Руслан КОШКИН
Из новых стихов
НОЧНОЕ
– Одиноко в кромешной ночи.
И ещё далеко до зари.
Почему ты молчишь? Не молчи.
Говори.

Всё потеряно… – Нет, ничего
не потеряно. Не ерунди.
Всё возможно, и час ключевой –
впереди.

– Где пределы неволе ночной?
Сколько быть у неё взаперти?
Может, ночь – бесконечна? – Не ной.
Потерпи.

– Вот и терпим. Но как же трудны
претерпенья потуги в ночи!
– Говорю: не мели ерунды.
Помолчи.

СВОЁ
Беспокоиться не изволь:
не пройдут ни печаль, ни боль.
Или так: наряду с судьбой,
всё твоё – навсегда с тобой.

И печали, и боль, и крест.
Всё, что было, и всё, что есть.
Всё, что выписано в судьбе,
всё – твоё, и навек – в тебе.

Всё, с судьбой твоей наряду, –
кровью писано на роду.
Потому тебе, человек,
своего не избыть вовек.

Потому и принять своё –
всё равно что изгнать навьё,
пасть и снова подняться ввысь,
погибать и спастись.

ИЗ РУИН
То ли тяжкие оковы пали,
цепь времён ли кто-то оборвал –
без пол-литры разберёшь едва ли,
да и с нею разберёшь едва ль.

Толковать о том – пустое дело:
правды всё равно не обозреть.
Что же я всё пялюсь обалдело
на страну свою – руин посредь?

Поклонюсь я на четыре ветра,
обмахнусь я знаменным крестом
и от жажды Божьего привета
из руин Ему воздвигну дом.

Чем бы ни были они доселе,
в четырёх стена?х – не в мире сем.
Приходи, Господь, на новоселье –
погостить, а лучше насовсем.

ОБЩИНА
Занимается зорька над станами спальных районов.
Поднимается солнце на общее правое дело.
Будет славным денёк. Будут светлыми встречные лица.
Здравствуй, день. Здравствуй, солнце, земля, земляки и землячки!

Что замялся, земляк? Не припомнишь никак моё имя?
Назовёшь меня просто – «товарищ» – и не ошибёшься.
Эй, товарищ! И как же мы жили без этого слова?
Сколько в нём правоты и некупленного благородства!

Ведь товарищи все мы по общему правому делу –
реконструкции мироустройства посредством Общины.
Без наганов и нар. Никаких воронков и расстрелов.
Ни бахвальства, ни скверноприбытчества, ни мшелоимства.

Только братство и радость от общего правого дела,
от всеобщей любви и от неподдельной свободы.
Здравствуй, день. Будешь славным ты милостью Отчей.
Становись, поднимайся, Община! Тебе – мирозданье.

ИЗНЕСЕНИЕ
Это что за облако над нами?
И́звыси спустилось и висит
по́логом у нас над головами,
как бы проча знаковый визит.

Это что за мо́лодец с дозором
к нам из облака того сошёл?
Ликом светел, но тревожен взором,
облачён в сиянье, словно в шёлк.

Это что за пламенные крылья
полыхают за его спиной,
создавая ощущенье гриля
на сырой поверхности земной?

Это что за горн (труба, фанфара)
серебрится в шуйце у него?
А в его деснице – горну пара –
что за меч сверкает огневой?

И к чему пытаясь нас привлечь,
он оставил нам и горн, и меч?

ПОЧВА
Уставши от политкорректности,
зову своими именами
и исповеданья, и этносы,
и пропасти, что между нами.

С обрыва на краю отечества
я в пропасть прокричу о вёрстах,
но в гулком эхе человечества
родное мне не отзовётся.

Бездонна, словно твердь небесная,
зияет пропасть пустотою,
и духи лжи и чужебесия
взвиваются над бездной тою.

От отвращенья – не от робости
(о ней не может быть и речи!)
я отшатнусь от края пропасти
и ухвачусь за почву крепче.

Корнями, нитями, наитьями –
держи, родная, взгляд мой острый.
Спасительны, когда пленительны
твои размашистые вёрсты.

Ты силой своего воздействия
возносишь сердце к поднебесью.
А почвенность – всегда естественна,
как дух, соединённый с перстью.

ПРОЩАЛЬНОЕ
Если зреет бойня,
если завтра в бой,
расставаться больно
больше всех – с Тобой.

Если быть разлуке
до скончанья лет,
буду в каждом звуке
слышать Твой привет.

Если быть в отводе
до скончанья дней,
горечь – горькой вроде –
наливай полней.

За Тебя – до дна я.
Выпьем по одной.
За Тебя, Родная…
– За тебя, родной…

СМЕРЧ
На беды многие горазды –
хоть в мятеже, хоть в кутеже, –
метались гибельные страсти
в обычной гибнущей душе.

И в этой страстной круговерти,
что человеку не пресечь,
по образу лихих поветрий
зачался смертоносный смерч.

Наклюнувшись, воронкой тянкой
подспудно разрастался он,
убойной зарядился тягой
и вышел из утробы вон.

И, выйдя из нутра на волю,
прошёлся вдоль и поперёк
дорогою своей кривою –
и восемь сёл не поберёг.

ТРУБА ГАВРИИЛА
Кто бы что бы ни говорил,
медлит всё-таки Гавриил
в глубине небес голубой
с громогласной своей трубой.
Значит, вера ещё горит
в люд, теснящийся у корыт,
и в способность его порой
подниматься с колен горой.
Вот и я, несмотря на свой
скверный норов, ещё живой,
всё копчу голубую высь
и надеюсь притом спастись.
Но восстать вопреки врагу,
хоть убей меня, не могу.
И немеет душа раба,
лишь послышится ей труба.

ЧУДО О ЗМИЕ
Ни почестей, ни царства за победу
доподлинный не примет ланцелот.
Коня! На зорьке! Чтоб уже к обеду
забыть о гуле триумфальных нот.

Пускай толпа законного дракона
в своей среде найдёт и изберёт.
Вершителю же высшего закона
конец дракона ясен наперёд.

Пойдёшь на нового земного бога –
вооружайся правдой до зубов.
А правда – только чистому подмога.
Иначе рыцарский удел суров.

Гордыней не на шутку раззадорен,
себя героем возомнил иной –
и вот с другими вместе, всем на горе,
не ветром унесён – взрывной волной.

Силён дракон, крепка его держава,
ужасен рык его и огненн дых.
Но есть копьё, чьё остриё не ржаво,
и конь под седоком не из гнедых.

И дерзновенье есть – о высшей правде.
Оно в воде спасает и в огне,
и в бой выводит не корысти ради
с копьём в руке на белом скакуне.

В БОРУ
Ходит ветер в сосновом бору
и качает стволы вековые,
словно гривой в степи, на юру,
помавает ковыльей.
И от этой раскачки в бору
ощущенье такое,
словно ты на сосновом пиру
или сосенном тайном токовье.

У могучих приткнуться корней,
навалиться спиною на комель,
словно беглый невольник, верней,
непокорник – в укроме.
И не хуже тогда ужака
ощутится закожьем,
что не видит сосняк чужака
в бедолаге приблудном, захожем.

Как бы ветер в бору ни бузил,
хорошо притулиться, где корни,
беглецу, что остался без сил,
но ушёл от погони.
От удушья гордынной узды
и лукавства мирского,
от подложной за подданость мзды:
от обманных – довольства и крова.

И отверстое над головой
притягательнее, чем зазноба,
для усталой души горевой
беглеца крепостного.
Так бы выпустил вожжи из рук,
бору передоверив.
Ходит ветер в сосновом бору,
хороводят вершины деревьев.

РЕКА
Откуда ты и куда ты течёшь – расскажи, река.
За отмелью плёс да омут, за омутом перекат…

Запрыгнул в лодчонку утром малый из простаков.
От берега оттолкнулся ногой, да и был таков.

И вышла на стрежень лодка, и покатилась вдаль.
И правил-то лодкой ловко малый, пока не сдал.

За каждым речным изгибом чудился зов судьбы,
таивший частенько то, что хотелось потом забыть.

И даже, бывало, мнилось мальцу, что течёт вода
из полного ниоткуда в полое никуда.

Но, веря в судьбу, а равно и в самого себя,
гребец налегал на вёсла, уключинами скрипя.

Покуда гребец был в силе, ему потакал поток.
Когда же не стало мочи, устальца поток отторг…

Откуда ты и куда ты течёшь – и зачем, река?
Ответь на вопрос прибитого к берегу старика.

«ОТ СОХИ»
– Громче! Громче читай, поэт!
Дрыхнущих в зале нет, –
гулкий басок из зала.
Публика приказала –
и прибавляю громкость,
чуть поднапрягши голос.

(Мямлить попросту глупо
в зале сельского клуба.)

Зал не заполнен, но полон зал –
судя по слушателей глазам –
полон такого вниманья,
будто небесная манна
людям обещана в пару минут.
И ожиданий нельзя обмануть.

(Ну-ка, попробуй, пиит,
виршами люд упоить.)

Зал – многоочит
и многоух – молчит,
каждое ловит слово,
тайно желая словно:
вырази, объясни –
скорби, порывы, сны.

(И раскрываются души,
пусть и недужны.)

Снова весна, грачи.
Криком словно кричит,
воем гудит сирен –
в сёлах цветёт сирень.
А перед сценой клуба –
душ человечьих клумба.

(Можно глазеть века,
но не узреть цветка.

И не понять простой
истины, что отстой –
это когда душе
нечем цвести уже,
и не волнует стих…)
– Что ж ты, поэт, затих?

Ты не забыл про нас? –
тот же из зала бас, –

Милу не стать сило́м.
Но уж уважь село
и почитай, почитай ещё
за городской свой счёт.
– С радостью. И сколь угодно долго.
Сколько хотите. Учтите только:

я и мои стихи –
тоже ведь «от сохи».

ОЛЬГЕ
Не держу, не прошу о прощеньи.
Разминулись – и ладно. Бывай!
Но скулю, охолонув, по-щеньи,
словно сердцем попал под трамвай.

Убираться? Катиться? С охоткой!
И рукою небрежно машу.
Но терзаюсь обидою ходкой,
словно гибельный выбрал маршрут.

Говорю, словно движусь по кругу
и вращаю гордыни пращу:
– Не держу… – но хватаю за руку.
– Не прошу. Не прощу. Не пущу.

ОДНОМУ ПОЭТУ
Пожизненно, а может, и навечно
твоё крыло – по лихости – увечно.
Зато полёт – затейлив и высок.
Летай, пока пульсирует висок.
Лихачь, но не проси себе поблажки.
Не бойся ни сумы, ни каталажки.
Живи – своим, и помни – о своём.
И не бери ни пёрышка взаём.

Краткая биографическая справка
Руслан Кошкин родился в 1975 году в пос.Аркуль Вятского края. Живёт и работает в Вятке. Многократный участник всероссийских и международных форумов и совещаний молодых писателей , стипендиат Министерства культуры Российской Федерации. Стихи публиковались в журналах «Наш современник», «День и ночь», «Волга. XXI век», в «Литературной газете», газете «День литературы» , в антологиях «Русская поэзия. XXI век», «Антология военной поэзии» и ряде других центральных и региональных изданий. Автор 2 книг стихов. Член Союза писателей России.

Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"
Комментариев:

Вернуться на главную