Анатолий Папанов

Вот эта горькость творчества Анатолия Папанова, оттеняемая шутками и пародиями, впрочем, тоже с горчинкой, и является чуть ли не самым основным признаком именно его творчества, заметно отличающим его от других его коллег. Скажем, у Николая Грищенко взгляд на жизнь скорее философичен, его стихи если и горчат, то лишь для того, чтобы подчеркнуть обеспокоенность происходящими в родном краю переменами. У Анатолия Папанова это даже не обеспокоенность, у него это или крик, или надсадный вой по утраченному, упущенному, несбывшемуся.

Мы сами обозначили тюрьму,
И выставили сами оцепленье. (стр. 142)

То, что обещанная перестройка вместо исправления общества привела к его деградации, шокировало многих. Но именно поэты как наиболее чувствительные существа обожглись об этот обман. Душевный ожог не даёт спокойно жить и Анатолию Папанову. Будучи по природе человеком душевным, отзывчивым, (не случайно же он выбрал себе в профессию врачевание), он никак не может примириться с предательством, нечистоплотностью, бескультурьем, широко пустившими корни в неспешной советской действительности, никак не защищённой перед иноземным вторжением.

Меняют названья, как выстрелы в спину,
Новые власти — им что ни доверь… (стр. 81)

Как неожиданный ливень, пролилась неведомая свобода на поля многонациональной советской культуры и смыла весь семидесятилетний урожай, остатки которого постепенно начинают отмываться от ила и снова включаться в уже новую действительность, которую пока язык не поворачивается назвать культурой. Именно это вынуждены делать даже те, кто всегда пренебрегал так называемым «совком». Оказывается, эту совковость надо было очистить от идеологической шелухи и обратить на пользу стране. Но над ней просто посмеялись, а спохватились только тогда, когда оказалось, что вместе с совковостью выплеснули и национальный дух, без которого никакое возрождение страны невозможно.

Опять в России лабуда:
Меняют праздники и даты,
И ходит наш народ поддатый
Недели, месяцы, года. (стр. 80)

Не может быть спокойной душа поэта-целителя, когда вместо здравоохранения внедряется рынок медицинских услуг, на котором мастерство врача состоит в том, чтобы ловчее обмануть пациента и выудить из него как можно больше денег. Но увы! Так устроен нынешний свободный мир, в котором и поэты должны продавать свои откровения, обманывая и ловча. Может быть, ещё и потому автор собрал под одной крышей и глубокие философские стихи, не каждому понятные, и откровенно балаганные, шутовские, частушечные строки. Ведь книга должна удовлетворять все запросы. А читатель нынче пошёл простой, ему не до философий. Вот поржать над начальником — другое дело!

Наш автор умеет и то, и другое. Обидно только, что даже будучи членом Союза писателей, Анатолий Папанов не входит в обойму, так сказать, рукопожатных, получающих премии, выступающих на всяких чтениях и круглых столах. В этом, конечно, есть и его вина — он не любит крутиться среди литературного начальства, но с другой стороны — а когда это настоящие поэты прислуживали власти? Анатолий Папанов — поэт настоящий, пишущий и от горечи, и от радости, чаще, конечно, от горечи. И в каждой его книжке сквозит то самое сиротство, которое стало названием одной из его книг. Сиротство не от отсутствия родителей, а от утраты страны, которой он искренно собирался служить, бросив свою малую родину. Но страна обманула его, обрекла на страдания и горечь. И только творчество спасло его от трагического исхода.

Очнёшься сиротской зимою,
Закрыты глаза пеленой… (стр. 6)

В девятнадцатом веке в России встала проблема «лишнего человека». Онегины, Печорины, Чацкие были воспеты классиками как люди, не нашедшие применения в Отечестве, несмотря на знания и происхождение. В этом смысле в России ничего не поменялось, несмотря на все революции. По-прежнему умный и честный человек остаётся лишним, никому не нужным. Вот это и прорисовывается сквозь все, казалось бы, шуточные стихотворения Анатолия Папанова.

Как лишний шар в разбитой лузе
Между землёй и небом я… (стр. 131)

Как тонкий и чувственный человек, имеющий колоссальный жизненный опыт, добытый в самой неблагодарной профессии врача, автор пытается увидеть ростки настоящего, чистого, доброго, но видит одну лишь «лабуду», которая заменяет естественную жизнь. Он понимает, что это неправильно, но ничего не может с этим поделать. Остаётся только ёрничать и пересмешничать. Горький вывод делает он в одном из стихотворений:

Пророков нет, а мы вовсю пророчим… (стр. 80)

В этой книге, к сожалению, мало стихов сюжетных, жанровых. Автор умеет увидеть и сохранить в стихе интересного человека, сценку, подсмотренную в жизни. Но даже и одно из них, посвящённое бабушке Валере, обращает на себя внимание. С каким теплом, душевным трепетом и болью описывает автор старую танцплощадку, на которой кружатся бывшие полковники, капитаны и их постаревшие подруги. Как будто последний вихрь уносит из истории остатки былой жизни, небогатой, но героической, теперь осмеиваемой и осуждаемой.

Ах, бабушка Валера!
Всё в нашей жизни серо,
Приходят и уходят
Печаль и суета.
И лишь шальное время
Стучит в больное темя,
И жизнь уже не эта,
И музыка не та. (стр. 12)

Неразумность новой жизни, её непонятность для людей, воспитанных в старое время, постоянно прорывается в стихах Анатолия Папанова. Часто он использует для этого какие-то фантастические сюжеты. Например, предположение о том, что если во Вселенной есть разум, то что он может думать о нас, подглядев нашу странную жизнь. Однако, то, что никакие галактические силы нами не интересуются, наводит на мысль о том, что

Во Вселенной живут все по-разному,
Только разума что-то не видно. (стр. 17)

Афористичность многих строчек Анатолия Папанова говорит о философической природе творчества автора. Читая книгу, так и хочется выписывать его строчки, чтобы они оставались в памяти и всплывали во время разговоров о вечном, иллюстрируя какие-то важные мысли. Тем более, что строчки эти не умствующие, не тяжёлые, а горько шутливые, а иногда и саркастические.

И лишь бутылка недопитая
Напоминает мне о вечности. (стр. 33)

Вся наша жизнь — то воля, то конвой,
И лишь покой для нас бывает вечный. (стр. 32)

Если утро выпало не впрок,
Не спеши ругаться неприлично. (стр. 79)

У него есть свои рецепты спасения России, пусть шуточные, но в них запрятана вековая мудрость народа. Эту мудрость народ прячет в частушках, прибаутках, пословицах, он стесняется её и как бы посмеивается над ней. Но именно эта мудрость и позволяет русскому народу выживать в любых нечеловеческих условиях. Вот и наш автор выступает с призывом:

«Кто виноват», «Что делать» нынче нам?
Как нам вернуть стране былую славу?
Эх, мужики! Любите наших дам,
Любите их налево и направо…
… Летят года, и как ни голоси,
Не депутаты надобны России,
Коль дефицит сложился на Руси
Гигантов гормональной индустрии. (стр. 52)

Пожалуй, только юмор и спасает Анатолия Папанова от безысходности и понимания ненужности душевной тонкости и доверия к людям. То, что когда-то вызывало отвращение к советской системе, теперь отзывается ностальгией по утраченному чувству причастности к великому делу. Этот разрыв его тревожит и мучит. Вот так он сам описывает этот процесс:

Крою я себя безбожным матом,
Осыпаю руганью и свистом —
Спать ложился юным демократом,
А проснулся старым коммунистом. (стр. 79)

Это не значит, конечно, что он готов вернуть прошлую систему. Но ничего не сможет заменить творческому человеку чувство сопричастности к великим делам, которое советская идеология умела-таки прививать трудящемуся человеку. Ведь давно замечено, что таскать кирпичи и строить дом — это вроде одно и то же, но ведь строить дом — это великое дело, а таскать кирпичи — тяжёлый труд. Нынешняя система пытается убедить человека в том, что его предназначение — таскать кирпичи. Именно поэтому такая система и не может никак получить признание, хотя бы немного напоминающее советскую народную любовь, как бы над ней ни издевались.

В шуточном стихотворении «Памяти ЦК» Анатолий Папанов пишет:

Живу, живу, а радости всё нет,
И лишь печаль меня порою гложет —
Я так любил Центральный комитет,
И он меня любил, наверно, тоже…

Понятно, что здесь саркастическая нотка сразу настраивает на несерьёзность этого признания, но всё-таки проскакивает в середине та самая мысль, которая терзает душу не одного человека, помнящего советское время:

Но были космос, целина и БАМ,
И колбаса с селёдкою бывали.
И если надо было, по зубам
Мы вовремя врагам своим давали.

И всё же, несмотря на все свои печали, автор умудряется в стихах не вызывать чувства безысходности, тоски, скуки. Именно его деревенская закваска позволяет видеть и в самом плохом ростки нового, свежего. И то, что сейчас всё на так, как хотелось бы, и годы убегают, и силы уже не те, всё же не позволяет поэту всё бросить и отойти от живой жизни. Хотелось бы верить, что Анатолий Папанов напишет стихов ещё не на одну книгу, а я буду продолжать писать о них, потому что об этих стихах всегда есть что сказать. Я тоже принадлежу к числу тех, о ком поэт написал в последнем стихотворении этой книги.

А милостынь у Бога,
Спешить ты не проси.
Юродивых немного
Осталось на Руси.
Когда-нибудь зачтётся
И другом, и врагом
Блаженство и юродство.
Когда-нибудь… Потом. (стр. 146)

Семь пятниц, которые дали название книге, говорят лишь о том, что автор находится в поиске. Он пытается найти ответы на мучащие его вопросы. Но ответы эти не удовлетворяют и вызывают новые вопросы. А уж как на них ответит поэт, узнаем из его будущих книг.

13 июля 2013