![]() |
|
* * * Среди обледенелых глыб В космических полях Смешным цыпленком среди мглы Нахохлилась Земля. Ей горе, впрочем, не беда: Она внутри чиста – На ней и воздух, и вода, И – след стопы Христа. Вот человеку черт не брат, А может быть и брат. Придет вечерняя пора – Я выйду на Арбат. Ведь там кучней всего земля, Тучней всего толпа. Орда расхристанных гуляк Пьет водку от пупа. И я остался бы в толпе, Но мне милей покой. Несется поезд по трубе От станции Тверской. Там пахнет тленом и землей – Нахохлилась Земля, Я – пассажир в ночи земной В космических полях. * * * А. Кувакину Осенний вечер за окном Спускается с небес. Но мы не пустим сумрак в дом – Эй, окна занавесь! Нальем фужер огнем! огнем! Сладка беседа перед сном – Нам нечего скрывать. Поговорим, поговорим – О том, чем дышим и горим. К чему нам горевать! Пусть речь течет, блестят глаза В кругу друзей и муз. Нам есть от сердца что сказать. И, словно двести лет назад, – Прекрасен наш союз! И пусть хрусталь блестит звеня, Как много в комнате огня, И пылкий шепот муз. И вещим кажется сердцам – Мы знаем их по голосам, Их нежный шелест уст. Осенний вечер вдаль ведет. Звезда вечерняя падет На поле и на лес. Зажжем огонь, нальем вина Осенних сумерек без дна. Почуем ход небес - Озябший путь небес. * * * Я только один из людей, Один из людей, да и только, Душою тоскующий здесь, На утлом земном неустройстве. Да что там, лишь мысли длинны, Лишь сердце иззяблось. Лишь стены Молчат. Мне нужны Иные просторы Вселенной. Уж лучше стихи не писать И в утлой хибаре родиться, Чем мчаться на всех парусах К обрыву. А после разбиться. Продлись, ожидание дня, Скажи мне, случайный прохожий, Что в жизни постигнет меня, Поэта без плоти и кожи? Я - весь ожиданье. Мой час - Безмерный, бессрочный - настанет. Мы вечность несем на плечах, Как быстро года мои тают. Я только один из людей, Но я не один в Поднебесной, Отчизна, откликнись, я здесь, Я твой человек неизвестный. ОСЕНЬ (песня) Долго ли, быстро – лето пройдет, Осень лазейку в город найдет, И потекут золотые дожди По тротуаров мокрой груди. Серое рваное солнце из туч Больше не выпустит солнечный луч. Будет скакать зайчик впотьмах, - Солнечный зайчик в мохнатых клубах. И по бульварам пойдут сквозняки, А в сквозняках побредут старики, Дамы с собачками, мамы с детьми, Дяди с портфелями, люди с людьми. Плачет ли осень, смеется ли грусть, Я в этот город однажды вернусь. Буду бродить по бульварам пустым, Осень, оставь мне хоть тень красоты. Осень, как женщина, манит и жжет, Осень последний свой вздох бережет – Вот почему та пора мне мила, Женщина-осень, оставь мне тепла. Долго ли, быстро ли – лето пройдет… * * * Остановите время, я сойду. Мне осенью так хочется забыться, Среди аллей растаять на ходу И никогда назад не воротиться. Остановите время – я устал От мельтешенья и жужжанья речи. Я сам себя навеки испытал – Мне птичья песнь дороже человечьей. Так смутно и привольно на душе. Идя осенней липовой аллеей Я понимаю: нам не цвесть уже – Под снегом утро серое белеет. А посему – остановите дни, Которые, наверно, не напрасно В раздумьях сердце вещее хранит. “Остановись, мгновенье, ты прекрасно!” НЕ ГРУСТИ (романс) Не грусти, пусть за окнами гаснет закат – Синеокая ночь впереди. Не смотри на нее, отведи же свой взгляд, Не грусти, не грусти, не грусти. Так случилось, что наши года коротки, Точно зимние дни