Николай УСТЮЖАНИН (Вологда)

ВЕЧЕРНЕЕ СОЛНЦЕ

Повесть

Меняя прежние черты,
Меняя возраст, гнев и милость,
Не только я, не только ты,
А вся Россия изменилась!..
Николай Рубцов

В конце 1991 года что-то случилось со временем. Если раньше оно двигалось, как положено: от даты к дате, от события к событию, то теперь всё происходящее в стране отделилось от нас. Новый, 1992-й, даже забыли встретить – поздравил народ не президент, а сатирик Задорнов, испугавшийся под конец собственной наглости – было видно, как дрожит в его руке бокал с шампанским.

Исчезла и программа «Время». Вместо неё в девять вечера стали выходить безликие «Новости».

Время не остановилось, оно вдруг опрокинулось и перестало существовать, оживая лишь отдельными сиротливыми вспышками…

Годы потерь

Вместе с дипломом кандидата наук мне вручили ещё один, «придуманный» каким-то чиновником напоследок. В институте долго вертели его в руках, но всё-таки раскрыли и прочли: «Диплом преподавателя-исследователя». Решили, что Суханова не просто можно, а нужно перевести на должность научного сотрудника. Теперь я имел полное право, не отвлекаясь на преподавание, заниматься любимым делом.

Я сидел в читальных залах, рылся в архивах, ездил по городам в поисках нужного материала, и всё бы ничего, да вдруг случилась гайдаровская «шоковая терапия». Вмиг обесценились накопления, улетела в небо инфляция, а потом затерялась где-то в космосе – спустя год получку нам стали выдавать не сотнями и тысячами, а миллионами! Экономить «миллионерам» пришлось на всём…

Из Европы в Россию поползли фуры с гуманитарной помощью. Власти торжествовали: «Запад нам помогает!», а народ стал пить горькую от унижения, заедая выданными на работе бесплатными батончиками «Баунти» - в рекламном ролике загорелая девица медленно откусывала край шоколада со спрятанной внутри кокосовой стружкой: «Райское наслаждение!»

Но более всего раздражала не бедность, а пропаганда. Нудный голос из Радио России каждый вечер оплёвывал советское, а потом и русское прошлое, – всё наше, по его словам, было бездарным и гибельным: история, экономика, культура. А вот на Западе – самое то, чуть ли не рай земной!

На телевидении тоже творилось невообразимое: привычных дикторов с экранов убрали, даже не поблагодарив за многолетнюю работу. По слухам, одна из бывших всесоюзных красавиц пыталась повеситься, но её спасли. А тем временем в студиях появились развязные молодые болтуны и болтушки, всегда неприлично весёлые и откровенно тупые. Только один канал пытался противостоять бурному и дурно пахнущему потоку – канал Верховного Совета.

23 февраля 1992 года толпы недовольных реформами Ельцина и Гайдара вышли на улицы столицы, - среди них было много ветеранов войны. По телевидению показали, как каратели в масках били их чёрными резиновыми дубинками, прозванными в народе «демократизаторами». «Российские» журналисты захлёбывались от злобы и восторга: «Так им и надо, красно-коричневым!»

Война шла сразу на нескольких фронтах: внутри России, в Карабахе, в Приднестровье, – часть молдаван, вообразив себя румынами, стала резать «чужаков»… Продолжались погромы в Средней Азии, на Кавказе – русских гнали отовсюду. Мои дальние родственники чудом спаслись, бросив работу и дом в Киргизии.

В конце марта я трудился в московских архивах. Рано утром в общежитие неожиданно явился отец – оказывается, они с мамой уже несколько дней провели в столице в ожидании операции в той же клинике имени Герцена. Я бросил все дела, и час спустя сидел с папой на скамейке у входа в одноэтажный хирургический корпус, сложенный из бурого кирпича. Пока мама проходила неприятные, но необходимые процедуры, отец, измотанный вконец, стал изливать мне душу. Только сейчас я узнал в подробностях историю маминой болезни…

Сама она считала, что «шишка» на ноге появилась от удара о брошенную кем-то у дороги железную арматуру – после папиного юбилея в феврале прошлого года она провожала гостей почти в полной темноте Енисейской улицы, - из-за разрухи власти не меняли лампы в фонарных столбах…

Ушиб болел, не переставая. Сделали рентген в местной поликлинике, но хирург ничего серьёзного не обнаружил. Прошёл месяц, колено стало распухать. И тут врачи забеспокоились, ещё раз «просветили» ногу и увидели, наконец, опухоль. Ещё не ясно было, онкология это, или нет, но знакомый медик, главный врач соседней больницы, рассмотрев снимки, сказал, как отрезал: «Ногу надо ампутировать! Немедленно!» Мама ему не поверила (или не захотела верить), ринулась к знахарям, травникам, в общем, к кому попало… В это время в Краснодарском крае «гремели» так называемые «звёздные мальчики». Папа, подгоняемый маминым нетерпением, гнал свой зелёный «Москвич» по кубанским дорогам, и в очередной станице «поймал» горе-лекарей (их потом разоблачили)… Я слушал и ужасался: столько времени было потеряно, ведь первую операцию в Москве провели только в конце прошлогоднего августа!..

Мамин силуэт в больничном халате мелькнул в окне – процедуры закончились. Через несколько минут она вышла к нам, чуть прихрамывая, - её лицо сморщилось в улыбке, но скрыть боль и страх до конца не удалось.

Родители снимали жильё поблизости, в общаге Московского авиационного института, - известное всей стране учебное заведение вынуждено было сдавать комнатки приезжим. Когда мы зашли внутрь здания, я вздрогнул: грязные и тёмные лестничные переходы вели к умывальной комнате с разбитой коричневой напольной плиткой и ржавыми перекошенными кранами. Но это ещё не всё – в коридоре, не смущаясь нашим присутствием, разгуливали две огромные серые крысы! «Как вы здесь ночуете?!» - поразился я, но ответ услышал вполне спокойный: «Жить где-то надо, к тому же, здесь дешевле». Неделю спустя маме сделали вторую операцию, после которой она уже не расставалась с костылями…

Страна тоже «болела»… Целая орава денежных дельцов выползла как из-под земли: «Властилина», «Хопёр», «МММ», «Русский Дом Селенга». Потом рекламный Голубков, словно Афоня из одноимённого фильма, стал гоняться за лёгкими деньгами, и у него получалось! Правда, только на экране… Ещё одна реклама выводила меня из равновесия: из облаков сыпались, как градины в непогоду, золотые монеты, и закадровый выспренний голос чуть ли не пел: «Вот они, истинные ценности!!!»

Но девать пока ещё остававшиеся, хотя и изрядно отощавшие, денежки все-таки было куда-то надо – они таяли, словно снег под солнцем. Ближайшей конторой оказался «Русский Дом Селенга». Я принёс в РДС лежавшие без дела денежные знаки по инерции – по телевизору убеждали: «Финансовая структура работает с разрешения и под контролем государства!»

В офисе, который находился в самом маленьком номере старой гостиницы, деньги приняли. Выдали книжку, похожую на сберегательную, и сказали, что проценты будут расти каждый месяц – только проверяй! И точно, цифры поднимались, как тесто в квашне, и клиенты всё прибывали и прибывали… Через полгода я решил снять подросший вклад и купить почти новый «Запорожец», стоявший на отшибе у авторынка. Ещё в коридоре, подходя к конторе РДС, я увидел, что в закрытый кабинет с табличкой ломится обозлённая толпа. Лишь через час из-за двери на миг показалось бледное лицо охранника, выпалившего: «Офис закрыт по техническим причинам!» - и поспешно скрылось. Я постоял ещё немного, послушал бессильные проклятия и ушёл – мне всё стало ясно.

В начале лета пришло письмо из Кичменгского Городка – там умирала бабушка. Папа с мамой, измождённые борьбой с болезнью, всё-таки приехали к ней. Ухаживали, покупали лекарства, договорились с медсестрой, и та делала уколы.

Два года назад бабушка Люда оплакивала сына, скончавшегося в жестоких муках в родном доме, а теперь сама прощалась с жизнью из-за той же роковой болезни, от которой уже дочь стучала костылями по деревянному полу…

В последние дни несчастная бабушка не могла спать и есть, только стонала, лёжа на диване. Морфий давал короткую передышку, а потом безнадёжная боль возвращалась.

В июле всё было кончено. Я вылетел в Кичменгский Городок на похороны. Дорогу до кладбища не забуду никогда: мама, уронив костыли и обняв закрытый гроб, рыдала и всё повторяла: «Мамушка! Мамушка!» - а у могилы закричала так страшно, что многим стало не по себе: «Покойнице 82 года, зачем так убиваться?!» Только мы с отцом знали причину дикого горя – сердце и разум не могли её принять и понять…

Во время моего летнего отпуска, в августе, грузины вторглись в Абхазию, началась война. Туристы спешно покидали пляжи. Белоснежная «Комета», направлявшаяся в Сочи, была обстреляна грузинским боевым вертолётом, погибли дети. В сочинском морском порту обычные курортники с ужасом наблюдали, как матросы поднимали с окровавленной палубы искалеченные тела…

Жители независимой республики храбро защищали свою землю. Но не все оказались такими смелыми – часть абхазских армян сбежала в Большой Сочи, расселившись, где попало. По соседству с нашим садом на крутом склоне оврага, заросшего колючкой, семья армянских беженцев выстроила временный дом на сваях. Когда абхазы победили, горемычная семейка захотела вернуться, но их не пустили: «Дезертиров не принимаем!»

Осень я встретил в Коломне. В старинном подмосковном городке, гордящимся величественным кремлём и Ново-Голутвиным монастырём, проходила конференция, посвящённая современной литературе. Солировали профессора из столицы: шекспировед Иван Олегович Кайманов, ещё достаточно молодой, но уже склонный к самолюбованию лектор, державшийся в стороне от филологической компании. Не уступавший ему в значительности, но лёгкий в общении профессор Абрикосов, бывший коллега по кафедре литературы МПГУ. И - к моему восторгу – Валерий Александрович Рязанов, мой бессменный научный руководитель!

Заседания продолжались в аудиториях Коломенского пединститута до обеда, а после него Абрикосов повёл нас в монастырь. Этот день, 11 сентября, как выяснилось в обители, оказался памятным и строгим: днём Усекновения Главы Иоанна Предтечи. Я входил под своды храма, освещённого жёлтыми огоньками свечей, с опаской – не знал, куда приткнуться, как повернуться, что делать… После давнего крещения в действующих церквях я не бывал, только в храмах-музеях.

Перед аналоем Абрикосов перекрестился, поцеловал край иконы и о чём-то тихо стал беседовать с настоятелем в чёрном облачении. Вслед за Абрикосовым приложился к образу и Рязанов. Остальные, в том числе и я, стояли в стороне в сильном смущении. Перекреститься я так и не рискнул, только поклонился перед тем, как выйти.

Вечером в гостиничном номере у Валерия Александровича собрался почти весь цвет столичного литературоведения. Не было только Кайманова, которого, как было сказано за столом, недолюбливали.

Я старался запомнить каждое слово, звучавшее из уст мэтров: выступления на публике – это одно, а в тесной компании – совсем другое. Только досадно было, что вдохновенные речи я слушал с купюрами – меня, как самого молодого, раз за разом посылали за новыми красными и белыми «снарядами»…

Ночью приснился таинственный сон: икона Пресвятой Богородицы, почти полностью закрывшая ночное небо и окруженная огромным оранжевым огненным кольцом, медленно приближалась ко мне. Я замер от страха. Вдруг её грустный лик ожил, и я услышал непередаваемый наяву голос: «Покайся! За каждый, даже самый малый грех придётся ответить…» Я проснулся, потрясённый, почти мгновенно. В окне только ещё набирал силу утренний свет…

Следующий день оказался необыкновенно счастливым. Всем участникам конференции сделали прекрасный подарок: повезли в Константиново, к Есенину. По дороге автобус заехал в пригород Коломны, где в своё время жила Анна Ахматова. Храм, который она посещала, был связан не только с её именем – в нём служил известный священник и литератор отец Дмитрий Дудко. Мы зашли в притвор, потом, открыв двери, растворились в толпе прихожан. В раскрытых царских вратах спиной к нам стоял Дудко – он читал Евангелие. Его лысеющая голова, обрамлённая сединой, как будто сошла с иконы – так была похожа на облик Святых Отцов.

Дорога в Константиново пролегла меж красивейших берёзовых рощ, воспетых рязанским гением. Но сам посёлок потряс окончательно: когда мы вышли к высокому берегу голубой Оки и увидели за ней золотое поле до самого горизонта – нам стало понятно, почему именно здесь родился Есенин.

Его музей располагался тогда в небольшом подсобном помещении кинотеатра, но удивил богатством подлинных вещей, связанных с жизнью русского поэта. Диван с ручками в виде двух лебединых шей – на нём Сергей объяснился в любви Айседоре Дункан: «Руки милой – пара лебедей – в золоте волос моих ныряют…» Чемодан размером с платяной шкаф – в нём американская балерина-босоножка хранила концертные платья (всего таких чемоданов было больше двух десятков!) Подлинники ранних стихотворений, фотографии, письма… Родной дом поэта стоял неподалёку. Женщина-экскурсовод с материнской нежностью стала рассказывать о детстве Есенина… «Этого я и боялся!» - вдруг с нотой раздражения произнёс фразу недовольный Кайманов и демонстративно покинул избу. Мы остались и выслушали рассказ до конца – просто из уважения к любимому поэту.

В автобусе, направлявшемуся к вокзалу, ехали молча – «переваривали» впечатления. Но уже там, в зале ожидания, ко мне подошёл Рязанов: «Я наблюдал за вами, Юрий Васильевич, все эти два дня, внимательно выслушал доклад и убедился, что вам надо готовиться к поступлению в докторантуру. И коллеги такого же мнения… Я готов стать научным консультантом. Вы согласны?» От неожиданности я сначала кивнул, и только потом понял смысл сказанного.

В электричке мы обговорили план действий. Предварительная работа предстояла крупная и протяжённая – года на два! Жизнь вновь обрела мечту и поднялась над суетой.

В октябре началась операция под названием «ваучер». Собственность страны вроде бы поделили на всех. Чубайс сказал, что один билет в денежном выражении – это две «Волги». Ему никто не поверил. Бойкие дельцы скупали у граждан непонятные государственные «бумажки» пачками. Я с сожалением наблюдал, как мужики на рынке отдали «две «Волги» за… две бутылки водки. Решил отнести свою долю в инвестиционный фонд «Социум», находящийся, как уверял телевизор, под защитой государства. Через год получил деньги, на которые можно было купить… две бутылки «Столичной». А ещё через год фонд тихо умер. Где-то в старых бумагах лежит и этот «исторический документ».

В начале весны 1993 года маме ампутировали ногу. Теперь она ходила с теми же костылями, но только в длинных платьях, чтобы не было видно культи. Забывалась она в работе. По-прежнему поднималась на третий этаж в любимый кабинет с видом на море, хотя всей школой её слёзно отговаривали от «излишних мучений». Мама была непреклонна: «И мне, и детям хорошо здесь!» И уроки она вела вдохновенно, как в последний раз…

18 апреля, накануне референдума о доверии Ельцину, в Оптиной пустыни обезумевший сатанист зарезал трёх монахов. На «орудии убийства», как писали газеты, были нанесены три шестёрки. Россия содрогнулась - она увидела в этом дурной знак. Через неделю Ельцин вышел сухим из воды: за него было отдано почти 56 процентов голосов. А в людских разговорах звучали совсем иные ноты…

В середине июля мама дала команду отцу завести зелёный «Москвич», который она называла «Кузнечиком», и поехала в Дагомыс к нотариусу. Я сидел сзади и смотрел не на дорогу, а на две седые головы спереди – отпуск начинался безрадостно. Но «добил» меня рентгеновский снимок, показанный мамой так, между прочим. На нём отчётливо были видны две клешни, обхватившие с двух сторон бронхи, и не только… Как говорится, где тонко, там и рвётся - метастазы пошли в ослабленные давним перенесённым туберкулёзом мамины лёгкие.

Чтобы отвлечься от неизбежных мыслей, я с тройным усердием стал работать над книгой. Литературоведческие издания тогда были необыкновенной редкостью. Соответствующий раздел в еженедельнике «Книжное обозрение» обречённо пустовал, хотя ещё совсем недавно был заполнен почти до отказа. И вот пособие, наконец, вышло! Неказистое, бедное, отпечатанное на серой газетной бумаге. Но все-таки это была настоящая книга! Целых две недели она в одиночестве сияла в колонке справочного издания и стала известной, появилась в обзорах, в библиографических списках энциклопедий, учебников… Меня всё это заботило мало – не терпелось вручить сигнальный экземпляр матери, но как назло, случилась задержка с основным тиражом. Пришлось высылать его почтой.

3 октября 1993 года борьба между Ельциным и Верховным Советом достигла верхней мёртвой точки. Президент издал указ о роспуске «красно-коричневого» парламента, но Конституционный суд признал его незаконным. Патриарх Алексий Второй собрал всех, чтобы не допустить столкновения, даже пригрозил анафемой тем, кто начнёт стрелять. Но гражданская война всё-таки началась. 4 октября онемевшая и окаменевшая Россия смотрела в телевизор и не верила глазам: танки прямой наводкой били по Белому Дому! От взрывов крошились стены, разлетались стеклянными брызгами окна, огонь и дым покрывали гарью разрушенное здание. Великая советская мечта была расстреляна окончательно. Ельцин, Лужков, Грачёв, Черномырдин, Гайдар и Чубайс прыгали от радости, даже решили оставить жизнь сумевшим спастись. На следующий день после трагедии в «Известиях» появилось письмо сорока двух либеральных литераторов с требованием «раздавить гадину!» Потом некоторые из них стыдливо признавались, что сделали этот шаг в спешке, давали согласие по телефону… Официально отказался от подписи только Солженицын.

На выборах в Государственную Думу неожиданно победила партия Жириновского. Писатель Юрий Карякин кричал в телестудии: «Россия одурела!» Но она, указав на «шута горохового», просто сказала власти: «Да подавитесь!»

Патриарха Алексия много раз спрашивали: «Когда же начнёт действовать анафема?» Он отвечал: «Бог всё знает». Журналисты кривились, а между тем главари и подписанты непреклонно уходили в мир иной. Офицеры и прапорщики, стрелявшие из танковых пушек безжалостными вакуумными снарядами (солдаты отказались!), спились или повесились в полученных «в награду» московских квартирах.

Жуткая осень продолжалась. Маму направили в Краснодар, - там работали лучшие лёгочные хирурги. Перед отъездом она получила бандероль и с восторгом показывала гостям мою книгу. Не расставалась с ней и в больнице.

Мама поражала врачей и соседей по палате весёлым нравом – она шутила, подбадривала унывающих и твёрдо верила в успех операции. Отец находился рядом. Он и услышал в реанимации её прощальные слова…

Чтобы привезти покойную маму в Лоо, отцу пришлось заказывать автобус. Я срочно вылетел в Адлер.

В квартиру на Енисейской улице всё шли и шли люди в траурных одеждах – ученики, родители, коллеги, соседи. Несли цветы, сидели у гроба, вытирая слёзы, утешали нас с отцом. Верующие учительницы заказали отпевание, а потом пригласили из Дагомыса церковную женщину для чтения Псалтири. Она сразу показала характер: расспросила, ходила ли новопреставленная Евгения в церковь, строго-настрого запретила разговаривать и, поставив у изголовья свечу, стала читать текст, иногда останавливаясь для передышки. Но и тут зря время не тратила: выпив воды и поправив платок, садилась на одну из лавок и начинала объяснять прочитанное.

Меня поразили слова о загробных мытарствах душ человеческих. Я чувствовал, что мамина душа находится рядом, даже казалось, что мама просто уснула и дышит – её грудь чуть-чуть приподнималась… Понимая, что это обман зрения, я никак не мог оторвать взгляд от савана, да и соседи признавались, что тоже видят лёгкие движения под бахромой.

Я вдруг остро почувствовал, что мамина душа просит помощи. А чем я ей мог помочь? Наверное, молитвой… И стал повторять незатейливые, но пронзительные слова: «Упокой, Господи, душу новопреставленной рабы Твоей Евгении, и прости ей вся согрешения вольные и невольные, и даруй ей Царствие Небесное!» Я вновь и вновь обращался к Богу по пути на кладбище, и во время похорон, в окружении сотен прощавшихся с мамой. Я с каждым часом ощущал, что ей, как и мне, легче и надёжнее от этих слов.

С этого момента моя собственная, чуть не впавшая в уныние, душа стала цепляться за спасительную молитву. Надо было не упасть и не сгинуть в отчаянной боли.

А 13 марта следующего, 1994 года, по старому стилю – 1 марта, в самом начале весны, я пришёл на вечернюю службу в храм. Стоял, слушал тихое пение хора, смотрел на скромные иконы, на малиновое и оранжевое мерцание лампад и свечей, и так же, как и 27 лет назад, после крещения в Казанском храме Тольятти, ощущал спокойствие и радость. «Почему же раньше судьба не вела меня сюда? – вопрошало сердце. – Ведь здесь так хорошо!..»

После службы поговорил со священником. Батюшка вручил молитвослов и пригласил на исповедь перед литургией в следующий день. «А о чём говорить?» - спросил я его в страхе перед неизвестностью. «Прочти десять заповедей и принеси покаяние в грехах. Совесть подскажет», - таков был ответ. Перечитав перед сном известные, но полузабытые строки, я стал перелистывать годы и понял, что либо полностью, либо частично нарушил все запреты… После таинства мне впервые стало легко и уютно. Я вернулся не только в Дом Божий. Я вернулся в родной с детства дом.

Азы Православия постигал, как все неофиты, с преувеличенным усердием и с многочисленными ошибками. Штудировал духовную литературу, каждый день читал Евангелие и постился строго по-монастырски. Еле-еле дотянул до Пасхи, совпавшей с днём Первого мая, и, выспавшись всласть, стал пожирать всё, что лежало в холодильнике. А чтобы еда лучше усваивалась, включил телевизор. Там на трассе в Сан-Марино соревновались между собой Шумахер и Сенна, гонщики Формулы-1, при жизни ставшие легендарными. В середине гонки на экране вдруг стало дёргаться изображение. Сначала заглохли моторы болидов, потом комментаторы, и вся обслуга Имолы замельтешила в кадре. Наконец объявили, что Айртон Сенна погиб. «На Пасху!!» - воскликнул я, уверенный в том, что души усопших в главный христианский праздник автоматически попадают в рай. Потом мне объяснили, что это заблуждение…

27 мая в Магадане встречали Александра Солженицына, самого известного изгнанника эпохи. Бородатый писатель во френче, спустившись по трапу, упал на колени и поцеловал лётное поле. Вся страна следила за его поездкой по Транссибирской магистрали. На каждой более-менее значимой станции его ждали толпы. Все хотели увидеть знаменитость, а заодно и пожаловаться на жизнь. Сам Солженицын признавался, что у него глаза полезли на лоб, когда он увидел ценники в магазине.

На Ярославском вокзале его встречали мэр Москвы Юрий Лужков, целая свора журналистов и… Владимир Ульянов-Ленин собственной персоной на постаменте в центре привокзальной площади. Писателя попросили выступить, и он стал вещать в микрофон, вынужденно обращаясь не только к зевакам, но и к памятнику вождю, по которому он так неласково «проехался» своим «Красным колесом»…

Говорили, что толстую папку с челобитными, переданную писателем Ельцину, президент даже не стал перелистывать… Что ж, мне в Ленинке, переименованной в Российскую государственную библиотеку, рассказывали потом, что торжественно вручённый главе государства читательский билет № 1 так и не понадобился – за все годы правления Борис Николаевич не прочёл ни одной книги.

А жаловаться было на что – Россия стонала от несправедливости, невыплат зарплат, грабежей и нищеты. Из-за разрухи перед стадионами выросли рыночные джунгли. Торговали все, кто могли, и всем, чем могли. Запомнилось объявление на торговой палатке: «Всё куплю, всё продам!» Мешочники двадцатых годов реанимировались и превратились в челночников. В плацкартных вагонах все полки были забиты гигантскими клеёнчатыми сумками, привезёнными из Польши и Китая.

Зверствовали бандиты: обирали на границах, терроризировали на рынках, расстреливали друг друга - и по заказу, и просто так. Отец рассказал, что в Сочи для «стрелки» была выбрана… свалка в Уч-Дере. И днём и ночью там трещали очереди.

Страна вымирала. Над ней завис так называемый «русский крест». Гибли не только от нищеты и голода, - больше от ненужности. Бывшие рабочие, бывшие колхозники, брошенные всеми писатели, киноактёры. В 1994 году ушли в мир иной сразу несколько великих: Евгений Леонов, Николай Крючков, Олег Борисов, Иннокентий Смоктуновский, Станислав Чекан, Марк Прудкин, Сергей Бондарчук…

По центральным улицам бродили последователи «Белого братства», стучали в барабаны кришнаиты, даже поклонники секты «Аум синрикё», чья «карьера» закончилась 27 июня – в этот день «аумовцы» пустили смертельный газ зарин в метро одного из японских городов. Да и остальные сектанты как-то быстро «сдулись».

Великое «возвращение к корням» наблюдалось в православных храмах. Я видел, как в сочинской церкви Архангела Михаила перед купелью выстроилась очередь от самых ворот! Крестились целыми семьями…

Год заканчивался. Статей и пособий для поступления в докторантуру МПГУ накопилось достаточно, и 15 декабря я приехал в Москву на собеседование. Профессорская комиссия отнеслась к моим трудам благосклонно и задала только пару вежливых вопросов – авторитет Рязанова как научного консультанта был лучшей рекомендацией.

Как я понял, всё было решено заранее, и остальные претенденты «проскочили» так же легко. Лишь сорокалетняя дама в очках с брезгливым выражением лица выслушала обоснованный отказ – в его тоне звучал упрёк: «Мы же вас предупреждали!..» Но дама решила напоследок испортить всем настроение и устроила скандал. В коридоре мы сдержанно поздравляли друг друга, стараясь не подходить слишком близко к «отверженной». Она так и осталась стоять в одинокой пустоте невидимого круга.

До начала нового диссертационного сидения оставалось две недели, и я решил добрать материал в архиве города Котласа. Работа увлекла так, что только 31 декабря я взял билет до столицы.

В зале ожидания стал смотреть настенный телевизор, - в программе «Время» рассказывали о штурме Грозного. Я пришёл в ужас: война на Кавказе короткой не бывает, теперь мы увязнем в ней на много лет!..

Плацкартный вагон уже успели украсить мишурой, на одном из столиков была разложена снедь и стояла бутылка шампанского. Как только поезд дёрнулся и поплыл, весёлая компания начала пиршество. Я сидел поодаль и чуть сбоку, а как раз напротив новогоднего шума сутулился юноша классической русской внешности: нос картошкой, светлые волосы, незамутнённые голубые глаза. Если судить по виду, то молодой человек был явно не городской: бедная и давно вышедшая из моды одежда сидела на нём, как на подростке, и была слишком мала. Юноша то краснел, то бледнел, стараясь не смотреть на праздничный стол, потом встал и побрёл к титану – выпить воды. Но до служебного купе так и не дошёл – упал на пол. «Что с ним?» - запричитали растерявшиеся соседи, но проводница сразу привела упавшего в чувство и стала быстро вскрывать и сыпать в белую пластиковую тарелку порошки с бульоном: «Не видите, что ли, - у парня голодный обморок!»

Снова Москва

В общежитии на Юго-Западе я, как докторант, стал жить в отдельной комнате на тринадцатом этаже. Вид открывался на весь район Тропарёво: на проспект Вернадского, запруженный автомобилями, на действующую церковь Михаила Архангела с пристройками, и на два самых больших здания: новый корпус МПГУ и Академию Генерального Штаба, стоявшую на отшибе, на заросшем травой пустыре.

В затянувшиеся новогодние праздники я дочитывал «Пирамиду» Леонида Леонова и готовился к утверждению плана докторской диссертации. Решил идти напролом: противопоставить торжествующему в «новой» России космополитизму национальную, русскую тему. Как и ожидал, на совете факультета разразился скандал, но я упорствовал и добился-таки своего: со второй попытки её утвердили!

Потянулись привычные дни: работа в библиотеках, архивах, на заседаниях кафедры… По воскресеньям стоял на долгих четырёхчасовых службах – в переполненном храме три священника во главе с настоятелем, почётным профессором нашего университета, еле-еле «справлялись» с толпой исповедников. Будние вечера проходили одинаково: пил чай или молоко с хлебом (стипендии теперь хватало только на эти непритязательные продукты) и смотрел из окна, как рядом с арендованной в новом корпусе МПГУ подсобкой тусовались «авторитетные бизнесмены» в малиновых пиджаках и с толстенными золотыми цепями на бычьих шеях («златая цепь на дубе том…»). Чем они занимались по-настоящему, знали только в отделе МВД «Тропарёво». Для прикрытия нанятые «бизнесменами» водители развозили на только что появившихся в продаже «Газелях» кукол-гейш, сидящих под стеклом и рекламирующих японские товары. Милиция «рекламщиков» не трогала – знала, что шестисотые «мерседесы» воров в законе охраняются так же, как и президентские – вереницей машин с мигалками.

1 марта телевидение самовольно объявило траур – был застрелен журналист Листьев, один из авторов программы «Взгляд», дослужившийся до крупного медийного чиновника. На экране весь день висел его портрет в очках с надписью внизу: «Убит Владислав Листьев». Угрюмый Ельцин поддержал главный канал страны, явившись туда лично. Траурная очередь в Останкине напомнила прощания с вождями. Я искренне недоумевал: человека, конечно, жаль, но называть политическим убийство из-за денег – это что-то новое даже для времени всеобщего поклонения золотому тельцу. Люди «гибли за металл» даже не тысячами, а миллионами…

27 марта телевизор раздул уже радостную сенсацию: фильм Никиты Михалкова «Утомлённые солнцем» получил в Америке «Оскар»! Всех умилила дочка режиссёра, сыгравшая в картине саму себя – её реплики у микрофона развеселили зал. На телеэкране стали с утра до вечера «крутить» все картины Михалкова подряд – в народе шутили, что он утомил всех не только своим «Солнцем»…

А я в это время готовился к встрече Пасхи. Усиленно поститься не было необходимости: скудный паёк докторанта сам по себе был «вечным постом».

К одиннадцати вечера все окрестные поля возле храма Михаила Архангела заполнила молодёжь – веселилась, подпевала церковному хору, звучавшему из колонок; кто-то даже танцевал, а самые отчаянные забрались на деревья возле храма и наблюдали за службой, глядя в окна. Объяснялась странная картина просто: мест в церкви хватило далеко не всем.

Я пришёл заранее и встал справа у ряда икон, с любопытством поглядывая на празднично одетых прихожан. Мужчины выглядели опрятно, но однообразно, а вот женщины нарядились и модно, и одновременно по своему вкусу. Почти все они стояли в дублёнках с капюшонами и напоминали сразу и католических монашек, и томных красавиц в капорах первой половины девятнадцатого века в стиле княжны Мэри. Поймать взгляд, скрытый за пушистой оборкой, было трудно, но зато каким загадочным и притягательным он стал теперь!

Рядом со мной примостилась семейная пара средних лет. Я сразу понял, что это иностранцы – с таким стойким любопытством они озирались по сторонам. Муж скрывал глаза за тёмными очками, а жена стояла без платка и была одета обыденно. Но самое главное – её глаза были совсем другими, не такими, как у наших дам. Ещё в детстве, в Сочи, переполненном приезжими, я безошибочно выделял «интуристов» именно по глазам. У наших они были разными, но всегда распахнутыми миру: мужчины смотрели строго, но с подростковым беспокойством, женщины любого возраста, даже многодетные, умудрялись сохранить детскую непосредственность и доверчивость во взгляде больших и ясных глаз. А вот у чужих такого света не было – наверное, и рождались они сразу потухшими и блёклыми.

Служба началась с каждения: настоятель, облачённый во всё белое, в сопровождении таких же блистающих священников обходил храм неспешно, позванивая кадилом торжественно и с достоинством. Запах ладана наполнил церковь, певчие, набрав в лёгкие благовония, стали звенеть громче и с особым вдохновением.

Прошёл час, и мои зарубежные соседи «увяли». Они стояли бледные, переступая с ноги на ногу, а под конец чуть ли не позеленели от усталости, с изумлением глядя на православных, стоявших, как ни в чём, ни бывало. Малые дети, уморившись, прикорнули на скамейках, подсев к вечным бабушкам в «старорежимных» платках и уронив головы им на колени, а молодёжь старательно изображала из себя взрослых.

Иностранная семейная пара сначала держалась, опираясь друг на друга, потом уцепилась за поручни внизу икон – присесть было некуда, сидячие места заняты пожилыми и детьми. Сдавшись окончательно, соседи по-английски обратились ко мне. Услышав знакомый со школы акцент, я, с трудом подбирая слова, задал встречный вопрос уже по-немецки. Они удивились, но произнесли нетерпеливо: «Когда же закончится месса?» - «Часа через три-четыре». Непередаваемый ужас застыл в их глазах – забыв поблагодарить, пара двинулась к выходу, пошатываясь не столько от потрясения, сколько от прозрения: «Так вот, почему мы им проиграли!..»

Другой иностранец, индийский старец в чалме и с седой бородой, поступил, в отличие от них, мудро – он явился в храм в светлом кителе под самый конец празднества. Опираясь на посох, медленно ступая по ковру, он подошёл к аналою, постоял, послушал пение и почти сразу с такой же многозначительностью вышел.

В «новой» России военные парады были отменены, но незадолго до 50-летия Победы Ельцин протрезвел и решил-таки провести парад, но не на Красной площади, а на Поклонной горе. Рабочие быстренько собрали трибуны, и 9 мая на них уже сидели государственные лица со всех концов света и самый главный из гостей, президент Америки Билл Клинтон. Перед ним строем шли войска, а над головой со свистом проносились самолёты и трещали боевые вертолёты. Клинтон даже прослезился, когда увидел, как лихо маршируют ветераны войны, одетые в форму Великой Отечественной.

Я на парад не пошёл, наблюдал из окна авиационную часть торжества и салют необыкновенной красоты.

Июнь 1995-го допёк всех. Никто не знал, куда деться от дикой жары. Вентиляторы оказались бесполезными, а кондиционеры большинству были не по карману. После работы народ спасался в парках у воды, а ночи были невыносимыми. Животные тоже страдали – собаки и кошки лежали на полу плашмя, высунув языки.

14 числа на Будённовск напала банда Басаева, захватила роддом и стала требовать, чтобы из Чечни ушли войска. Журналистов бандиты не трогали, а Басаев даже красовался в шляпе-«афганке» и не слезал с экрана.

Власть не знала, что делать, потом решилась на штурм. «Воины Аллаха», прикрывшись женщинами, умиравшими от страха и зноя, стали отстреливаться. Беременные кричали и махали в окнах белыми полотенцами.

Штурм захлебнулся. Трупы лежали и на той, и на другой стороне, но в роддоме их было неисчислимо больше.

В Кремле пошли на попятную. Премьер-министр Черномырдин стал звонить по телефону прямо из кабинета: «Шамиль Басаев, Шамиль Басаев, вы меня слышите?!..»

Сговорились вывезти заложников на нескольких автобусах к границе с Чечнёй. Туда банда и «слиняла». На Кавказе новорождённых мальчиков называли Шамилями, а в Будённовске срочно стали строить новый роддом и ставить памятник.

Только осенью, в сентябре, стало чуть спокойней. Преподаватели кафедры как по команде решили заняться домашней инвентаризацией… Рязанов «переезжал» из трёхкомнатной квартиры в двухкомнатную в том же доме – разменял «сталинскую» жилплощадь на две, себе и сыну. Я вызвался помочь – надо было перетащить на два этажа вниз книги и архив (мебелью занялись грузчики). Целый день я чихал, вынимая из бездонных шкафов накопленные за жизнь пыльные тома, перевязывал их бечёвкой и переносил связки в «новую» старую комнату, в которую они помещались с трудом. Беспокойная супруга Валерия Александровича, такая же древняя, но сохранившая ясность ума в бытовых вопросах, командовала процессом. Чтобы сэкономить пространство, в мусоропровод были втайне от Рязанова спущены одна за другой десятки коробок с библиографическими карточками. Я пытался сопротивляться, но получил отпор: «Как лежали без дела, так и будут лежать, только в другом месте!»

Эпопея была закончена, комнаты заполнились необходимым хламом, и Рязанов, уставший больше от переживаний, чем от суеты, пригласил меня к столу в маленькую кухню. Наскоро приготовленную закуску мы сдабривали коньяком, под который сами собой поплыли воспоминания. Тут и выяснилось, что Валерий Александрович, оказывается, жил до войны в Сталинграде и учился в той же 10-й школе, где я в 1971 году закончил третий класс! Говорят, что мир тесен, но не до такой же степени… Рязанов оживился, и мы допоздна мысленно бродили по дорогим нам улицам Сталинграда-Волгограда.

А через неделю Тамара Маринич, доцент и докторант кафедры (она заканчивала докторскую, посвящённую мемуарам 1930-х годов), предложила совместно «перетряхнуть» библиотеку отца, тоже доцента, умершего год назад: «Выберете себе книги о поэзии».

В её квартире, перегруженной дубовой мебелью такой толщины, что я невольно вспомнил Собакевича, пришлось до вечера перебирать сложенные чуть ли не до потолка стопки журналов и книг. «Вопли» не нужны?» - спрашивала Маринич из прихожей, сверкая очками. – «Нет». «Вопросы литературы» меня не интересовали, я складывал в чемодан лирические сборники. Хозяйка в это время освобождала библиотеку отца, возглавлявшего почившую в бозе партийную организацию факультета, от собраний сочинений классиков коммунизма. В мусоропровод они не влезали, поэтому тома, а заодно и папки с протоколами партийных собраний, отправлялись на свалку с почётом, на лифте. Когда Маринич выдохлась, к этому делу подключился и я. В благодарность за помощь она угостила меня собственной стряпнёй на кухне, главным украшением которой был не убиваемый временем холодильник «ЗиЛ».

Осенью состоялась защита у Маши Вагановой. В аудиторию, где она проходила, я так и не зашёл от волнения – наблюдал в дверную щель, как Маша уверенно рассказывала о диалектах Кубани. На банкете её научный руководитель, однофамилец Ваганов, хорошо сохранившийся шестидесятилетний невысокий крепыш с причёской «седой ёжик», с подозрением поглядывал на меня, и наконец, опустошив очередную рюмку, спросил: «А вы кто?» Я назвался докторантом кафедры литературы. – «А сколько вам лет?» - «Тридцать четыре». Ваганов покраснел ещё сильнее: «Да вы ещё цыплёнок по сравнению со мной! Как таких берут в докторантуру?!» Пришлось ответить вежливо, но с нажимом: «Молодость – это недостаток, который быстро проходит». Руководитель Маши оценил находчивость и слегка осклабился, а Ваганова засмеялась, с благодарностью глядя на меня. Я был рад её реакции и только теперь успокоился окончательно: Маша – кандидат наук! Ура!

Заканчивался загадочный 1995 год, даже в кино он отметился странными картинами. Все были в восторге от «Особенностей национальной охоты» Рогожкина, а мне приглянулся другой фильм – «Орёл и решка» Данелия. Теперь он смотрится с изумлением, а тогда воспринимался как само собой разумеющееся явление окружающей полусумасшедшей жизни…

Наступил 1996-й – год выборов президента. С Чечнёй надо было что-то делать. Наши войска гоняли «духов» по горам, в ответ мы получали взрывы в городах и захваты заложников.

30 января я пришёл на встречу с поэтами в дом-музей Цветаевых поблизости от Нового Арбата. В уютном зале на первом этаже все только и говорили о кончине Иосифа Бродского – он умер от инфаркта за два дня до этого. Помню, как выступал Анатолий Найман, близкий друг Бродского и Ахматовой. Вспоминал, читал стихи. Выглядел он чудесно – настоящий красавчик, чем-то похожий на Марчелло Мастроянни. А вот стихи его оказались бесцветными.

В конце апреля в своей любимой белой «Ниве» был убит глава Чечни генерал Дудаев – его «вычислили» по сигналу сотового телефона и пустили ракету. Все понимали, что это «подарок» к надвигающимся выборам. На радостях Ельцин объявил об отмене службы по призыву (к слову, обещание так и не выполнил). Весна и начало лета отметились предвыборной свистопляской, причём в прямом смысле – Ельцин ездил по стране и скакал на сценах, несмотря на одышку.

16 июня состоялся первый тур. В «финал» вышли Зюганов и Ельцин. Началась подлинная вакханалия. Огромным тиражом была напечатана газета «Не дай Бог!», на первой странице которой «красовалась» фигура дракона с головой Зюганова. Ельцин срочно вылетел в Красноярск, и там, на окраине города, в Овсянке, встретился с писателем Виктором Астафьевым. Астафьев сказал в телекамеру слова, которые от него ждала власть: «Ни в коем случае не голосуйте за коммунистов, они - исчадие ада!»

Видно, ресурсов на подкупы и подтасовки уже не хватало, и верный Чубайс в спешке перемудрил: на выходе из Дома правительства были задержаны с коробкой из-под ксерокса, наполненной полумиллионом долларов, помощник Чубайса Евстафьев и шоумен Лисовский. Шоу достигло верхней точки. С тех пор «коробка из-под ксерокса» стала крылатой.

3 июля объявили о победе Ельцина. Спустя годы беспечный премьер Анатолий Медведев проговорился: оказывается, выборы 1996-го выиграл не Ельцин, а Зюганов! «Дядюшка Зю», кстати, своё «поражение» признал…

Война на Кавказе продолжалась. Взрывалось и там, и здесь. 19 августа открылись Олимпийские игры в Атланте, и они не обошлись без динамита! От взрыва в Олимпийском парке погиб человек, было много раненых.

31 августа Ельцин заставил генерала Лебедя, с треском проигравшего на выборах в первом туре, подписать в Хасавьюрте «мирное» соглашение с чеченцами, вспоминая которое, военные до сих пор плюются. Было сказано, что война закончена, но в это не верил, пожалуй, даже Ельцин, неожиданно для всех пришедший на «инаугурацию» вдребезги больным – он еле передвигался. В ноябре ему сделали операцию шунтирования, об этом событии был даже снят телефильм. После операции президент уже не оправился – на людях почти не появлялся, всё время «работал с документами».

В конце года пришла весть из Майкопа: Маша Ваганова вышла замуж…

На следующий день я увидел в полупустом вагоне метро… мать, сидевшую с краю у окна. Я не знал: видение это или реальность – так женщина была похожа на неё: те же черты лица, взгляд, причёска... Понимая, что моё пристальное внимание может смутить, я отошёл к дверям и только поглядывал на неё издали. Сердечный всплеск уже утих, но сознание пыталось разгадать: какой смысл заключён в этом неясном событии? Ночью мама пришла ко мне во сне, обняла и поцеловала…

С января 1997 года я загрузился работой – черновой вариант диссертации разбухал день ото дня. За событиями в мире следил вяло.

7 марта на свет появилась клонированная овечка Долли. Долго она не протянула, а перед смертью сошла с ума.

В апреле произошёл очередной теракт на железнодорожном вокзале Армавира. От взрыва погибли трое. Одна из погибших, молоденькая девушка, жила в доме напротив моего окна…

Взрывали и стреляли и в столице – чаще только на Кавказе. В мае я услышал перестрелку на Юго-Западе возле входа в метро. Остановился и тут же скрылся за стеной – так учили в армии. А вот толпа ринулась поглазеть…

Лето оказалось богатым на киноновинки. «За бугром» и у нас гремели «Лолита» и особенно «Титаник» - у касс стояли очереди. Наши тоже не подкачали – вышли «Брат» Балабанова, «Вор» Чухрая и чуть позже - «Особенности национальной рыбалки» Рогожкина.

В октябре состоялось обсуждение моей почти готовой диссертации. Я очень волновался, предчувствуя что-то нехорошее. И точно – Марина Уралова, возмущённо сверкая тёмными восточными глазами, заявила: в тексте исследования ничего не сказано о «Серебряном веке» литературы! Я удивился: «Серебряный век» и вторая половина столетия находятся на разных временных и смысловых полюсах! Но Уралова стояла на своём. Пришлось назначить ещё одну экзекуцию на февраль.

В январе 1998-го сидел почти без денег – копил на будущую защиту. По всей стране зарплаты либо не выплачивались месяцами, либо заменялись «натурой». Народ даже пытался бастовать, но с переменным успехом.

В начале февраля на заседании кафедры мой научный труд неожиданно легко прошёл обсуждение. И Уралова была довольна – в список литературы я включил работы по «Серебряному веку» и даже процитировал теоретические рассуждения одной из них – они более-менее подходили к теме. А 26 мая, в День равноапостольных Кирилла и Мефодия, грянула защита. Диссертационный совет проголосовал единогласно, и я на миг почувствовал, что камень сброшен. Теперь оставалось только оформить документы – на это давали, как водится, десять дней. Я управился за семь и принёс папку и толстый диссертационный том к зданию Всероссийской аттестационной комиссии – в окошечке справа от входа должны были их зарегистрировать и принять к рассмотрению. Но у окошка в растерянности колыхалась очередь – ВАК не принимал документы, он был закрыт!

На следующий день я увидел ту же картину, только очередь выстроилась не в линию, а в круг – в его центре стояла и громко говорила растрёпанная от негодования научная дама. Сюжет её рассказа походил на фарс: политик Жириновский вознамерился стать доктором наук, слепил из своих полунаучных трудов текст и «уговорил» совет одного из московских вузов провести защиту… на своей даче! Всё прошло как нельзя лучше, «триумфатор» отнёс документы в ВАК, но его председатель, академик Месяц, до которого дошли слухи о подробностях «научного заседания», всё проверил и изрёк: «Подделку не пропущу! Только через мой труп!» Жириновский, узнав об этом, удовлетворённо хмыкнул: «Ну, что ж, через труп, так через труп…» - и позвонил Ельцину. Президент тут же снял упрямого академика с должности! ВАК, оставшись без руля и ветрил, в изумлении закрылся.

Что делать, никто не знал, в адрес Владимира Вольфовича посылались проклятия. К счастью, в последний день окошечко отворилось, и измученные исследователи освободились, наконец, от тяжкого груза.

В середине июня я тепло попрощался с Рязановым и уехал в отпуск, сидя в общем вагоне с оставшимися после всех трат двадцатью копейками в кармане…

В свободном полёте

Отпуск в гостях у отца проходил спокойно, а вот страну лихорадило. В ночь со 2-го на 3-е июля в своём доме был застрелен генерал Рохлин, готовивший военный переворот. В убийстве обвинили его жену Тамару. Её судили, затем отменили решение. Секрет тайной службы, которую тогда возглавлял Путин, до сих пор сокрыт под покровом ночи.

17 июля в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга, в день восьмидесятилетия расстрела, были захоронены предполагаемые останки Николая Второго и его семьи. Полгода телевидение готовило граждан к этому событию. Демонстрировались документальные фильмы, в студиях спорили историки, писатель Эдвард Радзинский с напыщенным пафосом рассказывал о «преступлении красных», хотя первыми арестовали царя, - а потом так и не выпустили, - «деятели» февральской революции.

Комиссию по исследованию останков почему-то возглавил либерал Борис Немцов, к православию имевший такое же отношение, как я – к полёту на Луну. Может быть, поэтому патриарх Алексий Второй и Синод царскими останками, а тем более, святыми мощами, их так и не признали.

Всё лето я отдыхал. Посмотрел нашумевший «Сибирский цирюльник» Никиты Михалкова, читал классику и радовался, что успел защитить диссертацию до своего окончательного разорения на фоне безрадостного государственного долга.

14 августа Ельцин «успокоил» всех, сказав, что дефолта, то есть банкротства, в стране не будет. Все напряглись, ожидая подвоха. Через три дня правительство объявило дефолт. Многие потеряли припасённые деньги. Я ничего не потерял – у меня их почти не было.

11 сентября Евгений Примаков стал Председателем правительства и сразу стал наводить порядок в экономике, используя советские кадры и научные наработки. Россия стала быстро оправляться от кризиса.

Я готовил к изданию очередную книгу. Перед самым началом 1999 года пришла открытка из ВАКа: диссертация утверждена! Ехать за дипломом пришлось уже после праздников. В здании комиссии шёл капитальный ремонт, на крыше раздавался грохот, с потолка сыпалась пыль. «Корочки» мне вручили в узкой хозяйственной комнате, в которую перенесли все сейфы с документами. Секретарь, протиснувшись между железных ящиков, достала диплом, я стоя расписался в получении – и «торжественная» часть была завершена.

Отметить событие решил в самом конце января, подготовил стол, позвал друзей, а на следующий день почувствовал себя очень плохо. В поликлинике сказали, что это простуда, глотал таблетки, но становилось всё хуже и хуже. 1 февраля я шёл к врачу, останавливаясь через каждые десять метров. Терапевт, усталая женщина в очках, измерив температуру и давление, встревожилась не на шутку, прослушала лёгкие – и тут же забегала по кабинету, стала звонить, оформлять направление. Через час я лежал в больнице с иглой в руке и капельницей сбоку с третьим воспалением лёгких в своей жизни.

Через месяц я выкарабкался. Меня беда миновала, но мир не без «добрых» людей – в конце марта американцы вместе с европейцами стали бомбить православную Сербию. Маленькая страна лежала в руинах. «Гуманисты» не щадили никого – уничтожили в Белграде роддом, а заодно и китайское посольство. Китай Америке это ещё припомнит…

С военной точки зрения Сербия не представляла хоть какой-нибудь опасности. Но европейское (!) государство  показательно, с садистским наслаждением, унизили – знали, что мы защитить его не сможем. Не помогли ни разворот самолёта Примакова над Атлантикой, – он летел в США, но, узнав о бомбардировке, приказал вернуться в Россию, – ни героический «прыжок» наших военных на аэродром Приштины. Позже я познакомился с генералом Балуевским, организовавшим этот бросок, и убедился: он бесстрашен по натуре. У нас был болен Ельцин, но в предынфарктном состоянии находилась вся страна.

Последующие месяцы мы были заняты культурой – отмечали 200-летие Александра Сергеевича. В киосках лежал журнал «Пушкин», в Москве открылся ресторан с таким же названием, в магазинах продавались конфеты «Ай да Пушкин!», но более всего меня поразила реклама на Арбате: чернявый классик, красуясь на весь проспект витиеватыми бакенбардами, играл… на электрогитаре!

Впрочем, традиционную монету к юбилею всё-таки выпустили, а шестого июня отслужили панихиду у пушкинской могилы – правда, её провёл не патриарх, как обещали в телевизоре, а местный архиерей.

В отпуске я позволил себе развлечься: решил посмотреть новый фильм Кубрика «С широко закрытыми глазами» - и долго не мог заснуть от картины, затронувшей вскользь запретное, но с таким подтекстом, что я подумал: больше Кубрику снимать не дадут! И точно: он скончался через четыре дня после окончательного монтажа фильма.

У нашего зрителя был свой предмет для споров – «Ворошиловский стрелок» Говорухина. Большинство, кстати, поддержало поступок главного героя, наказавшего насильников.

В конце июля я купил и прочёл роман Пелевина «Generation П». Перед глазами стоял книжный образ рекламы сигарет «Парламент»: горящий в столице Белый Дом с надписью: «И дым отечества нам сладок и приятен!»

А вскоре наступил август. Как обычно, начиная с 1991 года, всё самое катастрофическое происходило в этом месяце. Седьмого числа Басаев решил покорить Дагестан, но нарвался на армейскую засаду и жесточайшее сопротивление местных жителей. 9 августа Председателем правительства был срочно назначен Путин (о Евгении Примакове мы потом ещё пожалеем). Он тут же развил бурную военную деятельность, и банда Басаева была разгромлена.

31 августа вечером по телевидению показали странный фильм о несчастном чеченце, оказавшемся в столице без работы и покровительства. А через три часа был взорван жилой дом на улице Гурьянова в Москве, а в провинции – дома в Буйнакске и Волгограде. Загадочным и подозрительным оказался неудавшийся взрыв панельки в Рязани – бдительные пенсионерки, сидевшие на скамейке, засекли, как некие подтянутые мужчины разгрузили машину и стали складывать в подвале мешки. Потом власти уверяли, что это было учебное задание то ли МЧС, то ли ФСБ, и складывали они сахарный песок (?!), но что-то не состыковалось, и милиция обнаружила в мешках… гексоген. Из-за этого прямо на глазах депутатов в кулуарах Госдумы поругались главный чекист и начальник милиции. Дело замяли, Путин произнёс знаменитое бандитское: «Мочить в сортире!» (видно, нахватался жаргона в Питере, будучи ответственным за связи с ворами в законе у Собчака) и бросил все силы на юг. Началась Вторая Чеченская, но на этот раз всё закончилось довольно быстро. Стало ясно, кто в России «на коне». 31 декабря Ельцин, сидя перед телекамерой и вытирая слёзы трёхпалой ладонью, подал в отставку и передал пост Путину.

Первое января двухтысячного года ждали с небывалым беспокойством: одни кричали о каком-то компьютерном сбое, после которого безвозвратно порвётся мировая сеть, другие ожидали катастрофической смены магнитных полюсов, а третьи вообще готовились к концу света. Но ничего страшного не случилось, только салют, обычно замолкавший к трём часам ночи, продолжался до утра. Потом неожиданно выяснилось, что последний год ХХ века – не 1999-й, а двухтысячный, и новое столетие, - более того, новое тысячелетие, - начнётся первого января 2001 года! Народ вздохнул и стал готовиться к будущей встрече загодя, накапливая моральные силы.

Весной успокоившиеся массы торжественно избрали Путина президентом, а 7 мая он поклялся на Конституции править честно и произнёс короткую речь, которую слушали невнимательно – больше разглядывали молодого начальника. И пропустили важную деталь: президент признался, что он не царь, а всего лишь… менеджер, то есть нанятый кем-то управляющий. Кем он был нанят, выяснилось позднее: «семьёй», - точнее, теми, кого по телевидению называли олигархами.

В начале июля я решил навестить заслуженную учительницу истории Елену Ивановну Савченко, с которой в своё время работал в педучилище. Её супруг, крепкий во всех отношениях мужчина, пошёл в гору и стал одним из крупных профсоюзных начальников. Накануне состоялась встреча руководства профессиональных союзов с президентом – обсуждалось новое соглашение о защите работников.

Алексей Иванович Савченко, бывший партийный функционер, вопреки обывательским представлениям, был скромным и порядочным человеком. Он равнодушно относился к богатству и даже не имел в собственности машину – считал её роскошью.

Елена Савченко готовила, как всегда, замечательно. Основательно перекусив, мы вышли на лестничную площадку – Алексей Иванович, не похожий на себя, предложил развеяться и объяснил, стоя на ступеньках: «Дома нельзя – прослушивают!» К моему изумлению, он вдруг стал глухо и с нервным напряжением рассказывать о встрече. Его лицо становилось всё темнее и темнее: «Ты не представляешь, что это за люди! Нет, это даже не люди, а функции. Мы почти ни о чём не смогли договориться – они ненавидят народ, особенно Путин и Починок».

Я интуитивно чувствовал ещё до выборов, что ничего хорошего от Путина ожидать нельзя – за ним повсюду следовала тень Ельцина, но услышанное потрясло меня почти так же, как и Алексея Ивановича. Он после этого случая стал болеть и вскоре умер от рака желудка.

Август ждали с ужасом, и не зря: 8 числа террористы устроили взрыв в подземном переходе у метро «Пушкинская», а 13 августа по телевидению невнятно сообщили, что в Баренцевом море исчезла связь с подводной лодкой «Курск». Сначала её долго не могли найти, потом объяснили, что атомная подводная лодка легла на грунт. Военным морякам всё стало ясно…

Страна забросила все дела и стала следить за новостями. Я купил свежий номер «Комсомолки»: на первой странице красовался в морской форме президент. Заголовок гласил: «Почему молчит Путин?» Потом, в интервью зарубежному корреспонденту, он кратко ответил на неприятный вопрос о лодке: «Она утонула». Только когда народ был уже на грани нервного срыва, президент приехал на базу подводников «Видяево» и встретился с родственниками экипажа несчастной АПЛ.

Мы почти не отходили от телевизора, а в храмах во время литургий особо молились о спасении моряков. Как раз в эти дни общей беды проходил ранее запланированный архиерейский собор РПЦ. Были приняты важные документы, но самым рискованным шагом, по мнению многих, была канонизация Николая Второго и его семьи. Противники заранее подготовили едкие выпады, но всё рассыпалось  в прах – было не до них, новейшая история складывалась прямо на наших глазах.

Спасти экипаж никак не удавалось. Наконец, власть, наплевав на секретность, попросила помощи у иностранцев. Теперь уже весь мир наблюдал за трагической эпопеей – надежды на то, что хоть кто-то останется жив, почти не было. Лодку вскрыли, и худшие опасения подтвердились. Удалось найти только прощальную записку капитан-лейтенанта Колесникова, вмиг ставшего знаменитым – особенно после того, как были показаны кадры из его любительского видеофильма с миловидной молодой женой.

Власть, как обычно, решила залить горе деньгами – семьям погибших выплатили немалые суммы – но рана в народной душе осталась навсегда. Для нас это была такая же катастрофа, как для далёких предков Цусима…

Напоследок, 27 августа, загорелась Останкинская телебашня, один из символов страны. Дым от ветра валил только в одну сторону, как будто чёрный флаг развевался над столицей…

24 ноября я приехал в Москву на научную конференцию в МГУ. В стеклянном корпусе филологического факультета, пристроившегося боком к знаменитой высотке, уже толпились знакомые лица: профессора из Москвы, Твери и Коломны. В круто вздымающейся аудитории расселись и студенты, и преподаватели. После обычных вступительных церемоний пошли доклады. Московские преподаватели выступали первыми. Один из них вещал в духе почти забытых партийных конференций, другой размазывал абстрактные понятия по всей поверхности сообщения, третий отчего-то стал рычать на студиозов, обвиняя их в легкомыслии. В аудитории повисла недоумённая пауза, и спустя несколько мгновений под чьим-то столом звякнула и покатилась пустая бутылка. Под громкий хохот горе-докладчик, красный, как рак, почти убежал с трибуны.

«Изюминкой» конференции стали два доклада учёных из других столичных вузов. Первой встала из-за председательского стола, покрытого зелёной материей, самая известная специалистка по современной драматургии Инна Вишневская. Она рассмешила всех, изображая в лицах скандальные сцены из новейших постановок, а потом вдруг задумалась и поведала историю о незадачливом студенте Литературного института, в котором преподавала в 60-х годах: «Приносит мне молодой человек слегка азиатской внешности только что сочинённую пьесу. Я прочла, и на следующий день его отчитываю: «Ну, что вы тут накропали, разве так пишут драматическое произведение?! У вас и композиция не разработана, и герои какие-то усталые, и, к тому же, сплошной провинциализм». Автор, вздыхает, забирает рукопись и уходит. Приносит её, переделанную, через месяц. Я опять ему втолковываю: «Нельзя так пунктирно строить сюжет, а вот здесь у вас недосказанность, а на следующей странице - излишняя пафосность». Бедный студент безропотно меня выслушивает и тихо исчезает. А через несколько лет я вижу его портрет в учебнике: «Александр Вампилов» -  и сама себе говорю: «Какой же я была дурой!»

Второй докладчик явился, откуда не ждали – за пожухлым старичком в академической шапочке в дверь вломилась «группа поддержки» из нахальных темноволосых девиц в платках, надетых «по-пиратски». Академик Гаспаров подошёл к трибуне, остановился, нацепил очки, и только после этого в напряжённой тишине вступил на кафедру. Полилась сначала слабая, а затем многозначительная речь, понятная только самым прожжённым профессорам, – что-то там о Мандельштаме, о слиянии сфер, об амбивалентности сквозных мотивов. Студенты из уважения скорчили умные рожи, а сидевший рядом профессор из Твери шепнул мне со смешком: «Знаем мы эту формалистику, за ней скрывается обыкновенный талмудизм!»

Гаспаров проскрипел последнюю фразу, зал захлопал, а «пиратки», взяв академика в кольцо, вывели его с таким же апломбом, как и в начале.

1 января наступил 2001-й, год Большого Взрыва. В новогоднюю ночь я вдруг вспомнил, что предстоящей осенью буду встречать сорокалетие. Говорят, что некруглую дату отмечать не принято, но как не оглянуться на ушедшие годы?.. Неизбежные думы тревожили разум; по ночам, страдая от бессонницы, я вновь и вновь переживал прошлое, укоряя себя за пустые траты бесценного времени. Очнувшись, я сообразил, что именно сейчас его теряю по-настоящему… 

25 января, в Татьянин день, церковный и студенческий праздник, умер выпускник МГУ, великий русский критик и литературовед Вадим Кожинов, повлиявший своими трудами на несколько поколений русских людей. Я печалился особенно сильно, - он был одним из тех, кто создал мою личность.

В феврале Америка ликовала – её космический аппарат впервые сел на астероид с многозначительным названием «Эрос», а в начале марта на многострадальной земле Афганистана талибы взорвали две древние гигантские статуи Будды… Тысячелетие было новым, а контрасты остались прежними. Впрочем, всё перевернётся с ног на голову в том же году – теперь уже американцы в Афганистане будут зверски бомбить жилые кварталы.

Мы, как всегда, шли своим путём…

В феврале – взрыв на станции метро «Белорусская».

В марте – захват тремя чеченскими террористами в Стамбуле отечественного ТУ-154-го. Его угнали в Саудовскую Аравию, где саудиты решились на штурм. Погибла стюардесса.

Тогда же по приказу Путина была затоплена наша вполне рабочая космическая станция «Мир». Космонавты протестовали без особой надежды. Позже, в октябре, Путин ещё раз неприятно удивил: закрыл действовавшую с советских времён радиоэлектронную базу слежения за Америкой на Кубе, в Лурдесе, и нашу же военную базу в Камрани во Вьетнаме. Вьетнамцы, кстати, это решение не «оценили». Несколько российских генералов подали в отставку, а оппозиция стала подозревать, что со Штатами существует секретный договор. После гибели атомного подводного крейсера «Курск», - по убеждению военных моряков, торпедированного американской субмариной, но «прикрытой» нашими властями, - никто ничему уже не удивлялся…

Летом я решил по-своему вступить в новое столетие – купил, наконец, подержанный компьютер, подключился через телефонную сеть к разнообразному интернету и стал посылать и получать электронные письма. Заодно приобрёл и сотовый телефон. Теперь следить за событиями можно было, «не отходя от кассы»…

Август…19 числа – взрыв на рынке в Астрахани, 8 трупов… В тот же день – взрыв на шахте в Донецке, 50 погибших.

В самом начале сентября – знаменитый побег трёх пожизненно заключённых из Бутырской тюрьмы.

А 11 сентября, в день Усекновения Главы Иоанна Предтечи, были непонятно как «усечены» две головы американского торгового центра в Нью-Йорке. По телевизору весь мир смотрел «фильм-катастрофу»: два черных самолёта врезались, один за другим, в башни небоскрёбов. От страшного пожара, а потом и от падения зданий погибли тысячи несчастных, многие выбрасывались из окон и летели долго-долго… Ещё 125 человек сгорели в Пентагоне, куда упал второй самолёт-снаряд. Третий разбился сам – якобы «помогли» пассажиры. В ответ американцы начали войну в Афганистане, так и не вспомнив о том, что на этой земле все терпят поражение…

3 октября Путин вновь «удивил» - встретился с генсеком НАТО и заявил, что Россия (а кто-нибудь её спрашивал?) готова строить с западным военным блоком партнёрские отношения. Генсек проглотил язык – он явно не ожидал подобного «подарка». И украинцам это тоже не понравилось – в НАТО они хотели пробиться первыми. Может быть, поэтому на следующий день наши «незалежные» братья «случайно» сбили российский… да-да, ТУ-154-й, над Чёрным морем.

А ещё Путин подписал Земельный кодекс, по которому разрешил продавать землю иностранцам. Украинцы, кстати, долго тянули - приняли подобный закон только 19 лет спустя.

29 ноября умер русский писатель Виктор Астафьев (женщина-диктор по фамилии Ситтель назвала его Афанасьевым). Из его завещания: «Мне нечего сказать вам на прощание…»

1 декабря взрывоопасный и предательский год финишировал: в этот день официально была создана партия «Единая Россия».

2002-й Европа встретила общей валютой «евро», а у нас произошел раздрай: министр Зурабов заменил пенсионные льготы обесценивающимися деньгами, и пенсионеры, почувствовав подвох, стали выходить на трассы и перекрывать движение. Пенсионный фонд попятился назад, но потом всё равно взял своё.

В мае и июне страна развлекалась: обсуждала победу Оксаны Фёдоровой, работавшей в милиции, на конкурсе красоты «Мисс Вселенная», и очередной титул сборной Бразилии по футболу. Наши так и не вышли из группы, проиграли даже Японии, и 9 июня возмущённые фанаты, собранные кем-то шибко мудрым на Манежной площади перед экраном размером с гостиницу «Москва», разбили и сожгли несколько машин.

Отпуск начинался, как обычно, с происшествий. Сначала на Кавказе наводнением разрушило дамбы на реке Кубань, погибло больше сотни жителей. Потом по вине диспетчера в небе над Германией наш «ТУ» столкнулся с грузовым «Боингом», сразу 52 ребёнка так и не спустились с небес… В Ингушетии врезался в гору вертолёт «МИ-8», 12 человек  не вернулись домой, а в Москве сразу после взлёта из аэропорта «Шереметьево» разбился самый надёжный в истории мировой авиации самолёт «ИЛ-86», погиб экипаж.

Август продолжил собирать жертвы: 19 числа в Чечне был сбит самый большой вертолёт, «МИ-26», он стал мировым «рекордсменом» по количеству трупов (127).

В самом конце августа я ехал в столицу на автомобиле в сплошном молоке из дыма – в Подмосковье полыхали торфяные залежи. Я чувствовал себя ёжиком в тумане – беззащитным и одновременно застывшим в восхищении: необычная красота природного тления завораживала.

В конце сентября на Кармадонское ущелье в Северной Осетии сошёл ледник Колка. 19 человек погибли, многие пропали без вести, среди них – съёмочная группа Сергея Бодрова-младшего, всеми любимого героя фильмов «Брат» и «Брат-2». Родственники пытались найти хоть кого-нибудь в предполагаемых пустотах, но многочисленные безрассудные попытки закончились ничем.

С лёгкой руки Рязанова, позвонившего однажды тёплым летним вечером из московской квартиры, меня ввели в состав диссертационного совета в Северодвинске, в филиале Архангельского вуза. Город этот в советское время был закрытым, в нём работала известная всему миру «Звёздочка», спускавшая в Белое море грандиозные атомоходы и надводные военные корабли.

23 октября утром я прилетел в Архангельск. Полюбовавшись Северной Двиной, осенние воды которой отсвечивали необычным платиновым оттенком, я дождался микроавтобуса и вскорости прибыл в Северодвинск, прослушав по дороге интереснейший рассказ о его истории в исполнении одного из местных членов совета, молодого брюнета, явно любовавшегося не только мелькающими за окнами красотами, но и самим собой.

Филиал был небольшим, но совершенно новым, что по «российским» меркам было наглой роскошью, - впрочем, брюнет признался, что им вовсю помогают военные.

Я с удовольствием познакомился с остальными членами совета (многих знал по публикациям) на скоростном бутербродном завтраке, и защита началась. Диссертантка, молодая женщина, прикрывшая выпиравший живот свободным колоколом платья, очень волновалась, но мы так нежно задавали вопросы, что она почти успокоилась. Тема её работы оказалась весьма «актуальной»: «Концепт слова «забеременеть»», - мы потом подшучивали над ней на банкете.

Самое невероятное случилось уже после него – нас повели на экскурсию по необъятным пространствам «Звёздочки». Там было всё, даже недавно построенный храм встречал сразу за проходной. Но целью путешествия был тяжёлый атомный ракетный крейсер «Фёдор Ушаков» (бывший «Киров»), давно уже стоявший «на приколе» и ожидавший своей участи. А судьба его могла оказаться (и оказалась впоследствии!) печальной: из нескольких кораблей подобного типа действовал только «Пётр Великий», «Ушаков» прохлаждался у причала, а остальные были пущены «на иголки», то есть, проданы на металлолом.

Я подходил к громадному кораблю, раскрыв рот: высотой он был с многоэтажный дом, но за ним, двумя этажами ниже, стояла на стапелях… ржавая подводная лодка, в существование которой было невозможно поверить – такой она была громадной! Кто-то громко произнёс, заглушая рабочий шум за стенами нового высотного ангара напротив: «Это «Акула»!» Я стал припоминать её характеристики… 172 метра длины (у «Фёдора Ушакова» – 250), 160 человек экипажа, 20 ядерных ракет, 22 торпеды… В общем, советский размах!

Мы стояли и смотрели на «Акулу», не в силах оторвать взгляд от фантастической туши, разрезаемой на части (оранжевые искры летели вниз с кормы). «А кто же приказал её уничтожить?!» - воскликнул я в недоумении. – «Главнокомандующий, президент Путин, у нас заключено соглашение с американцами, на их деньги мы утилизируем ещё годные к службе атомоходы и корабли, - в ангаре режут ещё одну «Акулу»», - почти с вызовом ответил мне сопровождавший нас военный моряк.

Наконец мы поднялись наверх, в широченную рубку «Ушакова», полюбовались городом с высоты птичьего полёта, потрогали, чтобы похвастаться, штурвал и приборы, а затем нас повели в каюту командира, капитана первого ранга. Красивый, но грустный капитан приготовил угощение, мы сели и стали разглядывать стены, на которых были развешаны фотографии, а на полках расставлены сувениры.

Капитан Фадеев (он сразу подарил нам визитные карточки) был среднего роста, не гигант, но сила, исходившая от него, была настоящей, командирской. Мы стали расспрашивать, капитан отвечал охотно, но кратко, показал подарки от американских и английских коллег, сообщил, что уже несколько лет корабль не ходит, хотя его вооружений достаточно, чтобы держать под контролем весь Атлантический океан. «Сейчас самое хлопотное дело, - заключил он, - устанавливать дисциплину среди матросов, изнывающих от длительной стоянки». Я не вытерпел и спросил: «А почему мы позволяем иностранцам резать наши корабли?» - Фадеев не ответил, только посмотрел на меня глазами побитой собаки.

По дороге с завода нас подвели к памятнику затопленному «Курску», - это была её рубка с двуглавым орлом (лодку подняли совсем недавно), - мы постояли с непокрытыми головами, и уже припозднившись, возвратились в гостиницу.

В номере я переоделся, принял душ, включил чайник и решил посмотреть по небольшому телевизору какой-нибудь фильм, но неожиданно передачи оборвались, и без предупреждения нам стали показывать вид московского театрального центра на Дубровке, на котором неоновым светом сияло название мюзикла: «Норд-Ост». Целая группа террористов захватила там полный зал зрителей.

Об ужине я так и не вспомнил – впился глазами в экран. Сообщения шли нервным потоком: образован штаб, все службы подняты на ноги, президент в курсе.

Вход в театр постоянно находился под прицелом телекамер. Вот Иосиф Кобзон с достоинством проходит внутрь, потом выводит женщину с ребёнком. Все бросаются к нему, но останавливаются, разочарованные: бандиты непреклонны, они готовы умереть. Оказывается, в зале среди зрителей сидят смертницы с «поясами шахидов» и держат в руках взрыватели.

Время идёт, что-то надо предпринимать… Вдруг начинается суматоха, центр окружают машины «скорой помощи», из всех выходов в страшной спешке начинают выносить десятки тел. Сообщают, что в зал через вентиляцию был пущен специальный газ. Террористы «нейтрализованы», но вместе с ними - ни в чём не повинные заложники.

То ли антидота для них не хватило, то ли уколы не успели подействовать… Отравились газом больше сотни, среди них было много детей.

Завершился 2002-й предновогодним «салютом» в Грозном. К зданию правительства Чечни прорвались «КаМАЗ» и «УАЗ», доверху гружёные взрывчаткой. 70 человек взлетели на воздух.

2003-й прошёл в поездках: я подрабатывал лекциями в институтах повышения квалификации, в колледжах и библиотеках, а затем решил посетить дорогие места. Съездил сначала в Майкоп, но опоздал к началу конференции. Меня это не смутило: встретился с однокурсницами, добрыми знакомыми и преподавателями родного факультета. В Тольятти жил у крёстной матери, а с докладом выступил на единственной в стране кафедре православной литературы (её потом закрыли) местного университета. Литературная общественность тогда обсуждала только что вышедшую повесть Валентина Распутина «Дочь Ивана, мать Ивана». Споры о ней шли весь год, но со временем стало понятно, что классика остаётся классикой – Распутин и в этой вещи многое предсказал.

Классикой стал и фильм Бортко «Идиот». Вдруг все вспомнили, что есть Достоевский, есть актёры ещё советской школы, что можно играть и думать не о том, «Как сделать это по-быстрому», а о том, что вечность – в нас самих. Восторг зрителей удивил самих зрителей, а Солженицын, восхитившись телепостановкой, впервые вручил свою именную премию не за литературное произведение, а за фильм – награду получила вся киногруппа.

15 октября в Тольятти увидел по телевидению старт первой пилотируемой ракеты с «тайконавтами». Китай в очередной раз утёр нос Америке – та потеряла свой космический челнок «Колумбию» вместе с экипажем ещё в феврале.

17 ноября умер последний великий русский поэт ХХ века Юрий Поликарпович Кузнецов. О его смерти не сообщил ни один из официальных каналов. Возмутились даже «старые» либералы – Евгений Рейн негодовал в «Литературной газете».

У нас продолжали взрывать простых смертных: весёлую молодежь на фестивале «Крылья» в Москве, целый вагон курортников на вокзале в Ессентуках. Каждый такой теракт терзал мне сердце, я горевал по нескольку дней, а обыватели почти привыкли: днём охали и вздыхали, а вечерами смотрели следующую серию «Бедной Насти»…

Видно, и террористы поняли, что нас не пронять, и в следующем году превзошли самих себя. Сначала в феврале в московском метро на перегоне между станциями Автозаводская - Павелецкая  взорвали бомбу, нашпигованную металлическими шариками и гайками. Погибло 42 пассажира, 250 были тяжело ранены. В том же феврале вроде бы сама по себе упала крыша парка развлечений «Трансвааль» и похоронила несколько человек.

Кстати, наш главный начальник выиграл в марте президентские выборы, как Мария Шарапова Уимблдон, – стильно и со вкусом. Правда, превосходство было не таким подавляющим, как в прошлый раз. 7 мая он вступил в должность, а через два дня, 9 мая, на стадионе в Грозном был убит Кадыров-старший, а с ним ещё несколько «верных Путину» чеченцев.

Летом все отвлеклись: смотрели Чемпионат Европы по футболу, который неожиданно выиграли греки, потом – Олимпиаду, опять же в Греции. В перерывах шли в кинотеатры. Пресса на все лады хвалила «Ночной дозор», фильм с сатанинским душком, но публика выбрала иное: «Благословите женщину» Говорухина. А вечером шёл сериал «Солдаты»…

Параллельная реальность напомнила о себе: в мистическом для нас августе женщины-смертницы в один день и час 24-го числа взорвали два пассажирских самолёта.

Но это была «разминка», настоящий ужас случился 1 сентября. Была захвачена школа в Беслане. Бородачи загнали всех, и учеников, и учителей, в спортзал и никому не позволяли выйти, разложив везде мины. Что там пережили и дети, и взрослые, невозможно представить. Но они всё-таки жили, а при штурме, без которого было не обойтись, очень-очень многие из них расстались с этим жестоким миром.

Путин ответил… отменой выборности губернаторов! Никто ничего не понял. В октябре он поразил ещё раз: отдал Китаю часть нашей территории (337 квадратных километров).

Високосный год ударил не только по России. В ноябре загадочно умер Ясир Арафат, - скорее всего, был отравлен. В декабре цунами, вздыбившись от землетрясения в Индийском океане, опрокинулось на Юго-Восточное побережье. Утонули 230 тысяч туристов и туземцев…

2005-й был объявлен ЮНЕСКО годом Шолохова. Столетний юбилей отметили славно: издали полный исправленный текст «Тихого Дона», - на основе найденной в 1999 году рукописи второго тома (в укор тем, кто ещё сомневался в авторстве!); выпускались книги о писателе, снимались фильмы. Незаконченный «Тихий Дон», многострадальная киноэпопея Сергея Бондарчука, отлежавшая двадцать лет в итальянском банке, вернулась на родину. Сын Бондарчука, Фёдор, монтировал картину. Она вышла в следующем году и разочаровала абсолютно всех. Было не ясно, папа или сын сплоховали… Наверное, все-таки режиссёр-сын – «природа» на нём не просто отдохнула, а разлеглась с комфортом. Апофеозом юбилея стал приезд президента в Вёшенскую.

Мои научные дела шли в гору, год оказался невероятно «урожайным»: я выпустил две книги и множество статей. И гонорары были вполне достойными – нефть дорожала, и с барского стола нам милостиво скинули несколько крошек. По всей стране росли и жирели торговые центры, а вот заводы и фабрики умирали так же быстро, как и деревни…

Радостным был год для футбола: 18 мая ЦСКА впервые в нашей истории вдохновенно выиграл кубок УЕФА в Лиссабоне, победив хозяев, клуб «Спортинг», на том самом стадионе, где двумя годами ранее наша сборная позорно проиграла португальцам: 1:7. Отомстили…

Болельщики выскочили на улицы и стали праздновать – в Москве даже повесили армейский шарф на шею Пушкину, - впрочем, памятник видывал и не такое.

А вскоре прошёл исторический матч в Стамбуле. Английский «Ливерпуль», проигрывая итальянскому «Милану» 0:3, сумел отыграться и добыл победу в «перестрелке» в серии пенальти.

В мае посадили в тюрьму Ходорковского – он, единственный из олигархов, замахнулся на святое, на Первое Лицо… Все были довольны, кроме самого Ходорковского и «деятелей культуры», опубликовавших через три дня в «Известиях» слёзное обращение, смысл которого был понятен: «Кормильца-то за что осудили?!»

Летом страна расслабилась окончательно: смотрела в кинотеатрах фильм «Жмурки», посмеиваясь над девяностыми; ностальгировала у экранов, вспоминая «застой» - сериал «Брежнев» понравился даже бывшим диссидентам в Америке, да и Шакуров сыграл проникновенно. С нетерпением ждали и «Мастера и Маргариту» режиссёра Бортко. Дождались, но от фильма, как выяснилось, ждали большего, хотя классическая музыка полузабытого эстрадного певца Корнелюка понравилась всем.

Я сходил на премьеру фильма Говорухина «Не хлебом единым». Сначала выступил режиссёр, многозначительно попыхивая трубкой, потом народный артист Алексей Петренко, не уступавший в солидности Говорухину, театрально говорил о своей роли. Фильм оказался чёрно-белым, но интересным. Ещё не исхудавшая Ходченкова тоже понравилась, - женщины шептались, что режиссёр явно к ней благоволит…

В общем, год оказался на редкость спокойным. А вот англосаксам не повезло: в июле было взорвано лондонское метро (56 трупов), а в августе ураган «Катрина» в Новом Орлеане отправил на тот свет почти 30 тысяч человек. Америка надолго запомнила не только ураган и наводнение, но ещё грабежи и бесчинства.

И следующий год был почти безмятежным. Чей-то гнев пал только на рынки: в конце февраля внезапно обрушилась крыша Басманного рынка в Москве (в тот день я представлял читателям свою новую книгу в библиотеке как раз напротив этого торгового сооружения), а 21 августа (куда ж без него!) взорвали рынок в Черкизове. На следующий день в районе Донецка упал ТУ-154-й Пулковских авиалиний – экипаж решил обойти грозу сверху, но на большой высоте уронил самолёт в плоский штопор. Второй пилот, ещё юноша, кричал: «Мама, я хочу жить!!»

Хотел жить и бывший президент Ирака Саддам Хусейн, но его повесили 30 декабря после сомнительного карикатурного суда. Саддам, перед тем как упасть в провал, был невозмутим и погружён в молитву.

Весной, 17 мая 2007 года, я сидел на Курском вокзале и ждал свой поезд (ехал на очередную конференцию). На висящем экране шла трансляция торжественной службы в Храме Христа Спасителя: объединялись РПЦ и Русская православная зарубежная церковь. Это было редкое событие, всё вокруг, наоборот, делилось и дробилось, многие расплевались и разъехались. У нашего патриарха, выглядевшего сильно уставшим и постаревшим, сияли глаза – это был его звёздный час… Алексия Второго я видел дважды. В первый раз – на вечерне в московском храме Михаила Архангела. Он был немногословен, а проповедь прочёл мягким, почти домашним голосом. А во второй раз – в Троице-Сергиевой лавре, на Пасху, когда Ельцин, стоявший на балконе рядом с патриархом, поздравил прихожан, заполонивших всю площадь, с… Рождеством Христовым! Лицо Алексия Второго осталось бесстрастным. Я ещё подумал тогда, что он обладает выдержкой Штирлица…

Летние месяцы шли неспешно. Народ ругал и хвалил кинопремьеры: отвратительный, какой-то грязный фильм «Груз 200» Балабанова и комичный «День выборов». У православных «хитом» стала картина Лунгина «Остров», даже священники влились в поток спорящих. А я листал новую книгу Варламова «Алексей Толстой» в серии «Жизнь замечательных людей». Варламов сам стал серийным автором: почти каждый год выдавал «на гора» литературную биографию. Помню, как читал его «Григория Распутина» объёмом в тысячу страниц, - всё ждал, когда же он скажет новое слово об этом историческом персонаже. И прочёл в конце: «Я так и не понял, кем был Григорий…»

5 июля страна обрадовалась всерьёз: Сочи был выбран местом проведения Олимпийских игр! Толпа сочинцев на площади перед Зимним театром пела, плясала и трясла флагами. Я позвонил отцу в Лоо – он отнёсся к событию почти безразлично: «Мы живём в пригороде, нас это не коснётся». А через месяц я был у него в гостях и получил изрядную порцию местных слухов о предстоящей Олимпиаде. Кто-то готовился сдать втридорога жильё строителям, а иные боялись его потерять – многие дома так и оставались не зарегистрированными.

Август был верен себе:13-го числа взорвали «Невский экспресс»…

Следующий, 2008 год, запомнился надолго… В феврале «вечный» правитель Кубы Фидель Кастро подал в отставку, оставаясь теневым «лидером нации». Что-то подобное сделал и Путин – он представил населению России инфантильного Дмитрия Медведева как будущего президента (третий срок Путину не «светил»). Смысл его путаной речи можно было передать так: «Мы тут посоветовались, и я решил». 2 марта Медведев, над которым смеялась вся страна, стал президентом, а Путин – премьер-министром.

Начиная с весны, на наши головы стали сыпаться подарки. 14 мая питерский футбольный клуб «Зенит» завоевал Кубок УЕФА, победив в Манчестере шотландский «Рейнджерс»: 2:0. В нашей команде блистал Аршавин. Через четыре дня российская хоккейная сборная стала чемпионом мира. 21 мая в Лужниках впервые состоялся финал Лиги Чемпионов по футболу (победил «Манчестер Юнайтед»), а через три дня певец Дима Билан со второй попытки покорил вожделенное «Евровидение» - бегал со статуэткой и с трёхцветным флагом и кричал, выпучив глаза.

В июне страна запасалась пивом: начался Чемпионат Европы по футболу. Наша сборная удивила всех - и своих, и чужих. Каждая её победа вызывала восторг: по ночам городские улицы превращались в карнавал и в пьяную лавочку одновременно. 21 июня наши футболисты красиво обыграли Голландию: 2:1и вышли в полуфинал, завоевав «бронзу». Народ гулял и сходил с ума от радости. Аршавин стал настоящей звездой и на поле, и на экране: потешно рекламировал вредные чипсы.

Большеголовый Дмитрий Медведев воодушевился и произнёс знаменитое: «Россия встаёт с колен!» - не подумав, что этим оскорбляет Путина.

Но впереди был август…

8-го числа, в день открытия Олимпийских игр в Пекине, вооружённые силы Грузии напали на Южную Осетию и обстреляли наших военных. Началась короткая война с Грузией. Президент этой «маленькой, но гордой» страны, рассказывая по телевидению о конфликте, так переволновался, что стал жевать галстук. Наше армейское командование после некоторого замешательства решилось на удар. О дальнейшем сообщил Лермонтов: «Бежали робкие грузины…»

Опьянённый победой Медведев подписал указ о признании независимости Южной Осетии, а заодно и Абхазии.

В конце августа вновь порадовал «Зенит» - выиграл у «Манчестера» матч за Суперкубок: 2:1.

Но на этом «подарки» закончились. Стали умирать известные всему миру личности: 10 июня – Чингиз Айтматов, один из моих любимых писателей, 3 августа – Александр Солженицын, а 5 декабря – патриарх Алексий Второй.

А потом начался кризис…

Рубль снова стал «деревянным»; то, что осталось от промышленности, увяло, цены полетели вверх. Начались «войны»: «газовая» – с Украиной и «молочная» - с Белоруссией.

1 января 2009 года Единый государственный экзамен стал обязательным для всей России. Вместе с Болонской системой обучения в вузах он стал разрушать образование окончательно. Появился новый термин: «жертва ЕГЭ». Протесты профессионалов (я, в числе многих, поставил подпись под обращением в «Литературной газете») не принимались – словно какая-то невидимая сила наперекор здравому смыслу сметала всё на своём пути.

В конце месяца был избран новый патриарх, им стал Кирилл, получивший поддержку президента. В тот день в храме, где проходили выборы, заплакала икона.

Весной правительство разрешило открыть игорные заведения. Может быть, именно поэтому пандемия свиного гриппа, объявленная ВОЗ в июне, обошла нас стороной…

Август «проскочить» не удалось: в один день, 17 числа, погибли от взрыва 25 человек в Назрани и утонули 75 работников Саяно-Шушенской ГЭС – «сошла с катушек» одна из турбин.

27 августа умер Сергей Михалков, ему было 96 лет. Патриарха советской литературы отпевал патриарх Кирилл.

Осенью в Евросоюзе запретили лампы накаливания мощностью 100 ватт, и Медведев загорелся идеей «изничтожить» и у нас «лампочки Ильича». Но быстро выяснилось, что «новейшие» ртутные лампы и дороже, и вреднее. Обыватели продолжали покупать старые лампочки, и при вечернем свете торшеров искали новые фантастические фильмы: американский «Аватар» и нашу «Чёрную молнию». Впрочем, лучшим оказалась кинокартина Бортко «Тарас Бульба», а среди сериалов – «Вербное воскресенье» режиссёра Сиверса.

В ноябре террористы подорвали ещё один «Невский экспресс», угробив 28 пассажиров, - наверное, они думали, что Путин на нём ездит в северную столицу. А президент в это время летел на траурный митинг в Пермь - в местном ночном клубе «Хромая лошадь» сгорели и отравились дымом 156 человек.

В январе 2010 года совершил пробный полёт наш первый истребитель пятого поколения Су-57, он потом испытывался десять лет.

В марте отечественный математик Григорий Перельман, доказавший гипотезу Пуанкаре, должен был получить премию в один миллион долларов, но отказался, чем всех удивил. Началась журналистская «охота», ему пришлось запереться в квартире. В Исландии взорвался вулкан с непередаваемым названием Эйяфьядлайёкюдль (мечта логопеда) и стал мешать полётам авиации. У нас взорвали, в который уже раз, московское метро.

В апреле натянулась струна между Россией и Польшей – под Смоленском разбился самолёт президента Леха Качиньского. В России объявили траур – знали, что поляки не простят даже собственной вины в катастрофе. Так и произошло, они стали бесконечно копаться в обломках и в многочисленных версиях «взрыва».

В мае во многих наших городах пошли протесты против введения платного высшего образования. Я тоже протестовал, но нас никто не хотел слышать.

Лето я провёл в Ессентуках – путёвку дали врачи, надо было подлечить лёгкие и желудок. Санаторий, огороженный металлическим забором, выкрашенным в синий цвет, был окружён зеленью деревьев, кустов и цветов красивейшего парка. Он был построен в 1966 году для партийной номенклатуры, до уровня вторых секретарей обкомов, но выглядел вполне современно: в центре небольшой площади, где сходились три его корпуса, бил разноцветными переливающимися струями музыкальный фонтан, вокруг располагались теннисные, волейбольные и баскетбольные площадки, а в глубине парка, на бронзовых стволах деревьев, стучали дятлы, по веткам прыгали белки, которых кормили с рук.

Я обратил внимание на расставленные повсюду бетонные пятнистые мухоморы в человеческий рост – мне объяснили, что это вентиляционные сооружения.

Номер, в который поселили, был обычным, трёхзвёздочного уровня, только просторный балкон выделялся – в нём хранились спортивные снаряды.

После консультации врача я стал расхаживать с санитарной книжкой по лечебным кабинетам и палатам. Дышал шипящим воздухом ингаляций, лежал в ваннах и постоянно пил «Ессентуки-4» в Курортном парке, в ближайшем бювете, к источнику которого сходились отдыхающие всех остальных санаториев.

Меня ещё записали на лечебную физкультуру, я старательно выполнял упражнения, иногда поглядывая на стройных молодых женщин в купальниках, а потом спускался в полуподвал и плавал в бассейне, - на его стенах меня привлекли и поразили мозаичные панно, сверкавшие яркими красками так, как будто стекляшки были выложены вчера.

Мозаика украшала и внушительную столовую, кормившую нас «от пуза», а в длинных, просторных и светлых коридорах были развешаны в рамах картины шестидесятых-семидесятых годов.

На самом верхнем этаже моего корпуса, поднявшись на лифте, можно было полюбоваться видом соседнего Пятигорска.

В выходные дни я осматривал окрестности Ессентуков, предъявив на пропускном пункте санитарную книжку охранникам. Город был заполнен санаториями и пансионатами «под завязку»: и старинными деревянными, ещё 1930-х годов, и новыми, стеклянно-бетонными. Выделялся санаторий администрации президента – при въезде в него жёлтыми и чёрными полосами была отмечена поднимающаяся в случае чего защита от террористов.

Она была сделана не зря: на пятый день моего лечения произошла серия взрывов в Пятигорске. Я увидел по телевизору, как президент вёл совещание. Все ожидали распоряжений об усилении антитеррора, но «Медвед» ввёл генералов в ступор – он предложил… переименовать милицию в полицию! Поэтесса Юнна Мориц откликнулась:

    Летает чайка над морской волной,
    Не чувствуя ни грудью, ни спиной,
    Что этой замечательной страной
    Руководит на голову больной.

Но самым главным ударом лета оказалась не эта немая сцена, а непрекращающаяся жара, измучившая страну. Два месяца солнце изматывало наши силы и терпение, горели леса, гибли от огня, дыма и невероятной духоты тысячи людей. Наверное, не выдержали такого пекла и литераторы – в тот год умерли Владимир Карпов, Галина Щербакова, Андрей Вознесенский и Белла Ахмадулина.

В храме целителя Пантелеимона, в который я ходил по воскресеньям, собирали вещи и деньги для пострадавших, но леса всё горели и горели… Пожарных машин, самолётов и вертолётов не хватало, даже премьер Путин прокатился на самолёте-огнетушителе и сбросил несколько тонн воды на тайгу.

Метеорологи что-то мямлили о феноменальной погоде, о циклоне, который упёрся и никак не сдвинется, но от этого было не легче – страна задыхалась.

Но в нашем санатории никто таких страданий не испытывал – помогали «мухоморы»…

По вечерам я читал журналы, взятые в небольшой библиотеке, и смотрел истерические репортажи программы «Время». В конце концов, я устал и переключил канал – начинался фильм 2005 года «Короткое дыхание», который я почему-то пропустил. Неожиданно он завладел всем моим существом. Неизвестная мне актриса Ирина Ефремова играла с такой любовью, что сердце растаяло в сладостной тоске и мечте об идеальной женщине. Поражённый её красотой, талантом и голосом, я бросился к компьютеру и выудил из него всю информацию о Ефремовой. Она была моей ровесницей и снималась мало, в основном в эпизодах, но все комментарии были восторженными. С этого дня я стал следить за её карьерой и очень расстроился, когда спустя шесть лет она скончалась от сердечной болезни.

А мои болячки постепенно уходили в воспоминания – санаторий сделал свое дело. Трогательно распрощавшись с медперсоналом и прихватив с собой несколько бутылок минеральной воды «Ессентуки-4», я сел в поезд…

В сентябре то ли Медведев, то ли Путин, отчего-то взъевшись на мэра Москвы Лужкова, отправил его в отставку. «Пчеловод» ещё трепыхался, писал заявления, но потом заткнулся. На его место пришёл «якут» Собянин.

2 декабря было объявлено, что Чемпионат мира по футболу 2018 года пройдёт в России…

15 февраля 2011 года, в Сретенье Господне, я брился и вдруг увидел в зеркале розовое пятно на шее. Потрогал и почувствовал, как под пальцами стало перекатываться под кожей что-то твёрдое, размером с горошину. Боли не было, голос внутри подсказал: надо идти к онкологу.

В онкологической клинике яблоку было негде упасть – очередь от регистратуры шла вниз по лестнице к выходу, на улице тоже стояли хмурые больные, но найти крайнего сразу не удалось: часть страдальцев сидела в машинах. Я понял, что в этот день, да и в следующий, к врачу не попаду, к тому же, выстояв здесь, добьюсь только записи, а записывали уже на месяц вперед. Пришлось идти в платное отделение. Через неделю женщина-врач, лицо которой скрывала медицинская маска, направила меня в поликлинику – сдать анализы перед операцией, назначенной на конец марта.

Неужели и мне, двадцать лет спустя после трагедии мамы, тоже предстоит пройти её путь?.. Страх вползал в душу и днём, и ночью, даже во сне тревожил, как ни старался его отогнать.

С анализами справился быстро, оставалась неделя до стационара. Я решил съездить в Костромскую область, в Нерехтский монастырь – объявление о паломнической поездке увидел в церкви.

Получив благословение от священника, я сел в заполненный автобус и через несколько часов уже ходил по женскому монастырю, приложился к мощам преподобного Пахомия Нерехтского.

В Костроме наша группа переночевала в гостинице, а утром мы все причастились в храме в день Ипатьевской иконы Божией Матери.

После обеда нам устроили экскурсию в Ипатьевский монастырь, оказавшийся, к всеобщему удивлению, в отличном состоянии, - сиял, как на картинке буклета! Он был небольшим, почти игрушечным, но выглядел так, как будто только что построен. В книге почётных посетителей я увидел подписи Горбачёва, Ельцина и Путина и всё понял: они стремились хоть как-то отметиться в «гнезде» династии Романовых – именно здесь в Смутное время скрывался отрок Михаил Романов, будущий царь, избранный сразу после изгнания оккупантов в 1613 году. Экскурсовод, указывая на портрет суровой и некрасивой Марфы, судя по всему, болевшей базедовой болезнью, рассказал, что согласие отпустить Михаила в Москву она дала не сразу – только после того как из столицы прибыли несколько подвод с шелками, золотом и жемчугом. Кстати, в день экскурсии мы застали театрализованное представление, посвящённое этому историческому событию. Костюмы артистов были богатыми, а вот подводы…

Поездка меня успокоила. В стационаре, среди впавших в уныние соседей, -трёх мужчин, постоянно выходивших покурить, я выглядел самым смелым. Время зря не терял – торопился закончить рукопись новой книги, в которой «на всякий случай» высказал все свои самые сокровенные мысли.

В марте начались бомбардировки Ливии, а 11 числа на Японию после землетрясения обрушилось цунами, погибло почти 20 тысяч, а затем «рванула» Фукусима – она была пострашней, чем Чернобыль, ядерные реакторы взлетали на воздух, как ракеты. Японские власти, не справившись с аварией, стали скрывать последствия: радиоактивная вода выливается в океан до сих пор.

Операция моя шла под местным наркозом, рядом на двух столах «резали» соседей. Онколог с ассистентом, которого звали, как Лермонтова, Михаилом Юрьевичем, минут через пятьдесят показала мне красный от крови кусок мяса: «Ничего страшного не вижу!»

Через несколько дней пришёл результат анализа: опухоль оказалась доброкачественной. После выписки я сразу направился к ближайшему храму и упал перед иконой Богоматери на колени…

Летом сходил в кинотеатр, на «Анну Каренину» Сергея Соловьёва. Смотрел и думал о своём…

В июле на Волге возле Казани затонул древний теплоход «Булгария», 122 человека утонули. Я схватил телефон – родственники жили в столице Татарии – но обошлось, они в это время отдыхали в Крыму.

В августе впервые ничего не случилось, но 7 сентября в Ярославле разбился хоккейный «Локомотив», вся команда погибла, выжил только штурман самолёта ЯК-42.

В начале февраля 2012 года в Москве активизировалась недовольная властью молодёжь, - она протестовала против фальсификации президентских выборов, а 21 числа группа пошлых девиц станцевала в Храме Христа Спасителя буйный танец. Запад, как обычно, начал кампанию против наших властей. 4 марта на выборах победил Владимир Путин (Медведев вернулся на пост Премьера). Отсалютовали «новому старому» президенту в Махачкале, погибла целая дюжина ничего не подозревавших простых дагестанцев.

В начале мая в Индонезии во время рекламного полёта врезался в гору российский пассажирский самолёт-неудачник «Сухой Суперджет-100». Комиссия так и не выяснила до конца, кто виноват – диспетчер или лётчик.

Летом жгла засуха, после неё ожидалось наводнение… В Краснодарском крае, в Крымске, прорвало дамбу. Погиб 171 человек, в стране объявили траур.

В начале августа Россия вступила во Всемирную торговую организацию (ВТО) и до сих пор не знает, как из неё выйти…

4 декабря умер Василий Белов, телевидение, ничего не понимая в литературе, только повторяло: «Писатель-деревенщик, писатель-деревенщик…» А был он русским писателем, его книги будут читать всегда…

Год оказался совсем печальным… Радовало только кино. Особенно хороши были фильмы «Мой парень – ангел», «Дом на обочине», «Белый тигр», из сериалов – «Анна Герман».

2013-й ждали с беспокойством – число не нравилось. 1 января началось внедрение, а по сути – навязывание универсальной электронной карты (УЭК), куда собирались перевести все личные документы. Православные сразу стали подозревать в этом деле нечистый замысел и отказывались от присылаемых «писем счастья». Но со временем всё рассосалось само собой – деньги, выделенные на этот проект, украли…

Год оказался, на удивление, рутинным, если не считать начавшийся наплыв мигрантов в Европу. У нас время от времени тоже происходили стычки между «понаехавшими» и коренными жителями. В июле в городе Пугачёве (!) целую неделю шли массовые драки после убийства чеченцем местного парня.

Терактов в этом году почти не было – ФСБ готовилась к Олимпиаде в Сочи.

В январе 2014-го я позвонил отцу на юг: «Как у вас дела, к Олимпиаде готовы?» - «Да ты что, всё кругом разрыто, техника носится, сплошной аврал!» «Ну, раз аврал, - подумал я, - значит, всё в порядке, успеют».

7 февраля Олимпиада началась. Её открытие смотрел весь мир, и здесь мы тоже постарались, показали самое лучшее: от литературы до балета.

Наши спортсмены брали золото всем миром (в команду включили несколько натурализованных иностранцев) и победили в неофициальном зачёте. И террористы смолчали, а ведь рядом – Кавказ…

Но беда пришла совсем с другой стороны – с Украины. 18 февраля начались беспорядки в Киеве, затем стрельба и переворот со сменой власти. Мировое внимание переключилось на майдан.

Русские области Украины возмутились тем, что родной язык был поставлен вне закона, и решили жить самостоятельно. Новый президент «незалежной», Порошенко, бросил на «сепаратистов» войска. Началась гражданская война, по опыту истории – самая жестокая из войн, с насилиями, пытками и изуверскими казнями. Кровавое колесо покатилось сначала в Донецк и Луганск, потом в Крым. 16 марта крымчане провели референдум о присоединении к России, а уже на следующий день мы его признали, на полуостров молниеносно прибыли «вежливые люди» в камуфляжной форме, и долгожданное возвращение в Россию состоялось.

И в России, и в Донецкой и Луганской областях, прозванных «Новороссией», были уверены: теперь всё будет, как надо. Да и Президент России вспомнил чекистский лозунг: «Своих не бросаем!»

2 мая обозлённые бандеровцы сожгли вместе с людьми Дом профсоюзов в Одессе, не пощадив даже беременную женщину, а 12 числа Донецкая и Луганская республики, по примеру Крыма проведя референдумы, попросились в состав России. Но в Москву на всех парах примчался президент Швейцарии по фамилии Буркхгальтер (у нас его назвали Бухгалтером) и объяснил нашему «решительному лидеру», что вклады дорогих, во всех смыслах, «русских» олигархов, если Россия признает Новороссию, будут в банковских подвалах заперты навечно.

Путин отказал Новороссии в признании, а затем отозвал из Совета Федерации право использования на «территории Украины» российских войск.

Местные и добровольцы в Луганске и Донецке гибли сотнями, но больше всего было жаль детей. Россия вместо войск отправляла собранные с миру по нитке бинты, шприцы и продовольствие (даже КАМАЗами), а бандеровцы, обнаглев, стали обстреливать российскую территорию, – погиб ростовский пенсионер.

Путин молчал.

На то, что происходило в оставшиеся месяцы, уже не обращали внимания – трагедия Новороссии затмила всё.

В качестве предновогоднего подарка в декабре в России обвалился рубль. Народ в спешке менял рубли на доллары.

Швейцарские вклады оставались в безопасности.

В конце января 2015 года в Москве, в здании ИНИОН РАН (Института научной информации), вспыхнул пожар, сгорел корпус, где хранились подлинники документов, связанных с разрушением СССР.

Я ходил в библиотеку ИНИОН, как на работу – копался в каталогах по философии, - они там были полнее, чем в Ленинке. Теперь на несколько лет институт закрыли на ремонт.

27 февраля на мосту, с которого я любил смотреть на Москву-реку, на Кремль, на Храм Христа Спасителя и Дом на набережной, был застрелен Борис Немцов, слабый политик, один из самых бледных премьеров при Ельцине, но почему-то обожаемый иностранными «товарищами». Он исправно получал от них миллионные гранты, жил в своё удовольствие, менял жён и любовниц. Одна из «девиц», родом с Украины, и навела убийц с Кавказа. Кому был нужен его труп, так и осталось загадкой. Может, просто надоел? Между прочим, я мог его видеть на общем вечере сочинских выпускников в концертном зале «Фестивальный» - мы были ровесниками. Немцов числился почётным гражданином города Сочи, но жители понимали, что это за фигура, и почитали не его, а настоящего гражданина – космонавта Виталия Севастьянова.

А Сочи готовился к футбольному чемпионату, несмотря на то, что чиновников ФИФА американцы затаскали по судам, а главу вообще вынудили уйти в отставку – не простили решения провести Чемпионат мира в России. Назло нам даже Нобелевскую премию присудили Светлане Алексиевич, занимавшейся не художественной, а документальной прозой – за то, что писала о нас гадости. Валентину Распутину, умершему в марте, «Нобелевку» так и не дали, хотя его выдвигали, - понимая, впрочем, что за настоящую национальную литературу премию получить невозможно.

Может, «за бугром» психовали ещё из-за того, что наши войска оказались в Сирии? Они одержали там несколько «окончательных» побед, после которых «практически полностью» ушли, но почему-то продолжали воевать, теряя бойцов и самолёты. В России тоже никто не понял, почему защищать русских от бандеровцев в Донбассе – это плохо, а защищать сирийцев от всех, кому не лень – хорошо.

2015-й запомнился ещё и «самолётопадом». Больше всего не повезло Малайзии – один из её «Боингов» сбили над «незалежной», - там это дело полюбили и почти буквально воспроизводили сюжет советской детской страшилки: «Подводная лодка в степях Украины подбила ракетой чужой самолёт». Второй малазийский лайнер «нырнул» в Индийский океан.

В октябре был взорван российский пассажирский самолёт над Египтом, а в ноябре уже турки сбили наш военный СУ-24, мы потеряли и лётчика. Путин ответил… запретом тамошних помидоров и рекомендацией туристам: «Не нужен нам берег турецкий!..» Впрочем, через короткое время запреты были сняты.

12 февраля 2016 года на Кубе встретились Папа Римский и наш Патриарх. Началась череда расколов в православном мире, особенно после украинского «томоса» Вселенского патриарха Варфоломея. Даже на конкурсе песни «Евровидение», почему-то до дрожи любимого в России, политика «побила» творчество: наш Лазарев по итогам голосования зрителей победил, но жюри, недолго думая, присудило первое место украинской диве Джамале, с преувеличенным трагизмом исполнившей песню «1944» - о выселении крымских татар, кстати, во время войны почти полностью поддержавших оккупантов.

Весной я сходил на премьеру фильма «28 панфиловцев», снятого на народные деньги. Кинокартина  была сделана «на четвёрку», но наши журналисты набросились не на неё, а на сам подвиг советских солдат – вначале стали сомневаться, что все воины погибли, а потом пошли рассуждения в духе: «А был ли мальчик?»

В июне в Карелии в Сямозере утонули 14 школьников, которых выпустили в поход на шлюпках неподготовленными. Просьбу детей о помощи диспетчер приняла за шутку, её потом судили.

15 июля в Турции произошла попытка государственного переворота, но президент Эрдоган остался у власти – не в последнюю очередь из-за звонка Путина.

В июле наш путешественник «всех времён и народов» священник Фёдор Конюхов установил мировой рекорд по скорости кругосветного полёта на воздушном шаре. Отец Фёдор: «Я летел и молился».

В августе беда вновь свалилась не с неба, а пришла из нашей лаборатории спортивных допинг-тестов. Возглавлявший её некий Родченков сбежал в США и стал всем рассказывать, что российские спортсмены выиграли Зимнюю олимпиаду в Сочи и все остальные соревнования благодаря допингу. Началась кампания против наших атлетов. Первое место на Зимних играх у нас отобрали, а на Летнюю олимпиаду в Рио-де-Жанейро кого-то из наших просто не пустили, а некоторых назначили «нейтральными». Российские власти только ругались, ничем помочь не смогли. От «коварных русских» стали шарахаться, как от чумных.

По странному совпадению, европейцам тоже пришлось шарахаться - от нового вида терроризма. Во Франции, Германии, Англии и США в толпы праздно гуляющих стали с разгона врезаться грузовики и легковушки.

19 декабря Эрдоган «отблагодарил» Путина за поддержку: в Анкаре, в картинной галерее, был застрелен российский посол Андрей Карлов. Обычно после этого пострадавшая страна объявляет войну (как, например, Америка Ливии) либо разрывает все отношения и вводит санкции. Наш президент… принял извинения, а бедному Карлову посмертно присвоил звание Героя России.

В конце декабря в Сочи после взлёта упал в море ТУ-154, летевший в Сирию. Погиб почти весь легендарный ансамбль песни и пляски имени Александрова, во главе с дирижёром, и общественница Елизавета Глинка. Я позвонил отцу – он был в ужасном состоянии: «У нас все переживают, ходят слухи, что самолёт сбили или взорвали, водолазы говорят, что тела разорваны».

Расследование катастрофы затянулось, спустя три года уголовное дело вообще засекретили.

В январе 2017-го вступил в должность новый президент Америки Дональд Трамп. Наши СМИ, захлёбываясь от умиления, рассказывали о нём ещё до выборов так, как будто видели его российским президентом. Неужели надеялись, что он отменит санкции, введённые против нас ещё в 2014 году за «аннексию Крыма»?

В России же всё шло своим чередом…

1 апреля умер поэт Евгений Евтушенко.

3 апреля в Питере взорвали метро.

В конце мая – ураган в Москве, погибли 18 человек.

В июне в стране провели пробный (перед Чемпионатом мира по футболу) Кубок конфедераций. Выиграли немцы, жившие в Сочи и оставившие о нём восторженные отзывы.

В августе случился убийственный пожар в Ростове-на-Дону, сгорели деревянные хибары, мешавшие застройке. Я вспомнил, с какой опаской в 1976 году пробирался в вечерних сумерках из техникума в съёмную квартиру – этот район числился «бандитским».

В октябре Трамп показал зубы – были захвачены генконсульство России в Сан-Франциско и торговое представительство в Вашингтоне. По всем дипломатическим законам – это преступление. Из Кремля что-то промычали в ответ, потом нехотя закрыли одно из американских консульств.

В конце октября в Сочи прошёл 19-й Всемирный фестиваль молодёжи и студентов – кроме нашего курортного города его никто не хотел принимать.

В числе гостей была и молодёжь Казахстана, чей президент как раз в эти дни подписал указ о переходе казахского языка с кириллицы на латинскую графику. Его примеру последуют ещё несколько бывших союзных республик.

7 ноября, в день 100-летия Великой Октябрьской социалистической революции, в разных монументах по всей России были вскрыты несколько посланий 1967 года будущим потомкам. В одном из них было написано: «Как мы вам завидуем! Вы живёте при коммунизме…»

В феврале 2018-го торжественно начались Зимние олимпийские игры в Южной Корее. Праздничными они стали для всех, кроме нас. Ещё до открытия над нашим спортом стали издеваться: без всяких объяснений многим запретили участвовать в играх, а от остальных потребовали выступать без национального флага. Путин заявил, что это оскорбление: «Без флага мы на олимпиаду не поедем!» Но очень скоро сдался и сказал российским олимпийцам: «Решайте сами!» Для приличия несколько дней на экране и в сети продолжались страдания и нытьё, но в Южную Корею мы всё-таки поехали и заняли там самое позорное место за всю историю нашего спорта. Даже победа хоккеистов в финале ничего не меняла – все поняли, что наши атлеты стерпят любое глумление. Спустя год нас лишили права выступать на целых четыре сезона.

18 марта прошли «выборы президента Путина». Он, конечно, победил, хотя на избирательных участках происходило нечто странное: исчезали бюллетени (мне его так и не выдали, сказали, что нет в списках), подсчёты велись за закрытыми дверями… Вторым неожиданно оказался коммунист Павел Грудинин. «Красному директору» этой пакости не простили, мстили ему потом не один год.

А через неделю запылал торгово-развлекательный центр «Зимняя вишня» в Кемерове, погибло много детей. Привычные для «новой России» жадность и разгильдяйство продолжали собирать жертвы.

В мае открыли для машин Крымский мост, соединяющий Кубань с полуостровом. Вместе с объездной железной дорогой в обход Украины он стал поводом почти полностью развестись с «незалежной» – вот только нефтепроводы и газопроводы «в обход» пустить так быстро не получилось.

14 июня в Лужниках открылся Чемпионат мира по футболу. В этот же день телевизор сообщил о повышении пенсионного возраста на пять лет. Праздник был испорчен, все ждали защиты от Путина, но он молчал, и только 29 августа появился в эфире и, ёрзая на стуле, выдавил, наконец: «Прошу отнестись с пониманием…» До этого Путин не раз убеждал всех, что, пока он президент, повышения пенсионного возраста не будет… С этого дня у нас больше не было президента.

А чемпионат всем понравился, особенно иностранцам: бесплатные железнодорожные билеты, красивые девушки… Какие-то африканцы даже решили у нас остаться, пришлось выдворять их силой.

15 июля чемпионами мира во второй раз стала сборная Франции, победившая в «мокром» от проливного дождя финале хорватов: 4:2. Наши футболисты играли на полную катушку, как бешеные, и дошли до четвертьфинала, по дороге обыграв в серии пенальти Испанию. Последний удар испанцев вратарь Акинфеев отразил ногой, которую тут же назвали «ногой бога».

Снова Хоста

Спустя тридцать шесть лет я вновь приехал в Хосту. К моему превеликому удивлению, в ней мало что изменилось, только новый вокзал, построенный к олимпиаде прямо под виадуком, радовал глаз. Публика всё так же прогуливалась по уютной Платановой улице, изредка скрываясь от июльского солнца в красочных кафе, но питалась больше в столовых, которые не закрывались до позднего вечера. Санатории и пансионаты, скрытые за стеной магнолий и кипарисов, работали, как всегда, неспешно и незаметно, а на пляже наблюдалась привычная курортная лень.

Кинотеатр «Луч» приглашал на сеансы зрителей, ванный корпус сменил название, но не мебель, и даже чебуречная дымилась и издавала непередаваемый аромат на том же самом месте!

Я шагал по знакомому канатному мостику над рекой к Ялтинской набережной, выглядевшей так же чисто и покойно. Небольшой подъём по короткой улице Красных Партизан – и я оказался на проспекте с прежним названием: «50-летия СССР», только пальмы слева и справа от дороги вымахали до третьих этажей, а тогда, летом 1982-го, мне были по пояс. И вывески не сменились: те же аптеки, парикмахерские, магазинчики хозяйственных товаров. Правда, армия зубных врачей выросла - на каждом пятом здании сияла белоснежной улыбкой надпись «Стоматология». Неужели зубы у курортников стали болеть чаще?..

Где-то рядом, в лесных зарослях одного из холмов, украшавших Хосту, почти круглый год жила в своём доме «киношная девочка» Проклова, давно уже ставшая молодящейся бабушкой, но её жизнь теперь меня не интересовала.

Я вдруг почувствовал ранее затаённое, а теперь неодолимое желание поселиться где-нибудь неподалёку, чтобы бывать здесь, в этом родном для меня месте, по первому зову сердца.

В центре Хосты купить или снять комнату было слишком дорого, и я стал искать уголок поблизости. Горный посёлок в двадцати минутах езды на автобусе от морского берега – это то, о чём я мечтал!

Я созвонился с хозяевами небольшой комнаты и прибыл по живописной извилистой дороге, от которой захватывало дух, в центр выбранного мной пригородного селения. Красота посёлка оказалась фантастической, просто запредельной! Величественные хребты вокруг были покрыты сплошным лесом, позади на приличном расстоянии, на вершине самой большой из них, горе Ахун, смотрела на нас знаменитая башня. В противоположной стороне, на севере, виднелись ледники Красной Поляны, а справа от каньона глубоким вечером светились два красных фонаря пограничного перехода в Абхазию.

Светлый дневной посёлок был искренне радостным, даже названия улиц были сияющими: Солнечная, Садовая, Виноградная… На Виноградной и стоял одноэтажный многоквартирный дом, в котором я взял в бессрочную аренду старенькую комнату, но с электричеством и водой. Из окна виднелся не пейзаж, а целая картина природы необыкновенной красоты, написанная Великим Художником.

В горной деревушке жил народ, не испорченный торгашеством, - в основном работающие в городе армяне и русские. Когда я ехал в переполненном автобусе, на мои вопросы местные жители отзывались с ошеломляющей открытостью, от них словно исходил солнечный свет.

Девушки посёлка отличались здоровьем, красотой и непосредственностью – чернобровая армянка с доверчивой радостью объясняла мне, какой тут редкий по чистоте воздух, какие горы! И живут здесь только хорошие семьи, везде царят тихие нравы, даже полиции нет!

Я, действительно, заметил потом, что в селе все собаки – щенки, все девушки – целомудренные школьницы, а все юноши – скромные и почитающие старших…

Здесь все друг друга знали с детских лет. Когда рейсовый автобус столкнулся с легковой машиной – водители спокойно вышли, поздоровались, тихо о чём-то поговорили, сфотографировали вмятины и разъехались…

Теперь я стал жить в этом предместье, в окружении белых скал, древних каньонов и таинственных пещер. Обновил жилище, настроил сеть, а по утрам ловил на удочку наивную рыбёшку в мелководной речке. В воскресенье ездил в церковь, а в будние дни работал над новой книгой. Я приготовил этот приютный уголок не только для себя – для друзей, которых ждал каждое лето в гости: пусть они совершенно бесплатно живут, поправляют здоровье, наслаждаются красотой гор и впитывают целебную силу моря.

Впереди нас ожидали грозные события: мировая язва, непонятное «великое сидение», слом привычной жизни, кризис власти и много чего ещё… Но теперь я точно знал: что бы ни случилось, нам есть где укрыться от невзгод.

Я понял на закате, что никаких моих сил не хватит для того, чтобы изменить мир. Только иная воля может мне помочь в его познании. И в начале пути, - тогда, в Хосте 1982 года, когда я впервые услышал проникновенный и призывный голос, и сейчас, - я могу понять и оценить всё вокруг: зелёные горы, белеющие склоны, стремительные водопады, загадочные ущелья, человеческое несовершенство и величие. Моя выстраданная любовь остаётся всё такой же преданной, возвышенной и бессмертной. И я смиренно надеюсь, что мне простятся все тайные и явные грехи. 

Бесконечно благословенная и в то же время кроткая, тихая радость великого открытия наполнила мне душу. Предчувствие грядущей жизни стало мелодией сердца…

Каждый вечер, ровно в семь часов, над самой дальней и самой высокой горой за перевалом зажигается яркая звезда. Она светится изнутри, словно редкий алмаз, сверкая гранями, а потом начинает гореть белым, оранжевым и синим пламенем – и неожиданно исчезает…

Жизнь вспыхнет и погаснет, но останется память о ней. Ведь это для нас она погасшая звезда. А для Бога - огромное и вечное солнце.

Вверх

Комментариев: