«На развалинах сгоревшего театра Медокса, вырос Большой Петровский театр»

Предисловие

Давно уже нет тех людей, которые когда-то посещали Большой Петровский театр, тем более он сгорел, более 170 лет назад, но стоит и радует своей красотой и игрой артистов Большой театр Альберта Кавоса, который мечтает посетить каждый житель страны. У кого-то это получается, у большинства – нет. Мне повезло, я его посетил в январе 1977 года, когда учился на 1 курсе МВТУ им. Баумана. Билет на балет «Анна Каренина», которую танцевала уже 51 летняя Майя Плисецкая, мне «подогнал» мой одногруппник Пашка, он был заядлый театрал и ходил часто на «театральные ломки» за билетами, в которых участвовали студенты московских ВУЗов: МАИ, МЭИ, Физтеха, МГУ и военных училищ…. Как он мне рассказывал: «Спали в подъезде дома рядом с кассами Большого театра. Дежурные охраняли двери кассы, а основная группа бойцов отдыхала. В 6 утра, когда мы занимали позиции у касс, к ним явился отряд курсантов Дзержинского военного училища, они поперли нас, «как ветер пушинку», но билеты на балет нам все же достались…».

Январь 1977 года. На подступах к Большому театру Кавоса было много людей, и они все спрашивали лишний билетик, но это было пустое занятие. Народ стоял и шептался: «Наверное, это последний сезон, когда танцует Майя Плисецкая, ей ведь уже 51 год…— А вы не знаете, кто поставил этот балет «Анна Каренина»? — Говорят, что она сама и поставила, а музыку написал её муж-Родион Щедрин, да какая талантливая семейка…». Я шёл не спеша, прислушивался к разговорам и понимал, какой я пещерный динозавр в балете, и туда ли я иду, может лучше сразу в пивнушку под названием «Капкан», что у метро Бауманская. Может, там мне место? Мы с Пашкой, уже не слушая никого, упорно шли к входу в Большой театр, шли, как на кинофестивале, но не по красной ковровой, а по заснеженной дорожке, которая скрипела и искрилась под нашими башмаками. Из толпы кричали: «Смотри, смотри вон идут…». Нет, это не про нас с Пашкой кричали, видимо кто-то за нами шёл из знаменитых артистов кино или театра. «Вон, вон смотри, идут Ширвиндт с Державиным!». В те двери, что находятся в центре здания театра, как оказалось, не все люди входить могут. Театр не случайно назван Большим, в нём, как в многоподъездном доме, входов и выходов немало. И заходить можно только через те двери, которые соответствуют указанному на билете подъезду. Наш подъезд был шестой, поэтому нам пришлось завернуть налево и искать вход там. Зашли, разделись в гардеробе, и там же взяв напрокат один маленький бинокль, мы отправились занимать свои места, которые на билетах значились в первом ряду левой стороны бельэтажа…

Билет на балет мне обошёлся в 2руб.60коп., столько стоила тогда «Докторская колбаса», которую я мог есть неделю. Ну, а балет был бесценно-фантастический, который я смотрел на одном дыхании, правда мало, что в нём понимая.  Да и сидел я на самой верхотуре, до огромной люстры, которая светила как Луна, мне было ближе, чем до крохотной сцены, которая была где-то далеко-далеко внизу, как на дне Марианской впадины. Зато я всё слышал, особенно бурные овации в честь Майи Плисецкой - Богини балета. От её паряще-воздушного танца был неописуемый восторг в душе. Ну, настоящая Терпсихора. Я был счастлив, будто по сопромату получил пять баллов, о чём теперь, почти через полвека, рассказываю своим внукам, которые, надеюсь, хоть раз в жизни посетят Большой… Но вернёмся к театру-юбиляру.

«Большой театр Осипа Бове и Андрея Михайлова»

Этот театр просуществовал с 1825 по 1853 год, а потом сгорел, как и предыдущий, но был отстроен заново. Журнал «Московский телеграф» за 1825 год писал: «… Петровский театр не узнают те, которые знали его прежде. Он чрезвычайно увеличен и теперь не уступает огромностию главнейшим театрам Европы. Расположение здания, изумляющее величием, прочностию и обдуманною удобностию всех частей, приносит честь зодчему оного, г. Бове». С. Аксакова: «Большой Петровский театр, возникший из старых, обгорелых развалин… изумил и восхитил меня… Великолепное громадное здание, исключительно посвященное моему любимому искусству, уже одной своею внешностью привело меня в радостное волнение».

А все дело в том, какую дату считать основанием театра. Нынешний Большой — это третье по счёту здание театра (1780, 1825, 1856 гг.). Ведь фактически история Большого театра — это история пожаров. Особняки горели, на их месте строились новые. И это не удивительно. А история Большого театра такова:

– Петровский театр (1780-1805) архитектор Христиан Иванович Розберг. 22 октября 1805 г. в третьем часу дня перед началом оперы «Днепровская русалка» Ф.Кауэра здание Петровского театра сгорело. «…Загорелось в гардеробной комнате, робость, неосторожность допустили распространиться пламени, теснота была необъяснимая, пламя всё пожрало и убытки весьма велики!», – сообщал «Московский курьер». К утру «Петровского театра как не бывало, кроме обгорелых стен, ничего не осталось», – писал современник. Огонь чудесным образом не коснулся дома, где жил с семьей Медокс. Интересно пишет об этом Сергей Глинка: «С судьбой театра, построенного Медоксом, решилась и его судьба. Одни голые станы остались от великолепного здания; но Медокс не мог с ними расстаться. Он прилепился к ним душой и телом, как улитка к своей раковине, и до конца жизни жил в небольшой, деревянной пристройке к театру». Труппа сгоревшего театра продолжала давать свои спектакли в доме Волконского на Самотеке и в доме Пашкова на Моховой до 1806 г.

– Деревянный Арбатский театр (1808-1812) архитектор Карл Росси.
– Большой Петровский театр (1825-1853) архитектор Осип Бове.
– Большой Театр (1856) на Театральной площади. Архитектор Альберт Кавос.

Датой основания Большого театра принято считать 28 марта (17 марта) 1776 г., когда московский прокурор кн. Петр Урусов получил Высочайшее позволение «содержать ...театральные всякого рода представления». Первое здание Большого театра (тогда он носил название Петровский) было построено в 1780 г. по проекту архитектора Х. Розберга. От этого здания Петровского театра, сгоревшего 8 октября 1805 г., сохранились только части несущих стен, которые в более поздних проектах были сохранены и частично включены в планировку. Построенный Петровский театр просуществовал четверть века и в 1805-м сгорел по неосторожности. Пожар был очень сильный, его было видно даже в селе Всесвятском – сегодня это район метро «Сокол». Это было трёхэтажное каменное здание с тесовой крышей, оно даже не было как-то особенно украшено. А вот танцевальная зала была очень красивая: там было 24 колонны, 48 хрустальных люстр, она была очень нарядная, но все это сгорело.

После пожара место оказалось заброшено: «С 1805 по 1823 годы на Петровской Театральной площади стояли каменные обгоревшие стены, в которых обитали хищные птицы, а среди их было болото, в котором водилось много лягушек. В летнее время утром и вечером оттуда на далёкое расстояние были слышны их крики». (Глушковский А. П. «Воспоминания балетмейстера»).

В 1806 году театр стал государственным — вошёл в ведение Конторы Императорских театров. В 1808 году для театра построили новое здание, полностью из дерева. Оно стояло на Арбатской площади – там, где сейчас находится памятник Гоголю работы скульптора Андреева. Это была единственная в Москве постройка Карла Ивановича Росси – главного архитектора Санкт-Петербурга.

Сгорели в 1812 году и другие театральные помещения, в том числе Арбатский театр и дом графов Воронцовых на Знаменке. Театральные представления не сдававшаяся Москва продолжила давать в Пашковом доме (театр на Моховой), но одного этого зала Москве уже не хватало. Восстановление Москвы было делом долгим. Но в 1812 году началась Отечественная война. Когда наши войска отступали, Федор Васильевич Ростопчин – московский градоначальник и генерал-губернатор Москвы во время наполеоновского нашествия приказал сжечь Москву, и первым, что подожгли, был именно театр Росси. Так он в очередной раз сгорел. Выгорел и центр Москвы примерно на 90 процентов, почти исчезли Пречистенская, Якиманская, Сретенская части и Китай-город, чуть меньше пострадали Тверская и Мясницкая.

Артист балета А.П. Глушковский в своих воспоминаниях писал: «Можно сказать, что в то время артисты, по выезде из Москвы блуждали с места на место как цыгане и нигде не могли найти себе приюта». Они долго скитались, пока костромской губернатор ни предложил им место в городке Плесе. По распоряжению театрального начальства была нанята до города Плеса барка, в которой поместился весь театральный обоз с театральной конторою, гардеробом, нотною и драматическою библиотекою, артистами и воспитанниками театрального училища.

После 1812 года восстанавливать было практически нечего — Москву пришлось строить заново. И впервые было решено делать это не хаотично, а по единому плану. Была создана «Комиссия для строений Москвы», которую возглавили московский главнокомандующий Федор Ростопчин. Возглавлял её князь Михаил Цицианов, инженер Егор Челиев и архитектор Осип Бове. В задачу комиссии входило «сочинение планов и фасадов на произведение обывательских строений и надзор за прочностию при постройке оных; наблюдение за производством строений в точности по прожектированным линиям, а также выданным планам и фасадам; смотрение за добротою материалов, к построению нужных, и выделкою по данной форме кирпича как на казенных, так и на партикулярных заводах, равномерно наблюдение за установленной пропорциею белого камня». И прав был Александр Грибоедов, вложивший в уста Скалозуба фразу «пожар способствовал ей много к украшенью».

В 1820 году в Академии художеств Санкт-Петербурга объявили конкурс, лучшим был признан проект известного зодчего Андрея Алексеевича Михайлова, который осуществить оказалось не просто, так как он не попадал в заданные размеры и не учитывал характер московской местности и существующих на ней построек. Поэтому реализацию замысла Михайлова доверили архитектору Осипу Бове, которому пришлось усовершенствовать конструкцию театра Михайлова. Для экономии средств Бове уменьшил высоту театра, что привело к изменению его пропорций. Бове наотрез отказался от торговых рядов в нижнем этаже театра, полагая неприличным соединять под одной крышей театр и торговлю. А декор зрительного зала и убранство внутренних интерьеров — фойе, парадных лестниц — полностью принадлежали Бове. В итоге от проекта Михайлова визуально практически ничего не осталось. Бове всё делал сам, от начала до конца.

«Театральная площадь Осипа Бове»

Известная всем сегодня Театральная площадь появилась в Москве в 1821-1825 годах. Она была спроектирована Осипом Бове. План площади сохранился до сих пор. В центре стоял Большой театр, а по сторонам от него – четыре здания с симметричными фасадами.

Метрополь и бывшая гостиница «Москва» построены на месте двух из четырёх одинаковых зданий. То же касается здания Российского академического молодёжного театра (бывшее здание Торговых рядов Полторацкого). Фасад Малого театра, да и само здание сохранилось со времен Бове! Именно так выглядели все четыре здания на площади, а мы, глядя на фасад Малого театра, легко можем представить, какова была Театральная площадь в середине 19 века.

В 1826 году на площади был сооружен водоразборный фонтан, на котором спустя девять лет была установлена скульптурная группа, выполненная по проекту И. Витали. Красивый силуэт и строгие по рисунку решетки фонтана составили украшение, достойное классических форм Театральной площади.

Описание Театральной площади из справочника 1831 года «Москва, или Исторический путеводитель»: «...что придает большую прелесть... то это расположенный прямо против средины театра, близ стены Китая, Цветошный рынок... Это огражденный перилами искусно планированный сад, где можете гулять между куртин по прекрасным дорожкам, можете сидеть на устроенных скамейках и любоваться Театральной площадью и огромным великолепным портиком театра... С чем можно сравнить приятный летний вечер, проведенный в сем Цветошном рынке или на сем бульваре; как приятно любоваться на съезд к театру; толпы зрителей в ожидании начала спектакля ходят здесь в разных костюмах, парами, целыми группами...».

«Строительство Большого Петровского театра на болоте»

Давным-давно в реке Неглинной, которая начиналась у Марьиной рощи и впадала в Москву-реку у Боровицких ворот, вода была кристально-чистой. В 18 веке реку начали загрязнять разными отходами, а Осип Бове в 1819г. стараниями инженера Егора Челиева заключил её в трубу. Болото Осип Бове осушил и занялся благоустройством Театральной площади. Комиссия составила план Театральной площади с новым зданием театра, которое проектировал и строил московский «архитектор по фасадной части» и глава Комиссии от строений Осип Бове. Он использовал фундамент и три стены бывшего сгоревшего Медоксова театра, поместив среди них сцену нового строения и развернув его фасадом на площадь. Новый театр, который вмещал две тысячи человек и был таким огромным, что его стали называть «Большим Петровским театром». В недрах нового театрального зала сохранились остатки стен бывшей «машкередной залы» Медоксова театра.

«Квадрига Аполлона, летящая над портиком Большого Петровского театра»

Здание театра было выполнено по подобию Древнеримского Храма Аполлона, главный фасад театра был украшен портиком, на вершине которого размещалась скульптура Аполлона — покровителя муз и искусства, на колеснице с лошадями. «Ещё ближе, на широкой площади, возвышается Петровский театр, произведение новейшего искусства, огромное здание, сделанное по всем правилам вкуса, с плоской кровлей и величественным портиком, на коем возвышается алебастровый Аполлон, стоящий на одной ноге в алебастровой колеснице, неподвижно управляющий тремя алебастровыми конями и с досадою взирающий на кремлёвскую стену, которая ревниво отделяет его от древних святынь России!», – писал Михаил Лермонтов в статье «Панорама Москвы»

В архиве Алексея Федоровича Малиновского, который был управляющим Московским архивом, находится описание вновь строящегося Большого Петровского театра: «…все здание коронуется большим аттиком, в коем сделано большое полуциркульное отверстие, в котором помещен Аполлон, везомый в колеснице». У Осипа Бове Аполлон словно выезжал из арочной ниши храма. Греческий бог Аполлон с лучезарной улыбкой в колеснице, управляет конями. Автором этой композиции был выдающийся скульптор барон Петра Клодт фон Юргенсбург. Только коней было три, а не четыре, как сейчас. В 1856 году архитектор Императорских театров Альберт Кавос восстановил сгоревшее здание Большого театра и добавил четвёртого коня в колеснице.

Квадрига Аполлона, летящая над портиком Большого театра, считается символом этого московского театра. Древние греки в своих мифах рассказывали про четырёх коней бога Солнца Гелиоса. Гелиосова квадрига позже стала упоминаться вкупе с солнечным богом Аполлоном.

Каждый из коней имеет свое символическое значение:

Первый конь – Эритрей, олицетворяет восход Солнца;
Второй – Эфоп, который означает – «пылающий, огненный»;
Третий – Ламп, - «сияющий, сверкающий»;
Четвёртый конь – Филогей, символизирует заход Солнца.