в забытьи. Их расхитила вечность, как птица с руки – Не грусти, не грусти, не грусти. Так подбрось же огня в золотистый очаг И негромкую песнь заведи, Чтобы пламя рвалось и огонь твой не чах – Не грусти, не грусти, не грусти. Так уж было не раз, что кончается день, Чтобы новым на смену придти. Новой жизни мелькнула прекрасная тень – Не грусти, не грусти, не грусти. * * * Земля была безвидна и пуста... И не узреть распятого Христа. Еще до времени, ступая год за годом, Он проходил как будто мимоходом По пыльным переулкам Иудеи Меж змеевидных чванных фарисеев. Земля была безвидна и пуста — Но кедр ливанский вызрел для креста. Он силу набирал и, зеленея, Впитал земные соки Иудеи. Вот в центр земли корнями жадно впился И не отпрянул от ее ядра. Померкло солнце, Бог изрек: «Пора! Спаситель здесь. Он к вечери явился». И потекли евангельские строки Одной тяжелой огненной струей Последних дней. Но в горнице высокой Зажглось окно над сумрачной землей. * * * Они считали деньги – До ночи. И опять Вползали по ступеням К высокому распятью. Они Христа пытали: Зачем пришел с небес? Мы жить с Тобой устали, Нам ненавистен Крест. Мы слабые, мы злые, Мы подлые порой, Зачем в края иные Зовешь нас за Собой? Был лик Христа невесел, Он тихо отвечал: Я знаю ваших песен Нездешнюю печаль. И где слеза прольется – Я тихо подниму, И где дитя споткнется – Я руку дам ему. И молча отползали Мятежные рабы, И ноги лобызали, И преклоняли лбы. * * * По переулкам гаснет день, А ночь белым-бела. Бродячий пес меня, как тень, Проводит до угла. Я не спешу домой давно: Мне некуда спешить. Пусть дни мелькают как в кино – Не им судьбу вершить. О город, жарче пламеней! Глубоководный спрут В пучине щупальца огней Раскинул там и тут. Мутится воздух перед сном. В расселинах земли Попрятались все те, кто днем Пытали жизнь и жгли. Один лишь я крадусь как тать, В расселинах людских Я должен встречных испытать В теснинах городских. СТАРАЯ МОСКВА Вся в заплатанных обносках, А в глазах – тоска, тоска… Зябко в тень у перекрестка Жмется Старая Москва. Заблудилась, заплутала, А в глазах голодный блеск – “Ах, беспамятная стала, Позабыла свой подъезд”. По арбатскому Бродвею, С иноземцами вольна, С “могендоидом” на шее Ходит блудная жена. Жадный глаз с витрин сметает Все, что жжется и блестит, Лишь змеиный хвост мелькает Меж раздвоенных копыт. А вокруг пылит пустыня, Мерно плещется волной Говорящий на латыни Город власти над страной. ДЕРЕВНЯ Пью жидкий изумруд Из травянистых вен. И жизнь – бессмертный труд, И смерть – бессрочный плен. Понятный всем напев – Кузнечик струны жжет. Я выйду по тропе На солнечный лужок. Клубится солнцепек Дыханием ста трав. Душа – как мотылек – Одуматься пора… Мне жаль прощаться. Пусть Над тихою рекой Проляжет Млечный путь До пристани людской. Уеду. Поклонюсь. Навеки. Насовсем. Я прирасти боюсь И отцвести, как все. Прощай и будь мудра, Живи, цвети тайком, Земля, не мать – сестра, С которой незнаком. * * * Холодные пальцы власти, Как сон о загробной страсти – На шее сомкнутся вдруг. Прощай, и тепло, и счастье, Когда тебя в одночасье Запрут, как кота в сундук. И будешь ты шагом, шагом Стучать по бетонным плитам. Подошвы твои сотрутся, Глаза потеряют цвет. И тень твоя ляжет рядом Безмолвно, как пес побитый. И, мысленно содрогнувшись, Ты скажешь, что Бога – нет. * * * Арабески на плоском небе — Все созвездия взаперти. Не заботься о бренном хлебе, Было б только вино в горсти. Только б ноги влачить по свету, Только б злую не клясть судьбу, А судьба твоя — быть поэтом, Даже если лежишь в гробу. Мне приснилось прикосновенье И шагов торопливый шелк. Было, было в моих мгновеньях Незабвенно и хорошо. * * * Мы платим за наше счастье. Много, мало ли — не считали. Кто над волей своей не властен, Тот блажен в поднебесной дали. Мы считаться с судьбой не стали, Стоя в дымке предвечной тайны, — На краю страны чужедальней Мы земную боль отстрадали. Выпускай нас на свет печальный, В мир погоста, где нет печали. Где под солнцем, в тенистых кущах Занавешенных дней ушедших Нам, наверное, будет лучше: Наши души забвенье лечит. За стеною дождя прохладной Сердцу в горести станет легче. Сон не станет за грех расплатой, Ведь младенцы не виноваты В том, что было невесть когда-то. * * * Наши чада — цветы Из дымящихся, трепетных жерл, Наши души — лишь дым, Из земли вырастают фонтаном. Не сумев побороть Злую немочь стареющих тел, Имя ищет свободы, Покинув остов безымянный. Новый парус кроится, И прочь уползает заря. На пурпурных сосцах Закипает вино молодое. Это утро стучится — Вот и кровь налита в якоря, И веревочный стяг Распустился тревожной листвою.
|
КОШКА Лишь солнца путь невыносимо светел Пуд соли съеден, чем теперь запить? Все минуто, и судеб многолетье Вдали чернеет. Рядом кошка спит. И спящим существом владеет ласка, И нежностью повеет взаперти. Так здравствуй, сонный зверь, Зверь-небожитель, здравствуй! Ведь Ноев наш ковчег в божественной горсти. * * * Взвесь, поэт полночный, Строки на весах - Голубь непорочный Замер на часах. Оттого так чисто, Так свежо вокруг, Что нечистой мысли Не помыслишь, друг. * * * Много пьяных людей на Москве, Чаша смерти полна до краев. Люди-люди, я тоже в тоске, Мы из чаши забвения пьем. Не излечишь себя без любви. Под гортанные крики татар Льются деньги, молчат соловьи - Не театр этот мир, а базар. Много пьяных людей на Москве Мне встречается этой весной... О туманный, властительный век, О тупик человечий, чумной! * * * Помилуй, Боже, тьма над Петроградом, И над Москвой полуночной зима. Мы далеки, сердца – должно быть, рядом. Нас заточила Родина впотьмах. Так отчего же грустная, седая Метель-старуха за окном метет И тянет душу… Только вот отдай ей – Она тебя за море унесет. * * * Блажен, кто молча был поэт. Блажен, кто молча был поэт. Он, в ризы темные одет, Стоит, прикован у столпа, Пред ним беснуется толпа. Минута – и поэт сгорит. Он ничего не говорит, Одни глаза блестят с чела – Так жизнь блеснула и прошла. * * * А. Кувакину Они стояли в подворотне И спички жгли, огонь роняя. Там, сдвинув веки плотно-плотно, Зима косила их слепая. Она раскинула метели Своим покровом вдохновенным, А мимо них века летели Из подворотни всей вселенной. «Ну что ж, - сказал один. - Напьемся, Коль века ход так неизменен?» Другой ответил: «Нет, прорвемся – Ведь призрачен напитка гений». Они стояли у порога Времен последних, незабвенных. Весна притихла, недотрога. Зима царила во вселенной. ЛУННЫЙ ПЕС Спит Земля, обвитая цепями Непонятных, страшных, дальних звезд, И под их колючими лучами Все, что есть, навеки и всерьез. Спит Земля и, подогнув колени, Спят младенцы в чревах матерей, В лунном свете города белеют, Сном укрыт и нищий, и злодей. Спит и Фауст, и Гобсек, и Ницше, Спит и Маркс, обнявши "Капитал", Лишь бездомный пес по свету рыщет, Обратив к Луне зубов оскал. И летают лунные стрекозы Меж уснувших призраков земных. Чует пес, как пряный лунный воздух С той, запретной, веет стороны. И, фосфорецирующим оком Озирая цепи дальних звезд, Рвет когтями Землю одинокий, Воющий, голодный Лунный пес. * * * Соловья ослепили, чтоб пел - Так Гомера судьба ослепила, Чтоб лепил он свой вещий удел, Чтобы песни, не видя, лепил он. И на кончиках пальцев Гомер Создавал неземные созвучья, И глядел на него Люцифер Из Аида, от зависти мучась. Соловья ослепили, чтоб пел, Чтобы вечная ночь продолжалась И неведом был жизни предел. Чтоб душа наших лиц не пугалась. ЗВЕРЬ Я заведу себе дружка- Не кошку – нет - и не щенка, И не гремучую змею: Я тварь иную полюблю. Её не манят облака, Ей жизнь сладка, А мне – горька. Она игрушка и палач, И тень моих земных удач. Она – Нарцисс, а я - родник, Я этой твари не двойник. Пусть старый. Фрейд рассудит нас, Я ж – зверю подолью вина И накормлю, и причешу, случись- И плеткой пригрожу: Пусть знает, что хозяин строг, Пусть знает место и порог. В хоромы зверю путь закрыт, Он на меня шутя рычит, Две страсти у него в крови: Он ищет смерти и любви. * * * Я живу, ни за что не плачу, Только плата моя не в деньгах: То на крыльях полночных лечу, То плетусь, как солдат, в сапогах. Я за жизнью, невольник, бегу, Я споткнулся, упал, я продрог, И ночую в дому, как в стогу – Дождь стучит за окном в водосток. Дорога моя плата, отнюдь Я не даром по жизни иду, И горька моя вещая суть: Я одною ногою в аду. * * * Как трудно жить, как просто умереть. Уйти в безвестность ничего не стоит. Ни ветер веять и ни солнце греть Уже не смогут под травой густою. И будет плыть безмолвный мой ковчег- Куда? 3ачем? - Навеки, без возврата. И станет надо мной журчать ручей- Весной, - а осень понасыплет злата. Был я иль не был Божий человек, А может, окаянный и пропащий... Я больше не пекусь о голове, Я в вечность стал заглядываться чаще, Коль есть она, к чему на мир смотреть: Ведь можно даже вовсе не родиться. Как трудно жить, как страшно умереть, А потому – не надо торопиться. СПАСИБО Спасибо за кровь и за кров, За кротость, за краткость, за ясность Осенних сырых вечеров, За вешнюю ярость ненастья. Прости мой варяжий набег: Сама же меня выбирала. Россия, твой сумрачный брег Изведал я. Легче мне стало. Спасибо, родная, прости. Словами твоими горжусь я Измучился я на Руси, Но как надышаться мне Русью! Спасибо, родная, тебе За то, что – поэт и не боле, За то, что в бессильной мольбе Ломаю железную волю. Спасибо, родная, прости Мои суетливые мысли, Сама им предел очерти, Сама их согни коромыслом. * * * Есть сила свыше и слова в тиши, Единственною музой огласимы. Не оборвать сей век, сей мир не сокрушить, И жалкие слова не сделать золотыми. И, одинокие в немом пространстве лет, Как бабочки, летим в огонь, сгорая век от веку, Рожденные – гореть. И наш печальный свет - Свет невечерний льется над планетой. И ты гори, но знай: так истина черна, Когда один во тьме блистаешь искрой рока! Визжат лишь голоса, сереют времена, Да имя не в чести, да впереди дорога. * * * Цепочка следов колдовская На первом декабрьском снегу, Кто шел – никогда не узнаю, Пусть даже и вслед побегу. Он был, без сомнения, первым Тем утром морозным, седым, По веточке зимнего нерва Он первым проложил следы. Тем утром, больным и морозным, На сером пустынном дворе Я понял: теперь уже поздно. Я понял, что начал стареть. * * * Пришли на погост графоманы, Поэта пришли помянуть - Он умер от колотой раны, Он в вечность сумел заглянуть Они обступили могилку- Вокруг колыхался репей- И солнце пекло им затылки, И тут же свистал соловей. И вот появилась колбаска Селедка с зеленым лучком… Но водка нужна для завязки - И водка явилась рядком. Ну что, открывай, да помянем. Стихи он когда-то писал, - Сказал графоман Соловьянин И взглядом ушел в небеса. Там солнце пекло по-июльски, Ни тучки окрест, ни дымка. Испей-ка, Серега, по-русски, - И дрогнула чья-то рука. ДУША УМЕРЛА В городе люди быстро стареют, В городе время мчится стремглав, В спину прикладом: быстрее! быстрее! Смотришь, душа догорела дотла. Что остается - иль просто напиться, С другом печальную новость деля: Вот мол, пропала душа, застрелиться Или уехать – большая земля. Иди цинично смотреть на прохожих, Видя сквозь лоск подноготную их? Знаю, я чище был. Знаю, моложе. Жизнь! Канитель! Эй, ожги вороных! В городе люди быстро стареют, Ночь скоротаешь – полжизни долой. Зеркало - вдребезги! Прочь! Поскорее! Голову - пеплом, душевной золой! Нет, все непросто. Бесстыжие тени Ночью настигнут, покажут - старик. Иль среди дня подползет омерзение- Дурно! - и ты оборвешься на крик. Что утешает. Серьезные дети Смотрят подолгу, будто врачи. Я улыбаюсь, не в силах ответить, Сердце легчает, лепечет, стучит. * * * Что-то в округе так весело, И на душе широко. Даль распахнулася вешняя — Птицы поют высоко. Тихо село заоконное В утренней дымке плывет — Будто в домах под иконами Больше никто не живет. Нет никого в мироздании, Небу просторно в груди. Лишь за лесами за дальними Будущий день впереди. Что там мне ныне назначено? — Сонно в моем закутке, Только за спящими дачами Месяц плывет по реке. Выйду, и в синь непорочную Молча гляжу и гляжу. Нет ни души в моей вотчине, Где я живу не тужу. * * * В храме Бог меж людьми обитает. Гулко бьется мирская капель, И взволнованный ангел слетает На младенца в святую купель. Ради этого все начиналось, И невеста свой плод зачала — Ведь Пречистая Матерь все знала Наперед — и дитя сберегла. А на улицу выйти — так дико, Так безумно сверкают глаза, Что родными мне кажутся лики И близки так, что ближе нельзя. В храме Бог посылает мне слезы — Плачет сердце над жизнью моей. Все мне кажется: каяться поздно — С каждым годом поздней и поздней. Пусть дитя, что ликует в купели, Наперед углядит свой удел И запомнит, как ангелы пели, Чтобы жить, как Господь повелел. * * * Кругом пустота с пустотой играет И пыжатся пузыри. Не надо ада, не надо рая, Не знаешь — не говори. За пышным столом одна смерть пирует — Шершавая, как доска. Мы жмемся, сиротский кусок воруем, Будто два голодных щенка. Нам мало жизни, в ней все уныло, Лишь ветер как пес кружит И вновь близнецов разрывает милых, Судьбу рассекает жизнь. Неправда, солнце, что все спасемся На утлом мостке луны. Как волчий хвост, на ветру трясется Акулий хребет волны. Пусть флаг Небесного коммунизма И плещется над водой — Какое дело до вечной жизни Тому, кто горит звездой! * * * Я знался с горними людьми, И в тонком полусне Александрия снилась мне На вороном коне. И Клеопатры тонкий стан Свивался, как змея. Цвели лилейные уста, Томленье затая. Остыли ныне зеркала, Века покрыла тьма. Судьба дала мне два крыла Да толику ума. |