Мазманян Валерий Григорьевич родился 9 июля 1953 года в семье военнослужащего. В 1975 году закончил Пятигорский государственный педагогический институт иностранных языков. Живёт в Москве. Работает в ГБОУ Школа № 1912. Автор книги «Не спросишь серых журавлей». Публикации в журналах «Москва», «Смена», «Север», «Сибирский Парнас» «Приокские зори», «Парус», «Семь искусств», «ВЕЛИКОРОССЪ», «Тёмный лес», интернет-журнале «Новый День», поэтическом альманахе «45-я параллель», интернет-альманахе «КРАСНЫЙ СЕРАФИМ».
Белым облачком сирени занавесится окно
Тонкий одуванчик выжил, не упал во время гроз, только вместо прядей рыжих ёжик седеньких волос.
Что года ушли неслышно, не горюй и не вздыхай, отцветут тюльпан и вишня, но опять наступит май.
Будет свет и будут тени, одуванчиков вино, белым облачком сирени занавесится окно.
Хлебных крошек голубь просит, молодые жить спешат... не сентябрь приносит осень, а усталая душа.
И льдом разбитым облака плывут по синеве
К восьми часам уже светло, и дворник втихаря до зорьки в лужи смёл метлой всю серость февраля.
Чтобы воспрянула душа, былым переболей, грачи не листья ворошат, а память тополей.
Наобещаю с неба звёзд, любовь без грёз пуста, и нагота худых берёз безгрешна и чиста.
В сердцах меня не упрекай за ветер в голове... и льдом разбитым облака плывут по синеве.
По окнам разлитую лунность седые допьют облака
Когда загрустилась, попробуй представить весну в декабре, пусть лежбище белых сугробов сегодня у нас во дворе.
Домой запоздалый прохожий за собственной тенью спешит, бессонные ночи похожи, одну выбирай для души.
Что было порой не до песен, навеки забыть помоги, и тополь на ветку повесит звезду из блестящей фольги.
Вернётся далёкая юность, и руку согреет рука... по окнам разлитую лунность седые допьют облака.
А сутулый фонарь напечатал чёрно-белое фото зимы
Не разбудит ни голубь, ни галка - сон аллеи до марта глубок, со вчерашней метели вповалку спят сугробы, свернувшись в клубок.
Снег искрит или это алмазы - у влюблённых причуды в ночи, после шёпотом сказанной фразы тишина по-другому звучит.
Отгорели берёзы свечами, осень жизни придумали мы, а сутулый фонарь напечатал чёрно-белое фото зимы.
Слово за слово - вечер короче и весна у любви не одна... утро ниточкой ветки пристрочит синеву к занавеске окна.
Бумагой комкая сугробы, зима о нас роман писала
Полдня висело солнце низко, касаясь краем белой крыши, и ты была настолько близкой, что тихий вздох я сердцем слышал.
О вёснах говорили редко, но знали, долго будет сниться листвы берёзовой виньетка на белизне пустой страницы.
Молчали, что осенним ветром к нам занесло печали кокон и паутину чёрных веток до майских гроз не снимешь с окон.
За вздохами таили оба, что для любви покоя мало... бумагой комкая сугробы, зима о нас роман писала.
А на подъём душа легка и палая листва
Осенний день сегодня хмур, но снега нет пока, из лужи дворник на бордюр сметает облака.
Природу зря не упрекай за то, что ты устал, а на подъём душа легка и палая листва.
Немало было на веку, но снова в хмари ждёшь, что разлинует под строку окно весенний дождь.
Поднялся голубь выше крыш - и горизонт осел... смеясь, о чём-то говоришь, и день не пуст совсем.
Рябины кисть и снегири целованы зарей
Под вечер клён на костыле морозами пугал, на чистой белой простыне уляжется пурга.
И пять берёзовых свечей осветят грани крыш, вчерашний день до мелочей сегодня повторишь.
Повиснет веток бахрома за складками гардин, большая долгая зима страшна, когда один.
А время, что ни говори, то миг, то век - порой... рябины кисть и снегири целованы зарей.
И гроздья спелые калины до жара солнце раскалило
Ещё не гонит осень лето, и тень плетёт узор из света, и гроздья спелые калины до жара солнце раскалило.
Потом слова и взгляд усталый, и утром в синеве растает вчерашний день, косяк гусиный и то, что у судьбы просили.
Не проживёшь ушедшим маем - грустим, горюем, понимаем, слеза заката каплей алой на куст шиповника упала.
Душа не знает, что удержим мольбой, молчанием, надеждой... и переплёт оконный крестит не сумерки, а тех, кто вместе.
Небо через веток сито цедит в лужи синеву
Мать-и- мачеха в овраге, грач во фраке - важный лорд, лист исписанной бумаги принял нашу грусть на борт.
Накопилась лет усталость, не смахнуть рукой, как пыль, а кораблик поднял парус, покачнулся и поплыл.
Голуби за нами - свитой, сон январский наяву - небо через веток сито цедит в лужи синеву.
Время - это миг, по сути, встал малыш - старик присел... а любовь и вёсны крутят наших судеб карусель.
Шлейфом белая позёмка тянулась за ночным прохожим
Ушёл февральский день в потёмки, утешил истиной расхожей, и шлейфом белая позёмка тянулась за ночным прохожим.
Качали ветки сумрак вязкий, где сеял снег фонарь сквозь сито, твоей душе хотелось сказки, а не обыденности быта.
Молчали оба и попутно теней смотрели пантомиму, и знала ты - проснёшься утром и смутным сном припомнишь зиму.
Рассветы зазвенят ручьями, напрасно хмурилась сердито... и старый клён, скрипя плечами, дотащит солнце до зенита.
Берёза прятала колени от жёлтых взглядов фонаря
Узоры наносили тени на холст белёный февраля, берёза прятала колени от жёлтых взглядов фонаря.
А ветка клёна через серость тянула тоненькую нить, и было грустно, и хотелось о тёплом лете говорить.
Трамвая скрип, прохожих топот и поцелуи у перил, под ореолом солнца тополь над нами золотой парил.
И поднимался столбик ртутный, и уносил тоску ночей... узнал сугроб морозным утром - в его груди стучит ручей.
Поиск
Участники
