Альберт КАРЫШЕВ

ЦЫГАНСКИЕ НАПЕВЫ
Сюита

Посвящается великому испанскому скрипачу 19 в. Пабло де Сарасате и его знаменитому произведению.

1
Блекнет день, темнеют небеса,
Угасает зарево заката.
Грусть в прекрасных угольных глазах
Славного маэстро Сарасате.

Он брюнет, красив, изящен, франт.
Ростом невелик – велик трудами.
Сын Испании – скрипач-гигант
И икона в музыкальном храме.

Виртуоз почётен и любим
И на родине, и в дальнем крае.
Скрипка и смычок сплотились с ним
И поют, величья не теряя.

Баловень судьбы? Счастливец? Пусть!
Не судите гения, сеньоры.
Творческие страсть, веселье, грусть
Даровало Небо не фланёру.

Что за диво он, скрипичный тон!
Скорбный звук перехватил дыханье.
Скрипкой Сарасате потрясён,
Плачу под её стенанье.

Но смычок на струнах заплясал,
В круг цыганский ринулся б теперь я.
Набирает музыка накал,
Жизнь и смерть в неистовом веселье!

Сарасате сам пустился в пляс,
Ритм упругий отбивая чётко.
Музыка синкопами зашлась,
Хлёсткою цыганскою чечёткой…

Улицы Памплоны* в сизой мгле,
Мгла поводит тёмными очами.
Грудью припадает ночь к земле,
Скудно освещаясь фонарями.

Никуда маэстро не спешит,
Вдохновением прогулку длит
И, красивой тросточкой пиля –
Как смычком, – мурлычет: ля-ля-ля.

Новым сочинением пленён,
Бродит в направлениях случайных,
И не сразу замечает он,
Что добрёл до городской окрайны.

Тут под фонарём заставы знак,
Возле будки страж вооружённый.
Сарасате долго смотрит в мрак,
Вспоминая табор под Памплоной.

За заставой табор простоял,
Шумный, работящий, ловкий,
На заказ лудил, паял, ковал,
С месяц отдыхая от кочёвки.

И на картах трёпанных гадал,
И мошенничал искусно, чисто,
На конях ворованных скакал
По равнине пышно-травянистой.

Словно выпивкой, свободой опьянён,
Душу тешил табор распалённый.
Пенье, пляс и тамбурина звон
Слышала предсонная Памплона.

Сарасате подходил не раз,
Видел близко вольные таланты.
Колдовская музыка лилась,
Мастерством сражали музыканты.

* * *
«Всё! – подумал он. – Теперь готов!
Слышу серебристое пиано.
Музыка – история без слов,
Я скажу в ней нынче о цыганах».

Больше не сбивается с пути,
Шаг прибавил в творческом горенье.
Радостно маэстро перейти
От воображенья к воплощенью.

Скрипка и смычок, и нотный стан,
И душа, наполненная чувством…
И открыл нам музыку цыган
Чародей скрипичного искусства.

2
Жив посмертно Пабло Сарасате –
По заслугам гению и честь.
Друг сказал мне с мимикой богатой:
«Нынче скрипачи не хуже есть».

Лучше? Может быть. Не знаю.
Сарасате в давности затих.
Тот, кто славой доблестно сияет,
Возвеличен опытом других.

Сам затих, а музыка слышна.
Скрипка шлёт «Цыганские напевы».
И цыгане пляшут допоздна,
Старцы, юноши и пламенные девы.

* * *
Открываю ввечеру балкон.
Не во двор гляжу, а в степь без края.
Берег моря плавно закруглён,
Лошади по берегу гуляют.

И шатры, костры, народ,
Смуглый, пёстрый, стройный, страстный –
Чудится: живущий без забот
Жизнью неразумной и прекрасной.

Вот уж зреет сонная прохлада
И густеют тени от шатров.
И выходит царственная Радда,
Чтоб затеять игры у костров.

Но молчат, грустят цыгане
И чего-то боязливо ждут.
Не играют на гитарах парни
И цыганки песен не поют.

Там в степях в руках Зобара
Скрипка заливается мольбой.
Радда думает: «Зобар мне пара», –
И вдруг, вспыхнув, топает ногой.

«Романове! Гордые цыгане!
Пореветь собрались от тоски?
Ну-ка, гряньте удалую, парни!
Закурите трубки, старики!»

Тишина в ответ. И молкнет скрипка.
Вышел Лойко, очи опустил.
К Радде приближается с улыбкой,
Но свободная улыбка выше сил.

Умник, удалец, хорош собою,
Кучеряв, усат и бородат,
Юниц таборных мечтанье роковое,
Знаменитый Лойко-конокрад.

Скрипку на ходу отдал цыганам,
Радду ласково за ручки взял.
Дева улыбнулась ему странно.
«Милая», – он тихо ей сказал.

Никому гордячка неподвластна
И мужчине сдастся нелегко;
Но горит к Зобару чувством страстным,
До поры скрываясь глубоко.

Смотрит парень в дикие глазищи.
Дерзкий взгляд морочит удальца.
Лойко в нём смиренья ищет.
Не найдёт. Но ищет, до конца.

Вот исход цыганской драмы.
«Радда, я пришёл, – сказал Зобар. –
Что нам приготовил рок упрямый:
Ценный дар или удар?

Встану пред тобою на колени
И унижусь принародно я.
За любовь и самоуниженье
Ты возьмёшь меня в мужья.

Ты готова, Радда?» – «Я готова». –
Независимый беспечный вид.
«Не пустое ли дала мне слово?»
«Нет», – она спокойно говорит.

И себе на башмачки кивает:
«На колени встать не позабудь!»
Грудь её он косо замечает,
Полуоткрытую девичью грудь.

В таборе безмолвное смятенье.
Радда щурится, шальная голова.
«Получай!» – Зобар в осатаненьи
Выпускает нож из рукава.

И суёт вперёд со срашной силой
Выгнутый отточенный клинок.
Входит он цыганке милой
В грудь по рукоятку, под сосок…

* * *
То яркие былинные виденья.
Их Сарасате вызывал не раз.
Его цыганское скрипичное творенье
Мне навевает Горького рассказ.**

В рассказе том с каких-то пор
Я слышу вдруг «Цыганские напевы».
В них скрипка подражает соло девы,
А фортепьяно вторит, как цыганский хор.

* * *
Род нации мне триединый дан:
Я русский, и испанец, и цыган.

24.05.2024 г.
_____________

Альберт Иванович Карышев родился 28 августа 1936 года в Наро-Фоминске. Учился в школе во Владимире, куда в начале войны эвакуировалась его семья.
В 1954 году Альберт Иванович поступил в Архангельскую мореходную школу. По ее окончании отправился в плавание матросом, осуществив свою детскую мечту о море.
Образование продолжил в Ленинградском кораблестроительном институте. Окончив его, с женой и ребенком уехал на Дальний Восток.
Там, в бухте Большой Камень (ныне город Большекаменск), работал на заводе «Звезда» инженером по ремонту атомных лодок. Потом вернулся во Владимир. Карышев с детства тяготел к литературному творчеству. Однажды решился обратиться во Владимирскую писательскую организацию и стал работать в Бюро пропаганды художественной литературы. В 1977 году впервые опубликовал свой рассказ «Есть капитаны!»
С 1982 году Альберт Карышев – член Союза писателей СССР. В свет вышло более десяти его книг. Публиковался в журналах «Наш современник», «Волга», «Морской флот».
На сайте "Российский писатель" был опубликован рассказ Альберта Карышева "Несказанное".

Наш канал
на
Дзен

Вверх

Комментариев: