|
МОЕЙ СТРАНЕ ЗАВЕЩАНЫ ГРАНИЦЫ
1
Кочевничьи стрелы, как будто голодные осы,
Разбойно впивались в железные соты кольчуг,
И в мёртвых зеницах послушников светловолосых
Медвяные росы темнели, как выжженный луг.
И пасечник лбом на пчелиную падал колоду,
И страшно зияла его рассечённая бровь…
Июльские грозы смывали с крестов позолоту,
Как слёзы смывают с убитого воина кровь.
На русское поле князья опускались бескрыло,
Но птица отваги селилась под гусельный звон
В холопьей душе, и былинную сечу творила,
Когда умыкать не давала собратьев в полон.
2
…И шеломы черпали туманную воду Непрядвы,
И борзые комони отфыркивались от росы,
И сверкали мечи, обнажая значение клятвы
Уходить басурмана единою волей Руси.
Седовласый монах слушал голос Предвечного, ухом
Припадая к земле в перепутанной ветром траве,
И надломно вставал, повещая соотчичей глухо:
- Бысть победе как есть, но упасть не одной голове.-
И – один против двух! – ратоборец пошёл на поганых,
Целовать их мечом, ублажать харалужным копьём,
И червлёным щитом прикрывать замокревшие раны
От насевших моголов - на бедственном теле своём.
И в четвёртом часу, и в седьмом ослепление брани
Застилало умы, но держались Христовы ряды…
И развиднелся день, равный ночи от стрел агаряней,
И бежали в смятенье кичливые дети орды
3
А вои, устав, от гостей, налетающих тучей,
На отчих закрайках мечами в грозу отблистав,
У дальней межи выставляли дозоры могуче,
И Русь обрастала дубьём крепостей и застав.
Колчаны и стрелы сменяли пищали и пики,
Боярское темя прищучил вельможный парик…
Стрельцы бунтовали, и новый правитель великий
Вдали от столицы казался не столь и велик.
На званых обедах дивились заморским маслинам
И устриц писклявых давили во рту языком,
А пахарей воля дразнила хвостом соболиным,
Манила – встречь солнца! – по топям да всё прямиком.
Мороженой клюквой зима наоскомилась вдоволь!
Чащобную хвою жевали цинготные рты,
И глотки вспухали от кашля и песни бедовой,
Которую пели, карабкаясь через хребты.
Урманы за Камнем, таёжные мари и пади,
Казацкие люди – царёв неспокойный оплот –
Навек застолбили, единственной правды за-ради:
Не тронь, да не тронем! – за отчиною наперёд.
4
Медведь отощавший, к речным продираясь порогам,
На задние лапы садился в медвежьей тоске,
Когда над заросшим смородиной чёрной разлогом
Являлся острог и желтела щепа на песке.
Шумел смолокур, поминая, что нету коварней
Амурского гнуса, глаза малохольные тёр,
А хваткие люди закладывали солеварни,
Не шибко трезвоня про выгоду горьких озёр.
Кайлом и мотыгой крестились подзол и суглинок,
И в русскую веру легко обращалась тайга,
И солнце встречало на мокрых лугах журавлиных
Покосного лета повитые дымкой стога.
И банные веники, вязаные по секрету:
К смороде - берёза, к берёзе – для ласки – дубок,
Морились под гнётом в подклети холодной всё лето,
Чтоб ими хвостаться, забравшись зимой на полок.
В обхватку никак не давалась пугливая девка,
И гневались предки в глазах диковатых её,
И тут приходила на выручку парню запевка
Про свадьбу-венчанье да сладкое- с мёдом! - житьё.
Детишки спросонья, поглядывая остроскуло
На яркое солнце, в одних рубашонках и без,
Ссыпались с крыльца, словно яблоки, в летний проулок,
И к мамкиным юбкам утрачивали интерес.
Былинная речь облекала сердца их в бесстрашье,
Они примеряли доспехи на плечи свои,
И право наследное стать пограничною стражей
Давало им силы выигрывать с честью бои.
* * *
При виде алчущих сословий
Смиренной Родины моей
Во мне бунтует память крови
И я не в силах сладить с ней.
Душа рванётся, содрогнётся,
Чтоб я со временем обрёл
То зрение, с каким на солнце
Взирать способен лишь орёл.
Бывает так, что сердце стынет
И жухнет летняя трава,
Когда в надмирную пустыню
Зовут ненастные ветра.
Кричат над кладбищем вороны,
Венки шуршат, цветов завал…
Печален опыт похоронный
И похоронный ритуал.
Слова хмельно перевирая,
Мы славим дружбу и вино,
А сердце, как изгнанник Рая,
Не верит нам давным-давно.
В каких бы нас дворцах ни ждали,
Набитых златом-серебром,
Мы засыпаем на вокзале
И просыпаемся на нём.
Поёт камыш к похолоданью,
И вторит пенью камыша
Живое чувство состраданья,
Которым полнится душа.
Целуя свой нательный крестик,
Я вижу и закрыв глаза:
Идёт по свету кроткий Вестник,
А следом движется гроза.
* * *
Язык у дурака длиннее мысли,
В густой тайге не частые цветы.
И всё ж я не уйду из-под пяты
Бензином задыхающейся жизни.
Я лучше загляну в дощатый тир,
Прицелюсь под обрез в мишень-баклушу
И связи с миром алчущим нарушу,
Перед которым я и наг и сир.
Не нужен мне его избыток злости,
Наживы и обмана торжество.
Не верю я, что яма на погосте –
Земной предел дыханья моего.
Зачем же мне тогда восточный ветер
Души ненасытимость навязал?
Я жизнь люблю, как любит лишний, третий,
Как любят неудачники вокзал.
И даже тех, чья дружба ножевая,
Любовь мою валила на траву,
Я близкими своими называю,
А может, и родными назову.
* * *
Душа не зря почуяла испуг,
Того гляди, слезой горючей брызнет:
Есть у дороги поворотный круг,
Нет круга поворотного у жизни.
Мы жили на задворках у мечты,
Наш век прошёл в посулах краснобаев
Среди цветов куриной слепоты,
За сытыми приварок доскребая.
Он с виду был похож на пастуха,
Который, Бога поминая всуе,
Пускал свой бич под крики петуха,
Лупцуя пыль и шкуры полосуя.
Он приучал нас думать вопреки
Всему тому, что виделось спасеньем,
Когда в домах белились потолки,
А храмы оставались в запустенье.
И вот теперь берёт испуг сердца,
Подвергшиеся страшному разору,
Ведь даже на поминках мертвеца
Бутылка – средоточье разговора.
Нам крепко надо помнить, кто мы есть
Перед людьми и совестью своею,
Тем более, что задержаться здесь
По доброй воле вряд ли кто сумеет.
* * *
Готовься отразить атаку,
Родная Русь - по всем статьям.
Не мы навязываем драку,
Её навязывают нам.
Добро и зло не примирятся,
Как не сольются тьма и свет,
Но с нами Бог! И в наших святцах
Ни слова про унынье нет.
* * *
Тополя шумят листвой,
Гурт овец пасётся.
Стог соломы золотой
Вывершило солнце.
Кабы я вот так умел
Жизнь наполнить светом,
Славен был бы мой удел
Русского поэта.
* * *
Случайный люд гуляет по району,
Теперь повсюду он, куда ни плюнь.
Как те же антикварные салоны,
Скупающие бронзу и латунь.
Я вижу, как рывком подорожали
Картины и предметы старины,
Особенно отлитые в металле,
Ещё до первой мировой войны.
И всё же стиль барокко, реннесанса,
Модерна декадентский наворот,
Враждебным представляются альянсом,
Так, как Европа с нами бой ведёт.
Дух святости гордыней презираем.
Как ветром презираем листьев ком.
И, как бурьян в деревне за сараем,
Злодей всегда живёт своим умом.
Так стоит ли он, подлый, сожаленья,
На Русь попёрший - супротив рожна! -
Когда твердит в своём остервененье,
Что ничего нет лучше, чем война?
РАССКАЗ ДРУГА
Расскажу я вам, друзья, про отдых
В Африке, где знойные туземки
Не зависят от капризов моды,
Как, допустим, польки или немки.
Днём мы просыпались очень рано,
Спали ночью под москитной сеткой,
А в саду кричали обезьяны,
Словно обезумевшие в клетке.
Внаглую обшаривали сумки
И тащили – каждая, что сможет.
Словно мы и вправду недоумки,
Корчили и строили нам рожи.
Гадили, где только удавалось,
Из бокалов допивали виски,
А потом, не ведая про жалость,
С воплями швыряли в нас огрызки.
Мы тогда едва не одурели,
Две недели проведя в кошмаре,
И, когда в Россию прилетели,
Долго вспоминали этих тварей.
Хорошо, что царь наш Пётр Первый
В Африку не стал ломиться спьяну,
Впрочем, нам и дома портят нервы
Собственные наши обезьяны.
* * *
Кто поэтов наделяет славой,
Требуя признания от них
Вместе со старухою костлявой,
Что наводит ужас на живых?
Я не знаю, тут всё шито-крыто,
Да и надо ль знать, душа моя,
Если я всю жизнь хожу без свиты,
Что привыкла «делать» короля.
* * *
Владимиру Крупину
Не пожалела осень солнечного света,
И храм соборный блещет золотом крестов.
Нет, Русь не может быть разменною монетой
Для тех, кто славит Царства Божьего престол.
Для тех, кто верит без душевных преткновений,
Что бабье лето в Пятигорск придёт опять
И вновь напомнит нам, что Лермонтова гений,
И духу русскому, и вечности под стать.
15 октября 2019
* * *
Как длителен вечерний звон!
Словно забыть не в силах он
Печаль и слёзы матерей
Войне отдавших сыновей.
* * *
Сады, перекипевшие весенней
Медовой брагой, алой от зари,
Подкрадывались к нам вечерней тенью,
Чтоб вновь услышать: «Руки убери».
Что хочешь говори, но в общем целом,
Отбив поклоны женской красоте,
Мы словно бы очерчиваем мелом
Самих себя в духовной пустоте.
Я отведу кизиловые ветви,
Переступлю межу осенних дней,
И отмахнусь от прошлого навеки,
Чтоб тотчас же сродниться с ним сильней.
Но, разрывая ночь мою на части,
Не спит во мне один и тот же сон,
В котором нагло обещаю счастье
Всем тем, кто счастьем и не обделён.
В такие дни роняешь ненароком
В безвременья погибельную тьму:
- Оставьте сердце грустным, одиноким,
Забытым и ненужным никому.
Оставьте! Пусть оно в тоске голимой,
Оглаживает втайне деревца,
Листвою припадавшие к любимой,
Когда мы с ней прощались у крыльца.
Ещё один воздушный рухнул замок,
Листвой берёз осыпался в лесу,
И хочется сказать кому незнамо:
- Пойдём в кабак, спасибо поднесу.
За что? Молчи! Не спрашивай, не надо,
Возможно, за одно уже за то,
Что молодость прошла, а с ней - бравада,
И я в чужих глазах, считай, никто.
|
* * *
Снова в храме звучит ектенья
И душа облекается в слово:
- Много может молитва Твоя,
Богородица, Мати Христова.
Малодушьем, скорбями, тщетой,
Как бы время нас всех ни карало,
Да поможет нам в битве святой
Нашей веры копьё и забрало.
Мы, как свечи, однажды сгорим,
Чтоб воскреснуть в инаких одеждах
Под небесным покровом Твоим,
Несомненная наша надежда.
* * *
У яслей телёнок рыжий,
На пруду табун гусей.
Нет, я вовсе не обижен
Щедрой памятью своей.
Вот мы с дедом сено сушим,
Вот скирду кладём вдвоём.
Я умею жить минувшим,
Навсегда ушедшим днём.
Высоко взлетают птицы,
Речка моет берега.
Невозможно не влюбиться
В наши поймы и луга.
Человек вершит остожье,
У него земной замес,
А поэт – лишь птаха Божья,
Голос радостных небес.
Я устал от круговерти,
От столичной толчеи.
Не дают забыть о смерти
Мысли грешные мои.
Русь мертва, как с мёртвых слепок.
Русь жива, как жив Господь.
Святый Боже, Святый Крепкий,
Дай лукавых побороть.
* * *
В поле жито колосится,
По степи гуляет зной.
Сенокос и косовица -
Два крыла страды земной.
Не они ли указуют,
Что и нам дано летать
Или вражьи амбразуры
- С маху! - ими закрывать.
* * *
Вторую ночь ярится ветер,
Играя силою дурною,
Словно и он, как вражьи дети,
Решил идти на Русь войною.
Как объяснить его рычанья
И беснованья подоплёку?
Возможно, знают англичане,
Да больно путь до них далёкий.
И, если спросим, вряд ли скажут,
Всё сразу превращая в тайну.
Мы с ними в разных экипажах
Плывём по морю не случайно.
На их грот-мачте реет роджер,
Пиратской дерзости отрепье,
А наш державный стяг всё тот же
И то же в нём великолепье.
Мы лик Спасителя, как знамя,
Привыкли видеть над собою,
Когда идёт сразиться с нами
Разбойный люд, готовый к бою.
И потому скулёж и ярость
Врага любого в грош не ставим,
Чтоб вечным светом озарялось
Лицо Отчизны – к Божьей славе.
* * *
Голоси не голоси,
Где беда, там слёзы.
Снова плачут на Руси
Не одни берёзы.
Снова порох, кровь и сталь
Спорят меж собою
И затягивают даль
Гарью фронтовою.
Я молюсь за всех бойцов,
И живых, и павших,
Я не знаю их в лицо,
Но они –все! – наши.
Все родные, все несём
Крест России общий,
И, хотя идём с трудом,
Лишний раз не ропщем.
Понимаем, что в бою,
Чтобы гнусь ни пела,
Отстоять страну свою –
Божеское дело.
* * *
Природа смерти величава!
Когда берёт нас на прицел,
Что перед ней земная слава,
Пусть даже в ней ты преуспел?
Что перед ней, пропахшей серой,
Благополучья тишь да гладь,
И что она сама - предверой,
Способной мёртвых воскрешать?
* * *
Блажен, кто не допил до дна
Сей жизни чашу роковую.
А.С.Пушкин
Всё то, что век мне отпускал,
Как хлеб и сахар по талонам,
Всё – до последнего куска! –
Готов вернуть ему с поклоном.
Вот только сердце на меня
Косится с явным осужденьем,
Как будто жаль ему огня,
Что греет кровь мою с рожденья.
Видать, в плену своей туги,
Оно понять никак не может,
Что лишь отдавший все долги
Не устрашится смертной дрожи.
А будет солнечный ли свет
Иль звёздный падать на подушку,
Особой разницы и нет
Для недопившего чекушку.
* * *
Едва рассвет, словно портняжка мелом,
Наметил край земного полотна,
Крылом железным кровля загремела,
Лишая дом предутреннего сна.
Буран! Опять буран! Сломав ограду,
Шатается медведем по садам,
И так ревёт, как будто камнепадом
В теснине горной был изранен сам.
Его не свалит и заряд картечи,
Усиленный поддержкой огневой.
Не зря вчера прорезался под вечер
В холодном небе месяц молодой.
В июне он явился бы предвестьем
Такой грозы, что, мама не горюй!
Но осенью ему, должно быть, лестно
Послушать, как ярится ветродуй.
Вот и выходит, что верны приметы,
Которые неведомы тому,
Кто жизнь свою – легко! - из интернета
Скачать намерен, судя по всему.
А мы и так, по дедовской подсказке,
Без мути виртуальной проживём,
Тем более, что после всякой встряски
Так тихо на душе – куда с добром!
* * *
В родную землю человека
Должны по смерти хоронить,
Но, приноравливаясь к веку,
Его сжигают, лишь бы сбыть.
Мне хочется забыть поспешный,
Угрюмо-действенный обряд.
И я триклятый, многогрешный.
В своих раздумьях прячу взгляд.
Христос, мучения приемля,
Преобразился в Божий Свет
Не ради нас ли, не затем ли,
Чтоб всякий понял: смерти нет?
Спаситель мира, Вседержитель,
Он Бог живых, Он жизни плоть.
Пойдите сами, посмотрите
На место, где лежал Господь.
- Там нет Его! – поведал Ангел –
Христос воскрес во славу тех,
Кто свято молится о благе
Души, смущаемой на грех.
И я теперь, коль страхи нудят,
Твержу святые имена.
Ужели зря крещёным людям
Калитка в рай отворена?
* * *
Фонарный свет озяб до посиненья.
Да я и сам продрог (не утаю),
Как будто вновь с ревнивым нетерпеньем
Жду-поджидаю милую мою.
Извечно холодящее ненастье
Вгоняет в краску позднюю листву
Своим безоговорочным согласьем
С тем городом, в котором я живу.
А где-то, разлучённая со мною,
Как милый образ женской красоты,
Речной песок, изглаженный волною,
В своих в руках пересыпаешь ты.
Любимая! Желанная до дрожи!
До звона в сердце, темени в глазах!
На чудо расчудесное похожа,
Что рядом оказалось – в двух шагах.
И, как же тут, в сердечном умиленье,
В безбрежном восхищении своём,
Не пасть, не опуститься на колени,
Порога счастья не коснуться лбом?
Как не понять в ночи осенней, стылой,
Когда продрог фонарь, а с ним и я,
Что, может быть, у той, что разлюбила,
Душа болит не меньше, чем моя.
* * *
Ты не приехала ещё,
Как обещала, уезжая.
Листва, впадая в забытьё,
На ветки смотрит, как чужая.
Зато и снег, и темнота
С дождём сроднились до острастки,
Мол, никшни, птичья мелкота,
Да слушай осени побаски.
А что их слушать? Всё равно
Единство времени и места
Классически соблюдено
Для ветра, склонного к протесту.
Что ни забор – колючий взгляд,
Что ни фонарь – с кривой ухмылкой.
Поворотись, метнись назад –
И враз получишь по затылку.
Кругом тоска! Да только мне
Она совсем неинтересна.
Я снова слышу в тишине
Звучанье птичьего оркестра.
За соловьиный перещёлк
Благодарю весну былую.
…Ты не приехала ещё,
А я уже тебя целую.
* * *
Вот и дождались! Явное влеченье
Дневных туманов к наледи ночной
Означилось не просто мглой осенней,
А бешеной метельной крутизной.
Сгибаются ветра под снежным грузом!
Но я, словно урок, твержу опять:
- Кто взял свой крест, тот людям не в обузу,
Ведь он стяжает Божью благодать.
Её не взвесить никаким безменом
И не купить, условившись в цене…
Тогда о чём с досадою надменной
И день и ночь талдычите вы мне,
Глашатаи наживы и прибытка,
Пленённые торгашеской сумой?
Для вас и жизнь – мучительная пытка
Там, где не пахнет выгодой прямой.
Одумайтесь! И зря не голосите,
Ужели вам, сердешным, невдомёк,
Что с нами Бог, Господь наш и Спаситель,
А не какой-то рыночный царёк?
Пусть непогодь приносит злую стужу,
И меркнет свет, нам памятен завет:
- Кто служит Богу, тот России служит,
Иные установки ей во вред.
* * *
Когда нарывается недруг на клятвенный слог присяги
И зубы себе под ноги выплёвывает, мыча,
Я вижу тогда меж ними не выхваченные шпаги,
А доблести нашей силу, которая бьёт сплеча.
Смоленская ль наша крепость под пушечно-гулким градом,
Японским ли броненосцам противящийся «Варяг»,
Меня приучили верить воздвигнутым баррикадам,
Доподлинным и незримым на суше и на морях.
И пусть на земле донецкой за бруствером из брусчатки
Не я ощущал, как рана мучительно тело жжёт,
Я вместе с надёжным другом – по эту сторону схватки! –
Удерживаю руками безудержный пулемёт.
Кто не был в бою смертельном, тот не был живым, и точка.
Другого ответа не будет и третьего не дано.
А если и выпадает какая кому отсрочка,
То жизнь до отсрочки этой – пустяшная всё равно.
Сходившимся стенка на стенку не надо особой славы,
Была бы за ними правда и дедовский окоём.
Поэтому так и святы пределы родной державы –
Последние баррикады, с которых мы не уйдём! |
