| |
Анфиса ТРЕТЬЯКОВА
(Симферополь)
ИЗ НОВОГО
Роман «Семирамида» Мориса Симашко
На Белгород была обида,
Но там сбылась моя мечта:
Он мне роман «Семирамида»
Дал на досуге почитать.
Как билось сердце под рубашкой!
Я с Государыней на трон
Взошла при помощи Симашко
И познакомилась с Дидро.
Благодаря Екатерине,
Хоть это было и не просто,
В состав России Крым был принят —
Российским стал наш полуостров!
Надев костюм императрицы,
Я снарядилась в путь неблизкий
Из хмурой северной столицы
Туда, где ждал Неаполь скифский.
Вдвоем с величественной дамой
Пять дней гостили мы в Херсоне.
Херсон, не ставший Амстердамом,
О царской помнит все персоне.
И, увлеченная романом,
Как археолог средь раскопок,
Я так же, от Кизикирмана
Пустилась в путь до Перекопа.
Великую Екатерину тропы
Вели в мой город-собиратель,
В столицу Крыма — Симферополь,
Который добрый мой приятель.
Виднелась из окна кареты
Селений разноцветных горстка.
Дал Самодержице ответы
Рельеф скалистый Белогорска.
Но стал и Крым царице тесен,
Хоть был он в дикости прекрасен.
Она решила: быть Одессе
При адмирале де Рибасе!
Не довелось императрице
В Одессе-маме погостить...
За то, что там сейчас творится,
Самих себя нам не простить.
Таруса Марины Цветаевой
Чем больше узнаю людей,
Тем больше я люблю деревья...
Такой не видела нигде
Как Вы прекрасной дамы треф я.
О Вас, Марина, говорю,
Веревку связывая в узел.
Костром рябины догорю
У камня Вашего в Тарусе,
Там, где хотела бы лежать
Поэт Цветаева Марина,
Чтоб ввысь свободная душа
Летела в клине журавлином.
Засохла заживо одна
Отцом посаженная ёлка,
Что зеленела у окна, —
Без Вас не протянула долго.
Здесь Вы гуляли молодой,
Я это знаю также точно,
Как то, что временем-водой
Размыло домик Ваш «песочный»,
Где любовались не одним
Закатом, навевавшим дрему,
И просыпались вместе с ним —
С рассветным запахом черемух...
Мне чья-то светлая рука
Сотрет с лица несчастья слезы,
Ока покажет берега,
В поклонах выгнутся березы.
И я увижу: Вы одна
Плывете в деревянной лодке,
Печаль свою испив до дна,
Пройдя нелегкий путь короткий.
Как в сердце нож — глаза в глаза
В меня упрется взгляд Ваш русый,
Я в нем увижу небеса
И купола церквей Тарусы.
Вы бросили к моим ногам
Ваш город — место тихой грусти,
И он, влюбив в свои луга,
Теперь надолго не отпустит.
Все Вашим именем простым
Здесь наполняет, словно светом,
И белой бузины цветы
Напоминают мне об этом.
Севастопольский сквер Ахматовой
Мальчишка гладил пса лохматого,
Мужчина пиво покупал,
Я к скверу имени Ахматовой
Шла, как велела мне тропа.
Вслед за девчонкой босоногою
Брела, а древний Херсонес,
Чьи стены видели тут многое,
Держал, дрожа, небес навес.
Дошла до кромки моря синего,
Возможно, по ее стопам.
«Про Аню ГОренко спроси его» —
Шептал мне на ухо рапан.
Она гостила в Севастополе
И тут царевича ждала.
Ее босые ноги топали —
Вели по девичьим делам.
И, оглушенная цикадами,
Услышав мальчика вопрос,
Запечатлела кинокадрами
Историю мускатных роз.
Легенду о морском ей дьяволе
Рассказывали моряки,
Медузы голубые плавали
Друг с другом наперегонки.
А море и не помнит этого,
Вода уносится, как дым.
Ему, как видно, фиолентово,
Какой звезды смывать следы,
Когда и кем в песке посажены
Патроны от французских пуль.
О скалы волны бьют пассажами,
И солнце вялит барабуль...
Изрезан низкий берег бухтами,
И ходят донки по рукам,
Детишки, в мыльницы обутые
Мешают папам-рыбакам.
О Николае Гумилеве
Не ждал ареста и расстрела,
А пил французское Бордо.
От травмы детской застарелой
Ты в лес бежал из городов.
Поэт, стрелой летевший к славе
Под мокрой тяжестью ресниц,
Ты словом прутья клетки плавил,
Жар-птицей был средь прочих птиц.
Ты был поэтом Петрограда,
Где женщин брал как города.
Горенко взял осадой, правда,
Но и она сказала «да».
Был первым избран после Блока.
Ты был серебряной стрелой.
Цвета меняя, женский локон
Ты в книге нёс на аналой.
Читал стихи соленым брызгам
И севастопольским волнам.
Для жизни собственной ты с риском
Открыл Аддис-Абебу нам.
Поэт в цилиндре и во фраке,
Ты так горел в последний год!
Души своей пылавшей факел
Пронес сквозь годы непогод.
Ты ранним утром ждал Аврору.
Старо предание, старо...
На смену белому террору
Кровавее пришел террор.
Где узники тюремных камер
Стонали глухо по ночам,
А стены, став черновиками,
Несли посланья палачам.
Стихи про Болдинскую осень
И неприятие войны
В твоей последней папиросе
Остались все заключены.
В расстрельный август акмеизма
Вошел апрельский херувим...
Никто виновным не был признан
В невинно пролитой крови.
День памяти Грина
Восьмое июля — день памяти Грина,
Крым в пене морской и в пуху тополином.
От Черного моря до северной Вятки
Кораблик плывет по линейкам тетрадки.
А цвет парусов — обязательно алый.
Который, как в сказке, Ассоль намечтала
Во сне о чудесном своем капитане,
Уставшем от бурь и от долгих скитаний.
Грин создал из сора Ассоль и в награду
За голод и боль подарил Петрограду.
Шампанским обрызгав глазеющих пенным,
Отчалил корабль от серой Каперны...
Мечтают девчонки, и в детской игре
На море глядят, ожидая «Секрет».
И каждая хочет, как в книге Ассоль,
Проснувшись, увидеть на пальце кольцо.
О Высоцком
В своем отечестве пророков не бывает,
А те, кто есть — подвержены порокам,
Ведь каждый, как умеет, заливает
Тоску и боль на сердце одиноком.
У каждого из нас свои высоты,
Но лишь один на всех у нас Высоцкий —
Кумиром ставший мне, а для босоты
Он образ нес особенный — отцовский.
Как органично он сыграл арапа,
Какие песни написал и спел!
Его Жеглова брал в пример Шарапов,
Жаль, что пожить он толком не успел.
Вся наша жизнь игра, театр кукол.
Чужие жизни проживал на сцене
Высоцкий, сам себя загнавший в угол,
Чей дар актерский истинно бесценен!
Уйдут все те, кем можем мы гордиться,
Любимые, родные и друзья,
Ведь если довелось на свет родиться,
То место встречи изменить нельзя!
Мой прадед
Летит громогласное эхо войны
Полями, лесами огромной страны.
И прячут в корнях молодые березки
Останки солдат — той войны отголоски.
Мой прадед сбежал от спасительной брОни.
Мы ищем давно, где же он похоронен.
Его в сновидениях часто я вижу
И слышу болота зловонную жижу.
Возможно, в болоте увяз глубоко
Пропавший мой прадед Иван Третьяков?
Расплачется дождь и прошепчут березы,
Что некому лить по погибшему слезы...
Ребята, достаньте его медальон!
А может там целый лежит батальон?
Когда мы найдем всех погибших, когда?
У нас не должно быть забытых солдат!
А семьи бойцов, что пропали без вести,
Не знают, в каком захоронены месте
Их деды-солдаты, их предки-герои.
Спасибо отрядам, которые роют,
Останки погибших бойцов поднимают.
Быть может, найдется к победному маю
Лежащий давно, глубоко, далеко
Погибший мой прадед — Иван Третьяков.
Симферопольский расстрельный ров
Явилась мне как-то еврейка во сне:
Хотела, чтоб я разузнала о ней.
Она, видно, чудом осталась в живых,
Но двое детишек погибли, увы.
Два маленьких трупа она обняла,
Взбираясь из ямы по мертвым телам.
В село, за спасеньем брела по тропе,
Пока на рассвете петух не пропел.
Возможно ли вынести это? Уму
Никак, хоть убей, не понять моему.
Когда приближаюсь к расстрельному рву,
Всегда от обиды и боли реву.
Мне кажется, вижу сейчас наяву,
Как руки кровавые трут о траву
Фашисты, захватчики крымской земли,
И замертво падает солнце вдали.
Как быстро телами наполнился ров,
Как вывернул выстрел ребенка нутро...
Вы изверги, нелюди, звери! Вы где
Учились других ненавидеть людей?
Ответьте, нацисты, вам было легко
Евреев, цыган убивать, крымчаков,
А с ними и пленных советских солдат?
Мы этого вам не простим никогда!
Скажите же, чьи здесь погибли отцы?
Будь проклят во веки веков геноцид!
За дьявольский этот садистский расстрел
Гореть вам, иуды, в геенны костре!
Но память народа о мертвых жива —
Мы вновь собрались у расстрельного рва.
По кочкам идем, по событиям диким,
Чтоб брызнули кровью живые гвоздики.
Институт филологии
Когда в унынии мой дух,
И хочется найти отраду,
За вдохновением иду
Я к ботаническому саду.
Где плачу средь плакучих ив
И созерцаю глянец лилий,
И где особенно красив
Пейзаж с извилистостью линий.
От красноухих черепах
И уток, плавающих кругом,
Меня уводит вдаль тропа,
На встречу с дубом — старым другом.
О непогоде в страшных снах
И светлых днях во снах прекрасных
Мне шепчет Крымская сосна
Средь шепота деревьев разных.
Так, наслаждаясь тишиной
Брожу по туевой аллее,
Пока в прогулке затяжной
Уже закат не заалеет.
Мелькнет знакомый Институт
Мне на прощанье стекол бликом —
И мой окончится маршрут
В мечтах о будущем великом.
Красногвардейский район Крыма
Здесь моря нет, но есть моря тюльпанов,
Садов и виноградников моря.
Хранит загадку скифов, их курганов
Земля красногвардейская моя.
Я в День Победы слез своих не скрою —
В живых остались далеко не все.
Мне рассказал о подвигах героев
Районный Краеведческий музей.
Вернулся наконец домой, в Россию
Мой фермерский, аграрный регион.
С Россией станет чище и красивей,
Добрей и благодатней станет он.
Район степей, район орехов грецких,
Подсолнечный и виноградный край,
В котором я могу душой согреться,
Родной район, живи и процветай!
Река Нерль Волжская
Растянулась средь тверских земель,
Дивные раскинув берега,
Речка с непростым названьем Нерль —
Волжская красавица-река.
Скатертью зеркальной пролегла,
Чтоб в себе природу отражать,
Нерльских вод таинственная гладь,
Солнца погасившая пожар.
Расставляя снасти вдоль реки,
Чтоб хороший выдался улов,
Крестятся украдкой рыбаки
На кресты всесильных куполов.
Бог, молитвы будто услыхав,
Посылает с неба дождь грибной.
Варится душистая уха
С рыбой, что скрывалась глубиной.
Сколько можно мифов и легенд
Разузнать у памяти воды!
Из варяг в арабы по реке
Плыли те, чьи не найти следы.
Самым ранним был торговый путь
Через Нерль для Киевской Руси.
Может сможем мы когда-нибудь
У реки об этом расспросить...
В Балтику по Волге и Нерли
Шел монет тогда арабских ход.
Дождь с тех пор немало слез пролил
В толщу благодатных этих вод!
Мне во сне река приснилась Нерль,
Где теперь хочу я побывать.
Может только я увижу в ней
Летописи древней кружева.
Третьякова Анфиса Сергеевна родилась и проживает в г. Симферополь.
Студентка Института филологии КФУ им. В. И. Вернадского.
Участница Школы писательского мастерства (2020 г, Ростов-на-Дону).
Финалист Национальной литературной премии «Слово».
|
|
