|
Александр ИРВАНЕЦ
(Ровно) КРЕСТ
(Перевод с украинского)
Мне вечер и ветер родня. Мне больно
И вольно. Прошу одного:
Снимите мой крест с меня. Довольно.
Снимите меня с него.
Снимите. Я нёс этот крест так долго
И бросил под ноги ей.
Сожги, говорю, что тащить без толку,
Хоть станет чуть-чуть теплей.
Она мне в ответ: я люблю храмы,
Ажурные шпили одне,
Когда б небольшой, золотой, право,
На шее, а не на спине…
Теперь пришли. Говорят, прощайся.
Пощады не ждать извне.
Ушли. С небольшим, с золотым счастьем.
А крест мой остался мне.
Пойми, говорят, упустивший нити
Времён упадет на дно!
…Снимите мой крест с меня. Смените.
Снимите меня с него.
Юрий АНДРУХОВИЧ
(Львов)
ТРАВА
(Перевод с украинского)
трава на камне и она
растёт сквозь ночь сквозь раны дома –
растенье камень и луна –
скользит живым по неживому
мы ночью боремся со сном
мы слушаем как будто море
дыхание травы а в нём
растут саванны и босфоры
но проникая в глубину
в эти потресканные плиты
трава лелеет цель одну
обняться с теплым камнем жить – и
хоть между рельсов стен застав
средь труб столбов под проводами
так молчалива и чиста
трава, пришедшая за нами
ЭТЮД С ВОРОНАМИ
(Перевод с украинского)
На этом свете столько ирреального.
Мы в поисках простой земной основы:
холодный портер, стены кафедрального,
и серый день мурлычет босса-нову,
и город слёзной оттепелью тает,
автобусы подходят и отходят,
пивных бокалов глина расписная
колышет пенную, с горчинкой лёгкой, подать.
Мы этого тепла так долго жаждали
промерзшею лозою виноградной.
Вороны, как замученные ангелы,
толкутся на фронтоне Чёрной Радой.
И тает снег, в котором вечно смешаны
песок и соль и воздух и земля…
И тёплым паром холод кружки метим мы
и наблюдаем крылья воронья.
Роман СКЫБА
(Львов, Тернополь)
ПРЕДЗИМЬЕ
(Перевод с украинского)
А нам с тобою нет-нет да холодно.
Твой плащик жёлтый стекает в осень.
Так долго ждать приезда Воланда,
И Рождества, пожалуй, – вдосталь.
А мы с тобою – парками, кручами,
И в ветках – белка, а в неба пустоши
Бедняжка-солнце объелось тучками.
Ну что ж ты, солнце? – Да так.
Ну вкусно же!..
Игрушкой небу и ветру волосы,
Тебе – накидкой на белы плечи.
Бежим от громового голоса!
Сейчас гремит – потом отхлещет!
И эта пещерка – вьюнок и капает.
И запах озона, и мокрый кот, и
Мир – свежесорванное яблоко...
Ну почему же твой плащик жёлтый?..
Наталья ПАСИЧНИК
(Тернополь)
* * *
(Перевод с украинского)
последних летних духов и кумиров
мне не задобрить – да и в общем поздно
ведь в тёплый дом стоявший в центре мира
нам не вернуться вместе или розно
на всякий случай вслух пересчитаю
долги врагов и смятые купюры
и листья что под окнами летают
и тополя и липы за бордюром
и кроме них во тьме накрывшей прахом
никто не видит (ну хоть тут удача)
как сильно ветер бьёт в лицо с размаху
и не поднять руки – дать ветру сдачи
* * *
(Перевод с украинского)
ливень не стих да и к лучшему в тонущем мире
в тёплой машине внизу под шоссе стополосым
долго не ловится в шумно кипящем эфире
радиоголос с единственно верным прогнозом
не раскурить сигарету раскисшую за ночь
вот нам и знак что тепла впереди никакого
а в зеркалах тают тени упавшие навзничь
контуры белые дома давно нежилого
асталависта с востока рассвет брезжит мглисто
к дому, наверно, усталость сильнее тревоги
отяжелевшие дворники жухлые листья
мокрые блики и только не видно дороги
ЗА РЕКОЙ, В ТЕНИ ДЕРЕВЬЕВ
(Перевод с украинского)
1
вечер и тишь по-над детской площадкой
красный закат облаками расшит
листьев ковёр на предзимней брусчатке
кашель простуженный в горле першит
тридцать и сколько-то – паспорт расскажет
кто я и кто со мной накоротке
что за спиной за обрывки пейзажей
и про колечко на правой руке
коль уж сбежала то смейся лукаво
раз обманувшись других обмани
прав на меня не сыскать и управы
странны старанья и тщетны они
раз не замёрзла и не надоело
если в карманах есть пара монет
старый мой парк словно княжьим наделом
тихо скрывает меня. Меня нет
как раскачался фонарь не на шутку
вспыхнет-погаснет – одно озорство
до на сегодня последней маршрутки
как до зимы две минуты всего
2
в черных ризах ольховые ветки ты сам
по макушкам их гладишь рукою
кто принять подсказал им монашеский сан
по весне – и оставить мирское?
ну а ты так нахально патлат белокур
кольца дыма пальто длиннополо
тает лёд утоньшая подножье скульптур
франца йосифа и дискобола
как пружина на взводе мерцающе сжат
ты меня завоюешь сегодня
я тебя не люблю но пускай так решат
мы и воля конечно господня
сизый остров асфальта просохший едва
город словно картинка сновидца
набери меня раз набери меня два
и не смей уже остановиться
но пока я с рассветом до дома дойду
ни души лишь шагов анапЕсты
только дворники сонно блюсти чистоту
проявляясь в проёмах подъездов
тихо звякают утренний чуя мороз
чем-то хрупким застыв на пороге
да ползущий предутренний мусоровоз
заметает весь сор по дороге.
3
так и надо лето, тридцать два
так и будет солнечные косы
терпко пахнет под косой трава
радостно гудят над нами осы
ты свободен значит я с тобой
яблоко в дорогу сбережёно
нажимай сильнее на «отбой»
отключай сознанье телефона
может быть пускай он будет наш
первобытный летний кайф эдема
хлеб и рыба солнце и шалаш
и не вспоминать кто что и где мы
а реки кипящей блеск и свет
омывает плиты и орбиты
в придорожных мхах велосипед
с колесом валяется пробитым
так легко – впервые за века –
ни о чём не думать, даже странно…
и в тени деревьев где река
всё пока легко и безымянно.
* * *
(Перевод с украинского)
задай хоть пятьдесят хоть сто
«оно мне надо?»
но тут не знает нас никто
уже награда
пусть сигарета на губе
погасла вроде
я прикурю её тебе
при всём народе
и тает любопытный взгляд
нам нету дела
и пальцы тонкие скользят
в рубашку к телу
и остывает стрелок бег
и кофе стынет
дым отгораживает всех
от нас отныне
|
Игорь ПАВЛЮК
(Львов)
В НАШЕЙ ХАТЕ
(Перевод с украинского)
Сизый голубь, выросший в неволе,
Хлопотливо мечется в окне.
Баба Анна вышивает поле –
Полотно на белом полотне.
Я как будто в сонной тёплой сказке.
На плите сбегает молоко.
Заливает хату жёлтым маслом
Солнце шелковистым колобком.
Стол.
На нём – «Кобзарь». Ржаная корка
Пахнет тёплым хлебом. Дед сердит,
Собирает со стола махорку,
Втихаря в усы чертей честит.
Из дверей глядит клубочком ночи
Кот ленивый с мягким толстым лбом.
И укрыта люлька в уголочке
В розовом, а может, в голубом.
Баба Анна смотрит, как садится
«На погоду» солнышко в траву.
Вечер. Люлька. Стол. Родные лица.
Я живу. Я этим всем живу.
КОРАБЛЬ, КОТОРЫЙ ТОНЕТ
(Перевод с украинского)
«Караул!» –
И с матом –
Как на фронте.
Тонет наш корабль,
Он тонет...
То...
Вздыбленные брови горизонта –
Как собачий ворот у пальто.
Наш корабль ломает морем, мором.
Чёрной меткой – бледность капита
на! – там истерят в предсмертном горе,
Там смеются...
Те горланят хором,
Топят ближних.
Страх и суета.
Как гробов карманы – лодки.
Чаек
Не видать.
А крыс - не сосчитать.
Тот, крестясь, бормочет про Почаев,
Тот про бесов,
«Мама!» – кто,
Кто – «Мать!..»
Тонут трюмы, мачты. Небо немо.
Тонут дети, воины, дедЫ...
Хоть зверям, хоть праведникам – где нам
Избежать чернеющей воды.
Как застал Господь нас – в том и судит.
Нашу чашу – нам до дна испить.
Вот поэт целует Музу в груди,
Злые добрых волокут топить.
Дно – виднее звёзд.
И ждёт нас скоро.
А вокруг – акулы, ветров стон,
Молятся, дерутся. Рыки «сорри»,
Микс крещений, свадеб, похорон.
«Sos!» гудит,
Но не спешат соседи
Нам помочь, издалека скорбя...
Что стряслось?
Откуда эти беды? –
Спросим мы когда-нибудь себя.
Боль уйдёт.
Простите нам крамолу:
Сотни кораблей легли на дно.
А пока: кто ждал нас –
Взоры долу.
И надежда только на одно,
Что возможно в этом мире чудо:
Наш корабль спасёт Ковчег,
Аминь,
Ну а мы очнёмся в-ниоткуда
И воскреснем
Божьими людьми.
Сергей ЖАДАН
(Харьков)
* * *
(Перевод с украинского)
– Откуда несёт тебя,
ворОнья
стая
усталая?
– Мы, капеллан, из города. Из того, что не стало.
Дошли сюда, донесли безразличие еле-еле.
Передай всем своим, что им не в кого больше целить.
Город раньше из камня был, из железа и света.
Теперь у каждого есть котомка – и ни кастета, ни пистолета.
А в котомках – лишь пепел, собранный под прицелом.
И теперь даже сны здесь у каждого пахнут горелым.
Женщины в городе нашем звОнки были, их платья – небесны.
Нежность пальцев женских ночами ласкала бездны.
Родники в нашем городе были глубокие, мёдом били.
Наши церкви просторны были.
Мы их спалили.
Тесно нашим преданьям на наших могильных плитах.
Можешь с нами, ответь, просто поговорить ты?
Подари нам свою любовь, заполни ей всё помещение,
Ведь тебя, капеллан, и учили-то – исповеди и причащению.
Расскажи, капеллан, нам, за что же нас жгли так отчаянно.
Расскажи хоть давай – это всё получилось случайно, мол.
Ну хотя бы скажи, что виновные будут наказаны.
Ну хоть что-то скажи, что по радио не рассказывают.
– Хорошо, я тогда расскажу вам, что значит утрата.
Ну конечно ж – виновным ни в жизнь не уйти от расплаты.
И невинным уйти от расплаты ничто не поможет.
Я вам больше скажу – кто вообще не при чём – и им тоже.
Как же именно вас унесло с собой этим потоком?
Повнимательней надо к первоисточникам и пророкам:
Обходили бы адский пламень, во всём соблюдали бы меру,
Вам, мирянам, не дай Бог увидеть, как действует символ веры.
Помните, что там и как у пророков – о боли с терпением?
Птицах, падающих на город камнями, и прочих знамениях?
Вот тогда только, собственно, и начнутся утраты и горести.
Под конец там всё плохо вообще.
Давайте без этих подробностей.
В чём же разница между нами? Как между гласными и согласными.
Все готовы смириться со смертью, ещё не своей только классно бы.
Но никто никогда в этом мире ещё не сбежал от расплаты.
Я всегда говорю так своим, когда нечего больше ответить ребятам.
Я не знаю, кому из вас можно – и как вам достичь искупления.
Я не знаю, как быть, где вам жить, я не знаю, в чём – чьё преступление.
Я не буду учить вас, что нынче добро, а что зло.
Вы бы только бы знали,
Насколько нам не повезло.
Тадеуш РУЖЕВИЧ
АКУТАГАВА
(Перевод с польского)
Акутагава-сан
за десять лет
достиг
такой краски в образах
что его, не краснея,
можно сравнить
с птицей
в сердце безлистого дерева
в сердце
заснеженного пейзажа
Акутагава смог
достичь такой прозрачности
языка
что пробился сквозь стену
переводов и толкований
так стал совершенен
и прост
что затосковал до смерти
и уснул
прожив
тридцать пять лет
* * *
(Перевод с польского)
Нет грустней, чем уехать
из дома осенью, утром
и ни слова
о будущем возвращении
Каштан перед домом,
посажен отцом –
вырос-то как на глазах
а мама совсем малышка
обнять бы её, взять бы на руки
на полках – банки,
а в них варенье
стоят, как богини с устами вишнёвыми,
спрятавши вкус
вечной юности
армия, брошенная в углу,
так и останется оловянной
а Бог всемогущий, который мешал
горечь со сладостью,
повис на стене – беспомощный
плохо нарисованный
Детство – стершийся контур
на золотой монете
звенящей чисто
|