К 100-летию Юлии Друниной мы предлагаем нашим читателям статью её ровесника, писателя-фронтовика Владимира Бушина, написанную в 2016 году. Владимир БУШИН (1924-2019) Сестра милосердия, поэт, жертваГений познаёт истину с первого взгляда, считал Пушкин. В этом и разгадка изумляющих нас ранних талантов в нашей литературе – от 26-летнего Лермонтова до 24-летнего Шолохова. Но есть и не только отдельные произведения, а даже строфы, строки, позволяющие видеть за ними то ли гения, то ли большой талант. Восстань, пророк, и виждь, и внемли, Хотя бы это, что первым пришло на ум. Бывает, как известно, и так, что наутро после первой публикации автор просыпается знаменитым. Именно так в 1892 году это произошло в Тифлисе с дотоле никому не известным Максимом Горьким, напечатавшим рассказ «Макар Чудра» в газете «Кавказ». В подобном ряду оказалось и было именно такой публикацией вскоре после войны стихотворение всего в четыре строки дотоле никому не известной батальонной сандружинницы Юлии Друниной: Я только раз видала рукопашный, Эти строки раненая Друнина написала ещё в 1943 году, и, я думаю, они были ответом на известные строки известной поэтессы старшего поколения, написанные в 1942 году в Ташкенте и тогда же напечатанные в «Правде»: Не страшно под пулями мёртвыми лечь, Трудно было обитателям Ташкента понять двадцатилетнюю девушку, которая не сочиняла, не выдумывала, а точно знала и видела своими глазами ещё и такое лицо многоликой войны, которое они не видели: Когда, забыв присягу, повернули Друнина недолгое время была студенткой нашего знаменитого курса набора 1946 года, но вскоре куда-то исчезла… А курс наш, всего 29 человек, действительно был знаменитым. Подумайте только, если по алфавиту: Эдуард Асадов, Григорий Бакланов, Юрий Бондарев, Герман Валиков, Евгений Винокуров, Михаил Годенко, Григорий Поженян, Александр Рекемчук, Бенедикт Сарнов, Владимир Солоухин, Владимир Тендряков… «Нас было много на челне…» А теперь осталось четверо… Замечательный поэт Николай Старшинов, первый муж Юли, в воспоминаниях, по праву озаглавленных «Что было, то было» (1998), уделил своей бывшей жене целую главу. Он не раз упоминает, что она была очень красива. Да, несомненно. И, по рассказу Коли, некоторые классики советской литературы, например, П.А. и С.Щ., приходили в несколько избыточное возбуждение при виде её красоты, как ныне говорят, в шаговой доступности. Но Николай почему-то находил в её красоте что-то общее с красотой знаменитой артистки Любови Орловой. Мне это странно. Юля была человеком очень сдержанным, и я не могу представить её что-то лихо поющей и пляшущей, как Любовь Петровна. Я помню только два горячих, резких выступления Друниной: одно в 49-м году с трибуны Дома литераторов, объектом которого был помянутый П.А., но, разумеется, вовсе не как чрезмерный ценитель женской красоты; второе, кажется, в «Литературной газете» – статья по поводу возмутивших тогда многих строк известного поэта «Я пил из черепа отца». Был и у меня с Юлей небольшой конфликт, или, лучше сказать, недоразумение. Дело в том, что один уважаемый и заслуженный писатель-фронтовик однажды где-то написал или сказал, что с фронта вернулось только 3% солдат и офицеров, родившихся в 1923 и в 1924 годах. Будучи сам из того времени, я обстоятельно занялся этим вопросом. Прежде всего спросил у того писателя: «Откуда ты это взял?» – «Я расспрашивал генералов, они мне сказали». Да какой генерал будет подсчитывать потери по возрастам!? Зачем ему это? А если бы кто и надумал, то ведь мог бы узнать только в тех войсках, которыми командовал. Я сказал: «Да ты вспомни наш курс! Если бы действительно 3%, то в аудитории сидел бы один ты, может, и тебя не было бы, а у нас большинство курса были фронтовики этого возраста!» Не знаю, убедил ли я друга, но Григорий Бакланов, который тоже считал себя представителем «погибшего поколения», поверил моим доводам. А Друнина напечатала в «Правде» стихотворение, которое так и озаглавила: «Три процента». Я написал в газету краткое письмецо: это, мол, не так. И подписался псевдонимом. Юля, видимо, по обратному адресу, а жили мы рядом, разгадала псевдоним. И через недолгое время я получил от неё сдержанное, но неприятное письмо: нехорошо, мол, Володя, прятаться за придуманную фамилию. Я ответил, что это вовсе не придумка, а мой официальный псевдоним, записанный в моём членском билете. Подписался же так только потому, что это не статья, а всего лишь реплика в несколько строк. Никаких последствий для наших добрых отношений это недоразумение не имело. А эти 3%, между прочим, до сих пор встречаются в газетах и журналах. В 1989 году Друнину избрали народным депутатом СССР. Старшинов, хорошо знавший, как тогда уже давно бывшая жена (в 1960 году она стала женой Алексея Каплера) не любила всякие заседания, писал, что это его очень удивило. Но она ему сказала: «Единственное, что меня побудило, это желание защитить нашу армию, участников Великой Отечественной и афганцев». Но странно: когда афганцы и другие депутаты давали отпор известному академику за его чудовищную клевету на афганцев, Друниной среди них не было. Возможно, она не присутствовала на этом заседании. Хотя жили мы, говорю, рядом, а встречались чаще всего в Коктебеле, нередко и жили там в одном корпусе № 19. Последний раз я был в Коктебеле в том же 1989 году. Почему-то вспомнилось… Однажды утром выхожу после завтрака из столовой на асфальтовую площадку, что перед ней, и вижу: Анатолий Жигулин что-то читает кому-то. Прислушался: Недоволен шах Ирана: Я посмеялся и пошёл в свой корпус. А по пути встретил Юлю и прочитал ей эту байку, в конце которой, конечно же, поставил слово «фигни». Она тоже посмеялась и ответила тоже байкой: Дядя Ваня из Рязани Мы шутили, мы смеялись, а это было всего за два года… В 1973 году Друнина получила медаль Александра Фадеева. Она стала словно знаком роковой эстафеты. Однажды мне пришло на ум: Два гения погибли на дуэли, Великий жизнелюб Пушкин нередко предавался печальным, порой с усмешкой раздумьям: И где мне смерть пошлёт судьбина? Лермонтов дважды описал свою смерть – в «Герое нашего времени» и в стихотворении: В полдневный жар в долине Дагестана За смерть Пушкина Лермонтов отомстил немедленно, тотчас бросил в лицо жадной толпе у трона «железный стих, облитый горечью и злостью», навсегда пригвоздил её к позорному столбу. И у Маяковского нашлось крепкое словцо: «Сукин сын Дантес, великосветский шкода…» Но в 1925 году, хотя у него стояло «в горле горе комом», он осудил самоубийство Есенина: «В этой жизни помереть не трудно. Сделать жизнь значительно трудней». А прошло всего четыре года, и Пастернак написал: Ты спал, постлав постель на сплетне, Много позже Ярослав Смеляков скажет: Мы простили тебе посмертно А Твардовский осудил Фадеева: Ах, как горька и неправа Видимо, Друниной было гораздо трудней, чем многим. 30 сентября 1990 года в статье, озаглавленной строкой из Ахматовой «Туча над тёмной Россией», она писала в «Правде»: «Тяжко… Порой мне даже приходят в голову строки Бориса Слуцкого: «Тому, кто больше терпеть не в силах, партком разрешает самоубийство». Врачи отмечают пик самоубийств…» Слуцкого давно уже не было, это он сказал по другому поводу в другое время. А через год с небольшим она повесила на двери дачи записку для зятя: «Андрюша, не пугайся. Вызови милицию и вскройте гараж». Потом пошла в гараж, заперлась изнутри, села в машину, включила газ и положила рядом листок: Как летит под откос Россия, <...>Дорогая Юля, ты, конечно же, не должна была «смотреть, как летит под откос Россия», а последовать примеру твоего комбата, который всегда стрелял без промаха. С высокой трибуны Верховного Совета это было так сподручно!.. Но, видно, на тебя лично, на каждый фибр твоей женской души обрушилась уж такая тяжесть всей этой русофобской демократии, лживого прогресса, полоумной свободы, что вечный запас прочности не спас. В сущности, тебя убили на дуэли, вручив тебе незаряженный пистолет. Я мстил за Пушкина под Перекопом, И у нас ныне другого выбора нет. Все пятнадцать лет со дня твоей гибели, Юля, я только этим и был занят. И так – на всю оставшуюся жизнь.
|
|||||
Юлия ДРУНИНА (1924-1991)
* * * ТЫ ДОЛЖНА * * * Я пришла из школы в блиндажи сырые, СОЛДАТСКИЕ БУДНИ Так устала — руки не поднять, Из землянки выбегаю в ночь, И за то, что снова до утра Да ещё сияющий комбат * * * Пусть на локтях топорщились заплаты, * * * Ах, «простота»!— * * * А ей уже некуда деться, |
* * * МОЯ ЗВЕЗДА И что бы в жизни ни случилось, что бы - * * * * * * Я была по-фронтовому резкой, Мною дров наломано немало, * * * Я родом не из детства — из войны. Я родом не из детства — из войны. Я родом не из детства — из войны. СУДНЫЙ ЧАС* Ухожу, нету сил. Но боюсь, что и вы бессильны. |
||||
| ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: – Николай Коновской, Светлана Вьюгина "Юлия Друнина, милосердная сестра немилосердной войны" – Валентина Коростелёва «Всю жизнь была я на переднем крае…» |
|||||
Наш канал
|
|||||
|
|||||
| Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-" |
|||||
|
|
|||||
|
|
|||||
