прострочен
мелодией, что в памяти на дне...
Качается буек рыбацкий молча -
по медленной,
заезженной
волне
В стихах появляется строгий размер и ритм, и даже удлиненная строка, совсем уж необычная для раннего Судакова:
Будет свет стекленеть в соловьиных черемухах мая,
А поблекнет сирень - заневестится вишня моя.
Загадай на полдневной ромашке, судьбу принимая,
И вскипит Иван-чай у дорог, на забытых камнях
По-прежнему непреодолимо притягательной для поэта, живущего уже много лет в Петрозаводске, является "зеленая родина" - природа родного Приладожья, где "льдистые крылья стрекоз/сквозь синий звон перелески" и "зеленые взрывы кустов". К Сортавале он возвращается и в стихах, и в публицистике. Владимир был одним из первых, кто стал бить тревогу по поводу сохранения исторического наследия, уникальных памятников деревянного зодчества. Но город - это прежде всего люди. Им, своим землякам, поэт посвящает множество стихов. Критики уже отмечали, что понятие "дружба" в поэтическом мире Судакова приобретает символическое, всеобъемлющее значение. Едва ли найдется другой современный поэт, для которого товарищество и братство играли бы такую же важную роль, и который вкладывал бы в них такой же, почти сакральный смысл.
Лучшие лирические строки посвящены близким людям - жене Елене:
Улетали весь день журавли
в вольный край из родимого плена,
двадцать пятое лето, Елена,
на прощальных крылах пронесли
и дочери Маше. Символично ее появление в конце стихотворения "Валаамский роспев". Это, пожалуй, единственное, слышанное мною в чтении автора стихотворение, с мощным и неподдельным духовным зарядом, завершается строками потрясающей художественной силы, символизирующими связь поколений:
Видать, еще рано
опускать на колени бразды
и подсказки выслушивать слева,
но уже не забыть до звезды
валаамского эхо-распева:
будто, стоя -
под купол лечу,
и над ним, и над лесом, и выше...
Прижимается дочка к плечу:
и она тоже слышит!
Одним из лучших в сборнике и, может быть, в целом в творчестве поэта является стихотворение "Куха". Оно написано на едином дыхании, легко и свободно и, в то же время, с подлинной глубиной и метафизичностью. Такие строки не пишутся в уравновешенном состоянии духа. Они требуют определенного поэтического камлания, очень тонкой настройки на некие высшие сферы, проникнув в которые поэт способен преобразить обыденность восприятия окружающего мира. В стихотворении описывается посещение автором скалы Кухавуори - части городского парка - откуда открывается панорама Сортавалы. Владимир в полушутку называет Куху родовой скалой («куха» по-фински значит "судак"). Казалось бы обычная прогулка, но для истинного сортавальца - это всегда священодействие. Именно поэтому здесь и родились эти строки:
По пыльным пройду цветам,
ступени сочту в горе,
с вершины взгляну: густа
трава на моем дворе.
И колет дрова сосед,
и щукой шумит камыш,
и ласточки тает след,
а Ладога - выше крыш.
Владимир Судаков - одна из загадочных фигур карельской поэзии. Наделенный несомненным поэтическим даром, он до сих пор, как мне представляется, не прочитан до конца. Россыпь замечательных удач и находок в творчестве поэта скрыта от потенциального ценителя его таланта необязательными текстами, прозаизмом некоторых ранних стихов и излишней "монументальностью" поздних произведений. Однако, в последнем сборнике, "Твердь", наметилась и другая, очень перспективная, на мой взгляд, тенденция к гармонизации стихотворной формы и благодарному восприятиию мира, примирению с ним. Возможно, эта лирика, теплая и земная - вопреки вложенному в название книги смыслу - откроет новый этап в творчестве поэта. Ведь, как у всякого живущего и здравствующего художника слова, лучшие стихи
Владимира Судакова еще впереди. Опубликовано: газета "Карелия" |
|