На сооружение Большого театра было выделено 960 тысяч рублей, а израсходовано в 2 раза больше — почти 2 миллиона, сумма для того времени грандиозная. «Вчера было открытие московского Колизея! Театр был полнехонек. «…Здание снаружи великолепно и внутри величаво, хотя и дурно расписано; этому можно помочь. Для театров нет иного цвета: или белый, или светло-голубой. Зачем не сделают фальшивый мрамор с золотом? Говорят, надобно 40 тысяч на это. Зачем жалеть 40 тысяч там, где положено полтора миллиона?», – писал Константин Булгаков, русский дипломат и администратор, московский и петербургский почт-директор, тайный советник.

«Внутренняя отделка Большого Петровского театра»

В 1823 году началась внутренняя отделка помещения. Открытие театра намечалось на август 1824 года, а в марте ещё не были готовы декорации и занавес. Директор театра Ф. Кокошкин был обеспокоен создавшимся положением и сообщал генерал-губернатору: «Живописец театра Коиопи требует полтора года на изготовление 12 декораций и двух завес». Единственный выход из создавшегося положения Кокошкин видел в том, чтобы Конопи написал три главные декорации и одну переднюю «завесу». Остальные декорации будут выполнены театральными художниками под руководством Бове, по мнению Кокошкина, «много разумеющего сию часть живописи». Второй вопрос, который волновал неутомимого директора, — покупка люстры для театра. Но так как ламиист Берти запрашивал за нее 8 тысяч рублей, то не лучше ли сделать люстру, «собрав здешних сего рода мастеров...»? Можно обойтись без бронз и люстр со свечами, а осветить залы красивыми лампами... Украшения решили сделать из «папье-маше и жести под позолотою и колерами».

Живописец Конопи отказался от участия в работах, и изготовление декораций и занавеса было поручено художнику Браупу, а люстры по проекту Берти заказали за 4500 рублей лучшему московскому ламписту Пуговишникову. С механиком Бюрсе был заключен контракт па установку на сцене специальных машин. Наконец, все волнения и заботы были позади, к концу 1824 года театр был полностью готов к показу спектаклей и приему зрителей. Его открытие состоялось 6 января 1825 года. Новое здание горожане называли «Колизей». «Есть события в России, которые быстротою и величием изумляют современников и представляются в виде чудес отдаленному потомству. Такая мысль естественно рождается в душе россиянина при каждом происшествии, приближающем отечество наше к среде держав Европейских, такая мысль возникает в душе при взгляде на Большой Петровский театр, как феникс, из развалин возвысивший стены свои в новом блеске и великолепии», — так писали «Московские ведомости» 17 января 1825 года, откликаясь на открытие театра.

«Осип Бове в директорской ложе Большого Петровского театра»

Еще в 1816 году Осип Бове женился на княгине Авдотье, вдове князя Трубецкого. Ради него княгиня пожертвовала титулом и стала женой простого чиновника седьмого класса, а Бове — совладельцем огромного состояния. Неравный брак наделал много шума. Самая языкастая сплетница того времени княжна Варвара Туркестанова, фрейлина императрицы Марии Фёдоровны, фаворитка императора Александра I, язвительно заметила по этому поводу: «Москва помешалась: художник, архитектор, камердинер — все подходит, лишь бы выйти замуж». Брак оказался счастливым, княгиня Авдотья родила Бове четырёх детей, но в свет они практически не выезжали. Все, что мог дать взамен своей любимой жене архитектор Бове, — своё искусство. И вот они вместе сидят в директорской ложе Большого театра.

Представление 6 января 1825г. в новом Большом Петровском театре началось с того, что публика требовала архитектора Бове и не успокоилась, пока ей воочию не показали его со сцены под аплодисменты всего зала. Газета «Московские ведомости» писала об этом: «На торжественном открытии публика вызывала не актеров, а архитектора. Перед увертюрой поднялся ужасный шум. Стали выкликать строителя: «Бове, Бове!» Он явился в ложе директора, и его заглушили рукоплесканиями...». Аплодировали долго и дружно, у Бове от волнения и счастья блестели глаза. Он смотрел то на публику, то на внутреннее убранство зала, отдавая при этом поклоны в разные стороны, приложив руку к сердцу. Жена, Авдотья, умилённо смотрела на него, гордясь им. Всё это было трогательно и торжественно.

С. Аксаков писал в «Литературных и театральных воспоминаниях»: «…Великолепная театральная зала, одна из огромнейших в Европе, полная зрителей, блеск дамских нарядов, яркое освещение, превосходные декорации, богатство сценической постановки — всё вместе взволновало меня...». Зрительный зал театра производил впечатление небольшого благодаря овальной его форме. В действительности же он стал вдвое больше прежнего: даже при самом ярком освещении с трудом можно было узнать в лицо человека, сидящего на противоположной стороне. Архитектурное убранство зала было простым и скромным. 20 рядов кресел партера, амфитеатр и 126 лож ярусов вмещали от 2200 до 3000 человек. Он казался особенно лёгким, благодаря ярусам открытых лож, углубленных в стены и искусно декорированных. Сооружённые на чугунных кронштейнах, ярусы как бы парили в воздухе. Ложи бельэтажа были значительно выше остальных ярусов. Места галереи-балкона поднимались амфитеатром над окружающим коридором и главным фойе. Пятый ярус галереи имел балюстраду с колоннами на тумбах, которые поддерживали фриз и потолок над всем зрительным залом. Ложи были драпированы тёмно-зелёным бархатом с золотой бахромой и позументом. В композиции оформления царской и директорской лож присутствовал также белый атлас. Кроме боковой царской ложи позже была устроена средняя, значительно большая по размерам, чем остальные ложи.

Большая люстра из трёх рядов светильников и украшенных хрусталём канделябров. Первоначально она освещалась тремястами масляными лампами. Чтобы зажечь масляные светильники, её поднимали через отверстие в плафоне в специальное помещение. Плафон зала был расписан художником Артони и изображал изящное покрывало со множеством складок, покрытых арабесками и орнаментом. В середине, довершая убранство зала, сияла огромная хрустальная люстра в 120 квинкетов (особые лампы с двойным освещением, названные так по имени их создателя), которая поднималась и опускалась при помощи особого механизма. Зал освещался также двумя рядами свеч, расположенных по поясам лож. Всё это создавало в театре атмосферу торжественного праздника и домашнего уюта, когда хотелось сидеть в мягком, удобном центре и смотреть на сцену, на которой разворачивались трогательные события иногда до слёз смешные, иногда до слёз трагичные. Аплодисменты стихли, Бове сел в кресло, взял за руку Авдотью, в зале стал постепенно заснуть свет. Все взгляды устремились на сцену, которая имела два занавеса: передний — голубой, с золотыми звездами, знаками Зодиака, лирой и лавровым венком Аполлона, окруженными сиянием.

«На сцене Большого Петровского театра…Торжество муз»

Предстоящему спектаклю был дан анонс в «Московских ведомостях»: «Торжество муз, пролог в 1-м действии, в стихах, сочинение М. А. машинами и великолепным спектаклем. Гимн с принадлежащим ему хором А. Н. Верстовского, первый и окончательный хор А. А. Алябьева, а равно и мелодрамы Дмитриева, в стихах, с принадлежащими к нему хорами, танцами, их же; танцы и группы поставлены г-жею Гюллень-Сор; машины и полёт Аполлона – г.Бюрсе; декорации, представляющие развалины и дикое местоположение, превращаемое в храм муз – г.Иванова. Костюмы по рисункам Локуэса».

И. Иванов. «Торжество муз». Пролог. 1825 год. Эскиз занавеса
Автором декораций к открытию Большого театра в Москве 1825г. был И. Н. Иванов - последователь школы Пьетро Гонзага.

6(18) января 1825г. на открытии Большого театра был исполнен Пролог «Торжество Муз» на стихи Михаила Александровича Дмитриева на музыку трёх самых популярных в Москве композиторов: увертюру написал Фридрих Шольц, гимн с хором — Алексей Верстовский, а Александр Алябьев — два хора, начальный и заключительный. Пролог аллегорически изображал, как Гений России при помощи 9-ти муз из развалин театра Медокса создаёт новый прекрасный храм искусства — Большой Петровский театр. При поднятии занавеса сцена представляла «дикое местоположение и развалины храма». Являлся Гений России, призывал с Парнаса Муз и, указывая на развалины, произносил:

«Страна, где были муз гостеприимных сени,
Не узнаю тебя! О, храм!
Твои-ль покрыл забытые ступени
Сей плющ, минувшего свидетель бытия! разрушенные стены!
Восстань, упавший ряд столпов!
Да снова здесь звучат и лиры вдохновенны,
И гимны Фебовых сынов!
<…>
Свершилось! он восстал из праха и забвенья!
Восстал сей храм искусств и просвещенья».

И после этих слов на глазах изумленной публики прямо на сцене — волшебством декораторов — вырастал новый только что отстроенный театр, в котором зрители как раз и находились. А дальше каждая из девяти Муз рассказывала в стихах о своём искусстве и его значении. Это было большое торжественное гала-представление, построенное на символике, где музыкальные и драматические номера сливались в одно неразрывное действо, создавая общий пафосный сюжет. Постепенно декорации с развалинами превращались в храм Муз в виде классической ротонды в манере П. Гонзаго. Хор пел хвалу, выступали Музы, и каждая говорила о своём роде искусств.

Вот как этот Пролог описал Булгарин Фаддей Венедиктович в статье «Торжество Муз. Пролог в стихах на открытие Императорского Московского Театра. Сочинения М. А. Дмитриева», опубликованной в журнале «Северная Пчела», №22, 1825г): «…Каждая из Муз произносит речь, в которой, призывая Поэтов на поприще славы, указывает им достойные предметы, и воспоминает имена знаменитых Российских Поэтов, прославившихся в различных родах, и покровителей Наук и Словесности. Полигимния воспоминает тихий век Елисаветы, прославленный Ломоносовым, и блестящую эпоху царствования Екатерины памятную дарованием Державина. Талия воспоминает Фонвизина, Княжнина и Капниста; Мельпомена Сумарокова, отца Русской Трагедии, и Озерова. Наконец, при звуках музыки, спускается на облаке Аполлон, подтверждает союз сынов своих (разумеется только в воображении) и произносит речь, в которой обращается сперва к Музам, потом к народу, а наконец к Поэтам. Вот что он говорит народу:

«…Народ, испытанный в дни брани
Средь бурных Марсовых полей,
Простри ко мне в дни мира длани;
Есть новые венцы; они в руке моей!
Да твой орёл двуглавый,
Привыкший бдящий взор на царства простирать,
Не отвыкает устремлять
На солнце взгляд свой величавый!
Да посреди снегов обширнейшей страны
Взрастают новые плоды ума и чувства;
Сюда, всемирную искусства
Сберитесь, Севера сыны!
В стране, где некогда возник
Великий Петр, веков отважный изменитель,
Где ныне многих Царств победный примиритель
На Муз приветных оком зрит…».

Пролог заключается хором, в котором выражены желания Поэта о благоденствии России, о водворении в ней навсегда истинного просвещения. Гимн сей кончится следующими куплетом:

«Как солнце пламенного лета
На полуденный светить край,
Так солнце нравственного света
На хладном Севере сияй».

После того открывается балет, в продолжение коего Музы венчают вензель Государя Императора Александра I. Высокие чувства любви к Отечеству и к просвещению отличают содержание сего Пролога. Не взирая на мольбы Поэта, чтобы все Авторы жили в согласии, мольбы, повторяемые хором: «Сверши сынов своих желанья! Соедини их, Аполлон!».

Чудо совершал Гений России при содействии мифологических Богов и Муз. В Прологе роли исполняли: Гений России — трагик П.С. Мочалов, Аполлон — певец Н. В. Лавров (это был его дебют), муза Терпсихора (танец) — Фелицата Гюллень-Сор, муза Каллиопа (эпическая поэзия) — Н. В. Репина, муза Эрато (любовная поэзия) — Аделина Каталани, которой в то время не было в Москве, поэтому её заменила Женни Филлис. Она и пела гимн с хором, сочинения А. Н. Верстовского, муза Талия (комедия) — М. Д. Львова-Синецкая, муза Мельпомена (трагедия) — Анна М.Борисова, муза Полигимния (гимны) — Заневская, муза Урания (астрономия) — Ребристова, муза Клио (история) — Татьяна Глушковская, муза Эвтерпа (лирика) — Екатерина Ивановна Лобанова.

Пролог «показался очень длинен. Актеры перезябли, и Филисша, делавшая Эрато, дула просто в кулачок, не церемонясь…В конце «Пролога» нимфы, гении, танцовщицы составили из лавров шифр «Александр I» прекрасно; тут так стали аплодировать, что походило на крепость, которую штурмуют», – писал Константин Булгаков. Вслед за прологом шёл балет «Сандрильона», увлекший публику блеском костюмов и красотой декораций. Опустился антрактный занавес, который изображал приподнятую гардину тёмно-малинового цвета, открывавшую перспективу готического здания.

«Второе отделение – балет «Сандрильона» (то есть «Золушка»)»

После антракта был показан балет «Сандрильона» на музыку Фернандо Сора, балетмейстеры Ф.В. Гюллень-Сор и И.К. Лобанов - по хореографии Ф. Альбера (псевдоним Франсуа-Фердинанда Декомба). Постановка балета была перенесена со сцены Театра на Моховой. Это большой пантомимический балет в 3-х действиях. Сюжет балета «Сандрильона», поставленного в Большом театре в 1825 году, основан на сказке Шарля Перро «Золушка». В либретто присутствуют Золушка, её отец, мачеха и две сводных сестры. Фея Мелиза помогает героине попасть на бал в волшебной карете, где она встречает принца. Дальше, как и положено, она убегает из дворца, теряет свою туфельку, по которой принц находит свою возлюбленную. В этом балете роли исполняли: Сандрильоны – г-жа Гюллень-Сор, Рамира – г-н.Ришард, который танцевал, а также г-жа Ришард, Лопухина, Воронина, Иванова, Лобанова, Заборовская, Живокини и Г. Я. Иванов.

Князь Владимир Одоевский, восхищаясь балетным спектаклем, писал об этом так: «Блеск костюмов, красота декораций, словом, всё театральное великолепие здесь соединилось, как равно и в Прологе». Балет «Сандрильона» оформили художники романтической декорации: К. Браун, В. Баранов, Ф. Серков и Х. Шеньян. После первого акта балета занавес с четверть часа не хотел опускаться.

Эпилог

«Театр этот очень напоминает Сан Карло в Неаполе. Отовсюду видно хорошо, и довольно слышно – по сырости, ещё существующей; только надобно бы устроить освещение. Ложи внутри расписаны тёмно-зелёным цветом; темно, и кажется, что дамы сидят как будто в пещерах: никого не разглядишь. Всем недостаткам можно помочь, но театр прекрасен и возьмёт место между первыми в Европе, только слишком велик для здешней публики и должен дирекцию разорять. Это первое представление стоило 43 тысячи, выручки было только 5300, а был набит. Зрителей было, говорят, 2700 человек…», – писал Константин Булгаков.

Наш канал
на
Дзен

Вверх

Комментариев: