|
«Свищут птицы в дудочки…», «Разбужен сад, веселым летним громом…», «Под светлым ливнем мокнет дуб лохматый…», «Иголкой острой пуговку ежиха вновь пришивает к вороту ежу…», «Побежал в серебряной рубашке шаловливым мальчиком ручей…». Эти строки написаны человеком, который всем сердцем любил свою родину, Дивеевский район, его природу. Каждая букашка, улыбка солнца, кудрявая березка, осенний лист…, были для Михаила близкими и родными друзьями. Он очень любил природу и людей. И вся его поэзия – это одна большая любовь ко всему живому на земле. Многие творческие люди начинали свой путь из глубинок: Некрасов, Есенин, Тютчев…, и Тимонин, был одним из них, самородком, негде не учившемуся стихосложению, а дарованный талантом от Бога. Михаил Алексеевич Тимонин родился в 1910 году в селе Яковлевка Дивеевского района Нижегородской губернии в семье многодетного и малоземельного крестьянина Алексея Андреевича Тимонина, где были постоянные нехватки. Отец Михаила незадолго до революции принял решение: переселиться в Сибирь на новые земли. Как и многие другие его земляки-нижегородцы, он надеялся, что там-то наконец ему удастся обрести свое мужицкое счастье. Продав все имущество, Алексей Андреевич вместе с женой Анастасией Ефимовной и пятерыми детьми двинулись в долгий и нелегкий путь. Дорогой, маленький Михаил несколько раз тяжело заболевал. Возможно, осложнением после одного из таких заболеваний и явилось частичная потеря слуха, от которой поэт страдал всю последующую жизнь. Семья добралась до Алтая, где и поселилась в селе Чесноковка неподалеку от Барнаула. Вскоре началась Гражданская война. К прежним тяготам присоединились новые. Не выдержав трудностей и нервных перегрузок, мать поэта, женщина физически не очень крепкая и душевно легко ранимая, заболела и вскоре скончалась. Почти сразу за ней умер и один из братьев Михаила. Удрученный всем этим отец, собрав детей на некое подобие семейного совета, хмуро сказал: «Выходит, нужно возвращаться обратно. А то ну как я тоже помру?.. Останетесь вы тогда одни на чужбине». Ехали и шли очень долго. Наконец измаянные дорогой дети вместе с отцом увидели столь памятные с малых лет колокольни и стены Серафимо-Дивеевского монастыря, где некогда последняя русская императрица Александра Федоровна молилась о ниспослании ей наследника. Еще несколько десятков томительных верст – и вот она, навсегда памятная и навсегда родная Яковлевка с ее тополями, березами, заросшим тальником и осокой прудами, с ее бревенчатыми, крытыми соломою избами. Оставшиеся на дедовских местах родные, друзья и знакомые встретили вернувшихся приветливо. Помогли всем, чем только могли, с подлинно русской отзывчивостью и душевным теплом. Снабдили картошкой. Помогли кое-какой одежонкой на первых порах. Выделили Алексею Андреевичу место для его хозяйственного обзаведения, где он вскоре и начал ставить новую избу. Учиться в сельской школе Михаилу не довелось из-за плохого слуха. Мальчик пробовал это делать несколько раз – и приходил домой крайне удрученным, весь в слезах: более половины слов учителя он, как ни старался, расслышать не мог. Грамоте обучил его брат Василий Алексеевич, долгое время работавший сельским писарем. Долгими зимними вечерами он рассказывал брату о творчестве Пушкина, Лермонтова, Кольцова и Некрасова, стараясь привить ему любовь к русской поэзии. Михаил рос тихим, впечатлительным и малоразговорчивым. Любил бывать на деревенских посиделках, а также, приложив к уху ладонь, слушать рассказы о прошлом яковлевских стариков и старух. Очень любил сказки и народные предания, которые в таком поистине завидном количестве знали многие из здешних старожилов. Наверное, никогда еще в Яковлевке не пели и не рассказывали столько народных преданий и притч, как в эти первые послереволюционные годы. К первым стихотворным опытам Михаила отец его отнесся равнодушно, даже неприязненно («нечего заниматься баловством, мы крестьяне, а не дворянские дети»). Зато к первому появившемуся в их селении трактору отнесся весьма заинтересованно, без колебаний стал членом сельхозартели. Вступил в колхоз и Михаил. Работником он тоже оказался образцовым. И если бы не некоторые достаточно печальные семейные обстоятельства, возможно, быть ему членом яковлевского колхоза до конца дней своих. Началось с того, что отец его женился вторично. Было бы явной несправедливостью худо отзываться о второй его жене: женщина она была основательная, серьезная, трудолюбивая, к новым обязанностям своим отнеслась с должным чувством ответственности. Но вот Михаила почему-то невзлюбила – был он не такой, как все. Стоит, бывает, в свободное время у лесной опушки, снова приложив к уху ладонь, и что-то слушает, слушает без конца, словно невесть какую музыку. Или, рано проснувшись, смотрит на солнечный восход с таким благоговением, словно бы в церкви находится на пасхальной заутрене. Или в Арзамас пешком уйдет – это за шестьдесят-то с лишним верст. Ладно бы на базар там заглянул, к ценам тамошним присмотрелся. А он бог весть куда, в редакцию «Арзамасской правды». Посидит там, послушает, как стихи читают, и топает назад все по той же пыльной проселочной дороге. И рождаются новые стихи: «Зима дрожащими осинами качает полную луну, примерзли перьями гусиными узоры к светлому окну». Совсем худо стало Михаилу, когда в 1936 году скончался отец. Стихи писать мачеха запретила окончательно. Хватит, мол, белибердой заниматься, не маленький. Других детей покойного Алексея Андреевича любила и жалела, заботилась о них в дальнейшем на протяжении всей своей нелегкой трудовой жизни. Но вот Михаила упорно не понимала, да и не хотела понимать: чего там разводить турусы на колесах! Умный человек стихами никогда заниматься не станет. Это удел станционных попрошаек да еще городских тунеядцев, которые в шляпах. Как ни упрашивали Михаила его братья и сестры, как ни стыдили – ничего с собою человек поделать не мог. Стихи сочинялись сами собой. И пришлось в конце концов податься из родных мест в чужие края. Работал на новостройках Нижнего Новгорода и Москвы, был каменщиком, штукатуром, плотником. Принимал, в частности, активнейшее участие в строительстве Центрального театра Советской армии, удостоившись за отличную работу и премией, и благодарностей в приказах. Но от стихов уйти оказалось и здесь делом невозможным: В город Горький, в город древний, Где шумит листвой откос, Я приехал из деревни И стихи с собой привез. В прорезиненной спецовке, В легких лапотках из лык Прохожу я по Свердловке, Я, дивеевский мужик!.. Тимонина начали к этому времени понемногу печатать как в столичной периодической печати, так и в местной нижегородской. Потом – война. Тимонин был призван в армию. Он имел право на различные льготы и отсрочки (кроме частичной глухоты была у него еще застарелая болезнь сердца и ряд других достаточно серьезных недомоганий: результат перенесенных в раннем детстве тяжких лишений). Но, подобно многим своим землякам-нижегородцам, солдатский долг свой перед Родиной он выполнил с честью. А о войне вспоминать впоследствии очень не любил. Предпочитал в дальнейшем писать об ином: о мирном голубом небе, о бескрайних просторах русских полей…. Вообще-то Тимонина нижегородские писатели и газетчики как человека любили: парень он был простой и бесхитростный, на редкость доброжелательный, органически чуждавшийся каких бы то ни было литературных сплетен и интриг. Чтобы создать ему хоть какие-то условия для жизни и литературной работы (после фронта он, в результате резкого ухудшения здоровья, некоторое время не мог работать ни каменщиком, ни моляром, ни штукатуром), его друзья решили посильно приобщить его к просветительской деятельности: устроили на работу дворника, а также одновременно ночного сторожа и истопника в музее детства Алеши Пешкова («Домик Каширина»).
Там он работал каменщиком на новостройках – даже одно время возглавлял бригаду каменщиков, пользуясь среди них большим авторитетом и искренней любовью. В обеденные перерывы и после работы не раз товарищи по работе просили Тимонина прочитать им его новые произведения. Михаил Алексеевич не манерничал, охотно читал их в любом количестве. В конце концов каменщики начали им прямо-таки гордится: вот, мол, у нас бригадир какой, стихи сочиняет не хуже профессионального писателя. Стихи его нравились всем его товарищам по труду – и русским, и украинцам. Украинцы порою поражались, слушая Михаила: до чего она все-таки красива в стихах у него, нижегородско-арзамасская, столь заметно окающая русская речь! Мнение о талантливости Тимонина вскоре полностью разделили руководители киевской писательской организации, в том числе такой выдающийся мастер поэтического слова, как Николай Николаевич Ушаков. Снова заинтересовались стихами Михаила Тимонина и москвичи: в Киеве и в Москве начали выходить сборники его стихов, встреченные любителями поэзии с большим интересом. «Тимонину, - говорилось в предисловии к московскому сборнику его стихов «Молодой Апрель» (1969), - как поэту истинно народному свойственен и мягкий юмор, и добрая улыбка…. Связи с родными местами поэт никогда не терял. Часто писал своим нижегородским друзьям, спрашивал: что у вас нового, как настроение, как вообще идет жизнь? Каждый свой отпуск обязательно проводил в Яковлевке. Во время приездов поэта на родину, как правило, навещали его старые друзья. Тут же, например, появлялся Александр Плотников, ставший к тому времени не только весьма уважаемым в здешних местах педагогом, но и весьма известным поэтом. Приезжал на своей машине Александр Иванович Бочкарев, врач на пенсии и весьма известный в Дивеевском районе краевед, как всегда, очень милый и внимательный. Многие, очень многие выражали желание в эти отпускные недели проведать Тимонина, пожать ему руку, послушать его новые стихи – в том числе и дивеевские газетчики во главе с редактором райгазеты И. Т. Тюриным. Они, как правило, просили у Михаила новые его стихи. Стихи эти вскоре публиковались – и надо сказать, среди них нередко встречаются подлинные тимонинские шедевры. Скончался поэт в 1977 году. Смерть застигла Михаила Тимонина неожиданно, когда он отдыхал на берегу Днепра. Сердце сначала как бы остановилось совсем, потом заколотилось с утроенной силой. Тимонин упал. Поднялся, прошел некоторое расстояние – и снова упал. К нему бросились на помощь люди, находившиеся неподалеку. Но помочь Михаилу Алексеевичу Тимонину было уже ничем нельзя. В 2008 году в Нижнем Новгороде издательством «ЛИТЕРА» издана книга: «На коромысле радуги-дуги». В книгу вошли стихи и биография Михаила Тимонина, отзывы друзей о его жизни и творчестве и отдельные фотоснимки. (фотографии и биография в сокращении взяты из книги: «На коромысле радуги-дуги») |
|||
|
Михаил ТИМОНИН * * * А когда настанет летний вечер, Я к колосьям подойду поближе, Я вдыхаю в поле запах хлеба. * * * Играет луч в малине, Черники много спелой, Стоят они в прохладе, * * * С подругой вышел встретиться Весенний день скрывается А он идет и жмуриться, Цветут сады вишневые – У РЕКИ В родном краю давно я не был – Качает ветер над заливом Домой вернулся я с победой, * * * За густым колхозным садом На веревке у забора Покидая темный улей, Ветер с юга тихо льется В тихом утреннем тумане СЕНОКОС Вся цветет роса от дрожи, Да петух в репье курчавом Задевает дым антенну * * * День прозрачней кажется, Ветер дуновением * * * Заплетает кудри вика, Трактористы встали рано, * * * Трава потеряла В березовой роще От ветра холодного ПОСЕВНАЯ Ищут дорогу К шуму моторов, Много заботы ПЕТУХ Он ветку задел Колхозник к реке Она где-то близко, Нектар припасает А в поле под дымкою ПАРОВОЗ ЗАШУМЕЛ У ПЕРРОНА Я гляжу на дорогу, мечтая, Огонек в закоптелой землянке, За высоким вдали семафором * * * Чуть дрожит экрана свет, В гости внук пришел домой НОЧНОЕ ПОЛЕ Уснул горбатым карликом хомут. Жуют губами мокрыми луну. Не уставая, трактор землю пашет Люблю полей МОЛОДОЙ АПРЕЛЬ МЕДАЛЬ С медалью я домой приеду, За то, что, устали не зная,
|
Когда с рассветом пастухи Люблю, когда весенний гром Когда огнем зари весна * * * А ручей певучий Побродить туманом Студят зори прозрачную воду, Покрывает туманом долины, На току она веет пшеницу В сердце – свежая, светлая радость. ЛЕТНИЙ ПОЛДЕНЬ На речке с бочкой мокнут дроги, ЛЕСНАЯ СКАЗКА И облака, уставшие в полете, В лесной глуши торжественно и тихо. Бродит утро за опушкой Над тобой, сынок Ванюша, Подрастешь – отдам учиться, И в космическом тумане КОЛОСЬЯ Рожь высока – мне падает на плечи. Дрожат на кудрях капли дождевые, Вернулся я как воин-победитель, КОЛОС Он стоит, как страж бессменный, * * * Цепов с мотыгами давно не стало, Стою с тетрадкой возле огорода Я в дом вхожу. Звенит в углу будильник, А я гляжу на солнышко в окошке, ДОЧКЕ А в саду у яблони Счастье в доме нашему Твой отец был в армии – За твое грядущее, А ходить научишься – Спи, моя хорошая, ДЕВУШКИ С песней колокольчики Над лугами сочными Заслужили соколы Пусть не видят летчики ГРОЗА Серой пыли занавес Пляшет у завалинки * * * Я видел Русь – в опорках, в рваной шляпе Я в мыслях был у юного Максима, Я славил солнце вешнее и небо, ВОЗВРАЩЕНИЕ Сыплет цвет черемуха Груша, словно руку, мне Под кустом сиреневым Мать седоволосая * * * Я стою под вязом у калитки, Раздвигая в стороны ромашки, * * * Денек июльский не печет, На землю гордый небосклон Глубокий неба водоем В РОДНОМ КРАЮ Дарит небо жаворонка голос, Не видать хлебам высоким края, |
||
| |||
| |||
С творчеством этого замечательного поэта я познакомился совсем недавно, когда в центральной библиотеке взял почитать сборник его стихов: «На коромысле радуги-дуги». И стоило мне открыть книгу, как я тут же очутился в волшебном и сказочном мире автора, и уже не мог оторваться ни на секунду. Поэзия Михаила Тимонина чистая, как родниковая вода, легкая, живая, проникающая в самую глубину души читателя, нежно лаская его сердце. 
Все понемногу стало налаживаться. Рядом был друг – любящая и горячо любимая жена Валентина, родившая ему сына Дмитрия. Еще за долго до этого дошло до Михаила, что мачеха его Мария Ивановна, прочитав как-то новые его стихи, присланные дивеевской родне в подарок, расплакалась и сказала: тягостно ей будет жить теперь с сознанием того, что такого красивого душой человека она когда-то так жестоко и так несправедливо изобидела. Тимонин тогда взволновался – почти целую ночь не спал и под утро написал мачехе хорошее, душевное письмо: не волнуйся, мол, Мария Ивановна, не упрекайте себя, все в общем-то правильно. Я, мол, вас за многое очень даже уважаю… 