Так прошло несколько лет. А потом случилось несчастье: Егорушка тяжело заболел сначала оспой, потом менингитом. А когда через много недель наконец начал поправляться, самостоятельно кушать, а потом и вставать с постели и даже выходить в сопровождении взрослых на прогулку, стало понятно, что он не сможет продолжать со сверстниками ходить в школу, т.к. разум его перестал воспринимать школьные науки. Родители были в большом горе.

Однако постепенно стало ясно, что всё, что Егорушка усвоил из церковной службы, осталось совершенно нетронутым в его памяти и голос его продолжал звучать также чисто и красиво, как и раньше. Так постепенно вся жизнь его стала тесно связана с церковью, с церковным пением, Он стал первым помощником батюшке, который его сердечно полюбил.

Когда Егорушка подрос, его высокий голос сменился на красивый бас, глубокий и бархатный. Все службы он знал наизусть и пел и читал без нот и книг. Такой ему был дан удивительный дар. А к мирской жизни был совершенно не приспособлен: не понимал денег, был доверчив, как ребенок. Однако сердце имел доброе и любящее. Господь сохранил ему и внешнюю красоту. Он стал высоким и стройным молодым человеком с темными кудрями, обрамлявшими красивое лицо, глядящее на мир большими выразительными серыми глазами.

Был Егорушка сильным и выносливым и в свободное от церкви время много помогал по дому и по хозяйству. Все любили доброго, сердечного и трудолюбивого Егорушку, и казалась, что такая мирная и устоявшаяся жизнь будет всегда.

Но революционные изменения докатились, наконец, и до дальних Зауральских мест. Начались гонения на церковь, в городе постепенно были закрыты все храмы, в том числе и егорушкин приходсий храм. Священника забрали, и судьба его неизвестна. Но перед этим кто-то предупредил батюшку, чтобы он смог сделать последние распоряжения. Среди прочего, он передал Егорушке на хранение богослужебные книги и некоторые иконы со стен церкви. А также благословил его читать по домам над усопшими, крестить младенцев первой ступенью крещения и служить для прихожан на их приусадебных участках молебны о дожде. Все это Егорушка принялся исполнять прилежно, но ему очень трудно было жить без церкви. Наконец, он узнал, что в одной из ближайших к городу деревень, в 5 километрах от города все еще открыта церковь, и начал систематчески отправляться за город на службы пешком, т.к. никакой транспорт туда, естественно, не ходил. И в этой церкви он начал помогать батюшке и петь на клиросе. Теперь, чтобы успеть все подготовить к началу службы, он должен был прийти в церковь раньше всех, поэтому из дому он выходил, порой, на рассвете.

Жил он к тому времени с пожилой матерью и с очень старенькой бабушкой. Хозяйство было самое примитивное: бревенчатый домик, огород , куры. За водой нужно было ходить за несколько кварталов на колонку, а то и на речку. Так что Егорушка старался заранее сделать всю необходимую на день хозяйственную работу, зимой еще и расчистить снег от порога до ворот. И уже потом с легким сердцем отправлялся в дальний путь.

И вот однажды, когда он, торопясь собирался в церковь, его бабушка, которая уже давно не встававла с постели по старости и тяжелой болезни, начала что-то ему не то выговаривать, не то советовать. Егорушка второпях ответил ей очень грубо, обругал за то, что она мешает ему спокойно собраться, сказал, что он опаздывает в церковь и в таком сердитом настроении вышел из дому. Шагал сердитый и недовольный всю дорогу. Но вот наконец и храм, он пришел вовремя, до начала службы еше есть время. Но что это? Богородица над входом в храм вдруг двинулась со своего места на фреске, сошла на паперть и грустно глядя на Егорушку, приближающегося к крыльцу, погрозила ему, пальцем. А потом взяла скамейку, стовшую сбоку на паперти и перегородила ею вход в храм. Егорушка замер в ужасе и недоумении… И вдруг он понял - это потому, что он совершил недостойный поступок и не может теперь прислуживать в храме, не примирившись с обиженной им бабушкой. Он заплакал и побежал назад, домой, попросить у бабушки прощения, приласкать ее и загладить вину. Все 5 километров бежал и плакал.

Но не всё в жизни удается вовремя исправить. Когда Егорушка прибежал наконец домой, он узнал, что бабушка умерла. Это был тяжелый удар, и несмотря на слезное покаяние, Егорушка уже не смог жить попрежнему. Он круто изменил свою тихую домашнюю жизнь. Не имея возможности уйти в монахи, он однако с благословения священника надел черную одежду и шапочку типа скуфейки и начал жить "для людей". Теперь каждое утро, управившись с домашними делами, он говорил: "Ну что ж, пойду по приходу". Надевал тяжелые рабочие ботинки, брал в руки посох и отправлялся по домам, где нуждались в его помощи. Дело было в начале войны. Вокруг было много одиноких стариков и старушек, отправивших на фронт, а то и уже потерявших на этой войне своих детей и близких. Всех их навещал Егорушка и каждой семье помогал. Носил воду на коромысле, пилил и колол дрова, чинил заборы и крыши. Копал картошку в огородах…

Он не просил за это никакой платы, никогда не брал денег. Если только люди порой завернут ему в тряпицу кусок пирога или нальют молока в бутылку. Но случалось это не часто, бремя было трудное, военное - карточки на всё. Домой он возвращался затемно, усталый, но довольный.

Теперь, подходя к церкви, он внимательно вглядывался в лицо Богоматери и казалось ему, что оно доброжелательно и с одобрением обращено к нему. И становилось легче на сердце.

Однажды, идя по улице, он встретил знакомого человека, которого давно не видел, т.к.тот был на фронте и приехал после ранения на короткий срок домой. Разговорились.

- А много ли у вас на фронте священников? - спрашивает Егорушка.

- Никаких священников у нас нет. - отвечает фронтовик.

- А кто же у вас благословляет на брань и отпевает убиенных?

- Никто.

Этот разговор произвел на Егорушку потрясающее впечатление. Он пришел к своей двоюродной сестре, работавшей во время войны на военном заводе, и сказал:

- Садись, Зоинька, пиши письмо.

- Кому?

- Пиши в Москву, самому Владыке. Что ж, если у них некому отпевать, пусть разрешат мне поехать, так и напиши, мол, Егор Васильевич просит благословения служить на поле брани.

Конечно, родственники ему сказали, чтобы успокоить, что письмо отправлено. Но родные боялись не на шутку, что его могут, наконец арестовать, ведь сколько людей безвинно сгинуло в эти годы, а Егорушка вел свою христолюбивую жизнь уж слишком на виду и совершенно никого не остерегался. Ситуацию родные постепенно замяли, сказав, что на фронт как раз отправили много священников, а его благодарят и оставляют в резерве.

Он успокоился и всё также продолжал ежедневно "ходить по приходу" . Его знал весь город, и все любили. Иногда, если начиналась засуха, группа верующих стучалась в его сени: "Егор Васильевич, мы к Вам с нижайшей просьбой. Надо бы молебен о дожде… " И он выносил икону, начинался молебен, а потом все участники его шли с пением по всем огородам - и начинался дождь! Это было так удивительно! Звали его и крестить младенцев, и читать над усопшими. И власти не тронули его. Господь как-будто окружил его своей защитой.

Но защищали его порой и люди. Так, к концу войны в городе появилось много эвакуированных и беженцев. Они его не знали, и одна продавщица в продуктовой лавке, отоваривая его хлебные карточки, обманула его и обвесила. Народ заметил и вступился. А потом люди обратились в торг и заявили, что не желают покупать ничего у такой обманщицы и демонстративно перестали ходить в этот магазин. В торге подумали-подумали и перевели её в буфет на вокзал. Этот акт народной защиты говорит сам за себя.

Я помню его с самого своего раннего детства, когда во время войны мы с мамой жили в эвакуации у бабушки: я сплю на печке, пасхальное утро, бабушка хлопочет в ожидании всегдашних в этот Святой День гостей: двух-трех пожилых подружек соседок и совсем старенькой Феклы Петровны, про которую я слышала тайное шептание, что была она монахиней, да изгнали ее вместе с другими сестрами при закрытии монастыря...

Из церкви возвращается Егорушка. Снимает руковицы, берет принесенную со службы корзинку с освященным куличом, крашенными луковым пером яйцами и гостинцами от прихожан – кусочками пирогов, плюшками, коржиками, и торжественно вешает ее на крюк в потолке, туда, где вечерами помещается порой керосиновая лампа:

- Уж вы не трогайте, пока не проснется племянница – первый гостинец ей!

Ну, я тут, конечно, с печки немедленно радостно скатывалась... Праздник!

А жизнь Егорушки для людей так и продолжалась. Кто знает, когда он таким образом замолил свой грех, в какой день простила его наконец Царица Небесная. Еще много лет, а в сущности, до последнего дня своей жизни он вставал рано утром и "шел по приходу", в тяжелых рабочих ботинках с металлическими клепками, позвякивая о камни мостовой железной клюкой.

Имя его было Егор Васильевич Старицын. Мне думается, оно очень символично: как старица - это часть реки, оставшаяся после того, как река изменила направление своего русла, так и Егорушка - как бы осколок того старого, дореволюционного народного представления о невозможности жить без покаяния и смирения.