|
Валентин УРУКОВ (1935-1977) — 2 февраля поэту 90 лет

В июне 1999, в год 200-летия А. С. Пушкина, председатель Братского Пушкинского общества С. А. Саунин, вручая брату поэта Евгению Урукову награды, адресованные Валентину, сказал: «Валентин Алексеевич Уруков был человеком всесторонне одаренным. Однако по ряду причин и из-за безвременной гибели его творческая судьба не состоялась. Но его литературное наследие может быть востребовано временем». Это время давно настало.
Владимир Монахов
Сороковые
Не по рассказам вас я знаю,
Как житель города иной, –
Брусника, ягода лесная,
И запах сосен смоляной.
И над озёрами туманы,
И комариный звон в ночи,
И бор, в котором рано-рано
Весной токуют косачи.
Там за околицею волки
Зимою выли на луну.
Но одностволки и двустволки
Изъяты были в ту войну.
Видала крайняя избёнка
Да равнодушная луна,
Как волки съели жеребёнка,
Отбив его от табуна.
Я помню, как недетской злостью
В ребячьем сердце кровь кипит,
Когда глядишь на эти кости
Среди разбросанных копыт.
В глухих болотах обитая
На деревенскую беду,
Гуляла вольно волчья стая
В том сорок… памятном году.
И шёл крестьянский харч на убыль,
Как ветер сквозь худой плетень,
И ничего не стоил рубль,
Как и колхозный трудодень.
Росли железные мозоли
На нежной девичьей руке,
В рубашках больше было соли,
Чем в потребиловском ларьке.
По колоскам сбирать пшеницу
Пришлось девчатам по весне.
И предлагали им жениться
Ребята разве что… во сне.
И проходил по сердцу шваброй
Тот неумолчный бабий крик,
Когда бумажку «смертью храбрых...»
Вносил в избу почтарь-старик.
А почтальона звали Титом.
И, откровенно говоря,
Вся ребятня была сердита
В тот год на деда-почтаря.
Он, к нашим каверзам готовый,
Нёс молчаливо тяжкий крест.
Кричали матери и вдовы,
Невесты плакали окрест…
Ах, сорок пятый, сорок пятый!
И ты в душе оставил след.
Нужда вручала нам лопаты,
Нам, ребятишкам в десять лет.
Что ж больше – отдано иль взято?
Крутой прослеживая путь,
Твержу себе: в семидесятых
Сороковые не забудь!
Сестра
Когда свинец атаки взбесится,
Я поднимаюсь и бегу.
С крестом и красным полумесяцем
Мелькает сумка на боку.
А по берёзам пули щёлкают,
А впереди – разрывов мгла,
Где под огнём за ближней ёлкою
В снегу пехота залегла.
Бегу рывком, бегу без роздыха,
Не укрываясь от огня.
И не хватает сердцу воздуха,
И тают силы у меня.
В глазах колышется пожарище.
И полушубок мне велик.
Но кровь упавшего товарища
Остановиться не велит.
Ещё не скоро воспалённые
Мне губы снег запорошит.
Держитесь, парни батальонные, –
Сестра на помощь к вам спешит…
Дам командиру отделения
Из фляги горло промочить.
А треугольник с поздравлением
Я не успею получить.
…Звенит капель – весны предвестница,
И тает в поле зимний след.
Встречай свой день, моя ровесница, –
Девчонка в восемнадцать лет.
Как подобает юной женщине,
Ты платье лучшее надень.
А я убита на Смоленщине
В Международный женский день.
Но если вновь атака взбесится –
Ты знай: я рядом побегу.
С крестом и красным полумесяцем
Запляшет сумка на боку.
Память
На божничке, где икона
Встала накосо, врасшат,
Вместе с письмами погоны
С сорок третьего лежат.
А в сторонке от иконы,
На простенке меж окон –
Сам хозяин их законный
В гимнастёрке без погон.
Чуб навыпуск, бровь в изломе,
Синева в глазах густа.
На матерчатом шеломе
Пятипалая звезда.
В озорных глазах и добрых,
Напоённых синевой,
Отразился сам фотограф
У землянки фронтовой.
Мы нигде его не встретим –
Мужа, брата и отца.
Он остался в сорок третьем
По-над берегом Донца.
Он остался, распластался,
Не прикрыв усталых глаз,
И навек таким остался,
Как на карточке у нас.
Пусть живём не в ту эпоху,
Я икону не сниму –
Бабка молится не Богу.
А солдату своему.
Военным летом
Июль медовый был на склоне
В тумане, на исходе дня,
Паслись невидимые кони,
Далёким боталом звеня.
Подол ракиты узколистой
Купала тёплая река,
И полон был печали чистой
Вечерний посвист кулика.
Тучнели росы и густели,
Трава от них белым-бела.
Скрипели где-то коростели,
И фыркали перепела.
Рыбачить было мне отрадно!
Потом среди родных полей,
Не торопясь, идти обратно
Со свяслом пёстрых пескарей.
Идти босым, русоголовым,
Девятилетним мужичком
С самостоятельным уловом
Шагать уверенным шажком.
Шагать и слышать в сердце трепет,
Что, может, девочка одна
Пускай на улице не встретит,
Так хоть посмотрит из окна.
Иду к избушке на горушке,
К родному крову моему,
И удивляюсь, что старушки
Вперёд меня спешат к нему.
И сразу – горем незнакомым
Крик из распахнутых дверей,
И встали слёзы в горле комом,
И уронил я пескарей…
Неужто что на фронте с папкой?
А может, с дядькой что с моим?
Обнявшись, плачут мамка с бабкой,
И ничего не нужно им.
Стою потерянно в сторонке,
А в этом плаче, в полумгле
Белеет листик похоронки
Перед родными на столе.
Былое
Обочь просёлочного тракта
У полувысохших берёз
Людьми забытый старый трактор
Тяжёлой глыбой в землю врос.
За пашней, вздыбленной бугристо,
Сияет золотом стерня,
А дядю Тиму – тракториста
Снесла на кладбище родня.
И председатель тётя Даша
Сказала у могилы речь:
– Был Тимофей – надёжа наша,
Да не сумели уберечь.
Вот уж беда! На фронте кабы,
Как мой иль, Аграфена, твой…
Кто ж нам пахать-то станет, бабы?
Самим придётся – вой, не вой.
И бабы, серые от горя,
К своей нужде пошли домой.
А полоса на косогоре
Чернела траурной каймой.
А у просёлочного тракта,
Где лист берёзовый слинял,
Военных лет трудяга-трактор
Как скорбный памятник стоял.
И от деревни было видно
Его за целую версту.
И было мне до слёз обидно,
Что так я медленно расту.
Зима
Стремглав с горы несутся сани,
И вместе с ними с высоты —
Мальчишки с ясными глазами,
Как смех, легки, как снег чисты.
Не в силах передать свой стих,
С какой любовью мир огромный
Со всех сторон глядит на них...
Летите! Гомон ваш веселый
В сверканьи искр снеговых
Пусть слышат города и сёла —
Вы жизнь, вы будущее их!
Летите, ветер в грудь вбирая
И щеки обжигая им,
Ничьей судьбы не повторяя
Равны ровесникам своим.
Вам, может быть, в порыве этом
Впервые вдруг дано понять
Всю радость скорости и света,
Все счастье — время обгонять.
Ребят с веселыми глазами
Ласкает русская зима...
Несутся сани, мчатся сани,
Как жизнь, как молодость сама!
«Тайга»
I
Трубит изюбр под шелест листопада,
С огнем рябин сливается заря.
Недвижная таежная прохлада
Напоена дыханьем октября.
Хруст ветки в тишине подкараулив
Иль запах уловив издалека,
Стремглав в чашу уносится косуля —
Так грациозно, сказочно легка!
Вдруг свистнет рябчик и умолкнет снова.
Другой ему откликнется рядком.
А дятел бьет в сухой сучок сосновый
Своим неустающим молотком.
Остановлюсь. Сниму с плеча двустволку
И, отряхнув хвою с воротника,
Вот здесь присяду слушать втихомолку
Неясный, тихий говор родника…
II
— Ну, кажется, и дождик перестал, —
Ты хлопнул по карману по привычке —
И вот уже сырая береста
Трещит в огне зажженной спички.
Пополз проворной струйкою дымок,
Обвив собой консервные жестянки…
Я бы еще сто раз в пути промок,
Чтоб у костра опять сушить портянки,
Чтоб, сняв двустволку с занемевших плеч,
Пить, обжигаясь, чай с сухою коркой,
Чтоб веток настелить, на них прилечь
И затянуться крепкою махоркой.
Чтоб вновь идти неведомо куда,
По уткам влет стреляя торопливо,
И видеть, как вечерняя звезда
Дрожит на дне амурского залива.
Пусть люди в отпуск уезжают в Крым
Или живут сокровищами Сочи,
Но нам с тобою сладок горький дым
И аромат дальневосточной ночи,
И этой речки золотая мель,
Живой родник своей струею чистой,
Веселый клен и пасмурная ель,
Кудлатый кедр и дуб широколистый,
Оленя осторожные шаги
И ровный шум ночного водопада —
Все, чем полна романтика тайги, —
Вот наш курорт, и лучшего не надо!
«Надо ж было»
Я о городе тоскую,
Словно тополь о весне…
Вот девчонку городскую
Целовал опять во сне.
Говорил довольно глупо,
Что вовек не надоест
Провожать ее из клуба,
Заходить в ее подъезд.
И чего – не знаю – ради,
Растерявшийся чуток,
Трогал шелковые пряди
И голубенький платок.
Распахнувшуюся дошку
Вновь запахивал на ней
И горячую ладошку
Пожимал еще сильней.
Гладил гладкие перила,
Самого себя виня, –
Дверь девчонка затворила
Перед носом у меня.
Ах ты, девочка-невеста,
Повстречайся мне опять
У четвертого подъезда,
У квартиры сорок пять.
Я б остался в общежитье,
Я б подался на завод,
Только как мне быть, скажите,
Если отчий край зовет.
Если парень из тайги я,
И через четыре дня
Властно станет ностальгия
Звать на родину меня.
Тротуары станут узки,
Станут площади тесны.
Надо ж было здесь, в Иркутске,
Встретить луч своей весны!
За годы долгие разлук …
Речушка Ут,
Речушка Ут…
Осенней стылой ранью
Не листья желтые плывут –
Мои воспоминанья.
Под вербой, сидя на бревне,
Я в них спешу вглядеться.
Как будто здесь
Сейчас при мне
Мое проходит детство.
Как будто вот сейчас росой
Обваривая ноги,
Я напрямик бегу босой
Без тропки и дороги.
И на кочке верчусь юлой
Над травянистым лугом –
Индеец с тонкою стрелой
И самодельным луком.
Стремительные виражи!
Пронзительные крики!
Над головой моей стрижи,
Как облако кострики.
Вон,
Разжигая в сердце страсть,
Несутся бестолково.
Ну как бы мне стрелой
Попасть
Хоть в одного такого!...
И в суетящуюся мглу –
На милость не надейся! –
Вонзает тонкую стрелу
Военный лук индейца.
И я за ней слежу, дрожа,
Надеясь на удачу.
Но… ни стрелы и ни стрижа,
Смотрю и чуть не плачу.
… Речушка Ут,
Ты мне скажи,
Куда успели деться
Неуязвимые стрижи
Из голубого детства?
За годы долгие разлук
Я отомщен отныне:
Срубили бор,
Вспахали луг,
Деревни нет в помине.
***
Дожди своё отморосили.
Упал с берёз последний лист.
И снег,
Покрывший пол-России,
Как сон ребёнка,
Тих и чист.
Черны уснувшие деревья.
На окнах –
Инея слюда.
И ни следа во всей деревне,
И за деревней ни следа.
Пусть мне простится, что нарушу
Дороги белую межу.
Пройдусь.
Прокуренную душу
Глотком рассвета освежу.
Не получилось и не надо,
Они ещё придут – стихи…
Вот и за низенькой оградой
Поля безлюдны и тихи.
Допрос (из стихов о милиции)
Как змея, изворотлив
и гибок –
Не приколешь такого в упор.
Битый час без малейших ошибок
Врёт рассчитанно старый вор.
Предусмотрены все детали:
Был во столько-то там и там,
И что сроду его не видали
И поблизости к тем местам…
Если нужно, глаза слезятся
И – казанская сирота.
За какое же место взяться,
Где ж его больная пята?..
А за окнами — поздний вечер
Смотрит взглядом
прожекторов,
Как под соснами стелет ветер
Белый-белый октябрьский покров.
Побродить бы по эстакаде,
Влиться в ритм
несмолкающий ГЭС.
Встретить девушку,
и во взгляде
Столько новых открыть
чудес!
Чтобы вновь, несмотря на ветер,
К морю выбежать,
взяв весло.
…Но сидит предо мной
в кабинете
Человек, приносящий зло.
Не даётся легко и просто
Жизнь очистить от шелухи.
…Я пишу протокол допроса,
А ведь мог бы писать –
Стихи. |
|