Дмитрий ЖУКОВ (г. Курчатов Курской обл.)

ПОСЛЕДНИЙ ПАР

Рассказ

 

Сто лет не был в городской бане!

С сумкой наперевес и дубовыми вениками под мышкой - вверх по треснувшим ступенькам, рву дверь, сую в окошечко кассы двести рублей. Кажется, и мне должны радоваться, что я наконец-то посетил баню. Однако кассирша хмурится.

- Нас закрывают…

И тычет пальцем. На окошечке прилеплена бумажка: «Баня работает до 22 декабря». Сегодня и есть двадцать второе! Почему решили закрыть именно двадцать второго? Не по-людски как-то.

Залетаю в предбанник. Думал, услышу траурный гимн. Последний день ведь банимся. Ничего подобного. Сияют надраенные мочалками лица. Наша команда в сборе, меня только не хватает.

- Опаздываешь, - сходу мне выговор кум Александр. Мы с ним неразлей вода: и на рыбалке, и в бане, разумеется. А потом – пивка в охотку, да и водочки-то.

На часах семь вечера, до девяти время есть. Все отставь, а в баню приди вовремя. Чтобы было три часа законных… Александр правило соблюдает, но я не аккуратист. Две недели пропустил, да и опоздал. Но главное – на последний пар попасть, ведь последний пар самый лучший. Можно опоздать, все пропустить, но взять последний пар обязан. Иначе баня – не баня. Многие об этом не подозревают. Моются чинно-благородно, и с чувством исполненного долга удаляются. Они сходили в баню? Ха! Да они к ней и не приблизились. Кто на последний пар не попал, тот баню не видал!

К этой минуте готовишься как к святому. Еще только внес в предбанник свое бренное тело, а душу уже обволакивает сладостный туман, ты плывешь в нем и все вокруг такое милое и доброе, что нету сил. За стеной жизненные валы треплют утлые судьбы, возносят человека до небес и с такой же силой низвергают в пучину. Человек, как комар, пищит, а волны накатывают и грохочут, и никто тебя не видит и не слышит.

Тут – другое дело. Ты вошел в тихую гавань, бросил якорь и плещешься в бухте радости, отмываешься от жизненных невзгод и бурь, чистишься чайком и задушевным разговором. Ни начальника над тобой, ни жены, ни докучливых родственников. Ни табелей, ни рангов и званий, - все равны, как в первозданном раю.

- Надо Витьку бить.

Мне суют распаренные веники. Я охалаживаю их в тазике, захожу в парилку. Обволакивает радостным  жаром. Сто градусов, нормальный ход. 

На полках плавятся мужики, их красные горбатые спины усыпаны бисеринками пота. Постанывают, покряхтывают, поохивают, радуясь доброму парку.

Витька на полати, как на разделочной доске. Он выдержал двоих, я третий. Витька бывший моряк, бригадирствует на заводе. Пятерых ребятишек состругал, всех обеспечивает. Домик есть в деревне, машина новая «Волга» с импортной начинкой. Не суетится, на губах всегда улыбочка. Спина его с добрым сальцом, широченная, раздольная. Это нас с Мишкой Миллионером бить легко, а этого – попробуй.

- По мордасам?

Я ему холоднячком по распаренным мордасам, чтобы дышалось, Витька заурчал радостнее. Как поезд набирает ход – легкие постукивания на стыках, потом громче и сильнее – и вот уже зачастили,  застучали колеса… Так и я отбиваю веником… Не сразу обучился, не сразу поймал такт. 

Получай, товарищ! За все хорошее! Тра-та-та… Пяточки подними-ка. Мы их насквозь пропарим.  Теперь по ляжкам и выше, по спинке, по рукам, по загривку. Нигде не пропустил?

Пот льет с меня в три  ручья, я начинаю задыхаться. Руки устали, а бугаю Витьке хоть бы хны. Вскраснел только весь. Что-то венички высохли, листья ошметками полетели. Витька засопел, закрутился на полке. Последний хлесткий удар по поясничке. Кряхтит кабаняка. Он еще будет обливаться холодной водой, отдуваться, потом опять на полку, чтоб его побили.

Пошатываясь, выплываю из парилки, глотаю свежий воздух, прихожу в себя. Окатываюсь ледяной водой. Все внутри обрывается, сердце улетает и сам, кажется, улетаю…

В предбаннике, просторном помещении с широкими окнами и кафельным полом, потягивает холодком. Плюхаемся  на  скамейки, достаем термосы с чаем, другом настоящего парильщика. Чаек не простой, а на травках, что дух поднимают. Чабрец, липовый цвет, брусника...

- Лет сорок, - пыхтит Витька, весь в розовых разводах. - Сколько лет заводу, столько и бане.

Наш городок строился с нуля, и баню возвели из первых. Неужели отжила ты свой век? Вид, конечно, у тебя неприглядный. Плесень по углам, потолки черные, как в тюрьме. Половина кранов скручена, ручки в помывочных тазах вырваны с мясом. Начальству городская баня глаза промозолила. И неприглядностью, и убыточностью. Да и место хорошее в городской застройке, частный капитал виды имеет…

- Будь жив Уваров – баню бы не закрыли, - уверен Володька.

Он отпустил седую бороду, ни дать, ни взять - Хемингуэй. По обе стороны от него повизгивают и поскуливают крепыши-внучата. Только они распробовали пар, и - на тебе!

Бывший директор завода Уваров хаживал в баньку с удовольствием. Любил Валерий Иванович окунуться в народ, в самую гущу. Сам он был из гущи, из работящей среды, что и вытолкнула его в лидеры. Тяжкая это ноша. Все от тебя чего-то хотят, просят, хитрят, выгадывают. И в бане не удавалось скрыться. Он в парилку – а за ним целый шлейф прихлебал: Валерий Иванович, спинку потереть? Валерий Иванович, а я вот с веничком… Люди не понимают, что ближе не тот, кто к телу, а  тот, кто к делу. Но кружатся, как мухи.

Уваров ни на кого не обращает внимания, в парилке выбирает мужичка побить веником. Шестерки растеряны.

- Побить? – теряется Васька Пыхтин, шоферюга  с завода. – Вас?               

Оглянулся по сторонам. Васька-то и в приемной никогда не был, дальше гаража да своего старенького КАМАЗа носа не совал. А тут сам директор! Съежился Васька, попятился, но подумал и покорился. Пригладил мокрые волосы. Кхекнул, взял веники, осторожненько стал охаживать округлую директорскую спину.

- Как бабу гладишь… Бей давай!

Васька зашуровал вениками, как разбойник. Отчего не врезать, коль просят? Директор, не директор, - в бане лампасов не видно.  Охаживает директорскую спину, прошелся по крутым буграм директорского места. Закусив ус, от души врезал директору по этому самому. Пока веники не отняли, влупил еще. А потом и еще влупил.  Шестерки всполошились:

- Ты что!

- Меня сам Валерий Иванович  попросил, - отпихнул их Васька.

И заключительным аккордом – по пояснице со всей дури.

- Во! Это по-нашенски! – крякнул Уваров и, отдуваясь, сполз с лавки. - Ублажил… Хорошо пролупил. Спасибо тебе, брат.

И пошел ополоснуться. Тут шестерки на спинку холоднячок льют, улыбочками гладят, заискивают: «Еще?». Уваров, крепкотелый, круглолицый окатыш курской породы, румянится радостью,  фыркает.

А Васька потом в пивнушке друзьям бахвалился, как он самому директору врезал по самое не могу. Даже благодарность за это получил. На всю жизнь радость!

Отошли времена, когда начальники не гнушались городской баней. Своих шикарных бань понастроили. В коттеджах бассейны с хладной водицей, столы бильярдные,  выпивка любая и закусь. И венички заготовленные, все-все есть. Слуги верные в баньке и дух нагонят, и на столах всё расставят, что нужно. Нужные люди на мерседесах прикатят,  без лишних ушей все нужное обсудят.

А городская банька… Курится еще ее дух. Контингент, правда, уже не тот. А, может, и наоборот. Вон Мишка – сухой, черный, как черт, с небритой щетиной, темнея провалом выпавшего зуба, скалится в улыбке. В свое время Мишка оказался умнее других, обменял ваучеры на газпромовские акции. И забыл про них. А за двадцать лет акции взлетели в цене, Мишка гордо бил себя в грудь: я – миллионер. Но на дурняк не проживешь. В кризис лопнули дутые газпромовские акции, а вместе и Мишкины миллионы. Но так и остался для всех Миллионером. Хотя даже выпавший зуб отремонтировать не за что. На велосипеде (на автобусе дороговато будет) из деревни Бурноломня за двадцать верст прикатил. Столько лет в баню ездил, последнюю копейку отдаст.

Ходит народ в городскую, ходит. Отпариться от дум и забот, набраться сил, ума-разума.

- Я вчера две звезды героя получил! – расплескивая из чашки чай, рубит воздух ладонью немолодой товарищ, каких лет – не поймешь. Мощный, взгляд наглый – такие женщинам нравятся. Оказывается, он и про женщин: - Утром с одной расстался – хороша бабенка. Что вытворяла, все соки вынула…А другую мадам вечером зацепил. Лет сорок, но аппетитная…

Мужики рты и разинули. Дважды герой! Брешет, или взаправду...

-…Что-то наш Путин размахался: и Крым, и Донбасс, и Сирия. Что там забыли? Зря это, зря… Широко шагать – штаны порвешь…

Голос в другом углу взвивается как костер.  Все вокруг начнет полыхать синим пламенем.

- А что, пусть америкосы что хотят, то и делают? – басит Лохматый, спец по массажному делу. Лохматым его прозвали за густую шерсть, покрывающую тугую спину и широкую грудь. - Везде позалазили. - От горячего возмущения шерсть встает, как на диком звере. - В Ираке дел натворили, в Ливии. Будем сидеть и смотреть, - нам вязы-то и скрутят. 

В центре внимания - коротко стриженый здоровяк с крепкой холкой, нерасслабляющимся  взглядом, руки состоят из бугров мышц.

- Сейчас не то… Ты дал в долг, тебе не возвращают, ты наехал, он же тебя в милицию и сдает…

Уважительно слушают местного авторитета, кивают головами. Кто-то вспомнил историю, подтверждающую нелегкую судьбу рассказчика, она вспыхнула, ушла в кривотолки. И вновь вниманием завладевает качок, и толстый его палец, похожий на обрубок, указующе плавает в воздухе.

- Раньше по понятиям было… Разбирались, как положено, честь по чести… Плесни-ка чайку, - обращается он к своему соседу, укутанному в простыню, как в римскую тогу, местному мелкому чиновнику. Чиновника наперебой приглашают в частные бани, в элит-клубы, но он продолжает ходить в черную, чумазую городскую баню. Говорит, - я, мол, в неволе не размножаюсь…

- Пожалуйста! – великодушно наливает чиновник чай авторитету.

От дымящейся струи загулял дух настоянных трав - словно сенокосом пахнуло.

- Спасибо, дорогой, дай Бог тебе здоровьица…

В проходах между скамьями, задевая голые ноги, шмурыгают швабрами безликие уборщицы. Некоторые потянулись на выход. Нет, не истинные это парильщики. Настоящие парильщики ждут главного, последнего пара. Последний пар – как последняя музыка. Какая песня запоминается? Правильно, последняя. Идешь домой из ресторана, а музыка в голове та, последняя, крутится. Так и последний пар. Ты словно напоен им, летишь из бани, и хочется на весь мир кричать: «Хорошо-о!».

Вот прошелестело: «Отрубили!», вроде как - «окружили», «сдавайтесь». Это нехорошие люди печку выключили.  Жар будет угасать, прятаться в железной трубе. Но это нормальный пар убудет. Вместе с ним и нормальные люди убывают, сдаются. Бочком-бочком к шкафчикам, да по домам.

А есть ненормальные, поэты пара. Они не сдаются. Витька, Володька, Мишка, кум Александр, Лохматый, Чиновник, Авторитет. Когда парная расчистилась – они истинные в ней хозяева.

И вот уже поползло по бане: - На поддачу! - Как в гоголевском ужастике звучит «позовите Вия!», так и здесь ждут его, истинного поддавальщика:  - Лохматый! Где Лохматый?

А он в густой шерсти, страшнее Вия, не спеша берет длинный черпак, тазик с водой, приправу для запаха. Вперевалочку подходит к печке, мостится к ее разинутой пасти. Не спеша набирает черпачок воды, и тихонько - плесь вовнутрь, на остывающие тэны-жабры. Зашкворчит, зашипит там, глядь – и притихшая было печка вскинулась, задышала.

- Пошло! Пошло! – возрадовались братья по бане.

Тут же, боясь опоздать, не упустить последнего грамма пара, взметнулись веники, зашумел лес, полетели во все стороны листочки. Лупит каждый себя со всей силы, корчится в огненных муках, только довольный стон стоит.

- А-а-а… О-о-о…

А Лохматый, вдоволь постегавшись, вновь подступает к жерлу:

- Еще вам?

- Еще-о-о!

Вот поддает он водицы, и печка вновь пышет волнами обжигающего пара. Все лупят себя что есть мочи, будто все грехи норовят вышибить. До одури, до изнеможения. Потом опрометью – под ледяную струю. И, не мешкая, - снова наверх, поближе к раскаленной печке. Подставляешь к ней спину, и сотни, тысячи мелких иголок вонзаются, остро покалывают кожу, жгут невидимыми жалами. Это и есть момент истины - самый кайф, никакого рая не надо…

…Народ сидит, допивает чаек, а у каждого щелкает: «последний»…

Все ведь в последний раз: и эти облезлые стены, и расписанные черной сыростью потолки, и незакрывающиеся одёжные шкафчики. Расшагаканная, проломленная дверь в банное отделение, которую по-хозяйски открывают ногой. Время безжалостно крутит стрелки. Вот за восемь перевалило, скоро кто-то погибельно закричит:

- Отключи-или!…

А пока тишина. Наверное, банные тетки специально не отключают, чтобы нам напоследок  наговориться, насмотреться друг на друга. На улице наверняка встретимся, городок-то небольшой, переплюнуть можно. Но вот в бане больше не соберемся. Кто в элит-клуб запишется, кто в Курск в баню рванет, кто на даче баньку-крохотульку соорудит. Но всё это не то...

Минутная стрелка бежит, нас подгоняет. Я всматриваюсь в лица. Многих даже не знаю по имени. Завтра столкнись – могу и не узнать. А тут открыты друг другу. Многого не будет. Витьку-кабаняку уже не похлещу, не разгуляюсь на его спине, Лохматому не крикну: «Поддай!», Мишка-Миллионер станет невыездным из своей Бурноломни. Авторитет не поделится секретами преступной жизни. Герой не расскажет о новых подвигах. С куманьком Александром не попьем после бани пивка с водочкой-то.

 Стоп, а где старик? Тот, что сидел в сторонке, всегда сидел?

- А что, старика нет?

Мужики удивленно крутят головами, под лавку заглядывают. Вроде как должен быть старик. Нет старика.

Обдуваемые временем пирамиды стоят до поры непоколебимо, и так каменным изваянием сидел на своем месте старик. Это место никто не занимал. Старик был атрибутом городской бани и, казалось, не парился никогда, просто сидел желтым скелетом, выпаренным годами. Сморщенная  кожа едва прикрывала выпирающие кости, казалось, ткни, и он осыплется, превратится в труху, как та пирамида. Сидел на расстеленной по скамье простынке, безмолвно глядя в одну точку и словно источал время. Оно вытекало из его глаз, минута за минутами.

Знавали мы одного почтенного человека, что плакал горючими слезами от неминуемого расставания с жизнью; заливался, так не хотелось уходить. Кругом жизнь кипит, а ему – уходить, нечестно как-то даже. Так ему казалось. Свое время прожил всласть, руководил, пил и ел от души. Любил верховодить в шумных компаниях, любил, чтобы к нему прислушивались, ни в чем не перечили. А тут перечат, - а он ничего поделать не может. Потому и заливался.

Этот не заливался. Высохший, как камень, и внутри - кремень. Мы привыкли к нему, а он к нам. Обычно в его возрасте если и выходят из дома, то не дальше порога. А его тянуло к нам в баню. В дождь, снег, гололед. Как он добирался на окраину, не рассыпаясь по дороге? Может, ветром носило.

И вот его нет…

 

Хмурые уборщицы вошли, загрохотали скамейками. Противно хлопают металлическими дверцами пустых шкафчиков.  Шумно мусолят швабрами пол.

- Нас сократят?

- Кажись…

- А ты работу нашла?

- Ха, работу…

И мы меж собой:

- Пивка после баньки?

- Под водочку-то?

- Сегодня можно по сто грамм.

- Где по сто, там и по двести…

Володька-«Хемингуэй» мусолит внучонка, пытаясь застегнуть ему пуговицу на рубашке. Мальчонка вертится, пуговица не даётся, «Хемингуэй» трясет бородой:

- Не вертись…

- Деда, а чипсы?

- Дома  будут тебе чипсы.

- И сок?

- И сок. Сколько хочешь будет соку.

- А мы еще в баню придем?

- Придем, придем…  Да не вертись ты, кому говорю!

Дмитрий Митрофанович Жуков родился в 1958 году в городе Суджа Курской области.
Закончил  Харьковский  техникум  молочной  промышленности, выучился на техника-механика. Но больше привлекало творчество, потому и пошел в газету.
После переезда в  город  Курчатов Курской области работал  заведующим отделом  сельского  хозяйства,   заместителем  редактора  Курчатовской районной  газеты. Заочно  окончил  Воронежский  государственный  университет   по  специальности  «журналистика». Долгое работал в районных газетах. Член Союза журналистов России.
Выпустил книги стихов, публицистики, три книги прозы. В 2017 году выпустил сборник рассказов "Курчатов - Барселона".
В 2014 году был признан «Литератором года». Лауреат литературной премии имени Пимена Карпова.
С 2015 года - член Союза писателей России.
Сейчас занимается предпринимательством. Живёт в городе Курчатове Курской области.

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную