Сантехник Серафим выиграл по лотерее бытовой вагончик, и сгоряча был даже огорчен от такой удачи.

Ну, зачем ему, молодожену, недавно обменявшему квартиру в городе Баку на равноценную жилплощадь в городе Ростове-на-Дону по причине женитьбы на донской казачке,  зачем ему этот крашеный голубой курятник, хотя и совсем даром?

Голова и сердце Серафима были доверху переполнены толстоморденькой поварихой в розовой шляпке с голубыми лентами, с семиструнной гитарой подмышкой и с прыгающими ямочками на щеках. Повариха Фрося ворвалась в его жизнь, как желанная майская гроза. Девушка с гитарой в Рязани села на поезд, в котором ехал из Москвы в Баку молодой инженер нефтяник Серафим. Судьба свела их вдвоем в одном купе до самого Ростова. Фрося всю дорогу рассказывала о себе и о ресторане, в котором она после кулинарного училища работает старшим поваром уже одиннадцать месяцев. В подчинении у Фроси четырнадцать человек, и все полюбили ее прямо с первого дня, и она ответила горячей взаимностью. Конечно,  рассказами о себе и о ресторане можно утомить, но Фрося знала меру. Она вовремя меняла пластинку, брала в руки гитару и пела  про левый берег Дона, про речку Темерничку, про Нахаловку, про блатную нахичеванскую братву.

– Эти песни пел мой друг, Костя Ундров. Мы даже чуть-чуть не поженились, но чуть-чуть не считается.  Э-эх, пил Костя много. У нас в ресторане весь оркестр пьёт, как сантехники. Костя любил, как я пою. А тебе нравится?

Серафим искренно восклицал:

– Ещё бы! Я сроду такого не слыхал!

В Ростове Фрося взяла у Серафима визитку, поцеловала его в губы и уже с перрона помахала розовой шляпкой:

– Не скучай, скоро вырвусь в Баку!

Ровно через неделю Фрося глядела из окна поезда на бархатную гладь  Каспия, на плавучие платформы с нефтяными вышками. И ей казалось, что на одной из них сидит инженер Серафим и глядит в бинокль на приходящий поезд Москва-Баку и видит в окне розовую шляпку с голубыми лентами.

Когда человек обуян страстями и желаниями, ему помогают какие-то волшебные силы. Не прошло и часа, как Фрося прямо с вокзала оказалась на плавучей платформе, вознеслась вверх, бережно сняла с вышки инженера, прислонила его спиной к камбузу и впилась горячими губами в его холодные губы.

– Как я скучала, как я страдала!

Она целовала нефтяника до тех пор, пока и его губы  стали горячими. Вокруг собралась толпа черных промасленных старателей, они молча смотрели, раскрывши рты, на ангела в розовой шляпке с голубыми лентами.

Серафим пришел в себя только в Ростове, в маленькой комнатке общежития, где жила старшая повариха. Через месяц или два Серафим совершил квартирный обмен, жених и невеста обручились, поклялись, что будут любить друг друга, пока смерть не разлучит. И бегом въехали в двухкомнатную квартиру возле памятника начальнику конницы Буденному, на Буденновском же проспекте.

– Я тебя сердцем угадала. – Шептала счастливая Фрося и прилипала, приклеивалась к  мужу, как банный лист. А у него не сходила с лица глупая добровольная улыбка, а сердце громко толкалось в грудную клетку. Толкалось и  замирало от ощущения, что попал он в хорошие руки.

– Ты пахнешь, как майская гроза.– Шептал очарованный Серафим.

Одно огорчало чувствительную Фросю, мужу не нашлось работы по специальности. В недрах Ростова пока не разведали черного золота. Бывшего нефтяника с высшим образованием позвали в сантехники, усмотрев сходство в профессиях. Там и тут трубы, краны, муфты, вентили и разводные ключи-бобки. И шанс дорасти до главного инженера ЖКУ. Коллеги  мало-помалу, с оглядкой, раскрывали секреты, как заработать больше главного инженера, и даже больше самой, боже упаси! Сусанны Ованесовны, управляющей ЖКУ.

Вместе с прыткой Фросей мы несколько опередили события, вернемся к Серафиму, огорченному ненужным выигрышем. Огорчение от удачи сразу вызвались обмозговать коллеги из подвальной мастерской. Весь дружный коллектив в количестве четырех человек начисто  вытерли руки ветошью,  след в след вылезли, оглядываясь, из подвала и решительно повели молодого Серафима через дорогу в пивную на собеседование.

После первой кружки слово взял старший сантехник Демьянович. Он   вытер потную лысую голову белой пляжной кепкой с идеальными отпечатками пальцев на козырьке и аккуратно засунул ее в нагрудный карман. Ветеран отхлебнул вместе с пеной  «жигулевского» и по-отцовски обратился к Серафиму.

– Ты, сынок, с бухты-барахты огрёб дармовой капитал и вроде как недоволен. Понятно, вагончик в авоське домой не принесешь. Но ведь, обдумавши, можно распорядиться им очень удачно и прибыльно….

После разумных мыслей Демьяновича товарищи наперебой стали предлагать советы. Вчерашний выпускник философского факультета Егор, малорослый и щуплый, как школяр, сказал, нахмуривши густые брови:

– Это голубое красивое помещение наш стартовый пятачок к быстрому капиталу. Предлагаю расписать вагончик бременскими музыкантами из мультиков и на паях открыть возле домоуправления прием стеклотары. Получить разрешение, конечно, у Сусанны Ованесовны. Это может только наш Демьянович, он вхож к ней на правах близкого друга. Надо немедленно зарегистрировать точку и приступить к бизнесу. Здесь самый пьющий  пиво из стеклянных бутылок народ на нашей улице…

Встрял дядя Митя, богатырь с рыжей бородищей и застенчивыми васильковыми глазами.

 –Если точку, то пивную! Только так, вариантов нет! На золотую жилу сядем, ребята!

В этот момент в пивной объявилась Фрося. Случайности быть не могло. Но кто ей пошептал, что здесь обсуждается судьбоносное решение! Язык немеет выговорить слово….

Фрося радостно улыбнулась, ямочки на щеках подпрыгнули,  и в одно мгновение были разрушены мечты коллектива. Она обняла пьяненькую голову мужа и громко пошептала ему в ухо, ехидно глядя на растерявшихся товарищей:

– Дурачок! Наша бабушка в хуторе Свечникове отписала мне по завещанию участок и флигель. Флигель развалился, а участок стоит без дела прямо на берегу Дона. Вагончик нам сам бог послал. Готовая дача в курортном месте! А твоих друзей будем встречать, как дорогих гостей.

Серафим подивился разумности женской мысли.

– Однако, ты глубже всех видишь….

Молодожены в обнимку скрылись за углом, оставив компанию в пивной в недоумении и разочаровании.

Что делает дача с раскрепощенным городским человеком!  Как только собственник шагнул  через калитку на свой зеленый пятачок, он расслабляется и глупеет от какого-нибудь лютика, или одуванчика. От  малой птахи мухоловки, от синички, от пчёлочки , от тучки с золотым окаёмом. ….

Фросе каждую ночь снились цветные сны.

….Цветная дорожка из тротуарной плитки от калитки до самого вагончика. По обе стороны клумбы с петуньей, с голубыми ромашками, с нарциссами, с гиацинтами, с фиолетовыми колокольчиками  и т.д.     Клубника величиной с куриное яйцо и помидоры в кило весом. И все цветет и пахнет от рассвета до заката. Добровольное счастье  свободного человека!

Примерно в таких красках снился Фросе унаследованный от бабушки участок в пойме. Она ушла с работы и  с весны безвылазно проявляла упорство на даче, а Серафим без выходных зарабатывал деньги. Когда он в начале осени приехал в хутор и увидел на месте заросшего бурьяном участка сплошной забор и крашеные ворота с завитушками, он подумал, что ошибся адресом. Отворилась калитка, Фрося в розовой шляпке выпорхнула навстречу.

– Заходи, хозяин!

Серафим огляделся вокруг, от солнца и цветочных клумб, выложенных из каменной плитки, рябило в глазах. Серафим три раза чихнул и по-собачьи помотал головой. Фрося засмеялась и повела мужа по участку.

–  Тут маленькая плантация. Помидоры, огурцы, перцы, капуста, лук, чеснок, травы и всё-всё-всё!

Голубой вагончик стоял под широким крытым навесом с бетонным полом. Навес служил открытой верандой, обставленной пластмассовой мебелью. Посередине участка был  посажен небольшой садик, десятка два саженцев карликовых яблонь, груш, слив, вишен и даже персика, который здесь  плохо приживается и постоянно  в болячках, как в скарлатине. В разных местах на выкошенной траве врыты деревянные скамейки. Возле них пара шезлонгов и гамак на металлических штангах.

Когда Серафим проникся всей красотой, в его удивлении проявилась какая-то растерянность. Супруги сели на скамейку и Серафим не без робости спросил:

– Как же ты, Фросенька, успела сотворить такое? Ведь это больших денег стоит?

Фрося как-то загадочно, скороговоркой проворковала:

– Не поверишь, Симочка, почти ничего не стоит….

Тут Серафим уперся и усомнился.

– Не может такого быть!

– Может!

Фрося топнула ножкой и решительно потребовала:

– Хорошо, я все тебе расскажу…. Но ты поклянись, что не станешь ревновать!

Серафим уперся еще больше, даже набычился.

– Не буду я давать никакой клятвы!

Немножко набычилась и Фрося.

– Ну, тогда не спрашивай ни о чем!

Серафим замолчал, засопел и пошел бродить по участку без всякого интереса.

Это была первая размолвка. Но спать легли вместе, в вагончике была только одна кровать. Ночью Фрося вспомнила покойную бабушку. Вспомнила, как она учила свою дочку, тетку Фроси, которая не один раз уходила от непутёвого мужа. «Дитё, – говорила дочке бабушка,– плетью обуха не перешибешь. А ночная кукушка своего мужика всегда  перекукует. Вот и кукуй по ночам в постели, да поласковее,  позабористее. И всё по-твоему будет….»

Фрося до утра шепотом рассказывала Серафиму откровенную историю. Всхлипывая и тыкаясь мокрыми губами в ухо, в небритую щеку. Муж слушал, нервно дышал и не проронил ни слова. История была чувствительная.

Несколько лет назад в хуторе появилась большая шишка из Москвы,  Советник в военном ведомстве в чине генерала, Иван Ильич Сумароков. В ведомстве, где он работал, случился скандал и отставки  чиновников. В их число попал и Сумароков, которому не было ещё шестидесяти. Продолжать службу в другом месте не захотел и решительно вышел на пенсию. В это время в автомобильной аварии на своей машине погибла жена, и пошел слух, что она покончила с собой. Печальный итог жизни и тяжелая обида сломили генерала. Но он не стал пить горькую, молча страдал от бессонницы, от головных болей и не хотел видеть вчерашних друзей. Нашел через ростовских знакомых  глухое место на Дону, хутор Свечников, и  решил круто переменить жизнь, отряхнув с себя былые заслуги и тяжкие обвинения. Прыгнул, очертя голову, в хутор Свечников, в самую бучу жизни.

Через год, в мае месяце Иван Ильич вселился в новый дом и постепенно обживал, обустраивал всю усадьбу, опоясанную кирпичным забором  с коваными решетками. Внутри двора рабочие вели кладку стен флигеля, подсобных помещений и гаража. На постоянную работу хозяин пригласил из местных, шофера и повариху Таню с длинной черной косой. День генерала был наполнен рыбалкой на заре, долгими прогулками по пойменному лесу с могучими вербами и тополями, с зарослями терна и калины. Работой за письменным столом на компьютере.

 Генерал всю жизнь тайком писал стихи, и еще в молодости издал сборник любовной лирики. Но об этом не знали даже близкие. Генералы почему-то стесняются быть поэтами. Иван Ильич, носящий поэтическую фамилию, открещивался и страдал от подозрений в стихотворчестве. Казалось бы, теперь он свободный человек, и может читать свою поэзию прямо на улице, или в аптеке. Увы, многолетняя скрытность наложила печать на уста.  В своем хуторском кабинете молодой пенсионер мог, наконец, воспарить. Новые стихи, как признак выздоровления, страница за страницей откладывались в папку каждый день.

Однажды, возвращаясь с прогулки, Иван Ильич остановился напротив заброшенного участка с новеньким голубым вагончиком. Из открытой двери слышались аккорды гитары, и молодой чистый голос негромко пел известный мотив.

Утро туманное, утро седое….

Иван Ильич дослушал до конца и окликнул хозяйку. Фрося выглянула из   двери, накинула розовую шляпку и уверенно подошла к незнакомцу.

– Здравствуйте! – вежливо сказал генерал и слегка поклонился.– Я ваш сосед через три дома. Рад познакомиться и предложить помощь, если понадобится. Вы, я вижу, готовитесь к строительству?

– О, нет! – Громко рассмеялась Фрося, и генерал не мог не заметить, как прыгают ямочки на толстых щеках. – Муж выиграл вагончик в лотерею, это и есть всё наше строительство. На простой забор денег нет. Но мы и вагончику рады, будем приезжать, как дачники.

– Извиняюсь, а где вы учились пению и игре на гитаре?

– Сама училась, я способная!

И опять смех, весёлый огонёк в смелых глазах.

Они поболтали немного, как соседи. Напоследок генерал неожиданно сказал:

– Я хочу сделать вам предложение….

– Интересно, вы, наверное, военный?

– Гм… Я офицер, но это не имеет значения. С вашего позволения, я  завтра загляну насчет предложения.

– Заходите.

Вечером Иван Ильич долго сидел в своем кабинете, не включая свет. Он чувствовал легкое беспокойство, как перед дальней командировкой. Не о барышне в розовой шляпке он думал,  ей богу, нет! Хотя ее ямочки запомнились. Он думал о себе, и еще больше волновался. В голове навязчиво крутилась строчка, не имеющая продолжения: «Запали меня с четырёх сторон….» Дурацкая строчка. Он долго ворочался в постели, думал обо всём сразу и ни о чём конкретно, так и уснул ни с чем далеко за полночь.

 Утром, на свежую голову, вчерашние мысли прояснились. Как человек, у которого есть деньги,  он захотел помочь молодым соседям привести участок в порядок, и хотя бы поставить недорогой забор с воротами. Но как это сделать? Не может же он, чужой дядька, прийти к вчерашней знакомой замужней женщине и без всякой причины бесплатно ставить забор с воротами? Свежая голова подсказала: может. И причина есть, и не бесплатно! Утро вечера мудренее.

Фрося ждала нового соседа возле вагончика, они сели в холодке на пеньки напротив друг друга, и вот что сказал  Иван Ильич.

– Любезная соседка! У меня не совсем обычное предложение. Я с детства вырос в артистической в некотором роде семье. Мама учительница пела в самодеятельности русские песни и романсы, отец играл на аккордеоне и на скрипке, и был постоянным аккомпаниатором в Доме культуры. Я тоже неплохо пел на сцене до поры до времени. После университета я попал совсем в другую среду. Среди чиновников, управленцев, военных и бизнесменов не принято  показывать свои таланты. Это у Гоголя губернаторы вышивают гладью и крестиком, нынешние чиновники не вышивают, не поют, не пляшут и не пишут стихи. И я поневоле заморозил свои таланты. А вот сейчас, на пенсии, опять стал писать стихи и петь, закрывшись у себя в кабинете. Только уже без юношеского запала, без музыкальной грамоты. А душа поет! Как быть? Вчера услышал вашу гитару и ваш голос и растревожил былое. Видно, бог послал мне вас. Научите, дайте мне уроки игры на гитаре! А я помогу вам по хозяйству. Завтра  пришлю двух рабочих на все лето….            

Ну, какой разумный человек откажется от такого предложения? Фрося, конечно, была рада учить Ивана Ильича, но еще больше обрадовалась возможности поставить забор с воротами и  расчистить заросший участок.

 Фрося всю ночь рассказывала ревнивцу Серафиму  о благородном генерале из Москвы и его бескорыстной помощи. Уже рассветало, когда Фрося закончила свой рассказ и с удивлением обнаружила, что Серафим крепко спал, отвернувшись к стенке. Розовое солнце мягко окрасило белые занавески на окне, и маленькая комната вагончика наполнилась теплым светом, как в сказочной лубяной избушке в темном лесу. Где-то рядом, как на армейской поверке, не щадя голосовых связок залихватски драли горло хуторские петухи. Хорошо было в утренней пойме на пустынном берегу Дона!

На завтрак Фрося прямо с грядок собрала овощей и зелени, накрошила большую чашку салата с кинзой и огненным стручковым перцем. Поджарила яичницу с помидорами. Серафим сел за стол прямо  из душа, выбритый и свежий, как огурец на грядке.

– О-о-о! – воскликнул он, задрав голову.— Да здравствует Фрося! Да здравствует солнце и наш голубой вагончик!

Фрося с благодарностью вспомнила  мудрую бабушку и ответила игриво:

– Здравствуй и ты, дорогой!

Иван Ильич после утренней прогулки всегда заглядывал к соседке, интересовался, как продвигаются дела  на участке. Фрося познакомила его с Серафимом.

Генерал и сантехник сначала смотрели друг на друга прохладно и  совсем без интереса, но постепенно общение обмаслилось, Иван Ильич как-то даже пригласил Серафима к себе в гости познакомиться поближе. И встреча состоялась. Соседи хорошо, с аппетитом выпили и закусили. Генерал рассказал свою историю, бывший нефтяник поведал о своей несбывшейся карьере. Разговор был философский, о женах.  И пришли к философской же, универсальной формуле: хорошая жена – при хорошем муже, а хороший муж – при хорошей жене.

Иван Ильич впервые исповедовался чужому человеку.

 – Моя жена, Валентина Семеновна, работала простым научным сотрудником в сельскохозяйственной академии, кажется, в отделе селекции масличных  культур.  Она была лучшей на курсе, и  защитила диплом по гибридным сортам подсолнечника, как самостоятельную научную работу. Могла быть и кандидатом, и доктором наук. Могла бы, но вышла замуж за офицера, и прощай наука! Свою жизнь полностью подчинила моей службе. И никогда, ни разу не перечила моей воле. Я был хозяин, она раба. Это считалось нормальным в офицерской среде. Теперь я понимаю, что всю жизнь невольно губил близкого дорогого человека. Она погибла в аварии ужасно и нелепо. Была ли она счастлива со мной? Не знаю. Двое детей,  теперь уже взрослые замужние женщины, были ближе к матери, а меня считают солдафоном и виновником  ее гибели. Я оставил квартиру в Москве детям и внукам, чтобы не выглядеть для них монстром. И теперь живу здесь один, как монах в скиту. Я генерал, а никого не сделал счастливым….

Серафим близко к сердцу принял исповедь Ивана Ильича, и в ответ рассказал свою историю.

– Жизнь моя не так богата, чтобы быть поучительной. Я родился в бедной семье и вырос без отца. Учился в университете плохо, пропускал занятия из-за нужды. По ночам работал грузчиком на железной дороге, зарабатывал на еду и общежитие. А стипендии, которую я редко получал из-за пропусков лекций, едва хватало на  городской транспорт. Но я был жилист и упрям, спал и видел себя инженером. В  Баку я поехал уже  вместе с другом Тофиком Алиевым, у которого отец работал главным инженером нефтедобывающей компании. Он помог мне устроиться и стать на ноги в незнакомом городе.

Пять лет проработал я в Баку в хорошей компании среди замечательных людей. А дальше случилось то, что случилось. Я влюбился сумасшедшим образом, непоправимо и бесповоротно. В Рязани, в поезд Москва-Баку, в мое купе подсела девушка в розовой шляпке с голубыми лентами, с гитарой. Мы ехали вместе до Ростова-на-Дону. За это время  я поглупел настолько, что стал целовать ее руки и горячечно объясняться в любви .Она гладила меня по голове, как больного и успокаивала: « Это бывает, бывает…. Подожди немного…. Все будет хорошо….»

Через неделю она приехала в Баку, сняла меня с вышки, и в тот же день увезла в Ростов-на-Дону, как скоропортящийся продукт. Так я стал мужем Фроси и сантехником ЖКУ. Я, кажется, навсегда похоронил в себе инженера....

Иван Ильич снисходительно и насмешливо улыбнулся.

– И слава богу, что похоронил! Лучше быть счастливым сантехником, чем никому не нужным генералом.

ЭПИЛОГ

Прошло много лет.

Не узнать сегодня хутор Свечников. Куда делись белые шиферные крыши и окна с резными наличниками. Палисадники с  мальвами, барвинком пионами и сиренью. Просторные дворы, сплошь покрытые кудрявым  спорышем. Ладанный дымок над летними печками-горнушками. Колодцы с высокими журавлями над бревенчатыми срубами….

Кажется, за одну  ночь волшебно сменились декорации. Улицы покрылись черепично-кирпичной мозаикой новостроек. Заморская архитектура отгородилась от улицы и от соседей сплошными высокими заборами из крашеного листового металла. Холодом и отчуждением веет сегодня от подворотен.

Иван Ильич Сумароков  располнел, с трудом ковыляет по двору с бамбуковой  тростью.  В погожие дни старик сидит в глубоком кожаном кресле под зеленой кроной ореха. При нем неотлучно лежит у ног лохматый кобелёк Карасик с выпуклыми мокрыми глазами. Генерал и пёсик часами лениво наблюдают, что делается во дворе….

 Две женщины в сарафанах и фартуках с большими карманами растапливают печку-горнушку под навесом. Моют и выставляют на широкий стол стеклянные банки под варенье. Воздух пахнет айвой, яблоками и ночной фиалкой. Жужжат пчелы, тенькают синички. В распахнутые  ворота въезжает «Газель», шофер выгружает в сарай ящики и коробки, кричит кому-то в проем дверей:

– Не ходи, дурак, босиком, там стекло битое!

Из дома вышла хозяйка, дебёлая красавица с твердыми глазами и черными, как у цыганки волосами с пробором, схваченными на затылке тугим углом. Красавица щурясь, медленно оглядывает из-под ладони весь двор. На ней белая блузка с янтарными в три ряда бусами и длинная шелковая юбка. Трудно узнать в этой женщине стряпуху-экономку Татьяну из местных, которую пригласил  Иван Ильич  сразу после приезда в хутор.

Не спрашивай, читатель, как находят свою половину одинокие   пенсионеры генеральского звания. По-разному сводит их судьба, и  нет в этом никакой тайны. Иван Ильич долго приглядывался к молодой экономке Тане, сдерживал даже малейшие легкомысленные движения. Просто брал себя за горло и душил. Но, увы, молодость всегда берет верх. Однажды генерал вспыхнул, как мальчишка и упал  на колено перед  Татьяной. Она не удивилась, по-хозяйски кивнула головой и погладила его по лысине.

– Я согласна, Ваня….

Прошло немного времени, и молодая жена, Татьяна Карповна, стала полной  хозяйкой генеральской усадьбы. Про таких говорят: клад-баба  Она держала в уме каждый гвоздь. Наощупь, наизусть знала продуктовые запасы. И весь гардероб в шкафах и на вешалках. Помнила название всех таблеток, растирок и пузырьков. Все разносолы, весь погреб держала в уме. Вроде бы не женское дело инструмент, Татьяна Карповна  помнила место каждого молотка и ножовки. Понадобится мужу шило, Татьяна Карповна сразу подаст ему самое лучшее шило!

Но даже не за  хозяйственные таланты любил молодую жену генерал. Он  больше ценил в ней чувствительность к его гитаре, к цыганским песням, которые просила петь мужа Татьяна Карповна.

 Они по вечерам сидят друг против друга у камина. Генерал берет  выразительные аккорды и негромким баском напевает:

Татьяна Карповна шумно вздыхает, грустно качает головой и промокает глаза платочком.

А ещё генерал любил, когда к ним приезжали родственники жены. Целая толпа дядьев и теток, племянников и племянниц, двоюродных и троюродных. Заполняли двор разноцветной толпой, усаживались за длинные столы. Две женщины бегом носили на подносах жареных кур, гусей, отварную баранину,  шашлыки. Пирамидами укладывали на столах помидоры, огурцы. перцы,  укропы с кинзой,  лук с петрушкой. И выпивки, конечно, в разных флаконах было богато на столе. Все это быстро выпивалось и съедалось с аппетитом на радость гостеприимной хозяйки. А потом песни хором под аккордеон и бубен, эхо от которых разносилось по всему хутору.

Генерал с Карасиком  во время застолья сидели под орехом, наблюдая горячие пляски и шумные перебранки гостей. Тут случались и потасовки с разорванными рубахами, разбитыми губами и фонарями под глазами.

Вечером, уже по темному, родичи прощались с хозяйкой и беспорядочно грузились в две «Газели». Татьяна Карповна тайком совала племянницам понемножку денег и благодарила, что проведали.

Изредка заходили Фрося с Серафимом. Ладные, сытые, веселые и очень похожие друг на друга.  Они недолго сидели за столом. Выпивали с хозяевами вишневой наливки, которую делала Татьяна Карповна, обменивались новостями и торопились домой, где их ждали четверо ребят школьного возраста. Фрося, то есть, Ефросинья Павловна, бизнесмен и депутат районного собрания, очень занятой человек. Вокруг нее всегда люди, разговаривает на ходу и решает, как блины печет: «Это можно». «Это только через администрацию».  «Это нельзя».

В собственности у Ефросиньи двухэтажная гостиница с рестораном прямо на берегу Дона и вырытой бухты. Берег и бухта выложены бетонными плитами, а весь участок вокруг засеян газонной травой и обсажен ивами, елями и березками. Вдоль утрамбованных мелким щебнем дорожек чугунные фонари и скамейки. Гости гуляют здесь по вечерам и любуются огнистыми закатами над широким устьем Дона, изрезанным нерестовыми каналами.

Гостиница в тридцати километрах от города, и от гостей нет отбоя круглый год. На этажах всегда веселье, музыка, женский визг, хохот. Заселять по брони становится все труднее, много жалоб и недовольства из-за нехватки  мест. Серафим, назначенный Ефросиньей директором и завхозом одновременно, с трудом справляется с кипучим объектом. И просит жену оставить его  только завхозом, а директора подыскать из специалистов с опытом, и только женщину. «Ни один мужик не выдержит в этом вертепе»!

Хозяйка без сочувствия невидящим взглядом смотрит на  Серафима.

– Я уже заказала проект и смету для нового корпуса. Начнем строительство, и сразу назначим  директора. Ты прав, у меня есть на примете женщина с хваткой.

Домашнее хозяйство Ефросиньи Павловны  расширилось за счет прикупленных у соседей двух участков. Дом из итальянского кирпича напоминал замок с круглыми башнями по углам, крытой аркой с гербом и тяжелыми коваными дверями с вензелями Ф и С.  Вдоль кирпичного забора – гостевой флигель, кухня, сараи, гараж и подсобки. Все строения из одного материала, гармонично, со вкусом. И в самом дальнем углу старый знакомый, голубая бытовка, вагончик, отданный под игры четырем братьям школярам.

Как быстро летит время, и меняются декорации! Ефросинья Павловна уже не берет в руки гитару и не поет. На плечах гирями висит гостиничное-ресторанный бизнес, сравнимый разве что с подпольным казино или ночным клубом. Заработать полдела, трудно обойти разорительные налоги. Тут или пан, или пропал. Приходится ловчить, депутатским мандатом прикрываться.  И всё срочно, и всё бегом. Уже гнуться стала, уставать. По ночам едва сил хватает добрести до кровати.

Но  Ефросинья не нуждается в жалости. У нее по-прежнему от улыбки прыгают ямочки на щеках. В глазах веселый и упрямый огонёк. Она сильнее и выносливее других в своем окружении. В невидимых и жестоких ристалищах конкурентов  удача редко изменяет ей.

Правда, в последнее время Ефросинья всё чаще глядит в зеркало, запершись в своей комнате. В гладко зачесанных волосах искрит седина, заметно припухли и оплыли, как свечи глаза. Вокруг губ обозначились чужие скорбные складочки. Боже, как незаметно подкрадывается старость!  С фотографии на стене на Ефросинью удивленно смотрит девушка в розовой шляпке с голубыми лентами. Ефросинья берет в руки овальную рамочку и целует фотографию. С острой болью чувствует, что уже никогда, никогда не испытает того запаха счастья, которое когда-то излучала удивленная Фрося…. Впервые за много лет уставшая женщина не сдерживаясь, плачет, тяжело, по-бабьи, захлебываясь, охватив голову руками.

Грустно видеть, читатель, как меняются и стареют близкие тебе люди.

Хутор Рогожкино
Ростовская область.
Январь, 2024 г.

Вверх

Комментариев: