|
Крымская весна
Мне все еще снятся тревожные сны:
Майдан, предвещающий горе войны,
Погибших от пуль, чувство общей вины,
Как наш президент убежал из страны...
Отчетливо вижу смятенье людей,
Что места себе не находят нигде
От множества мыслей, прогнозов, идей,
Забыться стремящихся в тяжком труде.
Я вижу себя: как я гордо несу
Родной триколор, с ним — российскую суть,
Как лью в предвкушении чуда слезу
И громко кричу: «Сердцем, Крым, голосуй!»
Мне все еще снятся прекрасные сны:
Нарядность лесов от цветов бузины,
Всеобщее счастье от Крымской весны
И чувство, что мы наконец спасены!
Что-то случилось странное этой весной
Что-то случилось странное этой весной: что-то то такое новое произошло со мной. Я, среди кислых мин и чужих параной,
стала стройней и выше, внутренне стала иной. Я огибаю крыши, вижу людей свысока, вижу, как Бог колышет небо на сильных руках.
Я поднялась и вижу: кончилась вдруг зима, снег превратился в жижу, а жижа в март. Хоть на дворе и солнце, все же не месяц май, но время сворачивать шубу, из шкафа скелет вынимать. Запах весны гуляет по улицам и домам, а у детей и кошек весенняя кутерьма.
Вслед проходящим мимо воздушный дарю поцелуй. К солнечным витаминам тянет — к его теплу. Каждой травинке нужен для жизни солнечный свет, хоть птицам, пьющим из лужи, до этого дела нет.
Каждому телу душно. Душу свою излить всем нам кому-то нужно. И чтобы цветы росли.
Гимн малой родине
Красногвардейский — мой родной район.
В степном Крыму ты знатен урожаем,
За что любим и всеми уважаем.
Ты мил и дорог сердцу моему.
Красногвардейский — радостный район:
Мне в светлых снах твоя природа снится,
Как на ветру колышется пшеница...
Я воспою величие твое!
Красногвардейский — красочный район:
Янтарное, Мускатное, Цветково...
Мне неба не найти нигде такого
В своей стране, объездив всю ее.
Сгубить тебя, лишив поля воды —
Был Украины замысел злодейский,
Но ты цветешь, район Красногвардейский,
И зреют сочные твоих садов плоды.
Родной район, с Россией процветай!
Подсолнечников край, вина и хлеба.
И я, в стихотворении хвалебном,
Душой с тобой! На долгие лета.
Диван Пушкина
Жил-был поэт. Один из сотни многих.
Он ел и пил, как и любой из нас.
Погиб поэт. И кланяется в ноги
Ему страна. Моя страна.
Он «наше всё». Он избран был народом,
Историей, во тьме веков сиять.
В Европу Петр — окно, а он — ворота.
Так мыслю я. Не только я.
Нет, он не мертв! Он памятником замер
И время для себя остановил,
И показал своими мне глазами
Диван в крови, в его крови.
Диван — что гроб, где он смежил ресницы
В глубоком сне, в последнем сне.
Он стал ценней Туринской плащаницы
Не только мне.
Бог дал нам время
Бог дал нам время, и с тех пор,
Как день становится вчерашним,
Рука, создавшая топор,
Века возделывает пашни.
Седой старик на небесах
От глаз людских надежно спрятан.
Сверкает божия роса
Слезой на пугале распятом.
Крестом ворон и воробьев
Пугать. А Бог во гневе страшен.
Он градом, как камнями, бьет
По выгнувшимся спинам пашен.
Пасись, смиренная овца.
Пусть это странно и нелепо,
Мужик попросит у Отца
Всевышнего дождя для хлеба.
На хорды пашен упадет
С небес прозрачная прохлада.
Блажен, кто воду с жаждой ждет
И тот, кому дождя не надо.
Живи во лжи, паши, дрожи
И верой дорожи, как хлебом,
Не поле перейти — прожить
Жизнь лишь благодаря плацебо!
Предательство Иуды
В Гефсиманском саду восемь древних олив
Знают, как одноглазый Иуда труслив.
Как он преданно ждал, чтоб случилась беда,
Наготове в любую минуту предать.
Как хотел он, чтоб принял из дружеских уст
Поцелуй и смертельный удар Иисус,
Что не мог ожидать от Иуды вреда,
Так как сам он не предал его никогда.
— Что ты делаешь, делай, Иуда, скорей
Я молиться пойду к Елионской горе.
И в молитве над ним Божий лик воссиял.
— Да минует меня, Отче, чаша сия!
Он завидовал мне, он хотел быть, как я,
Но на все будет, Господи, воля твоя.
Вот приблизится он, предающий меня,
Как мне нож этот в спину от друга принять?
Дай мне, Господи, сил, я послушно иду,
Чтоб он выдал меня в Гефсиманском саду,
Чтоб он продал меня и в ночной тишине
Горько плакал предатель потом обо мне.
Данко
Забит ботинком, раздавлен танком
Огонь горящего сердца Данко.
Он был надеждой, последним шансом,
Но перед смертью не надышаться.
И нищий духом народец ищет
Хотя бы запах духовной пищи.
Но мастер-шефы дают им перца,
А им бы Данко кусочек сердца... |
|