* * *
На той оставленной высотке -  
войны кровавое лицо;
горело все: трава, обмотки,
шинели, небо, воздух - всё.
И дым ходил меридианом,
горел восточный горизонт.
На миг короткий, Богом данный,
замолк  весь Сталинградский фронт.

АТАКА
Атаку чувствуешь скелетом.
Скелет - и холодок в груди,
вот  две солдатские приметы,
да  онемение руки,
раз двадцать стиснувшей гранату,
расковырявшей старый шрам.
И с тяжким чувством у солдата
душа с ознобом пополам
в закаменевшем напряженьи,
колючим снегом взметена,
когда за криком исступленья
штыком покрестится она

***
Отходим с короткого боя,
околицей меряя шаг.
Минуем сгоревшее поле,
нас скрывший минуем овраг.
Проходим речушкой холодной,
она, опустив рукава,
водою кипит отчуждённо,
слегка отступив в берегах.
И злость её нашей подобна -   
ведь есть обусловленный срок.
И чавкает мина утробно,
и падает неба кусок

***
Согнуло души так, что лопнул воздух,
сорвавшийся с небесной высоты.
Коксующийся жаром, тёмный посвист,
и духота, громада духоты.
Тротиловая гарь забьёт траншею,
и в ней же - с чёрным солнцем - чёрный жар
песком горючим сеется по шее.
Дыханье рвёт пороховой угар.

***
Воспоминаний битое стекло
вдруг хрустнет под ногою зло и цепко,
и словно град вдруг разобьёт окно -
ударит гром трескучей длинной цепью.
И, как тогда, вдруг минный камнепад
накроет роту высверленной болью,
траншея всхрипнет глухо, невпопад,
и с мёрзлым криком выплеснется кровью.

***
А  солнце как будто паяльною лампой
водило по спинам убитых солдат.
Колодец суставом скрипел, а у бани,
у взорванной бани блестел циферблат
наручных часов, отражающий небо
и прозелень ржавых змеистых траншей.
И чёрные хлопья сгоревшего хлеба
несли суховеи в пожарище дней.

***
Минут пятнадцать - вот и всё затишье,
покуда немцы схлынули назад.
И можно отдышаться, но не слишком,
и можно оглянуться на закат.
И вновь атака ухнет, с «фердинандом»,
вот мразь же - не достать его никак.
Песок хрустит в пустой консервной банке,
пустой кисет измаялся в руках.
Пусть и пустой, зато он - знак солдатский,
он - приложенье к тяжкому  труду
в огне нечеловечьем, жутком, адском…
Эх, пару бы затяжек,
                                    хоть одну…
Минут пятнадцать-вот и всё затишье,
покуда немцы схлынули назад.
И можно отдышаться, но не слишком,
и можно покреститься невпопад.

***
Зима, как смерть. Мороз сильнее.
Лютее чёрная пурга.
И сажа заново чернеет,
и дышит жизнь едва-едва.
И скудным дымом злой затяжки
отмечен здесь короткий вздох.
Чад от воронки густ и тяжек,
как наш простой солдатский Бог.
Солдатский бред в плену метельном
в коротком шатком забытье
плывёт в сознании отдельно - 
в кровопролитной тишине.
Вот слева, рядом снижен посвист,
разрыв, воронка и угар,
зажав живот, лежит наводчик
и рядом старый санитар.
Землянка высверлена взрывом,
от копоти землистый снег,
и стонет жутко и пустынно,
иссякнув жизнью, человек.

***
Так  что же…
покуда ракетами вверх
согрето сутулое небо,
глоток самокрутки – он будет на всех.
В траншее воды по колено.
Разрывы и черные комья  земли.
Пожить?!. А кому ж неохота.
Но дым от пожарищ неистребим,
как неистребима пехота.
Атака рванётся в пределах земли,
в окрестностях тяжкого бега.
Прими наши души, Господь, сохрани
на саже сгоревшего снега.
Ноябрьская стужа идёт поперёк
той первой цепи безнадёжной.
Вчера нас от смерти Господь уберег.
Разрывами дол  искорежен…

***
Поиск. Никого в позёмке вьюжной.
Но солдат возьмёт своё, возьмёт.
Вот в рассвете сумрачном, недужном
застучал морозно пулемёт.
Мы отходим. Пятый поиск - пусто.
На ладони вымерзшей степи
наши тени, чиркнув вскользь о бруствер,
змеями в траншею заползли.
Всё начнётся заново. Спешить ли
там, где спешка вовсе не нужна?
Отогревшись, кое-как ожили.
А в окопе – мерзнет тишина.

***
Вот  простое пехоте дело:
для пехоты война - дела.
Чёрный воздух окаменело
трётся лбом о плиту огня.
Нам осталось шагнуть немного,
все отмеряно: жизнь и свет,
дёготь хрипа, почти немого,
рукопашный кровавый бред.
Лает бегом вихлястый оберст,
ветер глушит скелет плетня,
ударяет в решётку ребер
сердцевина глухого дня.
Мёрзлым скрипом немого тела
отзовётся, как боль, душа.
Месяц смотрит окаменело,
затаившись и не дыша.
Немцы снова начнут с рассветом
от обугленного села,
ветер гложет остервенело
металлические тела.
Но они, словно плахи, гнутся,
леденеет от вьюги шаг,
и пехоте не оглянуться
и уже не придти назад.
И она зарастёт морозом,
леденея в глухом бреду,
а арктический холод просто
всех сокроет в глухом снегу. *

**
Сигнал - ракеты. И тогда
отбросив небом тень помято,
волною цепь вдруг понесла,
и время рухнуло куда-то.
Тяжелый бег редел, редел.
Слова оглохли. Ум разъялся.
Лишь краткий треск очередей
стенал в контуженном пространстве.
А рота шла, и шла, и шла.
А день вдруг завернул за вьюгу.
Атака крики понесла
с кровопролитною простудой.
Переломило чей-то крик,
кругом стеной валились стоны.
И рушили деревья кроны…
Тогда ты многое постиг.

***
Землянка дышит потом непорочным,
снарядной гильзой правит чёрный стол.
И мы уже два дня живём бессрочным,
сплошным, настильным вражеским огнём.
В стерне застрянет месяц, светом сеясь.
Утишив кровь в сырой ещё груди,
солдат хрипит, теплом вчерашним греясь,
в соседней роте выживший - один.

***
С последним взором тем,
неразделимым,
качнётся мир,
                      последняя черта
разделит всех доподлинно и зримо,
нейтральная замглится полоса.
С прогорклым дымом душат горло слёзы,
вытаивают словно б изнутра.
Лежит солдат у скрюченной берёзы.
Прилёг вздремнуть как будто… навсегда.
Всех тех из нас,
          всех тех, что уцелели -  
отдельно тело и отдельно я -  
приводит в чувство небо онемело,
и пасмурно сутулится земля.

В РАЗВЕДКЕ
Вы шли и шли, шаги рассыпав в срок,
простёрши души в небо, как в былое.
Ты кратко оглянулся на восток.
Рассвет вставал. На западе сырое
открылось небо в талом свете звёзд,
от полумрака – серое, слепое.
А утро было мертвое такое,
что стыла кровь по жилам у берёз.

***
Мы три часа держали танки,
мы три «борта» у них сожгли,
чадила углями землянка,
чадило небо не вдали.
Дрожал и сажным дымом стлался
от выхлопов смердящий дым,
ты обескровленно ругался,
контужен был и недвижим.
Скрипел песок на чёрных дёснах,
железной пылью губы жгло,
и в лёгких запекался воздух,
кровопролитно рвался, зло.
Минута краткого покоя
тревожно душу бередит.
Земля, уставшая от боя,
как домна, копотный зенит…

ВЗВОДНЫЙ
Дохнёт буран, идя за снежной пеной,
коптит шинель на дюжину заплат.
Пороховая гарь и запах серный,
и над траншеей - вьюжные крыла.
Мы залегли у вымерзшей речушки.   
Позёмка жжёт - не отвернуть лицо.  
Полвзвода бывшей роты;
возле пушки
храпели кони, чуя мертвецов.
Достать ТТ, непоправимо мёрзлый,
дыханием согреть скрипучий жест,
и локоть упереть для большей пользы,
патронов-то всего осталось - шесть.

***
Атака. Вверх ракеты-росчерком,
и упадающе в глазах -
с рассыпанным в траншее топотом
крик вымерзает на губах.
На бруствер кинуть чьё-то тело,
когда-то бывшее твоим,
и крикнуть немо, омертвело,
и тень сломать броском косым.
Подъёмом, выброшенным к небу,
бегом по скату вниз, туда…
И дальше - лечь бескровным телом
и не подняться никогда.

ПАМЯТЬ
С нас после боя стекает озноб,
стужа по телу, как холод стилета,
кровь рукопашной, просевший окоп,
хутор сгоревший, дома, как скелеты.
С нас после боя стекает озноб.
Начал буран заворачивать круто,
зверски ломает разбитый сугроб.
Кровь шелестит под дымок самокрутки.

ПРОХОРОВКА
И медленно кренился горизонт,
прогнувшийся под тяжестью металла.
И небо зажимая, как тампон,
земля в полубезумии стенала.
Горел металл пространствами земли.
Ослепший полдень в океане дыма
гнал с неба смерч, а реки вспять текли.
Свинцовый вихрь гремел неутолимо.

***
По памяти - мигом единым,
дорогами мехкорпусов,
танкеток сгоревшие спины,
секунды последних часов.
Отбитое за ночь дыханье
вдруг словно очнётся в тебе.
И следом вернётся сознанье,
осколком резнув по стене.

***
Победа пришла в сорок пятом,
согретая в душах солдат,
и пели о доме солдаты,
и в небо гремел автомат.
А там, в истомленной России,
как  будто воспряв ото сна,
к солдаткам  в пахучей теплыни
протиснулась в двери весна.
И песня про синий платочек
светила, как в небе звезда,
под горечь осиновых почек
у вдов выкипали глаза.
Гармоника тяжко хрипела,
мехами пустыми давясь,
и песня на клавишах тлела,
ручьями звенела, струясь.
А пели о доле солдатской,
о Родине пели родной,
о том, как могилою братской
сомкнулась земля над землей.
Был полдень Великой Победы,
и небо блистало огнем,
и плакали старые деды,
себя осеняя крестом.
И день  ослепительный, майский
от солнечных бликов стенал,
и праздник Священной Победы
усталой душой ликовал.