29.02.12 г.

МЯГКИЙ, КАК СВИНЕЦ
(Продолжение)
Начало

Сижу, думаю…

В какой-то век произошла периеориентация русского мужика с личного скарба на империю. Это была либо решающая ошибка, либо призвание на особую роль. Как ошибка - до сих пор не исправлена и не отменена. Но если роль… Кто б ни находился на власти – власть получала доверие, когда работала на империю. Нужно либо отменить империю, либо русского мужика.

Смесь мордвы, укро- и угро-финнов, тюрков и монгол, но почему-то общий язык на всей территории установился не укро-финский, не тюркский, не мордовский и не чувашский – а русский. Со включением в него слов и понятий из укро- угро-финских, тюркских, мордовских и чувашских наречий. Что-то, должно быть, осталось от чуди белоглазой, от обитателей града Китежа, даже от исчезнувших по непонятной причине обров. Мы какая-то «нечистая» раса потомков Иафета, исшедшая с островов, потому что «тесно стало», и заполнившая безмерные пространства меж трёх океанов, и напитавшая свой язык всем разнообразием языков и наречий. Чего не сделал древний укр, чудом не сгинувший меж чехом и ляхом, законсервировавший свой попорченный диалект где-то на Галичине.

Широка страна моя родная! Страну свою, Россию, Родину, империю, потом Союз республик и Федерацию до сих пор мы ощущаем, как живое существо. Безответно с ней разговариваем, поём ей песни и возносим хвалы. Удивительно – и нынешняя молодёжь, притравленная перестроечным пессимизмом и расхоложенная демократическим равнодушием к святыням – так же чувствует её неподвластность прихотям истории, её очарование! Она больше всех нас, в ней заключён смысл, который каждый стремится постичь и истолковать на свой лад. И когда от неё по причинам, вызванных временным и случайным, отрываются куски, нам всем почему-то становится больно, а потом делается и пусто, будто оторвалось от собственного тела. Потому что она не совокупность некогда разрозненных земель, княжеств и отдалённых уделов, а нечто цельное, целое, как организм, исходящий из самостоятельного бытия. Хотя, конечно же, она не просто была нам дана, а освоена, частями покорена, в её основание и бытие вложен труд, пот и кровь многих поколений. Эта громада больше нас всех, но она никого не давит, всем в ней находится место и всех она манит с четырёх сторон света: одних, соблазнённых якобы её доступностью – чтобы сложить в неё кости, других – чтобы восхититься и прижиться к ней. У славян какое-то особое отношение к Родине и простору, мы пытаемся эти понятия сделать близкими и тёплыми.

Кто напоминает о том, что все империи прошлого распались и предрекает то же и России, не видят, что Россия уже распадалась дважды: как византийская Империя, и как интернациональный Вавилон. И снова, как капельки ртути, скатывается воедино, осуществляясь на новых правилах и основаниях. То ли как дитяти «первоначального водворения», по выражению Ивана Гончарова, в православную монархию, то ли в центр интернациональной субъектности, то ли «партнёра» в постсоветском торгово-таможенном союзе… Но она не Византия, не Османская, не Британская империи, не НАТО – что-то иное... Расплывчатое, смутное, ненадёжное, какое вдруг снова всем надобится, как дойдёт до распадения и разбега.

Василий Розанов сказал о русских: "Раса, последнею выступившая на историческое поприще... Дух сострадания и терпимости, которому нет конца, и одновременно отвращение ко всему хаотичному и сумрачному". Древний хаос нуждался в системности, побуждался к единению на общих, понятных всем началах, но немногие народы были наделены миссией объединяющей. Греки, римляне, германцы… Везде идея унификации, мысль организующая. Русские?

У русских-де идей нет и не может быть: якуты, башкиры и ханты-манси обидятся. Что ханты-манси, башкиры и якуты сидят и возражают – это называется отсутствием идеи! А если бы их всех не было? Или в своих улусах они не созрели бы до представительских полномочий, а некоторые - так и до правительств и собственных конституций – как это возможно в стране, где не было идей?

Турки-месхи, изгнанные из Грузии, или цыгане, выжимаемые из Европы? Зная, что их «нельзя пускать повсюду» (Достоевский), у нас их впустят, долго будут бороться с их недостатками и пытаться приручить. Вплоть до того, чтобы осадить где-нибудь в собственной Ромалэ-республике – земля найдётся.

…Россия – воплощённое зло. Если она исчезнет с карты мира, всем станет только лучше. Имперский интернационализм её губит. Отдать Латвию латышам, Украину – галичанам, Курилы и Сахалин – японцам, Ханты-Мансийский автономный округ – ханты и манси. Якутию - якутам, Кавказ – кавказцам... И до бесконечности. Они потом напишут учебники, как страдали от оккупации русских. Русские, кто захотел бы съехать из этих ранее присоединённых по разным причинам окраин, придётся сбиться во Владимирско-Псковский и Урало-Сибирский округа, чтобы, значит, всем было бы хорошо. Исчезнет искус наводить порядок у соседей, и те заживут дружно и счастливо. Прекратятся набеги абреков с бесплодных гор на мирные равнины, луговые и лесные пермяки со слезами на глазах забудут распри и объединятся на паритетных основаниях, замирятся навек разноплеменные юрчики и вовчики, немирные чукчи додавят соседей и принудят коряков и эвенов вновь платить им ясак, кабардинцы завоюют с балкарцами, дагестанцы и аварцы с черкесами и адыгами и все вместе - со Всевеликим казачьим войском. Потом придёт Белый царь и опять начнёт всех мирить и награждать, если хорошо себя будут вести, и пороть – если плохо…

Тьфу, что-то не то пишу. Откуда подозрение, что все опять раздружатся и войдут в новый виток переделов и войн? В таких цивилизованных государствах, как кавказский имамат, Великая Хазария, Аркаим, поволжская Булгария? Увы, когда разжимаются объятия, в жилах начинает гудеть тяжкая древняя кровь и глаза застилает пелена ненависти - как бывает часто, и как случилось совсем вчера. И как в начавшейся снова замятне отсиделся бы Владимиро-Псковский округ? Урало-Сибирский бастион?

Ведь при утилизации Российской Федерации никого не устроит распад по нынешним хлипким, условным, административно-национальным границам. Веками мы жили с этой миной в душе и каждый раз находили особое решение. Да и страна склеивалась преимущественно по принципам родообщинным, которые неведомы странам заграничным, образующимся вольными или не вольными союзами племён. Вспоминается случай из гончаровского «Фрегата «Паллада»», когда автор недоумевает на обратном пути из Сибири в Петербург: вёз от станции до станции ямщик Егор Петрович Бушков, который с четырьмя лошадьми нанимался к якуту. Дети его говорят по-якутски, живут с якутами в одной юрте. «…Отчего Егор Петрович Бушков живет на Ичугей-Муранской станции, отчего нанимается у якута и живет с ним в юрте — это его тайны, к которым я ключа не нашёл», - меланхолически заключает автор. А и не тайна: таких Бушковых много было и есть. Русские скрещиваются…

Любопытно посмотреть глазами Ивана Гончарова на то, как собиралась Россия…

«Свет мал, а Россия велика», — говорит один из моих спутников, пришедший также кругом света в Сибирь. Правда. Между тем приезжайте из России в Берлин, вас сейчас произведут в путешественники; а здесь изъездите пространство втрое больше Европы, и вы все-таки будете только проезжий. В России нет путешественников, все проезжие, несмотря на то, что теперь именно это стало наоборот. Разве по железным дорогам путешествуют? Они выдуманы затем, чтоб «проезжать» пространства, не замечая их».

Но этот «проезжий» – необычный. У него острый взгляд, добротная рассудительность и он замечает и поведывает то, что нам и до сих пор пригодится. Гончаровское письмо лишено литературных изысков и описаний психологических бездн: проза честная, искренняя, точная, «свидетельская», - как на суде. В неё погружаешься, чтобы испытать забытое чувство уверенности в бытии и – да простят меня собратья-литераторы – в этом свидетельстве воссоздающая облик действительности в такой полноте, которая бывает недоступна и нарочитому «художеству», когда перестают быть видны отбелённые авторской искренностью «кости» сюжета.

«Кто тут живёт? Что за народ? Народов много, а жить некому», - замечает он, окунувшись в ледяные пустыни Сибири. Вот так: в одном месте на Руси «тесно стало», а здесь - «жить некому».

«…Были и есть люди, которые подходили близко к полюсам, обошли берега Ледовитого моря и Север­ ной Америки, проникали в безлюдные места, питаясь иногда бульоном из голенища своих сапог, дрались с зверями, с стихиями — всё это герои, которых имена мы знаем наизусть и будет знать потомство, печатаем книги о них, рисуем с них портреты и делаем бюсты. Один определил склонение магнит­ной стрелки, тот ходил отыскивал ближайший путь в другое полушарие, а иные, не найдя ничего, просто замёрзли. Но все они ходили за славой. А кто знает имена многих и многих титулярных и надворных советников, коллежских асессоров, поручиков и майоров, которые каждый год ездят в непроходимые пустыни к берегам Ледовитого моря, спят при 40° мороза на снегу — все это по казённой надобности? Портретов их нет, книг о них не пишется, даже в формуляре их сказано будет глухо: «исполняли разные поручения начальства». «Несмотря, однакож, на продолжительность зимы, на лютость стужи, как всё шевелится здесь, в краю! Я теперь живой, заезжий свидетель того химически-исторического процесса, в котором пустыни превращаются в жилые места, дикари возводятся в чин человека, религия и цивилизация борются с дикостью и вызывают к жизни спящие силы. Изменяется вид и форма самой почвы, смягчается стужа, из земли извле­ кается теплота и растительность — словом, творится то же, что творится, по словам Гумбольдта, с материками и остро­ вами посредством тайных сил природы. Кто же, спросят, этот титан, который ворочает и сушей и водой? Кто меняет почву и климат? Титанов много, целый легион: и все тут замешаны, в этой лаборатории: дворяне, духовные, купцы, поселяне — все призваны к труду и работают неутомимо. И когда совсем готовый, населенный и просвещённый край, некогда тёмный, неизвестный, предстанет перед изумлённым человечеством, требуя себе имени и прав, пусть тогда допрашивается исто­ рия о тех, кто воздвиг это здание, и также не допытается, как не допыталась, кто поставил пирамиды в пустыне. Сама же история добавит только, что это те люди, которые в одном углу мира подали голос к уничтожению торговли чёрными, а в другом учили алеутов и курильцев жить и молиться, и вот они же создали, выдумали Сибирь, населили и просветили её, и теперь хотят возвратить Творцу плод от брошенного Им зерна. А создать Сибирь не так легко, как создать что-нибудь под благословенным небом...» «Все год от году улучшается; расставлены вер­ сты, назначено строить станционные дома. И теперь, посмотрите, какие горы срыты, какие непроходимые болота сделаны проходимыми! Сколько трудов, терпения, внимания — на та­ ких пространствах, куда никто почти не ездит, где никто почти не живет!»…

Прошу извинения за столь длинные цитаты из «сухопутной» части очерковой книги «Фрегат «Паллада»», но это - документ, снаряжённый подробными авторскими заключениями, и его можно использовать, как доказательство в самом жарком споре. Он избавляет меня от необходимости изыскивать аргументы в защиту того, как именно и по преимуществу сплавлялся русский витраж. Кажется, - зачем нужно было стремиться на край света, чтобы его обжить и заселить? А ведь валилось в руки, ждало заботы и попечения. И ходили не только «легионы титанов», а и русские миссионеры Стефан Пермской и Иннокентий Аляскинский, которые несли Евангелие диким племенам на их языке, и которые были причислены к лику святых. Была с ними послана одушевляющая мысль о Царствии Божием, о котором узнали русские, и о котором не было известно на Аляске и в Сибири. Важно это было тем, кто обретёт веру, остальному пустому миру она ведь не нужна.…

Это наш рок или задание – Простор? Его невозможно объять, как остаток Творения, а нам отдана его бо́льшая земная часть. Зачем, Господи? Мы не искали её, а хотели лишь Простора! И этот витраж, который мы сковали свинцовой рамой, как жалкое человечье подобие Твоего Творения, и которое рассыплется от малого колебания свинцовой воли, - зачем оно нам теперь?

Но не как мы, а как Ты хочеши. Приручил – отвечай…

Сижу, думаю.

Кто грезит о новых переделах, или мечтает об отдельной русской республике, не дружит с головой. И как назвать человека, который забыл, что под всем, что мы теперь называем Российской Федерацией, кровь протекла? Понимает ли он, что Империя, Союз или Федерация – как бы оно дальше ни называлось – способ самосохранения русских?

…Что тебе до России? Когда-нибудь мир кончится, кончится и Россия.

Будет до последних времен! Отболеет и отвалится одна шкура, на её месте нарастает новая, молодая. Или даже, как у высохших деревьев: корни перестанут качать влагу в ствол, но одержат дерево, как анкеры.

Мира не будет, а Россия останется. Повиснет и замрёт в пустом пространстве витраж в свинцовой раме...

(Окончание будет)

* * * 

Оглянулся – а год прошёл. И не нужно гадать и скулить, куда он делся…

…Затопил печку, пошёл за водой к колонке, как на дороге показался Витя Гамаза. Не поздоровавшись, он с негодованием выказал категорическое неприятие того, что я нём написал. «Да что такое?» «Написал, что я в армии не служил? А я служил! Шофёром при Генеральном штабе».

Я догадался, что кто-то из деревенских наткнулся в инете на мои Дневники – пошли слухи и начнётся критика. Ходи теперь и оглядывайся.

Но с другой стороны, нужно радоваться, что рассказы мои о деревне и её жителях находят отзвук в умах и сердцах односельчан. Что до критики – она средство усовершения и её не нужно страшиться. Особенно, когда дело касается важных деталей: ошибиться немудрено, а события пятидесятилетней давности, о которых пишу, уже затягиваются в памяти тьмою забвения. Потому извинился перед Витей и обещал исправить ошибку, столь горькую для земляка: ведь не служить в армии для тогдашнего сельчанина мужского пола было позором.

Итак: Виктор Чуваков служил в Советской Армии. Водителем при Генеральном штабе!