Нина ВОЛЧЕНКОВА (Брянск)

К 80-летию Победы

В СТИХАХ ПОЭТА ВСЯ ЕГО СУДЬБА
(Из будущей книги)

Брянские поэты о Великой Отечественной войне

О том, что людям страшно на войне, никто и никогда не станет спорить. А бедным детям... даже не вдвойне – на сотни лет умноженное горе. Им довелось такое пережить, что описать, осмыслить невозможно. И всё ж рискнём листки судьбы сложить, касаясь каждой строчки осторожно. Проблема есть: как фабулу представить, как разместить стихи на белом поле, чтоб не пришлось зачёркивать и править? По именам, по числам, не без боли – по их рожденья датам... Они бойцы! Защитники! Солдаты!
Как писали они! Удивительно ярко и открыто – чего б ни касалась рука. По прошествии лет драгоценным подарком нам представлена целой эпохи строка.

ХЕЛЕМСКИЙ ЯКОВ АЙЗИКОВИЧ
(31.01.1914 – 06.09.2003)

Родился в Василькове. Украина. Корреспондент великой той войны. Его повествования – былины, а в них – великая история страны. Был Брянский фронт, газета фронтовая, где «На разгром врага» читали все, где в песнях наша правда боевая, их исполнял великий Марк Бернес. Великое, великая, великий – я не устану это повторять: народ России – Ангел многоликий, его любить нам и боготворять.
Хелемский, награждённый орденами*, медалями и русским языком, он был и есть, в строю навеки с нами, в своих стихах он каждому знаком.

*Награждён орденами Красной Звезды, Отечественной войны II степени, «Знак Почета», медалями.

ТУГОЙ УДАР – НАЧАЛО КАНОНАДЫ...
Тугой удар – начало канонады,
Пехоту поднимающий сигнал.
И лето зашумело листопадом,
И воздух, жёстким шорохом снарядов
Распоротый, заныл и застонал,
Наполнился и скрежетом и звоном…
Широким эхом подняли леса
Раскаты полковых, дивизионных
И дальнобойных пушек голоса.
Десятки вспышек золотых, багровых
В дыму рождались молнии быстрей –
От сорокапятимиллиметровых
До гаубичных мощных батарей.
Когда стволы орудий разогрелись
И на мгновенье оборвался гул,
Сел на траву оглохший батареец
И жадно воздух утренний глотнул.
Тогда к нему вернулись слух и память…
Рассеивался смрад пороховой,
Запахло папоротником, грибами,
И хвоей, и нагретою листвой.
Потом возникли щёлканье, и щебет,
И свист, и дятлов точный перестук,
И ликованье жаворонка в небе –
Пленительный, почти забытый звук.
И от улыбок посветлели лица
Покрытых дымной копотью парней.
И пели им обстрелянные птицы,
Привыкшие к соседству батарей.
А тем, что вслед за орудийным валом
Несли штыки в атаку на весу,
Кукушка долголетье куковала
В истерзанном снарядами лесу.
1943

СОЖЖЁННОЕ СЕЛЕНИЕ У СОЖА*...
Сожженное селение у Сожа,
В осенней отражённое реке.
Ни крыш, ни стен. Безлюдие. А все же
Старуха варит бульбу в чугунке.
Осталась печь. Труба над пепелищем.
Повсюду головешки и зола.
А беженка пришла со скарбом нищим
И свой огонь привычный развела.
О мире и тепле напоминая,
К себе влечёт негаснущий очаг.
Скатёрка белоснежная, льняная
Расстелена на черных кирпичах.
Дымок домашний, добрый, невоенный,
От наших батарей невдалеке.
Осталась печь. И значит, встанут стены.
Старуха варит бульбу в чугунке.

Иду по черепкам, по глине вязкой.
Большак под колким дождичком размок.
Хозяйка приглашает: «Калi ласка**,
Садись, поешь горяченькой, сынок!»
Картофелин рассыпчатую горку
Из пышущего паром чугуна
На свежую крахмальную скатёрку
Вываливает бережно она.
Да, прямо на скатёрку. Изувечен
И всё же вечен, оживает быт.
А бабка шутит: «Бульбу сдобрить нечем,
Зато крахмал крахмалу не вредит».
О самобранка, и улыбка эта,
И трапеза на чёрных кирпичах!
Среди разора, как источник света,
Горит очаг и юмор не зачах.
Ем, обжигаюсь, на картоху дую,
Надежды вкус я постигаю в ней
И к пушкарям иду на огневую,
Мудрее став, а значит, и сильней.
Когда мне будет холодно и грустно,
Я вспомню, как наперекор тоске,
В дыму, на пепелище белорусском,
Старуха варит бульбу в чугунке.
1943

* Сож – река на территории России, Беларуси и частично Украины, приток Днепра.
* Калi ласка – пожалуйста, милости просим (бел.).

СПАСИБО ТОЙ ЗЕМЛЕ,
ЧТО СТОЛЬКО РАЗ...
Спасибо той земле, что столько раз
Спасала нас от пули и гранаты
И, вскопана сапёрною лопатой,
Как щит, надежно заслоняла нас.
Еще спасибо камню, чьи бока
Покрыты мхом. Он лёг у косогора,
Чтоб в перебежке выручить стрелка
И стать на миг укрытьем и упором.
Дубам ветвистым низко бьём челом, –
Мы с болью их рубили для наката.
Деревья умирали, как солдаты,
Чтоб люди уцелели под огнём.
Мы помним и тебя, радушный клён, –
В твоей тени мы спали на стоянке, –
И листьям вырезным твоим поклон,
Маскировавшим тягачи и танки.
Спасибо раннему цветку. Он вдруг
У бруствера оттаявшего вырос.
И ожил бурый разбомблённый луг,
Когда на свет подснежники явились.
Спасибо ливням, что смывали пот,
И родникам, что утоляли жажду,
Всему, что, несмотря на бой, цветёт,
Любому стебельку и ветке каждой.
И травам, просто радовавшим глаз,
И солнцу, что окопы нагревало,
Спасибо той земле, где все за нас,
Где каждая былинка воевала.
1944, Торопец

БРЯНСКУ
Ещё грохочет, не стихая, бой,
Мы в пригороде, вырванном из плена.
Брянск возникает в дымке голубой,
Обугленный, израненный, нетленный.

О, сколько дней мечтали мы о нём,
На марше и в разведке, и в окопе!
Как шли к нему под яростным огнём
И настилали гати через топи!

Мы шли через дремучие леса,
По мшистым тропам славы партизанской,
Мы слышали родные голоса,
Тревожный зов измученного Брянска.

Он руки к нам с мольбою простирал,
Терзаемый врагами напоследок,
Он жил и ждал, горел и не сгорал,
И чад пожарищ был багров и едок.

Желанный город! Немцу вопреки
Мы шли к тебе и прямо, и обходом,
Ты скоро встретишь первые полки,
Дыша, как прежде, воздухом свободы.

Ты наш, ты наш! Клубится горький дым,
Но день осенний голубеет маем.
Мы вновь пройдём по улицам твоим,
Твоих страдальцев нежно обнимая.

И дали необъятные ясны,
И ярок стяг сентябрьского рассвета.
На запад по течению Десны
Плывёт и золотится бабье лето.

На запад снова движутся войска
По вражьему обугленному следу.
Уже победа новая близка,
Бойцы уходят торопить победу.

И ликованьем радостным объят,
Навеки вырван из неволи лютой,
Услышишь, Брянск, ликующий раскат
Могучего московского салюта.

КИЕВУ
Никогда в этом городе не было пыли,
Лишь цветочной пыльцою лицо овевало.
Здесь водою днепровскою улицы мыли,
Да и ныне до блеска промыты кварталы.

Отчего же родной ветерок Приднепровья
Осыпает прохожего яростной пылью
И песчинки, пропахшие дымом и кровью,
Мне забили гортань и глаза ослепили?

Это ветер прошёл по обугленным стенам,
Обметая золу на пожарищах старых.
Он клубится Крещатика пеплом священным,
Душным прахом, летящим из Бабьего Яра.

Если вы под листвою пахучих каштанов
В этом городе горе былое забыли,
Вам напомнят о нём, обдавая нежданно,
Безутешное облако пепла и пыли.
1945

ЗВЕЗДА
Л. Озерову
Осенней ночью падает звезда.
В холодном небе – света борозда.
Примета есть: звезды летучей свет –
Тревожный признак, чьей-то смерти след.
Примета есть. Но как поверить ей?
Мы пережили тысячи смертей.
Беззвездной ночью, в окруженье тьмы,
Друзей в походе хоронили мы
И дальше шли – в снегу, в чаду, в пыли…
Ах, если б звёзды скорбный счет вели
И падали под тяжестью утрат,
Какой бы разразился звездопад!
О, сколько б звёзд низринулось в ночи
Над теми, что расстреляны в Керчи,
Над павшими у Вязьмы и в Орле,
Над школьницей, что умерла в петле,
Над Бабьим Яром*, где за рядом ряд
Мои друзья и земляки лежат,
Над теми, что от отчих мест вдали
Укрыты горсткой неродной земли,
Над теми, что в Берлине сражены
За две минуты до конца войны, –
Весь Млечный Путь в безмолвии ночном
Осыпался бы горестным дождём.
Но с вышины студёной, чуть видна,
Срывается звезда. Всего одна.
Подсказывает мне падучий свет
Иное толкование примет:
Слетает равнодушная звезда –
Кого-то позабыли навсегда.
А тот, кто вечен в памяти у нас,
Тот во Вселенной тоже не погас.
Взгляну в зенит полночный и найду
Матросова солдатскую звезду.
И, потянувшись к чистому лучу,
Звезду Космодемьянской отыщу.
И, озарив осенний небосклон,
Взойдут созвездья – Брест и Краснодон.
1946

* Бабий Яр – урочище в северо-западной части Киева, в 1941 г. – место массовых расстрелов немецкими войсками гражданского населения и советских военнопленных.

На фронт ушёл Хелемский добровольцем, в сорок втором вступил в КПСС. Он в ярких судьбах был первопроходцем, не праздный проявлял к ним интерес. Я принимаю и строку, и фразу: стихи поэта – колокол, набат! Читая, всё охватываю сразу и понимаю, чем народ богат. Да сохранят их имена потомки, что было, то вовеки не стереть! Писал Хелемский очень сильно, ёмко, чтобы душою нам не очерстветь.

[https://stihi1941-1945.ru/item/khelemskij-yakov];
[https://proza.ru/2022/12/13/629];
[https://stihi.ru /2020/03/27/3066];
[https://dzen.ru/a/ZbnUYjQfh kxObsOn].

ВИНОКУРОВ ЕВГЕНИЙ МИХАЙЛОВИЧ
(22.10.1925 – 23.01.1993)

Родился в Брянске – знаем мы об этом. И в сорок третьем на защиту стал своей земли, явился нам поэтом, воздвиг – «Серёжку с Малой…» – Пьедестал! В двадцатом веке в лирике военной стихи о мальчиках, ушедших на войну и не вернувшихся, о жизни бренной их матерей звучат на всю страну той песней грусти больше полувека, и в Память зажигается свеча… Живущим надо славить человека и шар земной мечом не сечь с плеча.

МОСКВИЧИ
В полях за Вислой сонной
Лежат в земле сырой
Серёжка с Малой Бронной
И Витька с Моховой.

А где-то в людном мире
Который год подряд
Одни в пустой квартире
Их матери не спят.

Свет лампы воспалённой
Пылает над Москвой
В окне на Малой Бронной,
В окне на Моховой.

Друзьям не встать. В округе
Без них идёт кино.
Девчонки, их подруги,
Все замужем давно.

Пылает свод бездонный,
И ночь шумит листвой
Над тихой Малой Бронной,
Над тихой Моховой.

Я ЭТИ ПЕСНИ НАПИСАЛ НЕ СРАЗУ
Я эти песни написал не сразу.
Я с ними по осенней мерзлоте,
С неначатыми, по-пластунски лазил
Сквозь чёрные поля на животе.

Мне эти темы подсказали ноги,
Уставшие в походах от дорог.
Добытые с тяжёлым потом строки
Я, как себя, от смерти не берёг.

Их ритм простой мне был напет метелью,
Задувшею костёр, и в полночь ту
Я песни грел у сердца, под шинелью
Одной огромной верой в теплоту.

Они бывали в деле и меж делом,
Всегда со мной, как кровь моя, как плоть.
Я эти песни выдумал всем телом,
Решившим все невзгоды побороть.

Судьба поэта… вся в его стихах. А жизни путь в том протяженье долог. И мысль невольная в сознанье нашем: «Ах! Как человек Вселенной всё же дорог!» Читаешь «Выжил». Образ выплывает: Солдат, прошедший тот кровавый ад… Вперёд идёт он, но не забывает друзей своих – весенний листопад. И потому он выжил, чтобы помнить всех, кто погиб у рваной той черты, идти вперёд и мир стихами полнить, и воспевать шедевры красоты.

ВЫЖИЛ
Итак, всё кончено. Я выжил.
Обмотки. В недрах вещмешка
Буханка. В тряпке соль. Я вышел,
Держась за притолку слегка.

Я приобрёл за две недели
Те утончённые черты,
Что, может быть, и в самом деле
Уже сильнее красоты.

Страданье, что огромным было,
Раздумьем тронуло чело.
Оно подглазья углубило,
У рта морщины провело.

Как тень, стоял я еле-еле...
Душа, где ты была дотоль?
Её я чуял ясно в теле,
Как хлеб в мешке, как в тряпке соль.

*  *  *
В судьбу походную влюблённый,
Не в фото, где луна у скал,
В казарме, густо побелённой,
Я честно красоту искал.
Её искал я в дисциплине,
И в пайке, выданной в обрез,
И в алом клине, дымном клине
В теплушку глянувших небес.
Прослушав грустный хрип гармони,–
А я грустил тогда всерьёз!–
От глаз я отрывал ладони,
Ладони, мокрые от слёз...
Через овраги и низины,
Через расплесканную грязь
Я мчался в кузове машины,
На плащ-палатке развалясь.
Я брёл по снежным первопуткам,
Сквозь ночь летел в товарняках,
Питался сечкой по продпунктам
И мылся в санпропускниках.
Я понимал лишь только грозы,
Дорог замес, снегов обвал...
Скупой и тонкий дух берёзы
В те годы я не понимал.

ПО РУСИ
Я мчал во тьме ночной,
Отсчитывая вёрсты,
Победно надо мной
Ночь зажигала звёзды.

Я пел! Бил ветер в грудь,
Дорогой снеговою
Великий Млечный Путь
Стоял над головою.

Я мчал, и снежный наст
Белел за чёрным мраком, -
То вдруг снежком обдаст,
То вдруг мельчайшим шлаком.

На фронте за спиной
Орудия басили.
Вдали передо мной
Лежал простор России.

С соломкой куреня,
С дымочком хлебным, кислым,
С бабёнкой у плетня
В платке и с коромыслом.

С грачиною вознёй
В лесных рассветах хрупких,
С визгливой ребятней,
В отцовски полушубках.

С затейливым леском,
Притёртым к страшным домнам.
С дощечкою «Райком»
Над красным домом скромным.

Меня в простор, звеня,
Платформа уносила…
Летела на меня
Огромная Россия.

Её безвестный сын,
Под ветром леденея,
Один был на один
Я целый месяц с нею.

Окна – это око дома, а глаза – души полёт. Миру истина знакома. В небе ангельчик поёт… Ты прислушайся, читатель, и тебя охватит дрожь: не поёт тот ангел, плачет. Ты, конечно же, поймёшь… Руки врозь как будто крылья, и навеки темнота. Шёл поэт с такою былью и писал… Дорога та по-пластунски с болью дикой как осенняя гроза, лютый холод… Но великой Правды синие глаза.

ГЛАЗА  
Взрыв. И наземь. Навзничь. Руки врозь.
И он привстал на колено, губы грызя. 
И размазал по лицу не слёзы, 
А вытекшие глаза. 
Стало страшно. Согнувшийся вполовину, 
Я его взвалил на бок. 
Я его, выпачканного в глине, 
До деревни едва доволок.
Он в санбате кричал сестричке: 
– Больно! Хватит бинты крутить!.. 
–Я ему, умирающему, по привычке 
Оставил докурить.
А когда, увозя его, колёса заныли 
Пронзительно, на все голоса, 
Я вдруг вспомнил впервые:
у друга ведь были голубые глаза. 

[http://vinokurov.ouc.ru/];
[http://er3ed.qrz.ru/ winokurov.htm];
[http://www.puteshestvie32.ru/ content /vi nokurov-evgeniy-mihaylovich];
[http://vinokurov. ouc.ru/].

МЕХЕДОВ АЛЕКСАНДР ГЕОРГИЕВИЧ
(28.09.1929 – 22.02.2012)

В два окошка бревенчатый домик на Курганье в Клинцовских краях. Прочитаешь стихов его томик, поучаствуешь молча в боях, постоишь у истока криницы, и посмотришь на пламя огня, и услышишь вдруг шёпот водицы: «Брат погиб за страну и меня…» У Мехедова горькое детство и короткое – в солнечный миг. Оккупация в тесном соседстве и отчаянья жалобный крик.

*  *  *  
Вижу, вижу, как босыми пятками
Промелькнуло детство второпях,
С мамиными пёстрыми заплатками,
С отблеском пожарища в глазах.

Детство наше оглушило пушками…
Кто ж теперь упрёк нам бросит вдаль,
Что частенько нашими игрушками
Становилась боевая сталь?

Мы росли за вьюжными просёлками,
Затянув потуже поясок.
С поля, что засеяно осколками,
Был наш первый взрослый колосок.

Не с того ли и металл в характере?
Ну а то, что выросли добрей, –
Это всё у каждого от матери,
Это всё от наших матерей.

Мама, мама! Встанет утром раненько –
И в печи порхает огонёк.
Выставит дымящиеся драники:
«Ешь, пока горячие, сынок».

А когда валило от усталости
И невмоготу бывало нам,
Снять усталость её хватало малости –
Провести ладонью по вихрам.

Нет, не шибко нас тогда лелеяли –
Тяжко бьёт военная гроза,
Но и нам теплом и светом веяли
В сердце материнские глаза.

Верно, есть у нас металл в характере,
Но за нашу главную черту
Поклонитесь, люди, русской матери,
Выстрадавшей в детях доброту.

БРОНЕВЫЕ ЛАТЫ
Прогнали немца. И в родной сторонке
Нам кучно били в сердце похоронки.
Мать ночью слёзы давкие глотала,
А днём одежду детскую латала.
Суровую откусывая нитку,
Мне подавала латаную свитку.
Стояли немцы всё ещё на Соже,
И не было у нас другой одёжи.
У труб печных, у обгорелых хат
Мы не стеснялись маминых заплат.
Потом, передавая весть сосед соседу,
Мы встретили Великую Победу.
У дней худых, у обгорелых дат
Я обращаю в будущее взгляд.
Мой старший брат,
                   не сдавший Ленинград,
не угодил ты нашим демократам.
Тебя считают в чём-то виноватым.
Какой же ныне в обществе разврат!
Какая ложь! Чуть отойду в сторонку –
И вижу на божнице похоронку…

Мать ночью…
               слышал, как навзрыд рыдала…
А днём одёжку детскую латала.
На мне они, как бронзовые латы –
Суровой ниткой вшитые заплаты.

ГРАНИ
Скребут боками облака
По грани двух тысячелетий.
Я там уже - и там пока:
В плену увянувших соцветий.
Разъяв объятия тоски,
Не стану прежний век порочить,
Я собираю лепестки
Еще живые, между прочим.
И я, пожалуй, не хандрю,
Хотя и думаю, однако,
Что вот сошлись, ноздря в ноздрю,
Два обозначенные знака.
Свой век не сдашь в металлолом.
И Пушкин жил на сломе века,
Взошел Толстой на перелом
И - говорят - еще Сенека.
Всему свой выверенный срок.
Живи и мысли не напрасно
В строке и в паузе меж строк
Широколиственно и ясно.
Рубеж, шумят. Шумят - рубеж,
Как будто временная спазма.
Из века в век, не зная меж,
Перетекает протоплазма.
Завод у времени велик.
Родится солнце и уходит
Во тьму светил. А часовщик
Исправно стрелки переводит.
Так что же, человек, век твой -
И каменный, и электронный
Меж музыки секунды той:
И свадебной, и похоронной?
Но есть, как видно, свой резон
У космоса и у былинки -
И над землей струит озон,
Храня разумные личинки.
Расчет у времени велик.
Живи, не оскверняя века,
Чтоб обозначить светлый лик
В простом обличье человека.

Работал грузчиком, и резчиком металла, диспетчером, учился – жить хотел! Трудился в школе, а судьба качала: об отчем крае песни счастья пел. Он с чистой совестью, с душой своей открытой шёл к людям и всем сердцем помогал. И темы не найдёшь в стихах избитой – в них запахи и звуки как причал. Правдивым был, и искренним, и чистым. Подставив ветру свежему лицо, он улыбался солнышку лучисто и дождику, что падал на крыльцо. Он чем-то был похож на старичка, его в заветной сказке можно встретить. Седого старичка-лесовичка нельзя среди народа не заметить. Он – сам народ в истории страны, дающий жизнь былинному восторгу. Стихи, любовь – дары его казны, И щедрость радости – без наносного торга.

[http://www.rospisatel.ru/luzshezkaja-mehedov. htm];
[http://klintsy-portal.ru/index.php?id_ catalog=1004];
[http://wiki2.bryansk.name/index.php/Мехедов,_ Алек сандр_Георгиевич];
[http:// www.klintsy.ru /news/85-let-so-dnja-rozhdenija-poehta-aleksandra-georgievicha-mekhedova_843.html];
[http://www.jeducation.ru/2_ 2005/ 111. html];
[http://www. Puteshest vie 32.ru/ content/ mehedov-aleksandr-georgievich].

АТАМАНЕНКО МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ
(28.05.1936 –12.06.2015)

Ему всего пять лет было от рода, когда бедой нагрянула война. Себя поэт не мыслит без народа: он рядом с ним, когда земля больна. Неравнодушен к мировым проблемам, заботу людям дарящий свою. Патриотизм – не яркая эмблема: он трудится, живёт в родном краю. С любовью к своей Родине, России, и это выливается строкой, где грусть и радость цвет имеют синий, где гордость за неё течёт рекой.

22 ИЮНЯ
Боюсь я слова страшного – «Война»!
Для этого серьёзная основа:
потом рвалась на части тишина, –
вначале было слово. Только слово!
И если слышу слово это снова,
я думаю, былое вороша:
Вначале было слово. Было слово!
Но прежде всё же –чёрная душа.

ЖИВУ ПОСРЕДИНЕ РОССИИ
«И чем ты гордишься?» – спросили.
В провинции разве житьё?.. –
Живу посредине России,
у самого сердца её...
Здесь жито так жито – до крыши!
Картошка – всему голова.
Здесь кажется небо повыше
и гуще его синева.
Здесь, точно державы, дубравы,
попробуй-ка их обойди!
Здесь лечат не добрые травы,
А доброе сердце в груди.
Здесь люди от веку бедовы
(Шли беды с любой стороны).
На поле они Куликовом.
На поле колхозном они.
И пашут, и сеют на диво.
И падают звезды зерном.
И вечную главную ниву –
Сердца - засевают добром.
«И чем ты гордишься?» – спросили.
– А как же – сторонкой родной!
Живу посредине России,
Как в центре Вселенной самой.
Здесь только одно мы имеем,
одно преимущество в дар –
и ноша всегда тяжелее,
и вражины первый удар.

[http://www.puteshestvie32.ru/content/atamanenko-mihail-mihaylovich]

КУЗИН ЕВГЕНИЙ ПЕТРОВИЧ
(13.06.1936 – 29.04.2016)

Его детство война обожгла. И фашистский концлагерь – как мета. А судьба, словно Память, несла этот знак, чтобы каждый ответил, почему и за что страшный рок? Сотворить кто же может, кто в силах? Жизнь поэта – полёт и урок. И Хацунь: боли звон на могилах. Слава Богу, вернулся сюда, ведь сторонка родная – навеки. Обняла, убрала холода и взрастила добро в человеке.
*  *  *
Уже восемь десятков Победе святой. В своём творчестве жив этот Воин! Своим Словом хранит он покой, светлой памяти сам он достоин. И пусть годы, как вёрсты, летят, никогда не потупит он взгляд.

*  *  *
Я живу. Я – случайно спасённый.
С божьей помощью я не погиб.
Я живу под метельные стоны,
Под декабрьские всхлипы пурги.
Я живу! Только страшная память
Воскресает, как в море волна.
Было детство, а помнится пламя.
Продолжается в сердце война.

ВОРОБЬИНЫЙ СУП
Может, исповедь эта не к месту:
Всё ушло, отболело давно.
Но представьте: с рогатками к лесу
Семь голодных бредут пацанов.

Семь ребят. Их война пощадила,
Но она не вернула отцов.
Дай же, лето, им новые силы,
Сбереги мальчуганов-птенцов.

За плечами ребят – сорок пятый,
И из пепла восходит село.
Шли с рогатками к лесу ребята
И с надеждой, чтоб им повезло.

На опушке, где минное поле,
Где недавно гремели бои,
В непролазном крушинном приволье
Вили гнёзда тогда воробьи.

Вили гнёзда не ради потехи:
В сорок третьем сгорело село,
И любителей тёплой застрехи
На опушку судьбой занесло.

Здесь и брали мы наши трофеи,
В этом минном крушинном лесу.
И в обед бригадир Аграфена
Воробьиный готовила суп.

«Ешьте, ешьте! – она говорила. –
Бог простит вас за птичьи дела.
Соли нету, а то посолила б.
Ну, а хлеб? Рожь еще не цвела.

Ешьте, ешьте...» И мы уплетали,
У землянок своих на виду.
Мы для нынешних дней выживали
В сорок пятом победном году.

[http://www.rospisatel.ru/volchenkova-hazun. htm];
[http://m.ria.ru/ocherki/20130322/928519836.html];
[http://www.41-45.su/archive/one/10775];
[http:// www.puteshestvie32.ru/content/kuzin-evgeniy-petro-vich].

КУРЗОВ ВАСИЛИЙ ИГНАТЬЕВИЧ
(7.11.1936 – 25.03.1999)

Непревзойдённым был певцом природы Брянской. Здесь прожил жизнь, газету создавал. Писал о трудной доле партизанской, свой лик хранил, не собирал похвал. Но бережлив был в Памяти народной. И в День Победы – слёзы на глазах, и благодарность Родине свободной, и песнь любви о солнечных лесах.

ВЕТЕРАНЫ
Ветераны слёзы вытирали
И сквозь нас глядели на себя,
Трогать разрешали нам медали,
Говорили: такова судьба…
Мы вертелись возле них, героев,
Что вернулись из чужих сторон,
Перед ними становились строем:
Босоногий, в цыпках батальон.
Ветераны вытирали слёзы,
Ветераны не роняли слёз…
Как сегодня шелестят берёзы,
Как сегодня воздух чист и розов!
А над речкой лепестки стрекоз…
Ветераны не ушли в обоз.

СОЛДАТ
У солдата цепкая память –
Не забудет он тех дорог,
Что вели через дым и пламя,
Через горечь утрат и тревог.
У солдата железные нервы –
Он терпенье в боях закалял,
И свой подвиг, святой и безмерный,
Он поставил на тот пьедестал,
Что зовётся в народе по праву –
Не посмеет никто отрицать –
Пьедесталом отваги и славы,
Что истории нашей под стать.
У солдата десятки занятий –
Он у пушки, он в танке – везде.
Мы ему уважением платим,
Мы с ним вместе – в бою и труде,
Потому что судьба солдата
Неразрывна с народа судьбой.
Чтоб войны не гремели раскаты,
Он бессменный всегда постовой.

Такому слову не дано забыться: оно звучит, как музыка души, и эхом чрез столетья повторится, услышится и в буре, и в тиши. Такое слово не предать забвенью: в Нём каждый звук – что реченька течёт, Его читать любому поколенью и ставить смысл на собственный учёт.

[http://briansk.ru/afisha/v-bryanske-provedut-vecher-pamyati-vasiliya-kurzova.2013212.290952. html];
[http://gorodbryansk.info/2013/02/ announcement_1402/]

СОЛОВСКИЙ ВЛАДИМИР ПЕТРОВИЧ
(7.02.1937 – 28.10.2008)

Владимиром мальчишку нарекли, надеялись: владеть он станет миром и защищать хоть шаг, хоть пядь земли, счастливым будет, чьим-нибудь кумиром. В три года с небольшим поэт Соловский встречал войну, и беды, и напасти и ждал отца… О как он ждал отца! И верил в хрупкое, как льдинки, счастье!

ПРОЩАНИЕ
Под всхлипы баб, под слёзный шум и гам
Вскочил отец последним на машину.
И никогда с тех пор по вечерам
Не пели мы про тонкую рябину.

Я ждал его до боли, как весну.
И вот апрель – капель упала звонко
Надежды миг нам с матерью блеснул.
И тут, как гром, свалилась похоронка…

Прочна годов растянутая нить.
Не потому ль души не исцелю я,
Что не могу поселе позабыть
Прощального отцова поцелуя!

БРЯНЩИНА     
Мать родная! И отчая Брянщина!
Без тебя я ни ночи, ни дня…
Под лучину военную нянчила
И хранила, и грела меня.

Не по книжкам, то времечко грозное
Навсегда стало памятно мне.
Голодуха и вшивость тифозная
Расползлись по лесной стороне.

Слухов страшных и злых тарабарщина,
Волчьи свадьбы к селу от села.
Затаилась, насупилась Брянщина,
Прикусила в крови удила.

Лютовали, глумились каратели,
Только дух твой сломить не могли.
Помнит мир, как ты к чертовой матери
Их пинала из нашей земли.

Партизанская пуля неслышная
Поджидала пришельцев везде…
И взывали они ко Всевышнему,
Выходя за порог по нужде.

С той поры много кануло в лету
Голубых и красивых идей.
Долго жить приказали Советы –
Ум за разум зашел у вождей,

Новым веяньем века охвачена,
Новых, смелых задумок полна…
Партизанская! Отчая Брянщина!
Дорогая моя сторона!

*  *  *
Все очень просто – выпал из седла я.
Конь ускакал в зеленый, шумный луг.
Склонилась мама надо мной седая…
В косынку прячет от меня испуг.

И говорит: «Добро, в порядке ноги.
Знать не судьба – ступай пешком, сынок.
Держись одной – единственной дороги,
Хоть встретишь уйму хоженых дорог.

Заголосят и взбесятся метели,
Сомкнется лес, прольется стылый дождь.
Не отступи, сынок! И ты до цели,
Я верю, обязательно дойдёшь».

Еще одна заря внизу померкла…
Взят – покорен, проклятый перевал!
– Спасибо, мама! – я кричу ей сверху…
И никакой не страшен мне обвал!

[http://www.puteshestvie32.ru/content/solovskiy-vladimir-petrovich];        
[https://libryansk.ru/solovskij-vladimir-petrovich.20622/];
[https://trubchevsk.pro/index.php?option=com_content&view=article&id=id171&Itemid=59];
[https://slovo32.ru/vladimir-petrovich-solovskij/].

КУЗЬКИН СТЕПАН ПАВЛОВИЧ
(27.03.1937 – 27.03.2012)

Родился в Трубчевском районе, учился, трудился и жил. На этом большом белом свете он Русское Слово любил. О дружбе народов мечтавший, былинную сущность веков от ворогов злобных спасавший, он землю представил – каков! Он землю Бояна восславил, славян к единению звал, ЛИТО «Горизонт», что возглавил, явился началом начал такого великого чуда, которому имя – Любовь. Духовная святость повсюду и чистая майская новь. «Славянская вязь» так красива, «Жар-птица», «Живая вода»!!! Дай Господи! Всё возродится, и будет славянство всегда!

В СЕРДЦЕ ХЛЫНУТ БЫЛИНЫ
По-над белой задумчивой кручей,
Где волна обгоняет волну,
Куполами цепляясь за тучи,
Загляделся Трубчевск мой в Десну.

Он в шеломах, броне и шинелях
Зорко Русь сторожит над Десной.
И столетья над ним прошумели,
Убеляя его сединой.

И когда в тихом парке старинном
Тронет чуткие струны Боян,
Из глубин в сердце хлынут былины
И далекие песни славян.

Он с Десной, её ласковым плеском
Дружит вот уже тысячу лет.
Над Трубчевском,
над древним Трубчевском
Бьёт крылами румяный рассвет.

Степаново детство трагично: не стало отца – он погиб. А мама с детьми (символично!) хранила душевный изгиб той жизни, которая ниткой ложилась на белый рушник, чтоб немец не стукнул калиткой, надежды цветок не поник. Но горе не ходит сторонкой, беда поселилась в дому – бумажным листком, похоронкой, расстрелом родимой… Кому?.. Кому всё расскажешь? Не только сиротами стали вдвойне. Ах, сколько их, сколько их, сколько на этой проклятой войне?

*  *  *
Вспоминаю снова я и снова
С чувством неискупленной вины
Нашу тёмно-бурую корову,
Чудом уцелевшую с войны.

Без неё надежды было мало,
Чтоб минула вдовий дом беда.
И она, казалось, понимала,
Что хотели от неё тогда.

…Из ноздрей горячий пар клубится,
Холку до крови хомут растёр.
Но она, боясь остановиться,
Вкатывает воз на косогор.

А потом в полупустом сарае
Тяжело не раз она вздохнёт.
И с ресниц её слеза скупая,
Вздрогнув, на солому упадёт.

Голые, ребристые стропила.
Звонкий месяц где-то высоко…
И недаром поутру горчило,
Как полынь, парное молоко.

ПАМЯТЬ СОЛДАТКИ
Причастный Тайнам, – плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.
Александр Блок

Всё забуду когда-то,
Что на детство пришлось:
Рубашонку в заплатах
И голодную злость...
Но увижу, пожалуй,
И в последний свой час
Женщин в скорби усталой,
В тёмных шалях до глаз.
У глухого распадка,
Где берёзы шумят,
Хоронили солдатки
Чужеземных солдат.
И за крест иль за веру
Шёл солдат – всё равно:
Всех их во поле белом
Опоили вином.
И солдатки смущённо
В сером сумраке хат
Осветляли иконы
Зыбким светом лампад.

[http://www.puteshestvie32.ru/content/kuzkin-stepan-pavlovich];
[http://www.puteshestvie32.ru/content/ kuzkin-0];
[http://www.puteshestvie32.ru/content/kuzkin-1].

ДРОЖЖИН АНАТОЛИЙ СЕРГЕЕВИЧ
(28.10.1937 – 12.11.1994)

Да, Слово Дрожжина и зримо, и весомо, объёмно, и умно, но… сколько боли в нём. В своих стихах живёт, как будто дома, а лист перевернёшь, и всё горит огнём. Ту память начинил огонь нетленным горем, и, может, потому так нервно он курил, что видел не волну синеющего моря, не о любви так нежно говорил. Огонь войны лишил его покоя и в памяти остался на века. А чёрный плащ широкого покроя – спасение, как дом, где твёрдая рука.

ПОЗДНЯЯ ВЕСНА
Николаю Денисову
Отцы нас не качали на руках,
на блюдечках наук не подносили.
В двенадцать мы пахали и косили,
с достоинством ходили в мужиках.
Чтоб о еде не думалось, курить
«бычки» учил ровесника ровесник.
Из языков мы знали деревенский,
умели очень остро говорить.
Порожисты задымленные дали.
Мы потому в поэты опоздали,
поэты расцветают к тридцати.
Мы пахари. Пегас от нас, как плут,
скрывается за дальними кустами:
Доверься, мол, как Сивку укатают,
того гляди, захомутают в плуг.
Мы пахари. Не наша в том вина,
что жизнь нас по полям Руси таскала.
Была война, тяжёлая такая,
Была такая поздняя весна.

*  *  *
Мы дети трудные войны –
ведь угораздило родиться!
Чтоб в жизни как-то утвердиться,
мы были чуть приблатнены.
Носили кепки набекрень,
в садах отряхивали груши,
и багровели от частушек
ночами уши деревень.
Сходились в драке: кто кого!
Братва безропотно стояла,
у нас такого не бывало,
как нынче: пять на одного.
Давно и хата и забор
проделки эти нам скостили.
А как пахали и косили,
деревни помнят до сих пор!

ГЕРОИ
Знать бы, ведать им, что за след
явят свету они под грозами!
Фотоснимков почти что нет
ни с Матросова, ни с Морозовой.

Удалось лишь при свисте пуль
перед камерою присесть им:
знаем стриженого под нуль
и причесанную простецки.

Без улыбок глядят, поврозь,
с отпечатков казённых, старых.
Им в бессмертьи сойтись пришлось.
А какая была бы пара!

Им детишками обрасти б!
И подумается порою:
кто суёт себя в объектив,
вряд ли выдвинется в герои.

ПРИЗЫВНИКИ
В глазах – то синь, то солнца позолота.
в сердцах – с печалью смешанный восторг.
Из отчих мест посредством самолёта
они летят в пехоту на восток.

Из поднебесья смотрят с интересом
раскрутку расквадраченной земли.
Их стриженые головы на креслах
белеют, как над строчками нули.

Шик облетел с веселого повесы,
и хулиган – обмякший, как с дождя, –
и никаких эмоций стюардесса
не вызывает, мимо проходя.

Хотя ещё под знойный фарс гитары
в мозгу курятся думы, как дымы,
уже непраздный облик капитана
заполоняет души и умы.

Его улыбке следуют активно
в предназначенье подвигов своих...
И, как фотограф смотрит негативы,
земля на свет просматривает их.

ВОЕННЫЕ
Себя я радовал когда-то,
что кровь людей не замарала
ни послужившего солдата,
ни молодого генерала:
не шли в атаки как предтечи,
и не слыхали детских плачей...
Теперь гляжу на них при встрече
и с болью думаю иначе.

ПЛЕННЫЕ
На их ногах лохмотья маскхалатов
пылили, точно в печке помело.
Солдаты их вели через село,
как гнали стадо пастухи когда-то.
Один – здоровый, рыжеватый, лысый
в растоптанных лаптях маршировал.
По сторонам поглядывали лица,
пожухлые, как осенью трава.
Коза орала за соседским садом,
и дым заречный небеса лизал.
Мы, пацаны, до помутненья взгляда
на этих фрицев пялили глаза.
Они устало горбили лопатки,
поддерживая рваные порты.
И почему-то матери-солдатки,
остолбенев, не раскрывали рты.
И не грозили больше кулаками.
И молвил дед: «Усё, капут войне!»
И мы в воронку сбрасывали камни,
освобождая руки от камней.

ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Стрелял пригорок жаворонком,
И на пригорок трель текла,
и жизни радовалось звонко
село, спалённое дотла.
И праздник шествовал по душам
и светом лица обдавал.
И наволочку, сняв с подушки,
к древку пристроила вдова.
За нею, руку слив с рукою,
как будто сердце с сердцем слив,
солдатки шумно над рекою
под красной наволочкой шли.
Солдатки шли, смеясь и плача,
забыв на время о полях.
Висели давней кройки платья
на их телах, как на колах.
Но дайте время отрыдаться,
отрадоваться по живым!
И одноногий председатель
впервые не напился в дым.

СТАРИКИ
Владимиру Константиновичу Соколову
Старики, старики,
в этой жизни досталось вам!
Всё в трудах да боях...
Только вам повезло:
в мире столько людей
не дожило до старости,
пало в яростных схватках
 с прожорливым злом!
Зло являлось в обличье
пожара и голода,
одевалось в мундир
ядовитой войны.
И косила карга
синегубая головы
разъярённо с одной
и другой стороны.
По полям и лесам
ураганились битвы,
и горячая кровь
прожигала виски.
Старики, старики,
как смогли победить вы,
выжить как вы смогли,
cтарики, старики?!
Зло и ныне сильно,
зло не знает усталости,
и кровавы закаты
за дальней рекой.
В мире столько людей
не дожило до старости!
И поэтому надо
беречь стариков.

ПОСЛЕ ВОЙНЫ
Земля глядела скорбно с огорода,
Корявая, без листьев и ветвей.
Любое потрясение народа
Доходит непременно до детей.

Старались люди. На себе пахали,
Отдав казне последнее взаймы,
А дети, умирая, опухали
И тоже были жертвами войны.

И даже дуб столетнийcпину горбил,
Скрипел сухой листвой:не упасли, -
Когда очередной квадратный гробик
По одинокой улице несли.

С селом сближало кладбище соседство,
особенно росло оно весной.
Не приведись вовек отныне детству 
родиться перед самой войной!

ПЕРЕСВЕТ
Ручьи рыжеют по овражкам,
Десна выструивает свет.
Я жадно воду пью фуражкой,
как пил шеломом Пересвет.
Он здесь стоял. И в длани правой
держал шелом и ликом рдел.
И, как по борозде орало,
текла вода по бороде.
Стоял монах голубоглазый –
в кости широк и чубом рус.
Но было хуже всякой казни
глядеть на гибнущую Русь.
Он слышал топот чёрной рати,
и вопли жён, и плач детей.
«Доколь же, русичи-собратья,
ходить в татарском хомуте?»
Церковный гул по дебрям плавал,
и ветер тучу брал в полон.
Стоял он, мужеством оплавлен
и ненавистью опалён.
Потом пошёл по пояс в травах,
неудержимый, как обвал.
И меч сжимал, что из орала
он прошлой ночью отковал.

СВЕНСКИЙ МОНАСТЫРЬ
Монастырь воспитал Пересвета,
миру дал даровитых людей.
И решаясь на взрыв, знал про это,
знал и ведал чиновный злодей.

Позже станет историком края.
А тогда он Россию карал
и, ладоней ножи потирая,
ставил подпись, как вены вскрывал.

Самолично готовил наймитов,
чтобы глубже бурили шпуры,
чтобы каждый кусок динамита
был уложен в честь тартарары.

Чернь взрывала, ломами долбила...
Но хватило ещё для того,
Чтобы долгие годы дебилы
Копошились в руинах его.

Остывают следы интерната.
Одеваются стены в леса –
реставрация. Нет виноватых.
Чудеса на земле, чудеса!

КУРГАН БЕССМЕРТИЯ
Все достоинства высокие свои
город дарит людям с щедростью безмерной.
В самом центре Брянска – роща «Соловьи»,
в самом центре рощи –
памятник Бессмертью.
Жизням тех, что не сумели, не смогли
до Победы дошагать и достреляться.
По щепотке взято с каждой из могил,
что у нас до боли бережно хранятся.
По щепотке свезено и снесено,
стал Курган, видать, от крови монолитным.
Он для памяти сегодняшних сынов
и для будущих потомков многоликих.
В час, когда заря расплавится, как сталь,
попытайся взглядом сердца высь измерить.
Поднимается Курган, как пьедестал,
под незримою громадою Бессмертья.

СТИХИ О СЛАВЕ
Человек за славой не гонялся.
От смертей в кусты не убегал.
Делал дело – пулей и гранатой
очищал Россию от врага.
Шёл в атаки ярыми ночами,
спотыкался, падал в красный снег.
И за это орден получает
через четверть века человек.
Вид солдата радостью расписан,
тихим светом взгляд его прошит.
Пуле надо к цели торопиться,
а награде незачем спешить.
Он сегодня в клубе самый главный,
и ему – все почести села.
Не гонялся человек за славой,
человека слава догнала.

[http://www.rospisatel.ru/luzshezkaja-drozshzshin.htm];
[http://www.stihi.ru/2014/12/05/3097].

ДЕНИСОВ НИКОЛАЙ НИКИТОВИЧ
(1.08.1938 – 4.10.1990)

Читаю посвященье «Боль»… Оно стрелой меня пронзает. О Память сердца, ты позволь, не сыпать мне на рану соль – душа страданья эти знает… И всё равно его читает. Когда нагрянула война, Денисову всего лишь два и восемь исполнилось, и Коля-Николай был в эту боль – как в кокон – погружён, и не по Божьей воле – не по Божьей:

БОЛЬ
П.З. Антипову
Душой надежде тёплой внемлю,
А память болью сердце жжёт…
копал малыш сырую землю
В послевоенный первый год.
И плакал он, худой и слабый,
Утешить чем, не знала мать:
В войну погибшего здесь папу
Никак не мог он откопать.

Сколько их беззащитных по сути птенцов – не хочу называть эту тему центральной! – всё искали, искали, искали отцов по советской земле этой многострадальной. Отец и мама – два заветных слова, как два щита, от бед и от невзгод. Они – семьи опора и основа, хоть год, хоть два, хоть сотня лет пройдёт.

*  *  *
Шли солдаты
В прожжённых и пыльных одеждах;
Облегчённо вздыхало село: «Наконец!..»
Я стоял напоказ, обогретый надеждой:
Кто узнает меня, тот и есть мой отец.

Только все проходилипотерянно мимо,
И никто не пытался меня признавать.
Приходил, уходил…И слезами, как дымом,
Мне обида глаза застилала опять.

Лишь один догадался, хромой, однорукий:
Подошёл – и упал в подорожник лицом.
Всех потом обнимал после горькой разлуки,
Но и он не моим оказался отцом.

Еле слышно спросил про соседского Ваську.
Я, потупясь, не мог шевельнуть языком:
Я и вспомнить боялся, как выли фугаски
И Васютка метался под чёрным огнём.

А мечтали мы с ним:
«Как придут наши папки!..»
Но вернулся один сам себе – на беду:
Положил на могилку со звёздочкой шапку
И сынишку всё звал, забываясь в бреду…

Затихают те боли в душе понемногу,
Но никак не представлю себе одного:
Всё гляжу и гляжу на седую дорогу,
Хоть и знаю давно, что не встречу его.

ДЕТСКИЙ КРИК
В испуге сонного ребёнка
Услышал я свой детский крик.
И в чёрной вражеской воронке
Представил вновь себя в тот миг.
Метался в ней, от бомбы прячась,
Спасал меня брат-фронтовик…
Да и теперь: малыш заплачет, -
А слышу я свой детский крик.

[http://wiki2.bryansk.name/index.php/Денисов,_Николай_Никитович];
[http://www.puteshestvie32.ru/content/ denisov-1].

МЕНЬКОВ АЛЕКСЕЙ ТИТОВИЧ
(1.11.1938 – 22.06.2006)

Поиск подлинных ценностей жизни, вера светлая в доброту и служение правдой Отчизне – так Меньков понимал красоту. Честь и мужество, разум и счастье… Потому он и волен творить, видеть дома апрельские окна, радость снежную щедро дарить и, конечно же, помнить, что было в ту годину войны и беды, когда душу от страха носило, когда знал уже вкус лебеды. И когда выживал, всё же выжил, понимал, что дано не мальцу, он судьбы полотно своей вышил и всегда поклонялся крыльцу того дома, где тихо родился накануне кровавой грозы… И всю жизнь ему сон этот снился, где обилие слёз как росы.

*  *  *
Я слышал фугасные взрывы,
Стонал от сплошной глухоты.
Я видел людей молчаливых,
Пред ними всходили кресты…

Пусть был я не очень смышлёным,
Но всё-таки был, и уже
В числе двадцати миллионов,
С отцом, мог упасть на меже.

…Такие бывают минуты,
Когда, принимая всерьёз
Негаданные пересуды,
Куда-то бреду меж берёз.

Но – вспомню, и – к чёрту усталость!
И мелочную маету…
Ведь жизнь-то не просто досталась,
Мгновенья её на счету.

СЕЛЬСКАЯ ШКОЛА
Четыре комнаты – четыре класса.
Вокруг берёзы и тополя.
И разве кто-то здесь не старался
Красиво вывести от А до Я.
Мария Львовна вручила гордо
Всем первоклассникам три букваря.
Послепобедные четыре года
Я вспоминаю от «А» до «Я»:
В котомке с книжкою одна картошина,
У друга корка засохшая…
Зато мы помнили, что нам положено
Красивей всех писать от А до Я.
…У школы старенькой я друга встретил.
Он обошёл чужих земель края.
Но где б мы ни были, нам вечно светят
Все буквы звёздами от А до Я.

БАЛЛАДА О
БЕЗОТЦОВЩИНЕ
Мои друзья отцов не знали,
С работы их не ожидали.
Строгали сами «автоматы»
И мастерили самокаты.
Пускай не очень получалось,
Зато ремня не доставалось.
Конечно, каждый за проказы
Неоднократно был наказан,
Но больно лёгок – невесом –
Тот материнский поясок.
…И вот сижу я на поляне.
Конструкторы и капитаны,
Вокруг врачи и слесаря, –
Вся безотцовщина моя.
Нам скоро стукнет всем
По тридцать.
Уж что-то есть, как говорится.
И в голове, и за плечами.
Мы свято помним, как крепчали, –
За плугом шли. Пониже плуга…
И вот сейчас друг перед другом
Сидим – врачи и капитаны –
Андреи, Дмитрии, Иваны –
Конструкторы и слесаря –
Вся безотцовщина моя.
…И я не верю разговорам:
«Рос без отца – и вырос вором,
Рос без отца – стал хулиганом,
Рос без отца – свихнулся рано…»
Да, без отца нелёгок час…
Зато есть матери у нас.

[http://litinstitut.ru/content/выпускники-1971]

ИВАНИН НИКОЛАЙ АФАНАСЬЕВИЧ
(10.09.1939 – 27.04.1996)

Война уже шагала по планете, а мальчики рождались и росли. Подумать страшно: это ж были дети – надежда и опора всей земли. И не представить, как возможно выжить! А память детская, как лезвие, остра: вся чаша горя, что пришлось им выпить, лилась на лист из-под его пера.

*  *  *
Летят бомбовозы в железном порядке,
И зыбится, рушится твердь.
На хатки, на грядки, на русые прядки –
Смерть,
смерть,
смерть.
А бомбам навстречу – глаза, как воронки.
«Земля! Поскорее кружись!»
И в трепете луга, и в страхе ребёнка –
Жизнь!
Жизнь!
Жизнь!

ВОСПОМИНАНИЕ О ВОЙНЕ
Всего-то и осталось от войны:
По кладкам гулко шлёпает вода,
Вода без края, страшной глубины,
А кладки из тесин, а нам – туда…

Там – берег, там спасение, там – жизнь.
И я ползком. Подталкивает мать.
И плачет: «Ты держись, сынок, держись!..»
А мне б назад! Да рук не оторвать…

Уже солдатом, в армии, потом,
Когда на – «По-пластунски!» – в темноте,
Вдруг начинал ловить я жадно ртом,
Как будто подо мной все кладки те…

Но тут легчало: «Эка ерунда!»
Я чувствовал, как мускулы росли.
Ведь всё преодолели мы тогда,
Ползком ли, в рост, а мы войну прошли.

Но снова болью наполнялась чаша – то горе полонило, как могло. И оттого душа людская наша рукой крестила бледное чело.

КОРОБОК
Я смотрю на отцовские вещи.
Коробок.
В нем нет больше спичек.
Я хочу его бросить в корзину.
Но глянул на этикетку -
И увидел красное небо.
И юношу.
Он с гранатой в руке.
И красное небо.
Клок красного неба.
Как тяжка ноша...
Коробок. В нем нет больше спичек.
Я хотел его бросить в корзину,
Механически, между прочим:
Умирая, отец просил,
Чтобы я стол очистил от хлама.
Коробок. Он давно без спичек:
1945 год

К ПИСТОЛЕТАМ
ТЯГА У МАЛЬЧИШЕК
К пистолетам тяга у мальчишек,
Не хотят они конфет и книжек.
Не хотят выращивать котят.
А стрелять. Стрелять они хотят.

Я не говорю про всех на свете.
И котят выращивают дети,
В зоопарке кормят медвежат
И от удовольствия визжат.

Но откуда к пистолетам тяга?
Вот выходит из универмага
И, не ведая, в чём жизни суть,
Человеку целит прямо в грудь.

Может, виноваты тут экраны,
Может, виноваты чьи-то страны?..
Но глядит устало инвалид,
Не нога – душа его болит.

Да, проза жизни горькая на вкус. И не понять, откуда тяга к войнам…За всех на Небе молится Иисус, чтоб люди на земле были довольны.

[http://wiki2.bryansk.name/index.php/Иванин,_Николай_Афанасьевич]; [http://www.puteshestvie32.ru/ content/ivanin-nikolay-afanasevich];
[http://libfoki-no. ucoz. ru/index/biografija/0-37];
[http://libfokino.ucoz. ru/index/ivanin_n_a/0-36Виртуальный музей поэта].

ГРИШИН ЛЕОНИД ИВАНОВИЧ
(15.10.1939 – 20.10.2018)

Журналист, историк, краевед… Скромного художника портрет быть не может полным оттого, что «Палеолит» – дитя его, гордость и наследие России – мамонты, стоянки… сколько силы для создания музея, где народ в удивленье пребывает каждый год. Дитя войны, растущий без отца, узнавший вкус военного свинца и прописавший все дороги бед… Он патриот, учитель и поэт.

РАЗГОВОР С ОТЦОМ
Осенний дождь прошёл, прокапал,
Размыл багряный свет зари…
Поговори со мною, папа,
С портрета хоть поговори!

Здесь мы вдвоём с тобой в квартире.
Следит за мной твой добрый взгляд.
Тебе, отец, – сорок четыре,
А мне – уже за шестьдесят.

Ты стал давно моложе сына –
Война обоим нам горька…
Но я хочу, чтоб мне седины
Твоя взъерошила рука.

Я повторяю слово «папа»
И жду ответа столько лет!
Я над письмами не плакал,
От них глубокий в сердце след.

О, сколько раз просил совета
В часы раздумий и тревог!
Я твоего всё ждал ответа
И сам творил судьбу, как мог!

И на последнем том этапе,
Собрав остаток слабых сил,
Я обращусь к тебе, мой папа,
А так ли я на свете жил?

БЕЗ ВЕСТИ ПРОПАВШЕМУ ОТЦУ
Я помню тебя лишь немного.
Лишь последнюю ласку твою,
Когда от родного порога
Ушёл ты в солдатском строю.

Курносый, вихрастый мальчишка,
Помахав на прощанье рукой,
Я не понял тем детским умишком,
Что на век распростился с тобой.

Отгремела война завывая,
Отсвистел над Европой свинец.
И с тех пор я тебя ожидаю,
Мой пропавший без вести отец.

Где-то в грозном войны урагане
Ото всех затерялся твой след.
Не пришла похоронная маме,
И средь нас тебя до сих пор нет.

Я не знаю, в какой ты могиле,
Я не знаю герой ты иль трус…
А может ты в Лондоне или Берлине
Видишь сны про Советский Союз?

Может, бродишь ты там на чужбине
Будто запертый в клетку скворец,
Может, сны тебе сняться о сыне,
Мой пропавший без вести отец?

Нам не праздновать встречи с тобою,
Но мечта на двоих нам одна:
Пусть никогда над землёю
Не гремит, завывая, война!

Не хочу, чтоб тревогу трубили,
Чтобы жизнь захлебнулась в свинце!
Не хочу, чтобы дети скорбили
О пропавшем без вести отце…

СИРОТЫ ВОЙНЫ
О сиротстве узнал не из книжки
Деревенский вихрастый малец.
Я завидовал Петьке и Мишке –
Был живой у них старый отец.

А, вот мой, как ушёл, так и канул,
То ль осколком, то ль пулей убит.
На сыновнее сердце, как камень
Его память легла и болит.

И не будет ей вечно забвенья
От ребячьих вихров до седин.
Мне осталось одно утешенье,
Что в селе я такой не один.

По России раскидано много
Обездоленных прошлой войной.
Вы об этом спросите у Бога
Сколько нас позабытых страной.

Об убитых, без вести пропавших
Говорит лишь бетон да гранит.
Только память обещана павшим
Только сын её свято хранит?..

Тех, кто выжил, в войне славят громко,
Им награды, хвала и почёт.
Дети павших, постойте в сторонке,
Пока горечь обиды пройдёт.

[http://www.puteshestvie32.ru/content/yudinovo];
[http://www.nartwor.ru/pamyat/131-veterany-kultury/1427-pamyat];[http://gazeta.aif.ru/_/online/bryansk/285/01_01].

БУРЯЧЕНКО АЛЕКСАНДР ЛЕОНИДОВИЧ
(24.01.1940 – 18.05.2004)

Этот мальчик – родом из войны. В детстве память цепкая на краски…Нет на свете ни одной страны, где земля страдала так от пляски этой смерти – сгинь она в аду! Как нести всю эту боль без меры, видеть и во сне и наяву город Кривой Рог, и изуверов, и тела казнённых на плаву. Сполохи багровые, фашисты, свастика, немецкой речи лай, ненависть и жуткое «на-цисты» – из всего, что хочешь, выбирай! Нет в живых отца, казнили маму, тётя как распятие – с детьми…Не было б вовек такого срама, если б люди гнали зло плетьми. Сказочная Белая Берёзка заживляла раны, берегла, но жила в душе, как свечка, слёзка и в основу творчества легла.

*  *  *
Как мы выжили, дети войны?
Лихолетьем обожжены
И согреты у сердца России, -
Как мы выжили, беды осилив?
Мамалыга заварена в каске,
Беспризорные давят года,
Без присмотра, тепла и ласки,
Как птенцы, без родного гнезда.
Как мы выжили, поднялись прочно
Вовки, Витьки – не съедены ржой?
В академики вышли, в рабочие
С очень нежной, ранимой душой...
Всё мне видится горько и остро:
Эшелон, уходящий в рассвет...
От вагона отставший подросток
В сером ватнике смотрит вслед.

*  *  *
Опять снега метут, снега,
Послевоенные, крутые.
И ни дороги, ни следа
В те ночи долгие и злые.

Окурок жёлтый на двоих
И выгоревшая пилотка...
А мы взрослее лет своих
Не по годам – по похоронкам.

А нас Отчизна не предаст,
Мы навсегда запомним грозно,
Как мать нам хлеб свой весь отдаст
И свалится в бреду тифозном.

А у базара гвалт стоит!
Ах, чёрно-белая картина:
Гармонь калеки в дым звенит,
И кто-то на «Победе» - мимо.

А инвалид кидает вслед,
Как разряжает пистолет:
«Кому беда – война,
А кому мать родна».

Ах, хромовые сапоги,
И щёки, как желе, трясутся...
Мы знали, где наши враги –
Не только там, где бомбы рвутся.

Снега в развалинах сквозят.
Завод. А мы верны железу.
Мы знаем, где наши друзья -
Они не те, кто в душу лезут.

И в нас война болит вдвойне,
Та, что всю жизнь болеть в нас будет.
Да я ведь и не о войне –
О доброте людской, о людях.

* * *
П. Макаренко
Не мы ведь в застенках замучены,
Не мы ведь сгорели в огне…
Но памятью горькой прикручены
К той дальней и близкой войне.

Вновь снега под окна нападало.
И ночь так безгрешно светла.
Вновь мать, что убита, поправила
Подушку мою и ушла.

Отец каждой ночью бессонною
Идёт и идёт по войне…
Шинель его, каску зелёную
Я вновь надеваю во сне.

И снова дороги мне выпали,
Привалы. Не ведая дней,
Идём, ста снегами засыпаны,
С поклажей солдатской своей.

Чернеет под снегом поскотина.
Калина. Метёт и метёт…
Зачем та сожжённая родина
Под сердце сосёт и сосёт?

И небо тяжёлое, низкое
Сквозит надо мной чернотой…
Всё самое кровное, близкое
Осталось за этой чертой.

[http://www.puteshestvie32.ru/content/buryachenko];
[http://www.puteshestvie32.ru/content/buryachenko-aleksandr-leonidovich].

МАКУКИН ВИКТОР ПАВЛОВИЧ
(5 октября 1940 года)

Село Акуличи Клетнянского района. Суземский детский дом. Урал. Завод. Незыблемость тех жизненных канонов, когда не скажешь: это всё пройдёт. А Ковалев. Захарченко. Архипов. И Вероника – имя на слуху…Творили ярко, без каких-то клипов – как на духу. Как на святом духу. Литературный институт даёт возможность рассказывать о мире и себе, и проявлять, где надо, осторожность, и покоряться собственной судьбе.

*  *  *
Ты судишь…
Нас время осудит едва ли,
Что так вот живём не любя.
Сначала родителей мы потеряли,
А после теряли себя.

Казалось,
Пред нами распахнуты двери!
А нам указали на дверь.
Теперь не узнаешь,
Какая потеря
Больнее из этих потерь…

ПЕРВЫЙ ХЛЕБ
«Х-леб...» –
Читаю медленно, с трудом,
в глазах круги, опух язык...
Алешка, бывший фронтовик,
меня в Суземский вез детдом.
Нам на двоих с ним двадцать пять,
и на двоих лишь три руки...
Ушел он, бросив: – Не пищать!
Ведь мы с тобою – мужики!
Мне хлеб запомнился таким:
сквозь плач,сквозь паровозный дым
несёт Алешка вдалеке
две жизни на одной руке...

КОЗЫРЕВ ВИКТОР СЕРГЕЕВИЧ
(14.10.1940 – 15.01.2001)

Отец пал смертью храбрых на фронтах, а мама берегла судьбу поэта. Теперь и сам он о святых вратах не понаслышке знает, но об этом он с детства слышал. Адом на земле была бомбёжка, вой сирен и слёзы. А он мечтал о солнце и тепле, но холодели руки на морозе. Он выжил, путь-дорогу проторил, и создал «Горизонт» – объединил Трубчевск литературный. Он сам писал, и возглавлял Союз писателей России. Брянск благодарен, помнит и хранит его наследие и жизнь благодарит, стихи читает. Сборники полны любви к СССР – судьбе страны.

ИЗ ДЕТСТВА
О те таинственные сборы!
Полузабытые следы…
Их помнят ветхие заборы
и все трубчевские сады.

Весёлый месяц сыпал иглы
на загрустивших соловьих.
И мы входили дерзко в игры
в пилотках выцветших своих.

И после, празднуя удачу,
костры летали над водой…
Но, в голосах тревогу пряча,
Нас звали матери домой.
А годы падали не просто,
забыта детская игра,
и выглядит довольно взросло
отчаянная детвора.

И пусть удача вновь не мимо,
мне очень жаль, идя вперёд,
что голосом родным и милым
домой никто не позовёт!

ВОКЗАЛЫ РАННИХ ЛЕТ
Бессонно плавал в рамах
разлуки жёлтый свет...
Огромные, как храмы,
вокзалы ранних лет!
С надеждою неблизкой
под своды я входил,
и браунинг бельгийский
ладонь мне холодил.
Залётное оружие
с обоймою пустой...
И рокотал простужено
динамик надо мной.
Морозом прокалённый,
стелил я у окна
шинель свою казённую
из чёрного сукна.
Зато я слушал вдоволь
в сумятице ночей
гармоник голос вдовий
и гвалт очередей.
Дорожные страдания,
забот – невпроворот.
Но все ж в тепле оттаивал
отчаянный народ
и, подобрев, делился
печалью и едой,
и озарялись лица
сокрытой добротой.
И билось сердце сладко
в мальчишеской груди -
знакома пересадка,
но что там впереди?
А поезда вонзали
лучи в гудящий след...
Далёкие вокзалы,
вокзалы ранних лет!

[http://trubchevsk.pro/index.php?id=id136&option=com_content&view=article];
[http://www.puteshestvie32.ru/ content/kozyrev];
[http://www.puteshestvie32.ru/ content/kozyrev-0].

ПИОНКОВ ВИТАЛИЙ ИВАНОВИЧ
(1942 год)

Мне очень жаль, что книг я не нашла, лишь сборники с участием поэта…В них мелкой строчкой все его дела, а все стихи военные... об этом: о времени, где крови – через край, где реки слёз, и стоны от бессилия, и слово роковое – выбирай, лишь от тебя зависит жизни линия. Был лирикой серьёзно увлечён, служил Советской Родине солдатом, с военной службою навеки обручён, с «Советским воином» был связан, словно с братом. «Рождённый под знаком беды» – вот так о себе он напишет… Напиться не хватит воды! Боль память седую колышет.

БАЛЛАДА О ВОЙНЕ
В снопах пересохшего хлеба,
В разгаре военной страды
Я пил родниковое небо,
Рождённый под знаком беды.

Пытаясь и зреньем, и слухом
Постичь первозданность вещей,
Я видел войну-повитуху,
Что к зыбке склонялась моей.

Напрасно от чёрного глаза
Скрывали меня образа,
Она всё глядела, зараза,
В мои голубые глаза.

И так она долго смотрела
В голодную душу мою.
Что даль голубая темнела
У смерти на самом краю.

Я выжил! Недолго решая,
Я выбрал шинель и ружьё…
Стреляю!
Стреляю!
Стреляю!
В постылую рожу её.

ДНЕВАЛЬНЫЙ ПО ДЕТСТВУ
Фуражку отбросив в густую траву,
В июнь, словно перепел, канув,
В зелёной ладье над рекой поплыву,
И к самому детству пристану.

Здесь памяти зыбкий раздвинется круг –
Счастливые высветлит лица,
Когда накормлю берестою из рук
Костра кочевого жар-птицу.

Всё ярче глаза, голоса всё слышней
И ржанье коней за отметкой,
Куда золотистых, пугливых шмелей
Сосновая выбросит ветка.

Я с радостью буду сидеть до утра.
Дневальным по детству, под елью,
Укутав озябшие плечи костра
Горбатою тенью шинели.

…Но лишь ребятня «застрочит» про войну,
В жар-птицу нацелясьс упора…
Я, как по тревоге, из детства вернусь
К заботам седого майора.

СОЛДАТСКИЙ ХЛЕБ
Хлеб солдатский, я вкус его знаю –
На армейском пайке окреп.
У него, брат, закваска иная,
Доброй выпечки этот хлеб.

На привале роскошней нет снеди,
Чем ломоть, посоленный на круг,
И особенно, если последний,
Из пропахших оружием рук.

Да, мы цену и вкус его знаем.
Положитесь на совесть солдат –
В гарнизонах столиц и окраин
Задарма этот хлеб не едят.

[http://litinstitut.ru/content/выпускники-1986]
[http://www.biblus.ru/Default.aspx?book=9j1j099j9]

НОВИЦКИЙАЛЕКСЕЙ ЯКОВЛЕВИЧ
(25.01. 1944 – 21.01.2020)

Рвётся сердце на части от горькой беды. И тогда и сейчас той беды не представить. Но сказал так поэт: не забыть нам воды, что стекала в моря. Будем помнить и славить всех ушедших детей, сколько б ни было лет – на земле эти годы в века превратятся.

И РАЗОРВАЛОСЬ СЕРДЦЕ
На окраине польского города Лодзь на месте бывшего детского концлагеря сооружён мемориал. Два больших бетонных полукружия, чем-то похожие на яблоко, из которого вырезали несколько долек. Сквозь полукружия, прожигая их насквозь, светятся фигурки малышей. Это разорвалось от ужаса и горя материнское сердце. Дети, погибшие в этом концлагере, посмертно награждены как солдаты орденом Грюнвальдского Креста второй степени.

Они шли. В затылок друг другу.
(Так экономней:
пули были нужны для фронта).
К тому же, как считал лагерфюрер
Мильд,
Даже смерть должна быть упорядочена.
Никакого хаоса!
И они шли. В затылок друг другу –
№ 2689, № 1350, № 902, № 186…
Юрек? Петька? Рива? Юзеф, Мария?
Номера, номера, номера…
Они знали, куда идут,
Но не плакали. Зачем?
А вдруг кому-то из них повезёт
И из этого ада он попадёт в рай?..
К тому же их давно уже не было на
этом свете,
И сегодня данный факт
Надо было просто зафиксировать.
И они шли и шли. В затылок друг другу.
Только что родившиеся смертники.
№ 2689 – галочка, № 1350 – галочка,
№ 902 – галочка, № 186 – галочка …

Как оно могло не разорваться,
Сердце материнское, когда
По ранжиру, будто новобранцы,
Дети уходили в никуда?
Уходили безымянно, сиро
Не в ладоши мамы, а в гранит.
…Надо мною небо плещет синью,
Детвора в аллеях гомонит.
Дышит мир доверчиво и вольно
И глядит светло из-под руки.
Сердце, сердце,
Как ты бьёшься больно!
Или это тех детей шаги?

[http://www.rospisatel.ru/volchenkova-novizkii.htm];
[http://библиотека32.рф/?page=70let&action=show&id=559];
[http://kultura32.ru/sobytiya/tvorcheskaya-vstrecha-s-alekseem-yakovlevichem-novitskim.html].

АШЕКО ЛЮДМИЛА СТАНИСЛАВОВНА
(1 марта 1945 года)

Родилась в преддверии Победы, из контрастов соткана судьба. Было всё: и радости, и беды, только не кончается борьба. Словом и надеждой душу лечит, но порой берёт упорство высь, молнии свои на злобу мечет, на несправедливость – берегись! У метели просит хлопьев жгучих, пламени из сотканных снегов, чистоты студёной и могучей, силы от родимых берегов. От улыбки августа печальной ощущает сокращенье вех. Возвращаясь к мысли изначальной, отвечает, что унынье – грех. С сентябрём смеётся, как девчонка, радостью наполнена с небес. Как художник, своей кистью тонкой, украшает цветописью лес. Жизнь стекает плавно мягким воском, пахнет ветром, мёдом и травой. На лугу России дивно-пёстром юбиляр в согласии с собой (2020 год).

ЭВАКУАЦИЯ. ИЮНЬ 41-ГО
Июнь год от года упрямо
Приносит тревожные сны.
Я вижу тебя, моя мама.
Девчонка бежит от войны.
Ты в стайке ровесниц похожих
Забилась в товарный вагон
Скрипучий и шаткий. Но всё же
Казался спасением он.
Вы рыли окопы поспешно,
Но танки на город пошли!
И вот по стране безутешной
Колёса тебя понесли.
Ты суток в пути не считала:
Горели леса и дома…
Но поезд дошёл до Урала!
А там лютовала зима.
Фуфайка да бурки в заплатах,
Спасибо, согрели пока.
Была белорусская хата,
Как детство твоё, далека.
Там мать о тебе горевала.
Брела от окраин своих
Сквозь город пешком до вокзала,
Пугаясь мундиров чужих.
И возле огромной воронки,
От лютой беды ослабев,
Над трупом безвестной девчонки
Рыдала всю ночь нараспев…
А ты на заводе сгорала
От стужи, простуды, без сна…
Терпела, надеялась, знала
Не вечно же будет война!
Тебя и ровесниц похожих
Военная юность вела
По трудным дорогам. Но всё же
Была эта юность. Была!
Любовь была строже и зорче,
А радость светла и скромна.
Вы жили. Держались. И в корчах,
Скуля, издыхала война!

ЧАСЫ ПОБЕДЫ
Прощаясь, мать его перекрестила –
Шёл на войну. В победу верил сын.
И, чтоб скорей победа наступила,
Он починил и запустил часы.
…А в эту ночь часы остановились –
Вдруг перестали ходики стучать.
Она вскочила и за грудь схватилась,
Как пулю в сердце получила мать.
Холодное присутствие металла
Ей долгий месяц не давало спать.
Она ещё жила. Ждала, но знала.
Что ей уже сыночка не обнять:
Нет больше на земле её ребёнка,
Его сожгла безжалостно война!
Ну, вот и прилетела похоронка.
Часы молчали. Стыла тишина.
Она не вскрикнула, не зарыдала,
Чуть различая буквы скорбных слов.
Вздохнула горестно, шатаясь, встала
И запустила маятник часов.

В ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Молюсь и лик Христа целую,
Меня он слышит в тишине.
Зажгла я свечку восковую
За всех погибших на войне.
За вас, отцы, сыны и братья,
Упавших в травы и снега,
Раскинув руки, как в распятье,
Мир заслоняя от врага.
За вас, замученные дети,
За матерей, за жён, сестёр,
Чьих жизней след на белом свете
Годами долгими не стёрт.
Грех искупая человечий,
Сын Божий на кресте казнён.
И ваш великий подвиг вечен,
Огнём победы озарён.
Всё тот же в горле ком колючий,
Всё так же память горяча…
И в небо тянет яркий лучик
Моя горящая свеча.

СТАРЫЙ СОЛДАТ
Пришёл с войны и всё молчал.
Нет, в рюмку не глядел,
Молчал и головой качал
И, словно лунь, седел.
Жена ему и так и сяк:
– Ну, что ты, дорогой?
Войне конец, повержен враг,
А ты пришёл живой,
Есть две ноги и две руки,
И дочки – вот они!
Чего ж ты вянешь от тоски?
Мои печалишь дни?
А он с рассвета до темна
В работе, как в огне.
– Ты бьёшься, – говорит жена, –
Как будто на войне!
И только через десять лет,
Когда родился внук,
Прижал к груди младенца дед
И разрыдался вдруг.

[https://lgz.ru/article/ushedshim-pamyat-i-svecha-/];
[https://slovo32.ru/lyudmila-asheko-o-vojne/].

СЕЛЕЗНЁВ ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ
(4.02.1948 – 2.12.2012)

Член Союза писателей и журналистов, возглавлял автоклуб, нёс культуру в народ. Скромным был, но на слово речистым, так писал о земле, что душа запоёт. А когда прикоснёмся мы к теме печальной, содрогнёмся в душе: «Спаси, Господи, нас!» – и тревожно вздохнём... На Руси изначальной травы в росной крови, свет тоски не угас.

У ОБЕЛИСКА ВОИНАМ
Посреди тишайшей тишины,
Посреди российской стороны
Говорить не надо ни о чём –
Молча постоим к плечу плечом:
На сто лет оплачена сполна
Здесь, у обелиска, тишина.

*  *  *  
Нам, родившимся после войны,
Повидавшим, однако, немало,
Сорок пятого залпы слышны
В День Победы, девятого мая;
Вразнобой (по врагу) батарей,
В унисон (наконец-то!) салюта…
Подожди, фронтовик, не старей,
На земле неспокойно покуда!

СТАРАЯ ПЕСНЯ
Вешними заполонён цветами
Пригородный утренний перрон.
Песня, не затёртая с годами,
Закипает с четырёх сторон.

Закипает песня, наступает,
Наполняя теплотою грудь:
Может, кто товарища узнает,
Может, отзовётся кто-нибудь…

А пока с улыбкой невозможной,
Припадая на костыль, звенит
В сутолоке железнодорожной
Горсточкой медалей инвалид.

И глядит туманными глазами
Сквозь людские спины в пустоту,
Где за станционными лесами
Солнце набирает высоту.

Постоим, покуда за плечами
Песня крылья пробует свои:
«Майскими короткими ночами,
Отгремев, закончились бои…»

Поднимайся, песня, словно аист,
Согревай сердца хотя б на миг,
На земле натруженной покамест
Жив ещё последний фронтовик!

[http://www.klsovremennik.ru/70-let-velikoj-pobedy/1232-poet-v-rossii-bolshe-chem-poet];
[http://library-klintsy.org/?p=5402  Фото вечера и видеоматериалы];
[http://www.puteshestvie32.ru/content/seleznev-vladimir-ivanovich];
[http://www.puteshestvie32.ru/content/seleznev].

Комментариев:

Вверх