| |
* * *
В крови до пят мы бьёмся с мертвецами,
Воскресшими для новых похорон.
Ф.Тютчев
Пределы наши обозначив
По слову пращуров святых,
Уже нельзя нам жить иначе,
Как только защищая их.
Исполненным державной воли
Из века в век нам выходить
Для ратной битвы в чистом поле,
Смиряя чью-то волчью прыть.
Застряла мира колесница
В снегу, что кровью обагрён,
И час настал с врагами биться,
Что так и прут со всех сторон.
Глаза им выклевали птицы,
Как и предшественникам их,
Что приходили с Русью биться
В лохмотьях саванов своих.
* * *
Наш век выказывает норов
И ревностно следит за тем,
Чтоб жили мы среди раздоров,
Наветов, страхов и проблем.
Чтоб день и ночь, в плену опаски,
Режим предписанный блюли
И – по хлопку! – меняли маски,
Забыв, что можно жить в любви.
* * *
Борису Орлову
Дорог мёд в пчелиных сотах,
Словно рыбы сорной пуд.
Люди ценят лишь работу,
А поэзия - не труд.
Не рыбалка, не охота
И не вахта у руля.
Это запись эхолота
Боевого корабля.
* * *
Временами, на мгновенье,
Словно кем возведена,
Белым камнем преткновенья
Предо мной встаёт стена.
Близко так, что без бинокля
Вижу надпись на стене:
- Первый мир водой потоплен,
А второй сгорит в огне! -
Эти строки предсказанья
Сами родственны огню,
Что людские наши знанья
Истребляет на корню.
* * *
Осень. Морось. Всё, как надо,
В это время, в эту пору:
И порывы листопада,
И туман по косогору.
А ещё – душа в печали,
Что, родным ненастьем кроясь,
Молча плачет на вокзале,
Встретив с ранеными поезд.
* * *
Беспилотники в Крыму,
Над Херсоном и Калугой,
И не сладко никому,
Ни противнику, ни другу.
Эта новая война
Не желает быть слепою,
Верит в коптеры она
И готовит дроны к бою.
Видно, список мертвецов
Хочет выглядеть гроссбухом,
А не книжечкой стихов,
Что по весу – легче пуха.
* * *
Куда-то ветер порысачил
И за собою поволок
Собачий лай, визг поросячий
И целлофановый кулёк.
И нас, как мусор при дороге,
Он утащил бы – с глаз долой,
Когда б не ждали мы в тревоге
Своих защитников домой.
* * *
Есть небо, звёзды и луна,
Ещё туман по балочкам,
И память, что идёт война,
Как шла она бывалоча
За наше право на авось
Пути свои загадывать,
Не шибко помня, где пришлось
Осилить муки адовы.
* * *
Что имели деды наши
В дни войны, помимо каши?
«Пэпэша» и «пэпэже»,
Да коптилку в блиндаже.
А сегодня чем владеют
Те, кто гонит прочь злодеев,
Мы узнаем, привереды,
Чуть попозже. В день Победы.
* * *
Юдоль земная издревле усердна
В своих трудах, несущих людям скорбь,
И это столь же явственно и скверно,
Как спиленный у дома осокорь.
Кому он помешал? Вопрос не праздный,
Хотя вполне понятный в наши дни
С их серостью и грязью непролазной
Газетной и сорочьей болтовни.
Их много тех, кому ужасно тяжко
Смотреть на мир и в мире этом жить,
Вот и дана им злобная отмашка
Губить всё то, что можно погубить.
Им тошно там, где слышен русский говор,
А он пока что слышен, полон сил.
Нет у народа говора другого,
Который так бы сердце веселил.
Родная речь и все её порывы,
Исполненные веры и добра,
Любую душу делают счастливой,
Когда она смиренна и мудра.
Вот это нечисть и трясёт, и бесит,
Сосновым загорается смольём,
И дьявольски шатает поднебесье
В неистовом безумии своём.
* * *
Я живу в чередованье
То ли мрака, то ли света,
И душевного терзанья
С повторяемым сюжетом:
Стыдно мне моргать глазами,
Ждать, что спросят. (Не спросили).
Всё никак не сдам экзамен
По истории России!
* * *
Повязанный с горным распадком
Невидимой нам бечевой,
Туман представляет загадку
И тайну природы живой.
Не облако ль он кучевое,
Припавшее брюхом к земле,
Чтоб свидеться с чьей-то душою,
Несущей загадку в себе?
* * *
Ночное небо. Тишина.
Что ни звезда, то новый гривенник.
И хочется, чтоб у окна
Меня окликнули по имени.
Но кто? Зачем? Не знаю сам.
Дышавший серою и ладаном,
Внимаю звукам по ночам,
Всегда нежданно и негаданно.
Неужто сердце тайно ждёт,
Загнав поглубже фанаберию,
Что кто-то грусть мою поймёт,
А следом – нежность и доверие?
Ужели страсть тому виной,
Страсть неразумного желания,
Найти подход к душе иной,
Уже свободной от страдания?
И вот стою, лишённый сна,
Сам на себя и злюсь, и сетую
За то, что звёзды из окна
Увидел мелкою монетою.
ЭКСПРОМТ
Читайте Пушкина, поэты,
Читайте Пушкина всего,
Как Лермонтова или Фета,
Иль Тютчева, опричь того.
Есенина? Само собою!
И пусть Васильев Павел днесь
Ошеломит своей строкою,
Рубцову отдавая честь.
* * *
Я ещё в душе своей бушую
И хвалюсь мальчишьей похвальбой,
Что надежду, самую большую,
Связываю с Церковью святой.
Для меня покой сердечный дорог,
Но покоя нет, как нет его
В узких тупиковых коридорах
Сумрачного века моего.
Вечная сумятица и хаос,
Это ли не города нутро?
Мчатся друг за дружкой, спотыкаясь,
Электрички шумные в метро.
Так бы мы о Господе радели,
К Богу устремляли бы сердца.
Может, все мы здесь на самом деле
Пленники подземного кольца?
Думаем, что катимся по кругу,
Но всё больше ощущаем, как
До предсмертной дрожи, до испуга
Душу нам захлёстывает мрак.
Разорвать бы этот круг скорее,
Встретить лето в пойменных лугах,
Где разлив цветущего кипрея
Ширится у ветра на глазах.
Там настолько светом жизнь богата,
До того на выдумки хитра,
Что с любимой греться у заката
Всё равно, что греться у костра.
Всё равно, что с радостью сердечной,
Искренне раскаявшись в грехах,
Мирно причаститься Жизни вечной,
Чувствуя себя на Небесах.
* * *
Допустим, вас нашли в капусте
И, может быть, в тот самый час,
Когда заря вливалась в устье
Реки, невидимой для глаз.
А вот меня цветастым летом
С прибрежной галькой островной,
По всем родительским приметам,
На берег вынесло волной.
Не стану врать, что исполинской,
Восставшею над глубиной,
Но с тою лаской материнской,
Что я назвал бы неземной.
* * *
Таланту, венчанному правдой,
А не её лукавой тенью,
Вредить не могут перепады
Мирского умонастроенья.
Когда поставлена задача
Быть в центре жизни, а не с краю,
Поэт всегда творит иначе,
Чем тот, кто рифмами играет.
За образец беря природу,
Что многим кажется святою,
Он славит высшую свободу
С её надмирной красотою.
И по-другому быть не может,
Ведь если будет по-другому,
Не продерёт озноб по коже
И сердце не услышит грома.
* * *
По лесам да по долам
Слышен голос вещей птицы:
- Богом даденный талант
Должен к Богу возвратиться.
Неизменно, каждый день,
Ради правды, а не смеха,
Где легла от птицы тень,
Расправляет крылья эхо:
- Горе горькое тому,
Кто подшиб ту птицу спьяну,
Затолкал в свою суму
И опять припал к стакану.
Как поленницу – зима,
Как голодный пёс – котлету,
Поглотит беднягу тьма,
Только выплюнет штиблеты.
* * *
Спускаюсь медленно с кургана,
Где солнце всё ещё горит
Охапкой сохлого бурьяна,
Что кем-то скошен и забыт.
Всего скорее, на растопку,
А может, на подстилку в баз.
Я помню здесь любую тропку
Моих мальчишеских проказ.
Тут летним утром светлый ангел
По-свойски будит люд честной
Задором птичьей перебранки
В садах с тенистою листвой.
Тут вишня-шпанка созревает
Быстрее всех окрестных гроз,
Пока прохлада зоревая
Звенит пчелою в сенокос.
И осень, с плачем отлетая,
Внушает жалобой своей,
Что и её душа живая
Отнюдь не шапка сухарей.
|
* * *
То ль приснилось это мне,
То ли вспомнил всуе.
Пифагор сгорел в огне,
Власти критикуя.
Разозлил кого-то он
Так, что прямо в доме
Безпощадно был сожжён
При ночном погроме.
Но стихов его пока
Помнятся глаголы.
Не сгниёт вовек мука
Звёздного помола.
Высоко стоит луна
В ореоле света.
Что ж я, стоя у окна,
Вспомнил смерть поэта?
Что ж ты, душенька моя
Встрепенулась птицей?
В лунном свете нет огня.
Можешь не страшиться.
* * *
Вчера перебирал свои тетради,
(Готовый для сожженья матерьял),
И сам себе, отнюдь не славы ради,
Настойчиво и ревностно внушал:
Поэтам должно знать, где соль, где сода,
И голос возвышать, не прячась в скит,
Когда цари скрывают от народа
То, что ему погибелью грозит.
* * *
Всё близились и не свершались сроки.
Павел Васильев
Я помню много дивных строчек,
Покрытых патиной тех дней,
Когда стихи без проволочек
Не доходили до людей.
Поэты, выпивши по «сотке»,
Где по одной, а где внахлёст,
Читали вирши в околотке,
Порой, за пачку папирос.
И редко кто из них при этом
В разряд «бичей» не попадал
За то, что звание поэта
Попрал, устроивши скандал.
- Ты что, несчастный? Пушкин, что ли?
- Нет, я не Пушкин, но поэт.
На воле или же в неволе
Такого больше в мире нет.
- А книги где? Да хоть брошюрка!
Где фото, чтобы, значит, в масть? –
И страж порядка, глядя щурко,
Смеялся, как смеётся власть
Над зэком, угодившем в клетку,
На лесосеку иль в забой…
И всё ж поэт не профурсетка,
Когда он честен пред судьбой.
Его строка осилит сроки,
Пусть даже сам он попритих,
И в новый век, не столь жестокий,
Её найдут средь золотых.
* * *
Поэту нельзя быть красивым.
Житья от поклонниц не будет.
А муза – она ведь ревнива,
Найдёт и прибьёт в халабуде.
Нет, лучше уж с рылом суконным
Сидеть у воды безмятежно
И музе – а что? всё законно! –
Коленку поглаживать нежно.
* * *
Помнит, как ветер бывает жесток,
Сорванный с ветки дубовый листок.
Помню и я всё, что мучило, жгло,
Делало мутным цветное стекло.
Не унимается ветер лесной,
Гибель несущий листве ли одной?
Зря ли рыдают во мгле журавли
Над индевеющим краем земли?
Зря ли бегут, уподобившись псам,
Скорби и страхи по нашим следам?
Каждого – цепко! – с ненастьем впритык
Ветер предзимья берёт за кадык.
Сердце печалит, смущает народ,
Створки шатает у новых ворот,
Слабые души берёт на хапок…
С ветки дубовой срывает листок.
* * *
Кто знает горцев, любит их,
Они ведь любят сами
Людей бесхитростных, простых,
С открытыми сердцами.
Мне их привет, как горний снег,
Что виден издалёка,
Как виден всякий человек
Христу или пророку.
* * *
Бредёт поэт, пьянее водки,
Куда, зачем, не знает сам,
Известный многим в околотке,
Как и тюремным сторожам.
Он ухарь, ветреник, придурок,
Бродяга для приличных дам.
Осталось досмоктать окурок
И выйти вон, ко всем шутам.
Ему, что слава, что облава,
Что город людный, что дурдом,
Всё – цирк с конями! Всё – забава,
Что не оставишь на потом.
На трёх замшелых черепахах
Мир держится, на трёх китах:
На вольной воле, наших страхах
И душу губящих мечтах.
Шипит позёмка, что гусыня,
Метельный снег трясёт башкой…
И сердце у поэта стынет
От мысли, что ещё живой.
* * *
Мне нравилось слово «бандура»,
Звучавшее, словно джаз-бэнд,
Но разной была их натура
На тот стародавний момент.
Теперь понимаю: с бандурой
Джаз-бэнд зазвучал, как там-там,
Ослиной обтянутый шкурой
На радость коротким умам.
* * *
Не всем удаётся вприсядку
Пройтись после рюмки винца
С весёлою русской трёхрядкой,
Что наши задорит сердца.
Но все, кто гармонику эту
С пелёнок считают родной,
По духу и крови – поэты,
И воины, вставшие в строй!
* * *
Тот поэт, кто дело знает,
Пишет сердцем, яро,
Слово в строчку загоняет
С одного удара.
Не понравится какое,
Лучшее отыщет.
Он привык ходить в изгоях –
Вольный, дерзкий, нищий.
Бражник, умница, задира,
В меру свят иль грешен,
Лепит правду-матку миру,
Гибнет, а не брешет.
Увлечётся бездной если,
Пятки вверх и – в бездну!
Есть такие, не исчезли,
Да и не исчезнут.
СИМВОЛ ВЕРЫ
Символ веры прост и строг,
Так понять изволь,
Что хранит он между строк
Божьей правды соль.
Эта соль – чистейший клад
Из таких глубин,
Где Господь в трёх лицах свят,
В Троице един.
- Жизнедавцу исполать! –
Трижды вторит люд,
Если мёртвых воскрешать
Для него не труд.
Символ веры! Этот гимн
Не продукт чернил.
Он, как будто Всеблагим
Продиктован был.
Мне давать Ему отчёт
И стоять на том,
Что спасётся наш народ
Только со Христом!
* * *
Время всё сумбурней.
Дождь стучит в окно.
Словно в смолокурне,
Чёрное оно.
Впрочем, не чернее
Строчек новостных,
И душа немеет
От стенаний их.
Мир грехом испорчен,
Ценит грязь одну.
Скорби наши, корчи
Тешат сатану.
Крови просит – нате!
Пороха – изволь.
У безродной знати,
Что ни шут – король.
Тьма одолевает.
Страшно, как в грозу.
Плачь, душа живая,
Не таи слезу.
В горе ли, в обиде,
Важно лишь одно:
Чувствовать и видеть,
Как тебе дано.
* * *
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи…
А.Ахматова
Определённость хороша,
Но есть действительность иная.
Христопоклонная душа
По ней скучает, изнывая.
Где Дух Святой, там и покой,
И свет, и ангельское пенье,
И суд пристрастный, суд людской
С Господним не идёт в сравненье.
Там не выходят из воды
Сухими при любой промашке,
И вместо горькой лебеды
Растут стихи, словно ромашки.
Там сора нет и на погляд,
Одни лишь солнечные пятна,
А для чего эпиграф взят,
Так это, думаю, понятно.
* * *
Коль живёшь, на Бога уповая,
Воспевая краткий свой транзит,
Ничего, что полка – боковая,
Да ещё из тамбура сквозит.
* * *
Русь идёт путём Христа
На высокий свет
Через тесные врата
И скорбей, и бед
Крестным ходом, помолясь,
Не таясь ничуть,
Под Его святую власть,
А не чью-нибудь.
* * *
Сегодня сухо, как в начале
Жары июльской, навесной,
Но вот орехи, что упали,
Уже не сыщешь под листвой.
Не всё вокруг для человека!
Даётся что-то и земле,
Как прах и тлен, иль хлопья снега,
Быть может, к ядерной зиме.
* * *
Что-то ветер злится снова,
Воем воет меж оград,
Словно взялся гнуть подковы,
А теперь и сам не рад.
Я не гнул подковы-гвозди,
Не являл такую прыть,
Но меня, как на погосте,
Тем же воем тянет выть.
Не отчаянье ли это?
Вопрошаю невпопад,
Я ведь знаю, спора нету,
Где отчаянье, там ад.
Там истерика по кругу
Водит за нос гордецов
До смертельного испуга,
До петли, в конце концов.
- Не хочу! – кричу, понеже
Было время, что конвой.
Я слыхал зубовный скрежет,
И не чей-нибудь, а свой.
Был я дерзким и упрямым,
Городской пленённый тьмой,
И стоял пред храмом Божьим,
Как малец перед тюрьмой.
Страшно было до озноба,
До внезапных горьких слёз,
А теперь молюсь особо,
Чтоб со мною был Христос.
Средь людей больших и малых
Признаю Его лишь власть,
Чтоб у ветра в подпевалах
Навсегда не запропасть.
* * *
Одичание людей
По команде преисподней
Всё настырней и лютей
Проявляется сегодня.
Что нам делать, как нам быть?
Слышится недоуменье.
Да всё так же Русь любить -
С Богом! - до самозабвенья.
|
